Форум » Париж – жилища » «Любезнейший! Вы не в своей тарелке!» 16 июля, чуть позже восьми вечера » Ответить

«Любезнейший! Вы не в своей тарелке!» 16 июля, чуть позже восьми вечера

Коррадо ди Сант-Анна: Особняк на улице Прувер.

Ответов - 65, стр: 1 2 3 4 All

Коррадо ди Сант-Анна: Князь так же поклонился леди Винтер. - Только не забудте передать с ним записку о том, каков взнос на сие богоугодное дело мне внести должно, сигнора. И позвольте еще раз вас заверить в том, что я отныне - ваш покорный слуга. - ответил он и повернулся к мушкетеру. - Сигнор Арамис, я также счастлив знакомством с вами... Вот тут князь запнулся, поскольку взгляд его упал на шевалье д`Исси, и он отчетливо осознал, что секунданта у него нет, и до пяти утра он уже его навряд ли найдет. - ...и, если вас не затруднит, я бы хотел просить вас об одном одолжении. Вас не затруднит задержаться еще на четверть часа? "Бог с ним, что неудобно. - подумал он. - К де Брешвилю я обратиться не могу, ему по должности положено дуэлям препятствовать, а не быть на них секундантом, а где живет де Брэ я не знаю. Печально, что они меня не дождались..."

Cherubino: Керубино благодарно наклонил голову и уже хотел заверить князя, что, если в его жилах и текут какие-то капли королевской крови, он об этом и не подозревает, когда столь небрежно высказанное намерение неизвестной красавицы удалиться на мгновенье лишило его дара речи. – Но су-сударыня, и вы, сударь, – запротестовал он, переводя встревоженный взгляд с женщины на мужчину и назад, – неужто я так похож на людоеда, что одно мое появление способно лишить его высочество вашего общества? Право, я… Тут он сообразил, что хозяин дома даже не попытался удержать свою гостью, и, покраснев до ушей, прикусил губу и опустил глаза.

Арамис: В сущности Арамис не был настроен мистически. Что делать: жизнь мушкетера способствовала материалистическому взгляду на мир и подтверждала его почти ежедневно. Исход дуэли более, чем от Божьего Промысла, зависит от мастерства дуэлянтов, от Бастилии скорее избавит господин де Тревиль, нежели усердная молитва, а женщины любят вовсе не за то, что ты зашил в свой ворот кусок мандрагоры. Сколько бы ни взывали к неведомым силам астрологи и цыганки, всему существует свое, более прозаичное и, как правило, менее интересное объяснение. Однако иногда... Иногда в бесстрастном ходе событий сквозит нечто, очень похожее на волю Рока. И этим вечером Рок явно предпочитал Арамиса миледи, упрямо скрывая тайны этого дома от дамы и предлагая ввязаться в них мушкетеру. "Нам не дано узнать заранее исход дела, но узнать, в чем состоит само дело, я могу". С этой оптимистичной мыслью Арамис отвесил в высшей степени любезный поклон миледи, вложив в него всю галантность, отпущенную Господом, и... с некоторым удивлением обернулся к пажу. "Кажется, мальчишка готов потерять голову. Интересно, как далеко может зайти его симпатия к незнакомке?.."


Миледи: Миледи только переложила веер из одной руки в другую. ничем не выдав своей досады. На самом же деле, ей хотелось переломить дорогую вещицу пополам. - Ваше Высочество, благотворительность есть дело сугубо личное и добровольное. И лишь от Вас зависит, какую сумму получат несчастные сироты. Ваши благородство, совесть и вера в Господа нашего подскажут Вам правильное решение. - Голос миледи набожно дрогнул при этих словах. Она обернулась к Керубино и тонко улыбнулась. - Сомневаюсь, чтобы людоеды были столь галантны, шевалье. Если то будет угодно Провидению, мы ещё встретимся с Вами. Решайте свои дела, господа, я вас покидаю. Миледи вышла из гостиной и, провожаемая слугой князя, спустилась по широкой лестнице в холл. Догадывался ли итальянский князь о том, как опасно оставлять свою прекрасную гостью свидетельницей их разговора с Арамисом и пажом герцога Орлеанского? Миледи склонна была полагать, что такая "предусмотрительность" не более, чем случайность. Однако, в этом необходимо было удостовериться. И она уже знала, как именно. Сам того не подозревая, князь предоставил ей шанс убить двух зайцев одним выстрелом, получив всю интересующую её информацию из первых уст. Миледи покинула особняк и направилась к тому месту, где её должна была ожидать карета. Об опасностях, которые встречаются на ночных улицах

