Форум » Париж – жилища » Незваный и долгожданный. 17 июля, в десятом часу » Ответить
Незваный и долгожданный. 17 июля, в десятом часу
Анна де Тревиль: Особняк де Тревилей: «Незваный и долгожданный». 17 июля, в десятом часу.
Ответов - 95, стр:
1 2 3 4 5 All
Мартина де Ланселла: Визит барона де Во стал главным событием нынешнего утра, однако кузины опасались обсуждать зловещее происшествие, будто существовала вероятность, что теперь кто-то может подслушать их самих. Анна извинилась и вышла ненадолго - полчаса в тишине показались Мартине целой вечностью, но и потом разговор то и дело начинался и понемногу угасал, поэтому она потихоньку перебралась к окну, наблюдая за собравшимися во дворе особняка мушкетерами. Гасконка с удовольствием припомнила свою вчерашнюю прогулку с Брешвилем - странно, что Анна еще ничего не рассказала новообретенной подруге о своей душевной склонности! Впрочем, вдова де Ланселла с лихвой возместила это прискорбное недоразумением повестью о знакомстве с графом де Монтрезором и дифирамбами его многочисленным досбродетелям. Закончив свой рассказ, Мартина украдкой вздохнула. Ее собственная сердечная склонность в данный момент с одинаковым успехом могла завтракать в трактире, держать в руке шпагу, сидеть под арестом или покоиться с миром в фамильном склепе. Баронесса вывела пальцем на припавшем пылью стекле сердечко с замысловатым вензелем "М" в серединке, но потом вспомнила, что не знает христианского имени Монтрезора, чтобы дополнить монограмму, долженствующую знаменовать счастливое единение графа и баронессы. Впрочем, и так было тоже вполне символично. Мартина едва не свалилась на пол, когда аккурат в нарисованном сердечке возник силуэт, увенчанный приобретенной у Бонасье шляпой - ее баронесса опознала бы из тысячи. Во двор особняка въехал Монтрезор в сопровождении некоего кавалера, которого Мартина не узнала. Гасконка расцвела на глазах. -Ах, кузина! - затормошила она позевывающую над вышиваньем Анну. - Взгляните же, мой граф приехал!
Анна де Тревиль: [pre2]"Свято место пусто не бывает"[/pre2] Возвратившись через полчаса в другом наряде, мадемуазель де Тревиль после содержательной беседы с тетушкой пребывала в задумчивости и излияния кузины слушала не слишком внимательно. Однако громкое восклицание Мартины заставило Анну уколоть палец иглой и поинтересоваться причиной невероятного возбуждения баронессы. Мадемуазель де Тревиль за утро уже достаточно наслушалась о графе Монтрезоре и мартининых планах на этого блестящего шевалье (порою ей казалось, что в комнате не повернуться от обступивших ее монтрезоров во всех мыслимых нарядах и шляпах), чтобы оценить всю важность сообщения. Устыдившись своего минутного раздражения – столь скорому успеху кузины в парижском свете следовало только радоваться – Анна без сожалений отложила свою запутанную вышивку и выглянула в окно, но пресловутый граф уже скрылся из виду. Заключив, что граф – если он не был плодом воображения Мартины – не провалился сквозь землю, а попросту подъехал к дверям, мадемуазель де Тревиль спокойно заметила: – Что ж, в таком случае нам лучше спуститься, кузина. Глаза баронессы де Ланселла горели таким воодушевлением, что Анна была уверена, что предложи она иное, кузина была бы сильно возмущена и обижена, а мадемуазель Анна вовсе не желала породить такие нехристианские чувства в душе своей родственницы, да и не видела ни необходимости, ни возможности помешать Мартине броситься навстречу своему Монтрезору.
Монтрезор: Войдя вслед за лакеем в гостиную и небрежным кивком подтвердив слова Труа-Роше о готовности подождать, Клод отошел к окну и, поглядывая то на довольно развалившегося в кресле виконта, то на двор за окном, слегка нахмурился и начал постукивать пальцами по подоконнику. Он… волновался, и этот факт смущал его и беспокоил. Не так уж часто блестящий и легкомысленный граф де Монтрезор волновался перед встречей с дамой…
Мартина де Ланселла: Первым порывом Мартины было сбежать вниз, спотыкаясь и перепрыгивая через ступеньки, однако же баронесса де Ланселла твердо памятовала бабушкино наставление, что интерес к мужчине не следует проявлять весь и сразу, и вообще, кавалер никогда не должен быть до конца уверен в благосклонности дамы. Посему они с Анной самым чинным образом спустились в гостиную (тетушка Луиза непременно умилилась бы благонравию племянниц). -Доброе утро, господа, - любезно поприветствовала она ранних посетителей. Только взгляд молодой вдовушки выдавал ее радостное волнение при виде целого и невредимого Монтрезора.
Анна де Тревиль: Приняв к сведению сообщение лакея, что тетя в отсутствии и, следовательно, в качестве хозяйки дома принимать гостей предстоит ей, Анна де Тревиль церемонно вплыла в гостиную. Ради Мартины она желала произвести самое благоприятное впечатление на ее ухажера, дабы тот в достаточной мере проникся родственными связями баронессы де Ланселла и не слишком долго тянул с предложением. Анна плавно двинулась навстречу гостю, однако приветливая улыбка тут же застыла на губах у мадемуазель де Тревиль, когда она разглядела, что гость пришел не один. И сопровождает его не кто иной, как шевалье де Бруйе, виконт де Труа-Роше собственной персоной, которого Анна до вчерашнего дня знать не знала, а теперь ей казалось, что она только его и знает. К ее глубочайшему сожалению полученное воспитание не позволило поворотить назад, и Анна, преодолев замешательство, распространила приветственный реверанс, адресованный Монтрезору, и на шевалье де Бруйе, гадая, чем же вызван этот нежданный визит. Вчера на карточном вечере виконт весьма резво… ретировался. Впрочем, Луиза де Тревиль не в духе способна обратить в бегство самого Роланда, а что простительно рыцарю, то несправедливо ставить в упрек виконту.
Анри де Труа-Роше: При появлении дам Труа-Роше вскочил, срывая с головы свою широкополую шляпу отработанным перед зеркалом жестом, совмещавшим изящную галантность придворного с уверенностью, что его прическа при том не пострадает. Наметанный глаз молодого человека тотчас же отметил, что м-ль де Тревиль чуть смешалась по его появлении, и он подпустил еще восторженности в свой восхищенный взгляд, прежде чем перевести его на невесть когда возникнувшую пассию Монтрезора и по достоинству оценить ее прелести. – Дорогие дамы, доброго вам утра! – воскликнул он, выпрямляясь и памятуя о своем обещании начать беседу. – Пусть солнце уже встало, свет дня недостаточен, чтобы озарить чистилищный мрак душ, лишенных со вчерашнего вечера счастия и наслаждения лицезреть вас. Я трепетно лелею в сердце своем надежду, что ночная непогода не повредила вашему отдохновению… или что если что-то помешало вам сомкнуть ваши прекрасные очи, то это были приятные воспоминания, а не гроза. Однакоже пусть глаза наши послужат вам советником граций, дабы убедить вас в непреходимости ваших чар. Говоря это, он равно пожирал взглядом обеих женщин, одну – следуя заранее намеченному плану осады, вторую – чтобы иметь возможность описать ее во всех подробностях герцогу Орлеанскому и его свите. При последних же словах он даже чуть вытянул шею, будто и вправду полагая, что молодые женщины последуют его предложению.
Монтрезор: Радостная улыбка де Монтрезора, в вежливом поклоне скользнувшего перьями своей знаменитой шляпы по блестящему паркету, предназначалась баронессе. Клод даже немного испугался внезапно охватившего и переполнившего его ощущения счастья. Хорошо еще, что виконт даже превзошел его ожидания, выдав такую витиеватую фразу, что граф не взялся бы повторить. Зато это дало возможность Монтрезору ограничиться коротким: - Доброе утро! – он поклонился еще раз.
Мартина де Ланселла: Мартине понадобилось некоторое время, чтобы в водопаде словесной шелухи, обрушенной на них спутником Монтрезора, отыскать нехитрую суть фразы, которая, в общем, сводилась к тому, что он выражал надежду, что обе дамы сладко и крепко спали нынче ночью. Ей не терпелось расспросить графа о дуэли, поэтому баронесса была несколько раздосадована тем фактом, что Монтрезор явился не один, но потом она сообразила, что велеречивый шевалье, скорее всего, был его секундантом, а потому графу неловко было бы предоставить его самому себе, раз уж они не пошли отмечать удачный исход поединка в ближайший кабак. -Отрадно видеть вас в столь ранний час, - Мартина подала Монтрезору руку для поцелуя, - это хорошая примета - каково утро, таков и весь день.
Анна де Тревиль: Анна с невольным интересом следила за словесной эскападой виконта, который подобно велеречивому древнему греку отважно ринулся в свою необъятную фразу, чтобы победно вынырнуть по другую ее сторону с замысловатым комплиментом во рту, ни разу не сбив дыхания. – Мы с кузиной тоже рады видеть вас в добром здравии, господа, – тон мадемуазель де Тревиль был любезен ровно настолько, сколько предписывалось правилами вежливости. Сейчас Анну более занимал граф, чем виконт. Учитывая вчерашнюю оду кузины Госпоже Практичности, Анна могла ожидать от ее выбора чего угодно, однако Мартина, к счастью, не стала следовать собственным советам со всей строгостью. Мадемуазель де Тревиль украдкой разглядывала Монтрезора – наружность его произвела на нее самое благоприятное впечатление. Единственным недостатком Монтрезора (если это можно счесть недостатком) казалась некоторая сдержанность манер, даже робость. Анна досадливо прищурилась: граф не походил на нетерпеливого возлюбленного, который примчался поутру к даме своего сердца, не в силах пережить даже краткой разлуки. Она перебрала в уме несколько способов оставить Мартину и графа наедине, но вовремя спохватилась, что все они имеют одно непременное условие: ей самой придется остаться тет-а-тет с виконтом. Анна содрогнулась – сердечные дела кузины были еще не настолько плохи.
