Форум » Париж – жилища » Незваный и долгожданный. 17 июля, в десятом часу » Ответить
Незваный и долгожданный. 17 июля, в десятом часу
Анна де Тревиль: Особняк де Тревилей: «Незваный и долгожданный». 17 июля, в десятом часу.
Монтрезор: Движение баронессы не ускользнуло от внимания Монтрезора, и он, глотнув вина, как бы невзначай тоже придвинулся ближе, делая вид, что поглощен рассказом виконта. Теперь колено графа касалось юбок Мартины. - Я, честно говоря, запутался, - обезоруживающе улыбнулся он Труа-Роше. – Было бы замечательно, если бы Вы проявили снисхождение к Вашим собеседникам и выполнили столь своевременное пожелание мадемуазель де Тревиль.
Анри де Труа-Роше: Только виконт открыл рот, чтобы рассказать баронессе во всех подробностях, какое именно увлекательное зрелище пропустили отравленные придворные дамы, как вмешалась м-ль де Тревиль, и на какую-то долю секунды молодой дворянин замер, переводя взгляд с одной собеседницы на другую. Предложение Монтрезора пришлось как нельзя более кстати, и Труа-Роше с готовностью повернулся к даме своего сердца. – Трудно поверить, сколько всего может произойти за один вечер, не так ли? Про фрейлин я вам уже сказал, скончались м-ль де Венсен и м-ль де Ку-… де Лири. – Резкая бледность разлилась по лицу виконта, и он механически провел рукой по внезапно вспотевшему лбу. – То есть м-ль де Лири еще не скончалась, но она очень плоха. А еще на карточной игре вчера не было графини де Буа-Траси и статс-дамы ее величества, мадам де Ланнуа, и все думают, что их тоже отравили. Но мадам де Ланнуа уехала вчера из Лувра, поэтому никто ничего не знает. Все говорят, что яд должен был выпить сам король, а подозрение должно было пасть на ее величество, поэтому все только и говорят что про шоколад, но я, если честно, не очень-то в это верю, потому что… Труа-Роше наклонился вперед с заговорщицким видом. – Как раз в это время их величества принимали королеву-мать, – сообщил он.
Мартина де Ланселла: Мартине решительно переставала нравиться эта история с отравлением, поначалу показавшаяся ей чрезвычайно занимательной и приобщающей баронессу к жизни двора. В рассказе Труа-Роше стало слишком много августейших особ, а бабушка настрого наказывала Мартине с крайней осторожностью беседовать на темы, которые в итоге могли оказаться политическими. Поскольку же речь шла об убийствах, для поддержания разговора в дальнейшем безопасном русле у Мартины оставалось две истории - впечатляющий рассказ барона де Во и бабушкина история из Варфоломеевской ночи. Мартина предпочла первую - как еще не успевшую устареть. -Смею сказать, виконт, такие ужасы недавно происходили не только в Лувре, вы подумайте только... - и баронесса принялась в красках излагать подслушанное, не забывая при этом пугливо поглядывать на Монтрезора как оплот рыцарства и зерцало доблести.
Анна де Тревиль: Час от часу не легче – теперь еще и королева-мать. Мадемуазель де Тревиль в расстройстве сделала слишком большой глоток и закашлялась. Ее Величество Мария Медичи, которой вдруг вздумалось отравить августейшего сына, невестку и всех ее фрейлин заодно… Уж лучше верить в испорченный шоколад. Анна поспешно отставила бокал с вином и поддержала Мартину, не подумав, что распространять сведения, о которых им с кузиной знать не полагается, весьма опрометчиво: – Увы, это так. Удары судьбы могут подстерегать нас повсюду, – печально согласилась она и зябко повела плечами.