Коррадо ди Сант-Анна: Когда леди Винтер покинула комнату, князь повернулся к Арамису и произнес: - Шевалье, мне, право же, очень неловко, но обстоятельства не оставляют мне иного выбора. Я мало с кем знаком в Париже, но... завтра мне предстоит дело чести, а я совершенно лишен секунданта. Вы не окажете мне услугу стать им? Я понимаю, что не вправе просить вас об этом, но более мне сейчас обратиться просто не к кому. Сигнор д`Исси, вы таки намерены стоять, или все же исоеденитесь к нашей трапезе?

Cherubino: Провожая взглядом восхитительное видение, Керубино не сразу осознал всю значимость произнесенных князем слов, а осознав, перевел на так и не названного ему гостя смущенный взгляд. Странное поведение князя получило, наконец, свое объяснение: неудивительно, что тот не стал задерживать неизвестную красавицу. И хотя в глубине души юноша не мог не сожалеть, что ее имя так и не было названо, упоминания о поручении, которое он взял на себя, хватило, чтобы дать его мыслям другое направление. – Я вам более чем благодарен, ваше высочество, – учтиво произнес он, – но, к моему величайшему сожалению, я не могу долго задерживаться. В самом ли деле секунданту запрещалось принимать что-либо в доме «врага», или подобный обычай существовал только при дворе славного короля Артура, или же это касалось только сарацин, он не был уверен, но повредить это не могло.

Арамис: Как и большинство дворян того времени, Арамис не испытывал особого почтения к эдиктам короля, но никак не ожидал того же пренебрежения со стороны герцога Орлеанского и едва подавил ухмылку, представив вероятный разговор Людовика с его непослушным братом. Впрочем, такой шаг со стороны принца скорее внушал ему уважение, и на предложение князя Арамис ответил любезным поклоном. - Не смею отказать вам, князь... "...И надеюсь, что до того я сам не окажусь где-нибудь в Консьержери, а то и в Бастилии. Что ж, будем уповать на милость Божью и милосердие капитана заодно".

Коррадо ди Сант-Анна: - В таком случае, не будете ли вы любезны обсудить условия картеля с шевалье? Я бы желал обойтись лишь шпагами, без даг, кинжалов, щитов и прочего. Оскорбление не является для меня смертельным, но примирение без обмена ударами невозможно. - Коррадо встал из-за стола. - Раз уж вы выразили желание оказать мне любезность, я покуда покину вас, роелику негоже мне присутствовать при беседе секундантов. Шевалье... Князь поклонился Керубино.

Арамис: Когда ди Сант-Анна вышел, Арамис, до того момента не удостаивавший пажа особым вниманием, наконец обернулся к Керубино, так и не принявшему приглашение князя вкусить прелестей итальянской кухни. - Разрешите представиться. Арамис, мушкетер его величества. С кем имею честь, сударь? Смущение молодого человека, вероятно, объяснялось небрежностью князя, так и не представившего гостей друг другу, однако мушкетер уже успел познакомиться с непринужденностью нравов его светлейшего сиятельства и решил взять церемонии на себя.

Cherubino: Керубино проводил князя взглядом, в котором в равной степени смешивались восхищение и недоумение. Столь легкое отношение к предстоящей дуэли пугало и завораживало одновременно, и юноша не мог не задаться вопросом, во скольких поединках должен был участвовать этот совсем молодой еще человек, прежде чем усвоить такое пренебрежительное отношение к возможной смерти или ранению. – Шевалье д’Исси. – Керубино поклонился, мысленно благодаря судьбу, что до сих пор ему не пришлось сдвинуться с места и тем самым невольно подчеркнуть свое увечье. – Я отношусь к слугам его высочества герцога Орлеанского и имею честь представлять интересы графа де Монтрезора. Легкий румянец окрасил его щеки – хотя он и не лгал, не называя вновь своей должности, не испытать неловкости от такого умолчания он не мог.