Анри де Труа-Роше: М-ль де Тревиль очевидно боялась выдать дрожь в голосе слишком длинным предложением, а дрожь в руке – предложив ему руку, и, донельзя довольный своим успехом, виконт подвернул ус. – О, впечатление обманчиво, мадемуазель, – произнес он трагическим тоном, – и никогда не бывает оно столь обманчиво как в ранний утренний час, когда лучи дневного светила еще не согрели ни мостовые ни души. Так, до самого последнего момента граф и я томились в страшнейших муках, не зная, будет ли нам дарована величайшая из привeлегий: склониться перед вами, как склоняется былинка перед жарким дыханием вулкана, исторгающего из жерла своего горячую лаву, и сгореть в пламени ваших прекрасных очей, едва коснувшись вас. Труа-Роше почтительно поцеловал ручку м-ль де Тревиль, которой успел, бог весть как, завладеть во время своей тирады, и склонился перед ее спутницей. – Мое нижайшее почтение, сударыня. Подобно ветренной Гебе, проливающей свой живительный нектар равно на королей и бродяг, удостойте меня высочайшей чести узнать ваше имя, коему следовало бы, без сомнений, услаждать слух одних лишь муз, или мне придется именовать вас в дальнейшем прекрасной Селеной, чей сияющий взор озаряет мрак самой ненастной ночи, так же как я в мыслях своих называю вашу очаровательную подругу не иначе как самой Артемидой. Виконт отвесил молодой женщине лишь на какую-то толику менее глубокий поклон и вперил в ее лицо взгляд, преисполненный почтительного ожидания. О да, беседы с дамами это не серьезный разговор с мужчинами, и все существо молодого человека менялось, стоило ему оказаться среди слабого пола… в особенности, если его окружение не включало м-ль Луизу де Тревиль.
Анна де Тревиль: Мадемуазель де Тревиль, покраснев, уразумела, что, увлекшись обустройством матримониальных планов, пренебрегла этикетом. Порадовавшись отсутствию тети – она бы не спустила племяннице этой оплошности – Анна поспешила исправить ошибку. – Дорогая кузина, позвольте представить вам шевалье де Бруйе, виконта де Труа-Роше. Виконт – моя кузина, баронесса де Ланселла.
Мартина де Ланселла: Мартина, слегка ошалев от близости своего ненаглядного, опять же не сразу поняла, что Труа-Роше интересуется ее именем, и была весьма благодарна Анне за своевременное вмешательство. -Весьма приятное знакомство, месье виконт, - склонила она голову, - я уже увидела в вас человека незаурядной образованности. Кузина, в свою очередь, представляю вам графа де Монтрезора, - в голосе Мартины звучала неподдельная гордость.
Монтрезор: Монтрезор нежно коснулся губами тонких пальчиков мадам де Ланселла, усмехнувшись про себя: не приведи Господи сбыться примете баронессы. - Я считал часы, - шепнул он. Клод еще раз порадовался тому, что выбрал в спутники Труа-Роше - многословие виконта позволило справиться с неуместным, как казалось графу, волнением. Однако не стоило при виконте распространяться о том, как именно и где именно прошло его утро, иначе, пожалуй, его сегодняшние приключения могли быть в последствии изложены, как страшная сказка. Когда Труа-Роше вернулся из своего экскурса в древнюю историю (Клод даже немного позавидовал легкости, с которой его спутник создавал замысловатые фразы), граф обратился к кузине баронессы: - Клод де Бурдей, граф де Монтрезор, к Вашим услугам, сударыня, - пояснил он слова Мартины, кланяясь мадемуазель де Тревиль.
Анри де Труа-Роше: Почтительно целуя ручку баронессы, виконт отметил и недостаток перстней на пальцах и уже вышедший из моды покрой рукава. Даже если бы произношение дамы не указывало на ее происхождение, трудно было бы не угадать в ней бедную родственницу капитана, только-только прибывшую к влиятельному троюродному кузену, дядюшке или деверю – скорее всего с судебным делом. Бережно сохраняя в памяти и эту подробность, Труа-Роше отступил на шаг назад и картино прикрыл глаза рукой. – Мадам, в одной лишь глубокой древности существовали образы, достойные сравнения с двумя восхитительнейшими грациями, перед которыми я имею счастье ныне находиться. Взгляд мой слабеет от распространяемого ими сияния, и я боюсь быть сожженным на месте, как некогда несчастная Семела, узревшая Зевса во всей его славе. Завершая свой монолог, Труа-Роше метнул сочувственный взгляд на графа де Монтрезора, коему явно отказала его обычная находчивость, и решил, если бедняга не придет в себя в ближайшие минуты, воспользоваться любым предлогом, чтобы увести приятеля от очевидной опасности, которую представляла собой черноглазая баронесса де Ланселла – даже в ущерб собственным интересам. Впрочем, видя, как мадемуазель де Тревиль растерялась перед его красноречием, ограничившись лишь дежурными фразами, виконт склонен был предположить, что он произвел на нее то же убийственное впечатление, что ее подруга на Монтрезора.
Анна де Тревиль: Анна присела в реверансе, приятно удостоверившись, что мартинин граф в состоянии произнести внятную фразу, состоящую более чем из двух слов – пусть даже это только его имя. Право слово, трудно решить, какое из двух зол досаднее, муж-молчун или муж-говорун. И так скучно, и этак – утомительно. – Рада познакомиться с вами, господин граф. А вы всегда так молчаливы? Или только в присутствии вашего друга виконта? – мадемуазель де Тревиль, выведенная из себя победительными взорами шевалье де Бруйе в свой адрес, не удержалась и бросила на него насмешливый взгляд. – Тогда я вас не виню, виконт сегодня на редкость красноречив. Думаю, если собрать вместе все ваши слова, шевалье, да поделить на двоих, их стало бы как раз впору для оживленной беседы.
Мартина де Ланселла: У виконта были все шансы быть испепеленным, ибо Мартина прекрасно заметила пантомиму виконта, и поскольку уже не раз сталкивалась с этим сочувственно-пренебрежительным взглядом, давным-давно научилась правильно его истолковывать. Разумеется, Монтрезор еще вчера заметил, что баронесса де Ланселла не принадлежит к высшей знати и весьма ограничена в средствах, однако - если обратиться к столь любимой Труа-Роше мифологии - что позволено Юпитеру, то не позволено волу. Баронесса так же уверенно определила, что месье виконт с интересом поглядывает на кузину Анну, и тут же взяла на заметку возможную слабину предполагаемого противника. -Прошу вас, господа, - Мартина жестом пригласила мужчин присесть, - пока третья грация и хозяйка этого дома в отсутствии, мы попытаемся в меру своих сил поддержать беседу о предметах столь же возвышенных, как упомянутые виконтом. В том, что Монтрезор был прекрасным собеседником, она уже имела возможность убедиться, и была уверена, что граф сумееет произвести самое благоприятное впечатление и на Анну, если Труа-Роше даст ему вставить хоть слово.
Монтрезор: Клод рассмеялся, усаживаясь в кресло, и в его серых глазах заблестели озорные искорки, когда он ответил Анне: - О нет, сударыня, уверяю Вас, я не такой молчун, каким кажусь! Просто виконт, как Вы верно заметили, так убедителен, что трудно что-нибудь добавить. К тому же, боюсь, я не столь искушен в мифологии. Но, Бога ради, не надо делить речь моего друга, это что ж получится! Мягко улыбаясь, граф повернулся к Мартине. - Какой из возвышенных предметов Вам кажется наиболее интересным, моя госпожа?
Анри де Труа-Роше: Если бы виконт был котом, то он вряд ли смог бы не замурлыкать. Бедная м-ль де Тревиль, очевидно решившая, что ее вчерашний собеседник уделяет чересчур много внимания ее кузине, тут же недвусмысленно проявила свою ревность, сделав вид, что все ее внимание посвящено Монтрезору, а насмешливый взор, брошенный ею на Труа-Роше, лишь подкрепил это подозрение. Но конечно, бедняжка никак не могла знать, что граф уже избрал свою жертву… или наоборот? Виконт краем глаза покосился на своего приятеля, но тот, похоже, немного пришел в себя от первого потрясения и даже улыбался уже не так… ошарашенно. – Вы льстите моему самолюбию, очаровательная мадемуазель, даже больше, чем знаете сами. – Молодой человек одарил дочь капитана де Тревиля еще одним преисполненным удовлетворения взглядом, отмечая на сей раз, что сегодняшний ее туалет куда более ей к лицу чем вчерашний. – Был бы я по-настоящему в ударе, я осмелился бы просить вашего внимания для маленького экспромта, но увы, глядя на вас я робею и теряюсь, как ребенок, попавший в клетку с гирканскими львами. Он собирался уже развить свое сравнение, когда внезапное сомнение – уж не тигры ли были гирканские, или чего доброго, слоны? – вынудило его на мгновенье замолчать, лихорадочно перебирая в памяти вызубренные наизусть сравнения.
Анна де Тревиль: – Не верю, – вырвалось у мадемуазель де Тревиль, – чтобы кому-либо было под силу смутить вас, виконт. Разве что… – Анна помедлила, но все же подпустила шпильку, – моей тетушке? Анна де Тревиль поудобнее устроилась в кресле и склонила голову в ожидании ответа: пикировка начала забавлять ее. Удивительно, как еще виконт не припомнил ей поспешного отступления на карточном вечере. Судя по всему, у него хватило бы наглости потребовать объяснений. Неужели не заметил ни ее, ни принцессу де Гонзага? Анна невольно приподняла подбородок, хотя такое умозаключение должно было бы радовать, а не оскорблять ее.
Мартина де Ланселла: -Прекрасный и возвышенный предмет для беседы - солнце, - Мартина доверительно придвинулась поближе к Монтрезору, хотя, предположительно, адресовала свои слова всем присутствующим. - Верно ли я поняла, что вы с виконтом поднялись в несусветную рань и выехали на прогулку, чтобы полюбоваться рассветом? Если не ошибаюсь, вчера вы упоминали, что приглашали за компанию еще двух шевалье, не припоминаю их имен - что же, вы с ними разминулись или они не явились к назначенному времени вовсе?