Анри де Труа-Роше: Пусть в первые мгновенья Труа-Роше не испытал ничего кроме раздражения на столь успешно оказавшуюся в центре внимания баронессу, почти тотчас же ее рассказ целиком захватил его. Неизвестная молодая женщина, лишившаяся чувств на лесной дороге, мужлан-барон, вовремя подоспевшая карета баронессы де Карре и трагический конец несчастной, завершившийся роковым именем, выдохнутым на последнем издыхании – о, мадам де Ланселла знала толк в искусстве повествования и совершенно зачаровала своих слушателей. Наклонившись вперед на своем стуле и полуоткрыв рот, виконт даже думать забыл о своих тревогах и подозрениях, ловя каждое ее слово с жадностью истомленного жаждой путника, нашедшего в сердце пустыни живительный родник. – Миледи Винтер, – повторил он, когда молодая женщина умолкла. – Что-то мне это имя напоминает… но вообще, англичанка может быть обычной шпионкой. А эта дама, которую она отравила… нет, здесь дело нечисто. Это наверняка как-то связано с грядущей осадой. Как вы думаете, граф? Отравленные фрейлины были позабыты за восхитительной новой сплетней, и Труа-Роше с трудом удержался на краешке стула, так ему не терпелось отправиться на поиски новых благодарных слушателей.
Монтрезор: - Почему с осадой? – не понял Монтрезор, который не менее виконта был захвачен рассказом, а еще больше – очарован самой рассказчицей. Внезапный вопрос Труа-Роше отвлек его от созерцания ее нежных губ… По правде сказать, выразительное личико баронессы, на котором легко читались переживаемые ею во время рассказа чувства, в данный момент интересовало Клода куда больше, чем шпионы, внезапно прошедшая бледность виконта и даже его собственные вопросы, о которых он позабыл, думая о том, каким бы был поцелуй Мартины.
Анна де Тревиль: «Вот именно, – подумала мадемуазель де Тревиль, – причем здесь осада?» Гораздо больше ее заинтересовало оброненное Труа-Роше замечание, что имя леди Винтер он слышит не в первый раз. – Но кто эта женщина? Что вы о ней знаете, виконт? – спросила Анна, которую более занимала личность отравительницы, нежели ее туманные политические мотивы.
Анри де Труа-Роше: На лице Труа-Роше возникло то многозначительное и в то же время глубоко самодовольное выражение, которое способно вывести из себя любого человека, как бы мало он ни понимал в политике. «Это сложные материи, – говорило, казалось, это выражение, – но я снизойду до вашего непонимания, о смертные.» Нечасто, ох нечасто случалось виконту оказываться в положении, где объяснений просил не он, но у него, и столь приятным было это обстоятельство, что он даже не ужаснулся в очередной раз очевидной страсти Монтрезора, столь успешно лишившей графа его обычного здравомыслия. – Ларошель, – проговорил он, подняв указательный палец с видом вещающей пифии, – это Англия. А Англия это англичане. С чего бы англичанке было убивать эту неизвестную француженку, если бы речь не шла о каких-то военных секретах? Тем более что если она леди, а леди это значит особа благородного происхождения по-английски. Вроде нашего шевалье, только для женщин, потому что для мужчин будет лорд… Вопрос м-ль де Тревиль не остался незамеченным молодым человеком, но, не будучи в силах дать на него разумный ответ, он предпочел обойти его стороной.
Мартина де Ланселла: Мартина весьма и весьма слабо представляла себе, где именно находится Англия, однако была вполне уверена, что Ла-Рошель принадлежит французской короне, поскольку там обреталась вместе с супругом одна из ее двоюродных внучатых племянниц, а Флораки ни за что не стали бы жить в стране, сплошь населенной гугенотами - вперемешку еще ладно. Она открыла было рот, чтобы уличить виконта в невежестве, однако все же проследовала за извилистым ходом его мысли и вынуждена была признать его возмутительное заявление недалеким от истины. "Опасно, опасно!" - взывал голос разума с лучшими бабушкиными интонациями, и Мартина принялась лихорадочно соображать, в какую бы сторону повернуть разговор, чтобы от политических убийств снова обратить внимание кавалеров на предметы куда более приятные. - Не перестаю восхищаться образованностью виконта, - заметила баронесса, обмахиваясь веером, который накануне преподнес ей Монтрезор. - Вы даже по-английски говорите, сударь!