Арамис: "Ах вот что. Монтрезор..." Арамис кивнул, принимая сказанное к сведенью. "Значит, наш темпераментный князь успел поссориться с фаворитом Орлеанского. Честь дамы? Вряд ли ди Сант-Анна успел так быстро обзавестись дамой сердца. Оскорбление? Возможно. Политика? Вряд ли. Хотя... Нет, если бы граф де Монтрезор застил небо его высокопреосвященству, Красный Герцог обошелся бы менее экзотичными средствами". В итоге размышлений, пролетевших для пажа тем более незаметно, что они были скрыты за дружелюбной улыбкой настоящего мушкетера и кротким взглядом будущего аббата, Арамис всё же остановился на оскорблении, поскольку этот повод не требовал ни времени, ни особых причин: непростительной дерзостью могло стать что угодно - и косой взгляд, и цвет плюмажа. - Итак, шевалье, вы слышали пожелания князя относительно оружия. Надеюсь, у вас нет возражений?

Cherubino: Керубино покачал головой. Теперь, связав пренебрежение, с которым говорил о предстоящей дуэли князь, со спокойствием Монтрезора ранее, он понял, что речь не шла о серьезном оскорблении и несколько пролитых капель крови удовлетворят обоих. Следовало ли в таких обстоятельствах сделать попытку добиться полного примирения или ни один из противников заведомо не откажется от поединка, зная, что жизни его и здоровью ничего не угрожает? В очередной раз юноша мысленно проклял свою неопытность в делах чести. – Как вы думаете, сударь, – нерешительно спросил он, решив, наконец, что в отсутствие самого князя он мог хотя бы попытаться, – стоит ли рисковать жизнью или свободой ради чего-то, что, как мне кажется, столь ничтожно затрагивает честь наших друзей? То есть… Спохватившись, что его слова можно понять совершенно превратно, юноша снова вспыхнул. – Я ничего не боюсь, – торопливо сказал он, – но мне кажется, что истинный друг и добрый христианин попытается остановить друга в таких обстоятельствах.

Арамис: - Я не сомневаюсь в вашей храбрости, сударь, - мягко произнес Арамис, - Так же, впрочем, как и ваших благих намерениях относительно предстоящего поединка. Вы правы, долг христианина - предотвратить бессмысленное кровопролитие, воззвав к благоразумию и милосердию обеих сторон... Однако, признаться, мне неизвестны обстоятельства, при которых был сделан вызов. Вероятно, вам об этом известно поболе моего? Я не сторонник дуэлей, шевалье, однако в определенных обстоятельствах примирение попросту невозможно. И Арамис пожал плечами с сокрушенным видом пастыря, денно и нощно спасающего заблудших овец. - Так вам известны детали, друг мой? Расскажите мне о них, и кто знает - возможно, нам удастся спасти жизни двух благородных дворян!