Монтрезор: - Как говорит наш дорогой виконт, лишь только лучи божественной Авроры позолотили облака на востоке, лишь только капельки росы… - шутливо начал Монтрезор. Алмазные капли на бледном теле… Улыбка графа заметно потускнела. - Впрочем, - продолжал он, силясь отогнать неприятные воспоминания, - с виконтом мы встретились позже. И Вы абсолютно правы, баронесса. Господа, желавшие полюбоваться рассветом со мной вместе, отчего-то так и не появились. - Но как Вы догадались, сударыня? – Клод задорно, по-мальчишески, улыбнулся. – Может быть, Вы предсказываете будущее? Вы, случайно, не гадаете по руке? – и Монтрезор протянул Мартине открытую ладонь.
Анри де Труа-Роше: Вызванный дочерью капитана образ тетушки слегка смутил душевный покой виконта, но ненадолго и по причине, отличной от той, которую, неведомо для него, рисовала себе м-ль де Тревиль. Смятение, в котором Труа-Роше покинул прошлой ночью злополучный балкон, сменилось раздумьем столь непривычно глубоким, что молодой человек не заметил за ним самого предмета своих размышлений, однако, вынырнув из непривычных ему вод, он мог похвастаться неплохим уловом. Обе м-ль де Тревиль, и старшая и младшая, вряд ли пришли бы в восторг от его выводов, но сам виконт, счастливо уверившись, что от капитана де Тревиля ему грозит разве что то, чего он пожелал бы и сам, чувствовал себя едва ли не самим Аристотелем. Удивительно ли, что слова м-ль де Тревиль пролились на его душу живительной росой, окончательно убеждая его, что девушка не могла при всем желании изгнать из памяти воспоминания о единой беседе с ним? – Признаюсь, мадемуазель, что нежданное счастье увидеть – и почувствовать! – вблизи то, чем не осмеливался любоваться даже издали, лишило меня дара речи, чему ваша тетушка не могла не быть свидетельницей, – ответил он голосом столь печальным, что те немногие, кого обманула бы его игра, вряд ли приписали бы его грусть чему-то меньшему чем смерть близкого человека. – Как видите, не в силах носить в себе долее эту скорбь, я поднялся раньше того самого солнца, о котором говорит ваша достойная кузина, чтобы засвидетельствовать свое почтение и вам и вашей тетушке при более благосклонных ко мне обстоятельствах. Если речи виконта и отличались в этот миг меньшей плавностью, а его выбор сравнений казался беднее чем минутой ранее, то объяснялось это растерянностью, которую вызвали в нем слова баронессы. Будучи прекрасно осведомлен о привычке всей свиты его высочества ложиться в часы, когда другие встречают новый день, он хотел было возразить молодой женщине, когда ответ графа прояснил для него ее намеки и он уставился на Монтрезора с полуоткрытым ртом. Женщина, говорящая о прогулке на рассвете, может говорить именно о прогулках, но в устах мужчины те же слова приобретают совсем иной смысл. – Ого, мой друг, дело чести, и ни звука вашим друзьям? – вскричал он. – Но кто же, как же? Неужто ваш противник позволил себе не явиться?
Мартина де Ланселла: Если бы Мартина знала, что виконт попал в их дом по прискорбному недоразумению, а вовсе не как секундант Монтрезора, она, конечно же, деликатно промолчала о дуэли, несмотря на снедающее ее любопытство. Теперь же по ее милости граф будет вынужден откровенничать в присутствии говорливого Труа-Роше, а стало быть, эта история в ближайшем времени станет достоянием всего двора... А кроме того, Мартине очень хотелось знать, какая неприятная мысль помешала Монтрезору продолжить свое поэтическое описание утра - не просто так он сменил тему. Баронесса нежно провела пальчиком по ладони мужчины: -У вас здесь так отчетливо все начертано, что эти линии могли бы служить азбукой для гадалок.
Анна де Тревиль: Намек на происшествие на балконе смутил и рассердил мадемуазель де Тревиль. Неосмотрительность собственного поведения отошла на задний план, вытесненная вопиющим неблагородством виконта де Труа-Роше, явленным в виде отличной памяти. Покраснев, Анна де Тревиль ничего не ответила и с облегчением поддержала изменение предмета беседы. Дочь капитана королевских мушкетеров трудно шокировать признанием о несостоявшейся утренней прогулке со шпагой под мышкой, однако Анна не сумела скрыть своего изумления от явной осведомленности о том Мартины. Если кузина была в курсе предстоящей дуэли, то не она ли сама послужила ей причиной? Мадемуазель де Тревиль метнула на Мартину де Ланселла заблестевший взгляд: в скромной баронессе открывались все новые грани. – Гасконские дамы славятся своим даром предвидения, шевалье, – серьезным тоном сообщила она графу. – Однако я не предполагала, что то же водится и за моей кузиной.
Монтрезор: - А я уверен, что у баронессы есть еще немало достоинств, пусть скрытых, но оттого не менее драгоценных, - Монтрезор улыбнулся Анне, сделав вид, что так поглощен движением пальчика баронессы, что не обратил внимания на вопрос виконта. - Что же такого здесь начертано? Что увидела на сей скромной скрижали славная гасконская дама? – в глубоком голосе графа послышались бархатные нотки.
Анри де Труа-Роше: Зардевшиеся щечки м-ль де Тревиль вызвали у виконта еще одну довольную улыбку, однако несостоявшаяся дуэль Монтрезора завладела его вниманием в куда большей степени, а потому вместо того, чтобы продолжить осаду этой, как он имел основания предполагать, не неприступной твердыни, он сосредоточился на графе и его гасконской пассии. Нетрудно было заметить, что провинциалка не страдала от переизбытка скромности, но Труа-Роше рассудил, что лучший способ разговорить приятеля это не торопиться оставлять их наедине: чем больше ему не терпится, тем вернее он поспешит ответить и отделаться от лишних собеседников. – Держу пари, что ни одной гадалке не удастся прочитать на вашей ладони, с кем у вас была назначена встреча, – хохотнул он. – Не скрытничайте же, дорогой мой граф, позор тому, кто заставил вас ждать напрасно.
Мартина де Ланселла: Мартина поудобнее взяла ладонь Монтрезора в свою и глубокомысленно воззрилась на переплетение линий, в котором смыслила примерно столько же, сколько и в расположении созвездий. -Здесь написано, шевалье, что граф поднялся ранним утром из-за невежи, потерял несколько часов из-за труса и опоздал из-за болтуна, - с ангельской улыбкой поведала она, адресуясь не столько к своему кавалеру, сколько к Труа-Роше.
Анна де Тревиль: Мадемуазель де Тревиль с трудом удержала улыбку, отчего на щеках показались две очаровательные ямочки. Выпад в сторону виконта не остался незамеченным. – Вижу, кузина, вы и впрямь сведущи. Ну же, граф, не томите, баронесса угадала? – и Анна перевела на Монтрезора вопросительный взгляд. Ее живо интересовало, правда ли тот ввязался в ссору из-за Мартины, и если так оно и было, то в стремительности граф ничуть не уступал своему другу. Ведь с кузиной они знакомы всего ничего.
Монтрезор: Ответ Монтрезора прозвучал серьезнее, чем хотелось бы ему самому: - Я бы убрал «труса». И не стал бы загодя позорить дворянина, ничего не зная об обстоятельствах, его задержавших. «Черт возьми, что со мной происходит?» - подумал он с досадой. – «Едва ли не проповедь собрался читать… Нашел тему для разговора с дамой… И черт бы побрал Труа-Роше с его любопытством и болтливым языком!» Теперь идея взять виконта с собой к Тревилям уже не казалась графу такой блестящей. - Но главное в гадании – не прошлое, а будущее, не так ли? – продолжал он, улыбаясь Мартине и невольно любуясь озорными искорками в ее глазах. – Что же меня ждет, сударыня?
Анри де Труа-Роше: Виконт вытянул шею и тоже поглядел на ладонь Монтрезора, словно надеясь и вправду увидеть на ней буквы. – В Париже говорят и «болтушки» тоже, – добродушно поправил он, памятуя, что самый знаменитый из соотечественников баронессы, покойный Генрих IV, был известен также и тем, что говорил о ложках в мужском роде, – не волнуйтесь, его высочество все равно раньше одиннадцати не встанет. Видите, я тоже умею кое-что предсказывать, а мадам де Ланселла так и не смогла назвать нам имени. Он подмигнул м-ль де Тревиль и выжидающе взглянул на своего приятеля.
Мартина де Ланселла: Мартина осторожно сжала пальцы Монтрезора в кулак и накрыла сверху своей ладонью: -У вас там на перекрестке линий тайна, граф, держите ее вот так, крепко, иначе упорхнет, - она улыбнулась, глядя прямо ему в глаза, чтобы он так же ясно прочел в ее взгляде обещание. - Может быть, теперь виконт продемонстрирует нам более полно свое искусство гадателя, если уж начал так удачно?
Анна де Тревиль: Демонстрация существующей близости между кузиной и Монтрезором заставила мадемуазель де Тревиль еще раз порадоваться, что тетушки нет – в ее присутствии вряд ли влюбленные осмелились бы вести себя так свободно. Отведя глаза от руки Мартины, покоящейся в руке графа, Анна возразила: – Иногда труднее разгадать прошлое, чем узнать будущее, кузина. Впрочем, если граф де Монтрезор не желает называть нам имя своего противника, у него наверняка есть веские причины для этого, – Анна де Тревиль пристально взглянула на Мартину, полагая, что уж кузине-то эти причины доподлинно известны.
Монтрезор: - Я не позволю упорхнуть ни одной тайне…– горячая ладонь Клода легла поверх ладошки Мартины, легонько пожав, а взгляд потемневших глаз сказал, что обещание принято. В следующее мгновение Монтрезор осторожно развернул ладонь баронессы, бережно коснувшись пальцами тонкой линии, называемой линией жизни. - Разрешите теперь мне погадать Вам, баронесса? - Конечно, я не такой хороший пророк, как госпожа де Ланселла, - весело провозгласил он, - Но я вижу… Вижу… Сегодня… Я вижу прогулку на Кур-ла-Рен. Сегодня. Часов, скажем, в шесть? – граф вопросительно взглянул на Мартину.