Анна де Тревиль: Виконт де Труа-Роше успешно притворился глухим, и Анна гневно поджала губки. Он ее совсем за дурочку держит? Похоже, что сказать шевалье по поводу таинственной англичанки на самом деле было нечего, имени ее он никогда не слышал и попросту пускал пыль в глаза своей мнимой осведомленностью. – В самом деле? – в поддельном восхищении раскрыла глаза мадемуазель де Тревиль. – Скажите же нам что-нибудь по-английски, сударь. Всегда хотелось узнать, как звучит этот странный язык. Правда, мне доводилось слышать мнение, что английский – всего лишь испорченный французский...
Монтрезор: - Господин де Труа-Роше у нас весьма разносторонне образован, - отозвался Монтрезор, стараясь, чтобы невольная ирония в его голосе осталась незамеченной виконтом. Он соображал, как бы перевести разговор снова на Кур-ла- Рен, опасаясь, что вскоре появится тетушка, батюшка, еще кто-нибудь, и время будет упущено. Но проклятое любопытство придворного взяло верх, и он не удержался от вопроса: - Если перечислить весь жуткий список, получится: мадемуазель де Венсен, мадемуазель де Лири, графиня де Буа-Траси, графиня де Ланнуа, загадочная незнакомка и не менее загадочная мадемуазель де Ку… - кстати, виконт, о ком это Вы упомянули?
Анри де Труа-Роше: Обрушившаяся на виконта лавина вопросов почти погребла его под собой, но, выныривая на свет божий, он был так ошеломлен доставшимся ему вниманием, что даже не связал названную графом м-ль де Ку с событиями прошлой ночи. – М-ль де Лири еще жива, – не без сожаления уточнил он. – А вы думаете, это была та же англичанка, леди Вентер? Когда, вы говорите, убили эту несчастную в Санлисе? Поворачиваясь к баронессе, он спохватился, что чуть не оставил ее вопрос без ответа, и тотчас поспешил исправить свое упущение, пояснив, как через несколько столетий Фигаро: – Я знаю Goddamn! Не зря, не зря виконт де Труа-Роше, как многие другие малоимущие дворяне, проводил долгие часы увиваясь вокруг щедрого герцога Бэкингема и его свиты в то время, когда блестящий англичанин рассыпал по Парижу свои жемчуга. Мало что так льстит самолюбию иностранца как интерес к его языку, а потому и сам герцог и лорд Холланд и другие знатные британцы в тот или иной момент охотно делились с французскими придворными перлами родной речи. Из выражений, удержавшихся в избирательной памяти Труа-Роше, не все дозволено было использовать в женской компании, но sorry и столь необходимое при межнациональном общении I love you никак не могли повредить – и произнося последние, виконт снова устремил на м-ль де Тревиль страстный взгляд.
Мартина де Ланселла: - В Париже в последнее время столько иностранцев, - заметила Мартина, несколько раздосадованная тем, что Монтрезор не поддержал ее попытку сменить тему. Граф вполне мог бы расспросить Труа-Роше на обратном пути, если уж ему так любопытно было узнать про мадемуазель, чью фамилию виконт запамятовал. - Вообразите себе, господа, вчера какой-то итальянец чуть не бросился под колеса моего экипажа!
Анна де Тревиль: Английские слова и впрямь были трудны для слуха, а уж для произношения так и вовсе мучение… Несчастного виконта всего перекосило, и он уставился на мадемуазель де Тревиль страдальческими глазами безвинно голодающего кота. Анне стало совестно своей праздной любознательности, и она подарила Труа-Роше первую искреннюю улыбку за все утро. Не его вина, что Господь его сотворил во испытание терпения ближних. Монтрезор же все не мог расстаться с темой убиенных фрейлин, и Анну невольно передернуло. Подтверждая родство вкусов с графом, баронесса де Ланселла подхватила кровавую тему. Слава богу, мадемуазель де Тревиль уже слышала эту историю и знала, что хотя бы здесь обойдется без трупов, а исключительно синяками невезучего итальянского князя.
Монтрезор: При упоминании итальянца Монтрезор вздрогнул. Куда, в самом деле, делся итальянский князь? Глупости, вряд ли Мартине попался тот же самый итальянец. - Судя по тому, о чем мы с вами тут только что говорили, этот несчастный, наверное, хотел покончить жизнь самоубийством, - рассмеялся Клод, - Но, увидев прекрасную баронессу, понял, что уже погиб, как погиб и Ваш покорный слуга. – он поклонился Мартине. - Но меня еще можно спасти… Довольно лишь Вашего обещания быть сегодня на Кур-ла-Рен.