Cherubino: Керубино взглянул на собеседника с невольной благодарностью. Любезность молодого человека, вкупе с выказанным им благородством, не могла не произвести на него впечатления: общение с пажами и придворными его высочества почти уже изгладили из его памяти осознание, что истинный дворянин должен повиноваться в первую очередь велению Создателя и уже затем тревожиться о делах мирских. – Мне неизвестны обстоятельства, при которых был брошен вызов, – честно признался он, – но мне кажется, что ни граф де Монтрезор ни его высочество не… не горят жаждой отмщения? Юноша поднял на Арамиса встревоженный взгляд голубых глаз. Если бы он мог выразить словами то, что чувствовал! Разговор с Монтрезором оставил после себя ощущение, что нанесенное оскорбление не было серьезным, иначе вопрос был бы решен на месте. А теперь эти непонятные слова князя об обязяательном обмене ударами, как если бы ему дано было решать, что дуэль не закончится смертью? Да будь он даже лучшим фехтовальщиком в Европе, никто не знает воли Создателя. А если бы он, Керубино, был более склонен к обидам, неужто он не оскорбился бы подобным пренебрежением к мастерству своего друга? Нет, князь не мог иметь в виду так, походя, задеть своего противника, это было бы недостойно дворянина, но тогда как понимать его слова, как не намек, что он сам вовсе не жаждет поединка? Памятуя, сколь ничтожна была причина, вызвавшая роковую дуэль на Королевской площади, стоившая жизни одному из секундантов, барону де Бюсси, еще до того, как на всех остальных участников пала грозная тень эшафота, юный паж не мог не задаться вопросом, не были ли странные слова князя намеком, что он предпочел бы разрешить дело миром. Однако сказать это секунданту противника не представлялось возможным, и Керубино оставалось лишь беспомощно надеяться, что мушкетер, как человек, без сомнения многоопытный в делах чести, поймет его колебания. cм. "Заметки на полях истории"

Арамис: Настойчивость юноши, с которой он пытался уберечь своего попечителя от возможной дуэли, вызвала у Арамиса удивление. Вместо того, чтобы обсудить оружие и место для уже назначенного поединка, секундант графа поминал христианский долг и, кажется, был готов молить о примирении, что было вдвойне странно и как для секунданта, и как для молодого человека, чья кровь бурлит в жилах от сознания своей миссии. На сей раз взгляд мушкетера еще внимательнее прошелся по лицу пажа, по нежным щекам, покрытым румянцем волнения, ясным глазам, опушенным длинными ресницами, шелковистым кудрям... "Уж не питает ли этот юный повеса к графу де Монтрезору чувства более нежные, нежели подобает секунданту? Он назвал его другом. А известно, что иная дружба предпочитает звону клинков полумрак алькова". Пусть слухи о подобных склонностях Монтрезора никогда не достигали слуха Арамиса, разве помешало бы это платонической влюбленности этого мальчишки? Да и платонической ли? Усилием воли мушкетер остановил поток мыслей на столь щекотливую тему и с вежливым недоумением скрестил руки на груди. - Положим, я также не заметил в князе ни ярости, ни жажды мести, но что вы, собственно, хотите предложить, шевалье? Возможно, вам показалось, что мы с князем ди Сант-Анна состоим в отношениях дружбы, однако это не совсем так. Я - лишь случайный гость его сиятельства, и его предложение мне также продиктовано случаем. Не думаю, что он прислушается к моему совету отказаться от поединка. Как только стало ясно, что Керубино знает о ссоре ди Сант-Анны и Монтрезора не более самого Арамиса, мушкетер несколько утратил интерес к этой истории и теперь лишь хотел завершить разговор, судя по всему бесплодный, как статуэтка Девы Марии.

Cherubino: Керубино покраснел до самых кончиков ушей и прикусил губу, прилагая все усилия, чтобы ничем не выразить своего смущения. Безукоризненно вежливый тон Арамиса ясно показывал, что тот либо не разделял его сомнений, либо и вовсе не задумывался о возможности остановить дуэль. Быть может, надо было быть очень близким другом, чтобы предлагать примирение? В конце концов, кто он сам графу де Монтрезору – случайный знакомый, выбранный лишь потому, что никого из его приятелей рядом не оказалось… – П-прошу прощения, – пробормотал он, – конечно же, вы совершенно правы. Я… – Он сделал титаническое усилие, чтобы припомнить, что следовало обсудить. Кому из противников принадлежало право выбора оружия, да и кто из двоих был оскорбленным, а кто вызванным? Какое счастье, что это неважно, но никудышный же из него секундант… – Граф де Монтрезор также выказал предпочтение шпаге, а временем встречи было назначено, если не ошибаюсь, пять утра? Юноша поднял вопросительный взгляд на Арамиса. А ведь мушкетер это не придворный, у него есть свои обязянности по службе, он не может также свободно распоряжаться своим временем как все они. Ой, надо будет попросить господина графа договориться с начальником пажей…