Анри де Труа-Роше: Во взгляде виконта, направленном на воркующую парочку, нетрудно было бы прочесть сперва недоумение, вызванное упорным нежеланием Монтрезора назвать своего противника, затем сомнение и наконец откровенное изумление. Гасконская бабенка определенно свела графа с ума, если он вдруг начал вести себя как полный идиот. Кур-ла-Рен, шесть часов вечера, ага, и можно подумать, она сможет явиться без тетушки! Когда даже последнему дураку понятно, что надо ковать железо пока горячо! Виконт перевел глаза на м-ль де Тревиль, благосклонно взиравшую на двух молодых людей, и, чувствуя, что теряется перед лицом такой вопиющей глупости, все же прокашлялся и предложил: – Мадемуазель, ваши слуги… они наверно забыли принести ммм… бисквиты какие-нибудь? Я бы и сам за ними сходил, но в первый раз… может, проводите? До кухни или куда там у вас? Внутренний дворик особняка мог похвастаться разве что толпой мушкетеров, и предлагать прогулку по нему не могло придти в голову даже Труа-Роше.
Мартина де Ланселла: Предложение виконта впечатлило Мартину - она даже оторвалась от созерцания точеного профиля Монтрезора и обратила взор на Труа-Роше. Чтобы шевалье самолично ходил на кухню за угощеньем, пусть даже и в компании такой прелестной девушки, как кузина? Даже в захолустном Флораке мужчины, будь то дворяне или вилланы, предпочитали помереть с голоду, чем осквернить себя поисками ужина - все должно было быть подано в срок, в меру посолено и приправлено добрым словом жены, сестры или матушки. С другой стороны, это могла быть наиновейшая парижская мода, и Мартина не рисковала выдать свою дремучесть, откровенно удивившись словам Труа-Роше. Посему она избрала благую долю и снова обратилась к Монтрезору: -Мы с кузиной будем счастливы видеть вас нашим сопровождающим, граф. Уверена, что и тетушка будет только рада обществу столь галантного кавалера.
Анна де Тревиль: Если Мартина была удивлена, то Анна де Тревиль от слов виконта просто потеряла дар речи. Блестящая идея сопроводить ее на кухню, словно какую-нибудь горничную, отклика в ее душе не нашла, а намек на недостаток гостеприимства больно ужалил фамильное гасконское самолюбие. – Благодарю за заботу, шевалье, – с вежливостью, способной выморозить Сену посреди июля, проронила Анна и яростно дернула за сонетку колокольчика. Когда на энергичный звон явился лакей через время, делающее честь быстроте его ног, мадемуазель де Тревиль уже без дрожи гнева в голосе смогла приказать подать гостям вина и закусок. – Желаете что-нибудь еще, господин виконт? Вы, наверное, очень голодны после утренней прогулки? – сладким тоном спросила она. – У вас тоже было беспокойное утро, как у господина графа? Право, Париж после грозы просто бурлит. Даже не знаю, позволит ли тетушка нам с кузиной отправиться в Кур-ла-Рен в такое неспокойное время. Мадемуазель де Тревиль не без оснований подозревала, что настойчивый Труа-Роше непременно увяжется за графом и Мартиной на прогулку, и не была намерена предоставлять ему повод присоединиться к компании. Давешние соображения о применении виконта в своих интересах Анна давно оставила: при всем своем оптимизме она уже поняла, что любая такая попытка будет равняться пожеланию проехаться верхом на кобыле, укушенной пчелой за чувствительное место.
Монтрезор: Честно говоря, желание виконта отправиться на кухню ошарашило даже Монтрезора. На какое-то мгновение он даже задумался о том, а смог бы он сам найти и подать что-либо съестное, но понял, что ответа на этот вопрос не знает. Нет, он бывал на кухне, будучи еще мальчишкой, когда хотел чего-нибудь вкусного во внеурочное время, и повар, и служанки всегда готовы были побаловать всеобщего любимца, но искать самому… Клод с недоумением воззрился на Труа-Роше, с некоторым запозданием сообразив, что это была неуклюжая попытка оставить их с Мартиной наедине, и он, в сущности, должен быть благодарен шевалье де Бруйе. К счастью, мадемуазель де Тревиль с завидной быстротой нашла выход из неловкого положения, но ее замечание о реакции парижан на прошедшую грозу Клоду совсем не понравилось. - Париж всегда бурлит. – меланхолично заметил он, не выпуская ручку баронессы. – Я все же полагаю, что ваша тетушка не будет против. «И останется дома…» - подумал граф про себя.
Анри де Труа-Роше: Если бы голову виконта не украшала с таким трудом давшаяся ему прическа, он, верно, почесал бы в затылке, настолько непонятным казалось ему поведение и графа и обеих дам. К счастью, обращенный к нему вопрос отвлек его внимание от влюбленных, и он обернулся к м-ль де Тревиль с удвоенной готовностью. – Бурлит, мадемуазель? Да вы ж и половины не знаете, ей-богу! Я тут как раз графу рассказывал, двух фрейлин как дождем смыло, а еще две придворные дамы того и гляди помрут. Тут молодого человека осенило, что подобного рода рассказы никак не могли поспособствовать столь желанной для Монтрезора прогулке на Кур-ла-Рен, и он с неловким смешком добавил: – Впрочем, это же в Лувре, не то чтобы кто их на улице прирезал или что… Разлившаяся по его лицу бледность противоречила деланно легкому тону, ибо познания виконта отнюдь не ограничивались тем, что он уже поведал Монтрезору.
Мартина де Ланселла: Первым порывом Мартины было запальчиво заверить виконта в том, что он сам не знает, о чем толкует. Во-первых, не в Лувре, а как раз-таки на открытом воздухе и, можно сказать, в деревне, во-вторых, не двух дам, а одну, а в-третьих, совершенно неизвестно, каким образом болезнь двух придворных дам связана с покойницей, о которой нынче красочно повествовал барон де Во. К счастью, она вовремя подумала о том, какое впечатление подобный монолог может произвести на Монтрезора, и сим спаслась от стыда за собственную глупость и опрометчивость. Во времена бабушкиной молодости придворные трупы были явлением заурядным, и в рассказах мадам де Флорак, которые с такой жадностью слушала ее внучка, то и дело кого-то травили, резали, закалывали или, на худой конец, морили голодом. -Вы нарочно нас пугаете, месье виконт? - уточнила она. - Утонувшие фрейлины, умирающие дамы...
Анна де Тревиль: Мадемуазель де Тревиль, которую тетушка и монастырь надежно охранили от подобного рода знаний, подумала, что ослышалась. – Как в Лувре… – побелевшими губами проговорила Анна. – Не может быть. Слабо махнув рукой, выпроваживая лакея выполнять отданное приказание, она с недоумением и испугом воззрилась на виконта. Получается, что со смертью юной фрейлины, о которой поведала под страшным секретом мадам дю Фаржи Луизе де Тревиль, не все ладно. Теперь шевалье мог поздравить себя с успехом: все внимание мадемуазель де Тревиль было полностью отдано его персоне.
Монтрезор: «Кровь Христова, то у него кухня, теперь, на тебе, мертвых фрейлин приплел!» - Клод едва не чертыхнулся вслух от досады, забывая о том, что сам не отличился находчивостью в беседе, и, не обладай виконт счастливым талантом болтать без остановки бог весть о чем, ему самому пришлось бы заполнять паузы. Но мило побеседовать о трупах… «Пожалуй, мне есть что добавить на эту тему», - усмехнулся граф про себя, - «Но с чего бы он так побледнел? Сам впечатлился своим рассказом?» - Не бойтесь, сударыня, я ведь буду рядом… - шепнул он Мартине.
Анри де Труа-Роше: Виконт де Труа-Роше не имел бы такого успеха у дам, если бы не был готов в любую минуту оказать нужную услугу. Резкая бледность, разлившаяся по лицу м-ль де Тревиль, подсказала ему, что барышня близка к обмороку, а вчерашний опыт побудил его обезопасить себя еще и с этой стороны. Как по волшебству в его руках возник маленький пузырек бурого стекла. Едкий запах, по которому Веснушка без труда опознал бы нашатырь, распространился по комнате, когда виконт подскочил к девушке и решительно сунул пузырек ей под нос. – Никто не утонул, мадам, что вы придумываете невесть что? – потребовал он в то же время, обращаясь к баронессе. – Напугали вашу кузину, зачем же так? Там и утонуть-то негде в Лувре, колодцы все прикрыты, разве что в Сену прыгать, так ведь не допрыгнешь же. Даже со вчерашним дождем, никак не допрыгнешь.
Мартина де Ланселла: Мартина брезгливо дернула кончиком носа, когда по комнате поплыла целебная вонь. Баронесса была уверена, что девица добрых гасконских кровей, какой, без сомнения являлась мадемуазель де Тревиль, вполне может совладать с расстроенными чувствами самостоятельно и ни к чему компрометировать ее силу духа нюхательными солями. Виконт же, кажется, сам не понял, что сказал - "смыло, как дождем", разумеется, это должно означать "утонули", а если не утонули, то ему следовало бы поаккуратнее выбирать выражения... Мартина могла бы подробно объяснить Труа-Роше ход своей мысли, если бы не нежный шепот Монтрезора, снова вознесший ее от мирских хлопот в выси горние. -Я вверю вам свою жизнь, ни на мгновение не задумываясь, - пылко заверила она Монтрезора. - Если Господь сподобит меня побывать в Лувре, то мне очень хотелось бы, чтобы от всех опасностей этого места, мнимых и настоящих, меня оберегали именно вы - я безгранично доверяю вашему благородству и доблести, граф.
Анна де Тревиль: Мадемуазель де Тревиль громко чихнула и отстранила руку виконта с заветным флакончиком на безопасное расстояние. – Не стоило так беспокоиться, виконт, – немного в нос проговорила она и приложила кружевной платочек к уголкам глаз, где от пронзительного запаха выступили слезы. Анна поражалась про себя, насколько мало граф де Монтрезор выказал интереса и сочувствия к судьбе несчастных обитательниц Лувра. Но что возьмешь с влюбленного? Перед лицом предмета своей любви они полностью теряют рассудок. Вот и кузина выглядит преглупо. Такие соображения побудили мадемуазель Анну смягчиться и не судить ближних слишком строго. Помахав кусочком ткани перед лицом, дабы разогнать последние следы нюхательных солей, мадемуазель де Тревиль с опасливым любопытством вернулась к ужасному сообщению: – Какая же судьба постигла несчастных? Не томите, шевалье, мы с кузиной больше изведемся, воображая всяческие ужасы, нежели оттого, что узнаем правду.