Анри де Труа-Роше: Очаровательная улыбка м-ль де Тревиль отвлекла бы виконта от англичанок, даже если бы болтовня провинциалки о бросившемся под ее карету итальянце не представила и предыдущую ее историю в крайне сомнительном свете. Монтрезор тут же воспользовался предоставленным ему поводом, чтобы снова заговорить о Кур-ла-Рен, и Труа-Роше, чье самолюбие было слегка уязвлено контрастом между несомненной готовностью пассии графа броситься в его объятия на месте, и легкой холодностью его собственной, пусть и более благовоспитанной дамы, не замедлил сунуть палку в колеса этого экипажа. – Как, граф, вы не будете сегодня вечером в театре? – с деланным изумлением осведомился он. – Неужто вы забыли про пиэсу? Не ограничившись особым ударением на последнем слове, виконт подмигнул приятелю сначала одним, а затем и вторым глазом, напоминая ему о сегодняшнем представлении в Бургонском Отеле, в коем люди его высочества имели основания быть особенно заинтересованными.
Мартина де Ланселла: Мартина призвала благословение Господне на голову графа, который уже успел пригласить их на Кур-ла-Рен, и теперь даже если бы предпочел пьесу обществу дам, никак не мог взять своего слова обратно. Хотя баронесса не отказалась бы посмотреть на пиэсу и понять, в чем коренное различие между театром в Париже и кочевым балаганом, который представлял в батюшкином овине занятные комедии про глупых мужей и расторопных жен.
Анна де Тревиль: – О, так вы поклонник театра, виконт? – в голосе мадемуазель де Тревиль послышались нотки заинтересованности. Луиза де Тревиль скрепя сердце признавала Бургундский Отель местом, приличным для посещения благородными дамами, и Анне довелось побывать там всего пару раз. Труппы комедиантов, дававшие представления, были разными: французская и испанская, однако пьесы были как на подбор нравоучительными, а, следовательно, могли почитаться скучными. Но все же театральное действо увлекло Анну, невзирая на небрежно раскрашенные декорации и несуразные костюмы, как из лавки старьевщика, и оставило глубокое впечатление в ее воображении как изнанка чужого мира. Увы и ах, тетушка относилась к театрам как неизбежному злу светской жизни, и пока это удовольствие, к тайному сожалению мадемуазель де Тревиль, не повторялось. – Прогулку в Кур-ла-Рен можно устроить и в другой день, – мягко попеняла Анна Монтрезору, – а хорошая пьеса заслуживает того, чтобы о ней получше помнили, граф.
Монтрезор: - Я и вправду запамятовал… - добродушно отозвался Монтрезор, мысленно посылая Труа-Роше к черту. Театр был несколько интересней литературных салонов, но вычурные манеры актеров Клода раздражали. В прошлый раз, когда он взялся комментировать для Месье жесты Бельроза, молодые люди так хохотали, что спектакль едва не оказался сорванным. Однако, сегодняшняя пьеса обещала не быть скучной. - Я не думаю, что Его Высочество станет пенять мне на отсутствие, но, впрочем, посещение театра не может помешать нашей прогулке, представление начнется позже.
Анри де Труа-Роше: Интерес в голосе м-ль де Тревиль тут же подсказал виконту, как совместить приятное с еще более приятным и вместе с тем не разгневать герцога Орлеанского, который мог неправильно воспринять отсутствие двух своих придворных накануне столь дорогого его сердцу представления. – Дорогой мой граф, о чем вы? – воскликнул он. – Мадам баронесса, дорогая мадемуазель де Тревиль, почему бы вам не отправиться на представление вместе с нами? Я доподлинно знаю, что его высочество снял на вечер целых три ложи, места хватит всем, а спектакль обещает быть… презанимательным. Труа-Роше бросил быстрый взгляд на гасконку. Конечно, она уже запустила в графа все свои десять коготков, но герцог Орлеанский это такая соблазнительная возможность, может, она и разожмет хватку? Это ж выше сил человеческих, стоять и смотреть, как человек зазря пропадает…
полная версия страницы