Арамис: "А князь - ранняя пташка. Но тем лучше". Желал ли князь обагрить землю в лучах рассвета или намеревался побыстрее нанести положенные царапины, дабы без помех заняться костюмом для предстоящего маскарада - в любом случае его решение полностью устраивало мушкетера. Арамис также полагал раннее утро вполне подходящим временем для улаживания не слишком важных дел - стоящих крови, но не стоящих внимания. Уже не говоря о том, что в столь ранний час добропорядочные буржуа предпочитают видеть сны, а не запрещенные эдиктами беседы двух дворян, и ни граф Рошфор, ни капитан де Тревиль, ни прочие влиятельные особы не станут жертвовать парой часов сна ради того, чтобы вновь за каким-то дьяволом в пять утра вспомнить о судьбе несчастного мушкетера и снова доставить ему очередные неприятности. - Отлично, шевалье. Значит, шпаги. Предлагаю дивное местечко на Пре-о-Клер возле аббатства Сен-Жермен, и да свершится воля Божья! Не стоит печалиться, друг мой, - Арамис коснулся плеча юноши, которому, судя по всему, последний аргумент не показался убедительным, - Помните: не исповедимы пути Господни, и не нам судить о Его деяниях. Будем надеяться на исход, благополучный для всех нас.

Cherubino: Юноша молча наклонил голову. Да свершится воля Божья, в самом деле. Не в первый и не в последний раз ему пришло в голову, что никакому человеку не под силу понять душу другого и счастье, что Господь Всевышний не только всемогущ, но и всеведущ. – Будем надеяться, – согласился он и облизнул губы, опасаясь, что его голос прозвучал хрипловато. – В таком случае, я буду иметь честь вновь видеть вас уже завтра… сударь. В последнюю минуту Керубино все же не стал произносить странного имени своего визави. Тот, безусловно, был дворянином, это бросалось в глаза, но почему его так странно зовут? Дружеское прозвище – так ведь они же не друзья?..

Арамис: - Я буду рад этой встрече, шевалье, - Арамис любезно склонил голову, - А пока прощаюсь, и да хранит вас Господь на темных улицах Парижа. Надеюсь, никакие случайности не помешают нам встретиться снова. По вполне понятным причинам Арамис желал этого в первую очередь себе самому. Паж герцога Орлеанского не выглядел ни искателем приключений, ни лакомым куском для ночных грабителей, и в его сохранности до завтрашнего утра мушкетер был почти уверен. Что же до драгоценной шкуры самого Арамиса, то на нее в последнее время покушались так возмутительно часто, что было впору отказаться от ножен и ходить со шпагой наперевес. Под аккомпанемент прощаний за спиной Арамиса возник слуга князя, и его живое южное лицо выражало явное желание вступить в беседу сразу же, как будет позволено.

Cherubino: Появление лакея послужило для Керубино сигналом к уходу: очевидно было, что князь, видимо, не желая смущать секунданта противника, решил воздержаться от возвращения. Однако взгляд слуги столь явно выражал его желания, что юный паж, хоть он и подозревал, что дело его не касалось, великодушно кивнул. – С позволения вашей светлости, – акцент лакея был настолько выраженным, что Керубино мог понять его только благодаря выработавшейся в Люксембургском дворце привычке, – дама, что была здесь, просила вас, чтобы вы ее провели. Домой провели. Одной опасно. Глаза пажа широко раскрылись, и он стремительно сделал шаг к двери. Хотя лакей и обращался к нему, поручение его могло в равной мере касаться и Арамиса, но юноша не собирался упускать случая вновь увидеть таинственную незнакомку, даже если она всего лишь скажет ему, что просила о сопровождении мушкетера, а не какого-то мальчишку. – Разумеется, – быстро сказал он, обращаясь к слуге, и поклонился Арамису. – Доброй ночи вам, сударь. Стараясь не слишком хромать, Керубино поспешил к выходу, на ходу гадая, что могло приключиться с его верным Баярдом. Об опасностях, которые встречаются на ночных улицах



полная версия страницы