Монтрезор: Не удержавшись, Клод чихнул от едкого запаха, что испортило все впечатление от пылкого признания баронессы. - О Господи, виконт, что это у Вас за гадость?! – с досадой воскликнул он, пропустив панегирик своей доблести и благородству. Граф искренне посочувствовал бедной девушке. У бедняжки даже слезы выступили… - Я уже слышал эту историю по дороге сюда, - пояснил он. - И в самом деле, никто не расскажет ее лучше виконта. Но, сударыни, прежде чем пугаться, подумайте о том, что слухи есть слухи. – Он пожал плечами.
Анри де Труа-Роше: Довольный успехом своего маневра, Труа-Роше одарил м-ль де Тревиль еще одной радостной улыбкой и возмущенно повернулся к Монтрезору. – Какие там слухи? – потребовал он. – Мне это рассказал не кто иной как сам месье де Фонтрай, а он это знает от одной из придворных дам ее величества. Двум фрейлинам вчера стало худо, м-ль де Лири и м-ль де Венсен… да вы же мне на нее еще сами указывали, такая белокурая крошка, на монахиню похожа, а? Или это был д’Исси, не припомню уже сейчас… Даже будучи глубоко убежден, что о фрейлине ему говорил Монтрезор, Труа-Роше все же спохватился, что в присутствии одной женщины не следует упоминать о другой.
Мартина де Ланселла: - Виконт, если вы полагаете, что надо еще сильнее возбудить наше любопытство недомолвками, то ошибаетесь, - Мартина даже притопнула башмаком под пышными юбками. - Расскажите же по порядку, что случилось с этими фрейлинами, кого подозревают и какие меры предприняты? Попытка виконта быть деликатным прошла незамеченной - он мог бы напрямую ссылаться на Монтрезора, это вызвало бы у гасконки только еще больший интерес к луврскому происшествию.
Анна де Тревиль: Мадемуазель Анна всецело разделяла чувства баронессы де Ланселла, однако сочла за лучшее промолчать, убедившись уже, что каждое произнесенное слово лишь уводит шевалье де Бруйе все дальше от предмета разговора, как несчастного путника в сказочной стране, о которой некогда в нежном детстве рассказывала ей нянюшка. В той стране, чтобы куда-то прийти, нужно было идти в совершенно противоположном направлении, иначе путник рисковал оказаться за сто лье от своей цели. Анна вздохнула и приготовилась терпеливо ждать, покуда словесный поток виконта сам вынесет к ним, наконец, те сведения, которыми тот располагал. К вящему испытанию терпения кузин разговор был прерван появлением слуги, который бесшумно сервировал приземистый столик вином и сластями, – засахаренными вишнями и грушами, – туда же был поставлен кувшин с водой для дам и блюдо сыров.
Монтрезор: Монтрезор подумал, что если его приятель сейчас примется есть, внятного рассказа они не услышат никогда. К сожалению, сам он не мог порадовать дам ужасной историей, так как сам слышал ее от Труа-Роше и не мог знать, что и насколько в ней правдиво. Сама тема ему не слишком нравилась, но… женщины зачастую бывают так кровожадны. Впрочем, их любопытство он легко мог понять… - Да, конечно, если месье де Фонтрай, можно вполне доверять. – произнес он с едва заметной иронией, зная означенного господина как изрядного болтуна. – Но расскажите же подробно, виконт! – добавил он, незаметно пожимая ручку Мартины. – Вы же видите, наши дамы томятся от любопытства.
Анри де Труа-Роше: Пусть у виконта с утра и маковой росинки не было, взгляд, брошенный им на принесенные закуски, не прибавил ему аппетита. Напротив, украшенный красными бликами от вина бледный кусок канталя едва не вызвал у него приступ дурноты, как будто ему предстояло рассказывать не об отравлении, но о дуэли или смертной казни. – Мы с графом, сами знаете, принадлежим к свите его высочества, – начал он, разливая вино по стаканам с ловкостью уже упомянутой им Гебы, – а Месье вчера так и не соизволил покинуть Люксембургский дворец, но я знаю все доподлинно от месье де Фонтрая, а он сам беседовал с одной из фрейлин ее величества, а она сама своими глазами видела, как этим двум барышням стало дурно, и не только им, а случилось это после того, как им подали угощение, предназначенное для самого короля! Если позволите… Он поднялся, чтобы обнести вином всех присутствовавших.
Мартина де Ланселла: Мартина была весьма и весьма разочарована повествованием Труа-Роше. Она ожидала рассказа в лучших деревенских традициях, неспешного, обстоятельного, с множеством подробностей и отступлений, необходимых для того, чтобы выяснить, в какой степени приходятся друг другу родней действующие лица и какие фамильные черты характера проявляются в их поступках. А тут... Можно думать, за виконтом кто-то гнался, и он предпочел уподобиться тому вестнику, который испустил дух, едва прокричав "Победа!" - Так это была небрежность повара? - спросила баронесса как можно простодушнее, принимая бокал.
Анна де Тревиль: Анна с заметным сомнением взглянула на преподнесенное ей вино, – мадемуазель предполагала ограничиться лишь водой, – однако кончиками пальцев все же осторожно взяла бокал. – Небрежность повара в отношении яств, предназначенных Его Величеству? – изумилась Анна. – Не могу в это поверить. Неужели это правда? За многозначительным вступлением и экивоками виконта определенно скрывалось нечто более зловещее, чем случайная ошибка прислуги… Впрочем, мадемуазель де Тревиль тут же усомнилась, не чудится ли ей преступление теперь в любом мало-мальски странном происшествии под влиянием рассказа барона де Во.
Монтрезор: - В самом деле? – заинтересовался Монтрезор. – А что это было за угощение? Как и мадемуазель де Тревиль, в ошибки королевских поваров он не верил. Да и как надо было ошибиться, чтобы вкусившим лакомство стало плохо… до смерти. Граф посмотрел на Мартину, любуясь ее трепещущими ресницами, забавляясь нетерпением, написанном на прелестном личике, и восхищаясь непосредственностью баронессы. Ему почему-то очень нравилась некоторая провинциальная наивность, казалось бы, искушенной женщины. Была в этом некая пленительная естественность…
Анри де Труа-Роше: Откровенно наслаждаясь всеобщим вниманием, Труа-Роше вернулся на свое место с самым многозначительным видом. – Шоколад, – драматическим шепотом произнес он. – Говорят, будто это был шоколад, но я не знаю, стоит ли этому верить, потому что его величество его вовсе не любит, и я его хорошо понимаю. Помните, граф, ее величество как-то угощала Месье шоколадом? Зимой это было, его высочество еще потребовал тогда горячего вина со специями и рисовал им на снегу буквы «А», а мы все замерзли до дрожи? Ну вот, мне тогда довелось попробовать глоток, и скажу честно, не понимаю я этих испанцев, такую гадость пить. Впрочем, испанцы часто бывают с придурью, вы не находите? Он снова поднял глаза на м-ль де Тревиль, салютуя ей стаканом.
Мартина де Ланселла: - Шоколад? - переспросила Мартина, которая определенно слышала это название первый раз в жизни. Она с куда большим знанием предмета могла судить об умственных способностях соотечественников Ее Величества, нежели о вкусовых свойствах загадочного яства, столь единодушно отвергнутого королем и его братом. - Если его привезли из Испании, то может, он... оно.... подпортилось в дороге?
Анна де Тревиль: Мадемуазель де Тревиль, которой о шоколаде доводилось только слышать, а о вкусовых качествах и возможном вреде для здоровья этого экзотического напитка было известно меньше чем ничего, внимала словам виконта с неослабевающим интересом. Анна не была настолько невежественна, чтобы предполагать, что фрейлинам стало дурно от простой дегустации любимого питья королевы, но все же то, что полезно испанскому желудку, французу иногда не осилить. – Вы хотите сказать, виконт, что дамы из свиты Ее Величества тоже были… отравлены? – с плохо скрытым ужасом переспросила Анна. Подробное описание телесных мук несчастной незнакомки от барона де Во вновь всплыли в ее памяти, заставив опасно накрениться стакан с вином в слабеющей руке.
Монтрезор: - А что, еще кто-то был отравлен? – насторожился Монтрезор. – Я все же не стал бы с такой уверенностью утверждать, что бедных девушек намеренно отравили. Всем известно, что шоколад готовят специально для Ее Величества. И тогда выходит… «Что же получается», - думал молодой придворный, -«Покушение на короля, покушение на королеву… Нет, Месье, слава Богу, не мог в этом участвовать, это было бы немыслимо…» - Шоколад привозят из Нового Света, - граф рад был похвастаться своими познаниями. – Говорят, это такие зерна, вроде бобов. Местные жители готовят из них напиток. Уж не знаю, варят они их или еще что. Считается, что он очень полезен для здоровья. «Дамы из свиты Ее Величества в этом убедились» - мрачно подумал он.
Анри де Труа-Роше: Улучив момент, когда взгляды его собеседников на мгновенье оторвались от него, молодой человек вернул нетронутый стакан на столик, но неприятные мысли, вызванные красными отблесками солнца в вине, оставили его, стоило ему осознать, что подразумевал вопрос Монтрезора. – Мой дорогой граф, вы сегодня на редкость невнимательны, – воскликнул он с легким смешком, который все же не сумел скрыть обиду в его голосе, – разве я не говорил, что бедные девушки только пострадали больше других, но были вовсе не единственными жертвами дьявольского плана? Вспомните, на карточной игре у ее величества, его высочество еще даже отметил отсутствие графини де Буа-Траси? И мадам де Ланнуа тоже не было, потому что она тоже пострадала от яда… ну или во всяком случае ее тоже не было, а где вы это видели, чтобы статс-дамы настолько пренебрегали своими обязанностями? Хотя должен сказать, что они наверно сейчас обе локти себе кусают, что такое пропустили, а? Он порывисто повернулся к м-ль де Тревиль и даже как бы невзначай взял ее руку в свою, собираясь рассказать ей, как странно завершился вечер у королевы-матери, когда его запоздало осенило, что она могла видеть короля и кардинала не хуже его самого, и он снова разжал пальцы.
Мартина де Ланселла: - Что пропустили карточную игру? - как можно беззаботнее уточнила Мартина. - Странно, а мне казалось, что Ее Величество королева-мать не так уж редко устраивает подобные званые вечера. Несмотря на свою выдержку, которой Мартина втайне безгранично гордилась, баронесса на всякий случай придвинулась еще чуть ближе к Монтрезору, будто это как-то могло застраховать ее от столь же горькой участи, которая постигла придворных дам.
Анна де Тревиль: Вольность виконта заставила Анну немного опомниться. К неведомому для себя счастью, Труа-Роше вовремя убрал руку, и мадемуазель де Тревиль вместо возмущения ощутила нечто вроде признательности за то, что на сей раз он не стал размахивать мерзким флакончиком, дабы ее взбодрить. В качестве укрепляющего Анна де Тревиль без колебаний предпочла вино и слегка пригубила бокал. Благородный напиток из долины Луары вернул краски на побледневшее лицо мадемуазель, и к тому же повествование о смертоубийстве в Лувре уже вышло за рамки ужасающего и приобрело черты совершенно невероятного. Как только виконт открывал рот, количество жертв неизвестного придворного отравителя возрастало вдвое. Сначала речь шла о двух фрейлинах, теперь оказалось, что их не две, а гораздо больше, и в числе отравленных – две статс-дамы королевы. Анна призадумалась, видела ли она на вчера на приеме в Люксембургском дворце мадам де Ланнуа и мадам де Буа-Траси, но, в конце концов, вынуждена была признать: она была так поглощена судьбой Атоса и грозящей ему опасностью, что даже не может с уверенностью сказать, была ли на приеме сама королева. – Наверное, будет проще, если вы, шевалье, сразу разъясните: кого из дам Ее Величеству удалось сохранить в своей свите в добром здравии, – предложила мадемуазель де Тревиль, рассудившая, что сказанное вместе будет не так страшно, как выдавленное по капле.
Монтрезор: Движение баронессы не ускользнуло от внимания Монтрезора, и он, глотнув вина, как бы невзначай тоже придвинулся ближе, делая вид, что поглощен рассказом виконта. Теперь колено графа касалось юбок Мартины. - Я, честно говоря, запутался, - обезоруживающе улыбнулся он Труа-Роше. – Было бы замечательно, если бы Вы проявили снисхождение к Вашим собеседникам и выполнили столь своевременное пожелание мадемуазель де Тревиль.
Анри де Труа-Роше: Только виконт открыл рот, чтобы рассказать баронессе во всех подробностях, какое именно увлекательное зрелище пропустили отравленные придворные дамы, как вмешалась м-ль де Тревиль, и на какую-то долю секунды молодой дворянин замер, переводя взгляд с одной собеседницы на другую. Предложение Монтрезора пришлось как нельзя более кстати, и Труа-Роше с готовностью повернулся к даме своего сердца. – Трудно поверить, сколько всего может произойти за один вечер, не так ли? Про фрейлин я вам уже сказал, скончались м-ль де Венсен и м-ль де Ку-… де Лири. – Резкая бледность разлилась по лицу виконта, и он механически провел рукой по внезапно вспотевшему лбу. – То есть м-ль де Лири еще не скончалась, но она очень плоха. А еще на карточной игре вчера не было графини де Буа-Траси и статс-дамы ее величества, мадам де Ланнуа, и все думают, что их тоже отравили. Но мадам де Ланнуа уехала вчера из Лувра, поэтому никто ничего не знает. Все говорят, что яд должен был выпить сам король, а подозрение должно было пасть на ее величество, поэтому все только и говорят что про шоколад, но я, если честно, не очень-то в это верю, потому что… Труа-Роше наклонился вперед с заговорщицким видом. – Как раз в это время их величества принимали королеву-мать, – сообщил он.
Мартина де Ланселла: Мартине решительно переставала нравиться эта история с отравлением, поначалу показавшаяся ей чрезвычайно занимательной и приобщающей баронессу к жизни двора. В рассказе Труа-Роше стало слишком много августейших особ, а бабушка настрого наказывала Мартине с крайней осторожностью беседовать на темы, которые в итоге могли оказаться политическими. Поскольку же речь шла об убийствах, для поддержания разговора в дальнейшем безопасном русле у Мартины оставалось две истории - впечатляющий рассказ барона де Во и бабушкина история из Варфоломеевской ночи. Мартина предпочла первую - как еще не успевшую устареть. -Смею сказать, виконт, такие ужасы недавно происходили не только в Лувре, вы подумайте только... - и баронесса принялась в красках излагать подслушанное, не забывая при этом пугливо поглядывать на Монтрезора как оплот рыцарства и зерцало доблести.
Анна де Тревиль: Час от часу не легче – теперь еще и королева-мать. Мадемуазель де Тревиль в расстройстве сделала слишком большой глоток и закашлялась. Ее Величество Мария Медичи, которой вдруг вздумалось отравить августейшего сына, невестку и всех ее фрейлин заодно… Уж лучше верить в испорченный шоколад. Анна поспешно отставила бокал с вином и поддержала Мартину, не подумав, что распространять сведения, о которых им с кузиной знать не полагается, весьма опрометчиво: – Увы, это так. Удары судьбы могут подстерегать нас повсюду, – печально согласилась она и зябко повела плечами.
Анри де Труа-Роше: Пусть в первые мгновенья Труа-Роше не испытал ничего кроме раздражения на столь успешно оказавшуюся в центре внимания баронессу, почти тотчас же ее рассказ целиком захватил его. Неизвестная молодая женщина, лишившаяся чувств на лесной дороге, мужлан-барон, вовремя подоспевшая карета баронессы де Карре и трагический конец несчастной, завершившийся роковым именем, выдохнутым на последнем издыхании – о, мадам де Ланселла знала толк в искусстве повествования и совершенно зачаровала своих слушателей. Наклонившись вперед на своем стуле и полуоткрыв рот, виконт даже думать забыл о своих тревогах и подозрениях, ловя каждое ее слово с жадностью истомленного жаждой путника, нашедшего в сердце пустыни живительный родник. – Миледи Винтер, – повторил он, когда молодая женщина умолкла. – Что-то мне это имя напоминает… но вообще, англичанка может быть обычной шпионкой. А эта дама, которую она отравила… нет, здесь дело нечисто. Это наверняка как-то связано с грядущей осадой. Как вы думаете, граф? Отравленные фрейлины были позабыты за восхитительной новой сплетней, и Труа-Роше с трудом удержался на краешке стула, так ему не терпелось отправиться на поиски новых благодарных слушателей.
Монтрезор: - Почему с осадой? – не понял Монтрезор, который не менее виконта был захвачен рассказом, а еще больше – очарован самой рассказчицей. Внезапный вопрос Труа-Роше отвлек его от созерцания ее нежных губ… По правде сказать, выразительное личико баронессы, на котором легко читались переживаемые ею во время рассказа чувства, в данный момент интересовало Клода куда больше, чем шпионы, внезапно прошедшая бледность виконта и даже его собственные вопросы, о которых он позабыл, думая о том, каким бы был поцелуй Мартины.
Анна де Тревиль: «Вот именно, – подумала мадемуазель де Тревиль, – причем здесь осада?» Гораздо больше ее заинтересовало оброненное Труа-Роше замечание, что имя леди Винтер он слышит не в первый раз. – Но кто эта женщина? Что вы о ней знаете, виконт? – спросила Анна, которую более занимала личность отравительницы, нежели ее туманные политические мотивы.
Анри де Труа-Роше: На лице Труа-Роше возникло то многозначительное и в то же время глубоко самодовольное выражение, которое способно вывести из себя любого человека, как бы мало он ни понимал в политике. «Это сложные материи, – говорило, казалось, это выражение, – но я снизойду до вашего непонимания, о смертные.» Нечасто, ох нечасто случалось виконту оказываться в положении, где объяснений просил не он, но у него, и столь приятным было это обстоятельство, что он даже не ужаснулся в очередной раз очевидной страсти Монтрезора, столь успешно лишившей графа его обычного здравомыслия. – Ларошель, – проговорил он, подняв указательный палец с видом вещающей пифии, – это Англия. А Англия это англичане. С чего бы англичанке было убивать эту неизвестную француженку, если бы речь не шла о каких-то военных секретах? Тем более что если она леди, а леди это значит особа благородного происхождения по-английски. Вроде нашего шевалье, только для женщин, потому что для мужчин будет лорд… Вопрос м-ль де Тревиль не остался незамеченным молодым человеком, но, не будучи в силах дать на него разумный ответ, он предпочел обойти его стороной.
Мартина де Ланселла: Мартина весьма и весьма слабо представляла себе, где именно находится Англия, однако была вполне уверена, что Ла-Рошель принадлежит французской короне, поскольку там обреталась вместе с супругом одна из ее двоюродных внучатых племянниц, а Флораки ни за что не стали бы жить в стране, сплошь населенной гугенотами - вперемешку еще ладно. Она открыла было рот, чтобы уличить виконта в невежестве, однако все же проследовала за извилистым ходом его мысли и вынуждена была признать его возмутительное заявление недалеким от истины. "Опасно, опасно!" - взывал голос разума с лучшими бабушкиными интонациями, и Мартина принялась лихорадочно соображать, в какую бы сторону повернуть разговор, чтобы от политических убийств снова обратить внимание кавалеров на предметы куда более приятные. - Не перестаю восхищаться образованностью виконта, - заметила баронесса, обмахиваясь веером, который накануне преподнес ей Монтрезор. - Вы даже по-английски говорите, сударь!
Анна де Тревиль: Виконт де Труа-Роше успешно притворился глухим, и Анна гневно поджала губки. Он ее совсем за дурочку держит? Похоже, что сказать шевалье по поводу таинственной англичанки на самом деле было нечего, имени ее он никогда не слышал и попросту пускал пыль в глаза своей мнимой осведомленностью. – В самом деле? – в поддельном восхищении раскрыла глаза мадемуазель де Тревиль. – Скажите же нам что-нибудь по-английски, сударь. Всегда хотелось узнать, как звучит этот странный язык. Правда, мне доводилось слышать мнение, что английский – всего лишь испорченный французский...
Монтрезор: - Господин де Труа-Роше у нас весьма разносторонне образован, - отозвался Монтрезор, стараясь, чтобы невольная ирония в его голосе осталась незамеченной виконтом. Он соображал, как бы перевести разговор снова на Кур-ла- Рен, опасаясь, что вскоре появится тетушка, батюшка, еще кто-нибудь, и время будет упущено. Но проклятое любопытство придворного взяло верх, и он не удержался от вопроса: - Если перечислить весь жуткий список, получится: мадемуазель де Венсен, мадемуазель де Лири, графиня де Буа-Траси, графиня де Ланнуа, загадочная незнакомка и не менее загадочная мадемуазель де Ку… - кстати, виконт, о ком это Вы упомянули?
Анри де Труа-Роше: Обрушившаяся на виконта лавина вопросов почти погребла его под собой, но, выныривая на свет божий, он был так ошеломлен доставшимся ему вниманием, что даже не связал названную графом м-ль де Ку с событиями прошлой ночи. – М-ль де Лири еще жива, – не без сожаления уточнил он. – А вы думаете, это была та же англичанка, леди Вентер? Когда, вы говорите, убили эту несчастную в Санлисе? Поворачиваясь к баронессе, он спохватился, что чуть не оставил ее вопрос без ответа, и тотчас поспешил исправить свое упущение, пояснив, как через несколько столетий Фигаро: – Я знаю Goddamn! Не зря, не зря виконт де Труа-Роше, как многие другие малоимущие дворяне, проводил долгие часы увиваясь вокруг щедрого герцога Бэкингема и его свиты в то время, когда блестящий англичанин рассыпал по Парижу свои жемчуга. Мало что так льстит самолюбию иностранца как интерес к его языку, а потому и сам герцог и лорд Холланд и другие знатные британцы в тот или иной момент охотно делились с французскими придворными перлами родной речи. Из выражений, удержавшихся в избирательной памяти Труа-Роше, не все дозволено было использовать в женской компании, но sorry и столь необходимое при межнациональном общении I love you никак не могли повредить – и произнося последние, виконт снова устремил на м-ль де Тревиль страстный взгляд.
Мартина де Ланселла: - В Париже в последнее время столько иностранцев, - заметила Мартина, несколько раздосадованная тем, что Монтрезор не поддержал ее попытку сменить тему. Граф вполне мог бы расспросить Труа-Роше на обратном пути, если уж ему так любопытно было узнать про мадемуазель, чью фамилию виконт запамятовал. - Вообразите себе, господа, вчера какой-то итальянец чуть не бросился под колеса моего экипажа!
Анна де Тревиль: Английские слова и впрямь были трудны для слуха, а уж для произношения так и вовсе мучение… Несчастного виконта всего перекосило, и он уставился на мадемуазель де Тревиль страдальческими глазами безвинно голодающего кота. Анне стало совестно своей праздной любознательности, и она подарила Труа-Роше первую искреннюю улыбку за все утро. Не его вина, что Господь его сотворил во испытание терпения ближних. Монтрезор же все не мог расстаться с темой убиенных фрейлин, и Анну невольно передернуло. Подтверждая родство вкусов с графом, баронесса де Ланселла подхватила кровавую тему. Слава богу, мадемуазель де Тревиль уже слышала эту историю и знала, что хотя бы здесь обойдется без трупов, а исключительно синяками невезучего итальянского князя.
Монтрезор: При упоминании итальянца Монтрезор вздрогнул. Куда, в самом деле, делся итальянский князь? Глупости, вряд ли Мартине попался тот же самый итальянец. - Судя по тому, о чем мы с вами тут только что говорили, этот несчастный, наверное, хотел покончить жизнь самоубийством, - рассмеялся Клод, - Но, увидев прекрасную баронессу, понял, что уже погиб, как погиб и Ваш покорный слуга. – он поклонился Мартине. - Но меня еще можно спасти… Довольно лишь Вашего обещания быть сегодня на Кур-ла-Рен.
Анри де Труа-Роше: Очаровательная улыбка м-ль де Тревиль отвлекла бы виконта от англичанок, даже если бы болтовня провинциалки о бросившемся под ее карету итальянце не представила и предыдущую ее историю в крайне сомнительном свете. Монтрезор тут же воспользовался предоставленным ему поводом, чтобы снова заговорить о Кур-ла-Рен, и Труа-Роше, чье самолюбие было слегка уязвлено контрастом между несомненной готовностью пассии графа броситься в его объятия на месте, и легкой холодностью его собственной, пусть и более благовоспитанной дамы, не замедлил сунуть палку в колеса этого экипажа. – Как, граф, вы не будете сегодня вечером в театре? – с деланным изумлением осведомился он. – Неужто вы забыли про пиэсу? Не ограничившись особым ударением на последнем слове, виконт подмигнул приятелю сначала одним, а затем и вторым глазом, напоминая ему о сегодняшнем представлении в Бургонском Отеле, в коем люди его высочества имели основания быть особенно заинтересованными.
Мартина де Ланселла: Мартина призвала благословение Господне на голову графа, который уже успел пригласить их на Кур-ла-Рен, и теперь даже если бы предпочел пьесу обществу дам, никак не мог взять своего слова обратно. Хотя баронесса не отказалась бы посмотреть на пиэсу и понять, в чем коренное различие между театром в Париже и кочевым балаганом, который представлял в батюшкином овине занятные комедии про глупых мужей и расторопных жен.
Анна де Тревиль: – О, так вы поклонник театра, виконт? – в голосе мадемуазель де Тревиль послышались нотки заинтересованности. Луиза де Тревиль скрепя сердце признавала Бургундский Отель местом, приличным для посещения благородными дамами, и Анне довелось побывать там всего пару раз. Труппы комедиантов, дававшие представления, были разными: французская и испанская, однако пьесы были как на подбор нравоучительными, а, следовательно, могли почитаться скучными. Но все же театральное действо увлекло Анну, невзирая на небрежно раскрашенные декорации и несуразные костюмы, как из лавки старьевщика, и оставило глубокое впечатление в ее воображении как изнанка чужого мира. Увы и ах, тетушка относилась к театрам как неизбежному злу светской жизни, и пока это удовольствие, к тайному сожалению мадемуазель де Тревиль, не повторялось. – Прогулку в Кур-ла-Рен можно устроить и в другой день, – мягко попеняла Анна Монтрезору, – а хорошая пьеса заслуживает того, чтобы о ней получше помнили, граф.
Монтрезор: - Я и вправду запамятовал… - добродушно отозвался Монтрезор, мысленно посылая Труа-Роше к черту. Театр был несколько интересней литературных салонов, но вычурные манеры актеров Клода раздражали. В прошлый раз, когда он взялся комментировать для Месье жесты Бельроза, молодые люди так хохотали, что спектакль едва не оказался сорванным. Однако, сегодняшняя пьеса обещала не быть скучной. - Я не думаю, что Его Высочество станет пенять мне на отсутствие, но, впрочем, посещение театра не может помешать нашей прогулке, представление начнется позже.
Анри де Труа-Роше: Интерес в голосе м-ль де Тревиль тут же подсказал виконту, как совместить приятное с еще более приятным и вместе с тем не разгневать герцога Орлеанского, который мог неправильно воспринять отсутствие двух своих придворных накануне столь дорогого его сердцу представления. – Дорогой мой граф, о чем вы? – воскликнул он. – Мадам баронесса, дорогая мадемуазель де Тревиль, почему бы вам не отправиться на представление вместе с нами? Я доподлинно знаю, что его высочество снял на вечер целых три ложи, места хватит всем, а спектакль обещает быть… презанимательным. Труа-Роше бросил быстрый взгляд на гасконку. Конечно, она уже запустила в графа все свои десять коготков, но герцог Орлеанский это такая соблазнительная возможность, может, она и разожмет хватку? Это ж выше сил человеческих, стоять и смотреть, как человек зазря пропадает…
Мартина де Ланселла: За эти слова Мартина была готова простить виконту многое, начиная собственно с его появления в доме Тревилей и заканчивая передачей Ла-Рошели в состав британских земель. - Прекрасная мысль! - с воодушевлением согласилась она, запоздало подумав о том, что тетушка Луиза с куда меньшим одобрением может отнестись к блестящему предложению Труа-Роше.
Анна де Тревиль: Предложение Монтрезора дамам наведаться в театр сразу после прогулки, не освежившись и не сменив туалета, поставило под серьезный удар доброе мнение о его здравомыслии, составленное ранее мадемуазель де Тревиль. Анна проявила снисходительность к промаху графа, объясняя это любовным нетерпением, желающим объять необъятное и в кратчайшие сроки, но все же решила держать ухо востро. Негоже родственнице рода де Тревилей связать свою судьбу с каким-нибудь олухом. Что касаемо посещения театра… Глаза мадемуазель Анны на мгновение вспыхнули и тут же погасли. Луиза де Тревиль ни за что не даст своего согласия отпустить племянницу в сомнительное, по ее мнению место, в обществе еще более сомнительного виконта де Труа-Роше. А вот сопровождать туда же кузину по приглашению ее поклонника – совсем другое дело. Анна в нерешительности прикусила губку – лукавить с тетей не хотелось, но на спектакль хотелось больше – и поочередно посмотрела на виконта, Мартину и, наконец, на графа. – Где же будет даваться ваша пьеса? В Бургундском Отеле? – опустив ресницы, небрежно спросила она. – В таком случае тетушка не будет возражать против приглашения от друзей Его Высочества, – очаровательно игнорируя действительность, заметила Анна. – Особенно, если тетя сама присоединится к нам.
Монтрезор: Монтрезор со всей серьезностью полагал, что «презанимательный», по словам виконта, спектакль будет несколько неподходящим для молодых дам и вряд ли понравится их тетушке. По крайней мере, его матушка не позволила бы его сестрам смотреть подобную "пиэсу". Но если мадемуазель де Тревиль-старшая не будет против… Однако он счел своим долгом предупредить: - Боюсь, содержание этой пьесы будет немного вольным. Но, сударыни, если ваша тетушка в самом деле не будет возражать… Я буду счастлив сопровождать вас. «Свита герцога – не самая лучшая компания для юных благовоспитанных дам», - подумал граф, - «Но если их тетка согласится… В конце концов, я им не муж и не брат. Зато… зато можно при случае оказаться героем…»
Анри де Труа-Роше: Виконт потер бы руки, если бы дворянину подобал столь вульгарный жест, но и соблюдая этикет своего круга, он не сумел скрыть своего удовлетворения. Менее всего в этот миг его заботила пристойность готовящегося представления, впрочем, в оправдание ему можно сказать, что не по злому умыслу, а скорее по недомыслию. – Пригласим и тетушку, – легко согласился он, уже начиная обдумывать пути избавления от аргусова ока этой достойной дамы. Как Антей обретал новые силы, коснувшись матери-земли, так и Труа-Роше, по причинам куда менее мифическим, рассчитывал на всяческую помощь и поддержку недостойной свиты его высочества в деле, столь близком сердцу любого придворного повесы.
Мартина де Ланселла: Мартина на мгновение приложила веер к губам, уже сочиняя трогательную речь, которую можно будет обратить к старшей мадемуазель де Тревиль. В этом риторическом шедевре уже фигурировали почивший барон де Ланселла, Генрих Четвертый, Амур в трауре и бабушка Флорак. Можно было предположить, что, получив время на раздумья, баронесса сумеет воззвать к еще более высоким авторитетам, чтобы оправдать свое желание отправиться на прогулку с Монтрезором и необходимость присутствия Анны при этом знаменательном событии. -Я уверена, что мы сумеем убедить тетушку, - заверила она графа.
Анна де Тревиль: Анна вовсе не разделяла оптимистичной уверенности Мартины, но все же кивнула, подтверждая ее слова. Тетя была строга в непреклонной приверженности к правилам приличия, но в то же время так нежна и податлива в своей привязанности к племяннице, что дело выглядело не совсем уж безнадежным. Ко всему прочему, маловероятно, что герцог Орлеанский удостоил бы своим покровительством непристойный фарс, посему беспокойство Луизы де Тревиль о нравственном целомудрии юных родственниц не могло быть слишком сильным. – Мы спросим позволения у тети, – скромно, как и полагается благовоспитанной девице, ответствовала Анна и бросила предупреждающий взгляд на кузину, призывая ее к большей сдержанности. – В котором часу начинается представление? Мадемуазель де Тревиль было прекрасно известно, что в глазах консервативных людей театр все еще оставался средоточием вульгарности и порока. Презирая заочно всю актерскую братию, они ставили на одну доску шутовство ярмарочных фигляров и высокую трагедию о благородных героях. Однако просвещенье уже пустило свои первые побеги в сердца и умы высшего света, и в салонах заговорили о новых драматургах, которые в своих пьесах примиряли низкий жанр и высокие чувства. Новое веяние уверенно входило в моду, и Анне де Тревиль оно было по душе.
Монтрезор: - Представление начнется в восемь, - ответил Монтрезор. – И, если сударыни согласны, мы вполне сможем до этого прогуляться. Вы позволите заехать за вами, скажем, в половине шестого? – продолжил он, незаметно пожимая ручку Мартины. Клод попробовал прикинуть, сколько сейчас времени. Почти бессонная ночь и бурное утро давали о себе знать… - Боюсь, сейчас нам с виконтом придется откланяться. Время в обществе столь очаровательных собеседниц летит незаметно, однако Его Высочество будет ждать нас.
Анри де Труа-Роше: Если бы любимого художника королевы-матери, Питера-Пауля Рубенса, или даже его малоизвестного ученика Виллема Вертера попросили написать аллегорию замешательства, оба они не желали бы лучшей модели чем виконт де Труа-Роше в эту минуту. Если Монтрезор настолько потерял голову от своей гасконки, чтобы и впрямь рисковать недовольством его высочества, то сам он еще был недостаточно увлечен своей – и отнюдь не был уверен, как встретит его ухаживания капитан де Тревиль. С другой же стороны, герцог Орлеанский вряд ли будет в восторге от их отсутствия – а ведь то, что теряет один, легко может подобрать другой. Придя к этому выводу, Труа-Роше мудро отказался от дальнейших попыток отговорить графа от его намерений и в свою очередь поднялся. – Как в пламени полуденного солнца теряется слабый свет утренней звезды, – прочувствованно произнес он, – так и я потерялся в тени графа. Прекрасные дамы, мои извинения, но при всем желании я не смогу вновь засвидетельствовать вам все свое почтение вплоть до часа представления. Если вы позволите, я присоединюсь к вам уже в Бургундском отеле.
Анна де Тревиль: Мадемуазель де Тревиль опустила ресницы, чтобы скрыть выражение глаз: решение виконта ее вполне устраивало, а вот намерения графа – не совсем. Кур-ла-Рен и Бургундский Отель в один день – тетушке Луизе понадобится сегодня очень много снисходительности, чтобы позволить своим подопечным и то, и другое. Учитывая же должность фрейлины, которую тетя прочила племяннице, строгости могли только увеличиться. – Мы с кузиной будем ожидать вас, господин граф, но все зависит от воли тетушки, – предупредила она де Монтрезора, смягчая свои слова улыбкой, и протянула руку для прощального поцелуя. – Виконт, надеюсь получить удовольствие от грядущего спектакля. В вашем обществе, – после небольшой заминки добавила Анна, вовремя спохватившись, что без виконта не было бы приглашения, и одарила улыбкой и его. Будущей фрейлине следует научиться быть милой и обходительной со всеми, независимо от своих чувств.
Монтрезор: - Могу ли я прислать кого-нибудь, чтобы узнать решение Вашей тетушки? – спросил Монтрезор, почтительно целуя руку Анны. Повернувшись к баронессе, он еще раз улыбнулся ей. -Осмелюсь повторить, сударыни, что, каким бы ни было это решение, я буду счастлив сопровождать вас туда, куда вы пожелаете.
Анри де Труа-Роше: Робкая улыбка девушки подтвердила Труа-Роше, что он принял правильное решение, и молодой человек подкрутил ус, прежде чем в свою очередь склониться над ручками обеих дам. Вычурные слова прощания, уже складывавшиеся у него в голове, остались, впрочем, непроизнесенными, когда он услышал ошеломляющее предложение Монтрезора. – Помилуйте, граф, – шутливо запротестовал он, – пошлите самого простого лакея в общество двух столь прекрасных дам, и он тотчас же сменит господина на госпожу. Да и как вы угадаете, когда его посылать и куда ему возвращаться – зная его высочество? Благодушие Труа-Роше, коему он был обязан улыбке м-ль де Тревиль, зашло столь далеко, что виконт еле заметно толкнул Монтрезора локтем в бок. Ежели его приятель опять решил терять голову, на то и существуют друзья, чтобы в нужный миг напомнить, что, придя сам, он хотя бы получит возможность улицезреть свою пассию лишний раз.
Мартина де Ланселла: Мартина едва сдержала шумный вздох, который мог бы выдать Монтрезору всю силу обуревающих ее чувств, если ее слова и жесты до сих пор не сделали этого. Чтобы обуздать пресловутый гасконский темперамент, баронессе потребовалось недюжинное усилие, но все же она сумела быть всего лишь любезной и промолвила: - Мы будем до чрезвычайности рады снова видеть вас, граф.
Монтрезор: - Виконт совершенно прав, - рассмеялся Монтрезор, - поверите ли, но сегодня утром он играет роль моего доброго ангела, исправляя мои ошибки. Клод представил глубокомысленную физиономию Труа-Роше на фоне ангельских крылышек и едва не фыркнул. Ему даже почти расхотелось ответить приятелю подобным же тычком в бок. Ну не любил граф фамильярности… - Конечно же, я постараюсь прийти сам, - Монтрезор наклонился к ручке Мартины, - ведь вы позволите? Горячие губы касались ручки баронессы несколько дольше положенного приличиями, но… никто ведь не заметил… - Боюсь только, что не смогу сейчас назвать точного времени визита.
Мартина де Ланселла: - Это не так уж важно, - лучезарно улыбнулась ему Мартина, - мы с кузиной намеревались провести сегодняшний день дома, и если бы не ваше любезное приглашение, так бы и поступили. Посему вы можете навестить вас в любое удобное для вас время. Баронесса была бы счастлива, если бы следующий визит Монтрезора она могла принять самостоятельно, без присутствия тетушки или кузины, несмотря на искреннюю симпатию, которую испытывала к обеим. В конце концов, вдове должно быть позволено немного больше, чем незамужней девице.
Анна де Тревиль: При виде царящей идиллии между кузиной и графом Анна тихонечко вздохнула, и на чело ее набежало облачко печали. Чужое счастье так остро контрастировало с ее собственным плачевным положением, что Анне невольно пришла на ум старая миниатюра с изображением колеса фортуны с тремя фигурами на нем и с надписью «Regno. Regnavi. Regnabo» – и сейчас мадемуазель де Тревиль была явно не наверху колеса.* От всей души понадеявшись, что, говоря библейским языком, Мартине не придется сменить верхнюю дорогу на нижнюю, Анна прозаически посоветовала Монтрезору: – Приходите ко времени прогулки, граф. Если тетушка не выскажет возражений, мы с баронессой будем готовы сопровождать вас. Если тетя будет против, – Анна едва заметно улыбнулась, подумав, что это наиболее вероятно, – у вас будет время произвести благоприятное впечатление на нее и убедить отпустить с вами кузину в другой день. Теперь было самое время блестящим кавалерам откланяться, дабы не столкнуться с Луизой де Тревиль преждевременно. Той совсем не понравится, что граф де Монтрезор нанес визит с утра пораньше в отсутствие старшей родственницы и вдобавок привел с собой виконта де Труа-Роше. Тогда плакала не только прогулка в Кур-ла-Рен, но представление в Бургундском Отеле, что, по мнению мадемуазель де Тревиль, было куда как занимательнее. На мгновение Анна почувствовала угрызения совести, что смеет радоваться хоть чему-то, когда судьба Атоса так неопределенна, но утешила себя соображением, что посещение ею театра никоим образом не усугубит участь возлюбленного, а ей поможет отвлечься от грустных мыслей хоть ненадолго. *Regno. Regnavi. Regnabo. – Царствую. Царствовал. Буду царствовать. Эпизод завершен, если никто не возражает[pre2]«Охота пуще неволи»[/pre2]
полная версия страницы