Форум » Париж – жилища » Незваный и долгожданный. 17 июля, в десятом часу » Ответить
Незваный и долгожданный. 17 июля, в десятом часу
Анна де Тревиль: Особняк де Тревилей: «Незваный и долгожданный». 17 июля, в десятом часу.
Мартина де Ланселла: Визит барона де Во стал главным событием нынешнего утра, однако кузины опасались обсуждать зловещее происшествие, будто существовала вероятность, что теперь кто-то может подслушать их самих. Анна извинилась и вышла ненадолго - полчаса в тишине показались Мартине целой вечностью, но и потом разговор то и дело начинался и понемногу угасал, поэтому она потихоньку перебралась к окну, наблюдая за собравшимися во дворе особняка мушкетерами. Гасконка с удовольствием припомнила свою вчерашнюю прогулку с Брешвилем - странно, что Анна еще ничего не рассказала новообретенной подруге о своей душевной склонности! Впрочем, вдова де Ланселла с лихвой возместила это прискорбное недоразумением повестью о знакомстве с графом де Монтрезором и дифирамбами его многочисленным досбродетелям. Закончив свой рассказ, Мартина украдкой вздохнула. Ее собственная сердечная склонность в данный момент с одинаковым успехом могла завтракать в трактире, держать в руке шпагу, сидеть под арестом или покоиться с миром в фамильном склепе. Баронесса вывела пальцем на припавшем пылью стекле сердечко с замысловатым вензелем "М" в серединке, но потом вспомнила, что не знает христианского имени Монтрезора, чтобы дополнить монограмму, долженствующую знаменовать счастливое единение графа и баронессы. Впрочем, и так было тоже вполне символично. Мартина едва не свалилась на пол, когда аккурат в нарисованном сердечке возник силуэт, увенчанный приобретенной у Бонасье шляпой - ее баронесса опознала бы из тысячи. Во двор особняка въехал Монтрезор в сопровождении некоего кавалера, которого Мартина не узнала. Гасконка расцвела на глазах. -Ах, кузина! - затормошила она позевывающую над вышиваньем Анну. - Взгляните же, мой граф приехал!
Анна де Тревиль: [pre2]"Свято место пусто не бывает"[/pre2] Возвратившись через полчаса в другом наряде, мадемуазель де Тревиль после содержательной беседы с тетушкой пребывала в задумчивости и излияния кузины слушала не слишком внимательно. Однако громкое восклицание Мартины заставило Анну уколоть палец иглой и поинтересоваться причиной невероятного возбуждения баронессы. Мадемуазель де Тревиль за утро уже достаточно наслушалась о графе Монтрезоре и мартининых планах на этого блестящего шевалье (порою ей казалось, что в комнате не повернуться от обступивших ее монтрезоров во всех мыслимых нарядах и шляпах), чтобы оценить всю важность сообщения. Устыдившись своего минутного раздражения – столь скорому успеху кузины в парижском свете следовало только радоваться – Анна без сожалений отложила свою запутанную вышивку и выглянула в окно, но пресловутый граф уже скрылся из виду. Заключив, что граф – если он не был плодом воображения Мартины – не провалился сквозь землю, а попросту подъехал к дверям, мадемуазель де Тревиль спокойно заметила: – Что ж, в таком случае нам лучше спуститься, кузина. Глаза баронессы де Ланселла горели таким воодушевлением, что Анна была уверена, что предложи она иное, кузина была бы сильно возмущена и обижена, а мадемуазель Анна вовсе не желала породить такие нехристианские чувства в душе своей родственницы, да и не видела ни необходимости, ни возможности помешать Мартине броситься навстречу своему Монтрезору.
Монтрезор: Войдя вслед за лакеем в гостиную и небрежным кивком подтвердив слова Труа-Роше о готовности подождать, Клод отошел к окну и, поглядывая то на довольно развалившегося в кресле виконта, то на двор за окном, слегка нахмурился и начал постукивать пальцами по подоконнику. Он… волновался, и этот факт смущал его и беспокоил. Не так уж часто блестящий и легкомысленный граф де Монтрезор волновался перед встречей с дамой…
Мартина де Ланселла: Первым порывом Мартины было сбежать вниз, спотыкаясь и перепрыгивая через ступеньки, однако же баронесса де Ланселла твердо памятовала бабушкино наставление, что интерес к мужчине не следует проявлять весь и сразу, и вообще, кавалер никогда не должен быть до конца уверен в благосклонности дамы. Посему они с Анной самым чинным образом спустились в гостиную (тетушка Луиза непременно умилилась бы благонравию племянниц). -Доброе утро, господа, - любезно поприветствовала она ранних посетителей. Только взгляд молодой вдовушки выдавал ее радостное волнение при виде целого и невредимого Монтрезора.
Анна де Тревиль: Приняв к сведению сообщение лакея, что тетя в отсутствии и, следовательно, в качестве хозяйки дома принимать гостей предстоит ей, Анна де Тревиль церемонно вплыла в гостиную. Ради Мартины она желала произвести самое благоприятное впечатление на ее ухажера, дабы тот в достаточной мере проникся родственными связями баронессы де Ланселла и не слишком долго тянул с предложением. Анна плавно двинулась навстречу гостю, однако приветливая улыбка тут же застыла на губах у мадемуазель де Тревиль, когда она разглядела, что гость пришел не один. И сопровождает его не кто иной, как шевалье де Бруйе, виконт де Труа-Роше собственной персоной, которого Анна до вчерашнего дня знать не знала, а теперь ей казалось, что она только его и знает. К ее глубочайшему сожалению полученное воспитание не позволило поворотить назад, и Анна, преодолев замешательство, распространила приветственный реверанс, адресованный Монтрезору, и на шевалье де Бруйе, гадая, чем же вызван этот нежданный визит. Вчера на карточном вечере виконт весьма резво… ретировался. Впрочем, Луиза де Тревиль не в духе способна обратить в бегство самого Роланда, а что простительно рыцарю, то несправедливо ставить в упрек виконту.
Анри де Труа-Роше: При появлении дам Труа-Роше вскочил, срывая с головы свою широкополую шляпу отработанным перед зеркалом жестом, совмещавшим изящную галантность придворного с уверенностью, что его прическа при том не пострадает. Наметанный глаз молодого человека тотчас же отметил, что м-ль де Тревиль чуть смешалась по его появлении, и он подпустил еще восторженности в свой восхищенный взгляд, прежде чем перевести его на невесть когда возникнувшую пассию Монтрезора и по достоинству оценить ее прелести. – Дорогие дамы, доброго вам утра! – воскликнул он, выпрямляясь и памятуя о своем обещании начать беседу. – Пусть солнце уже встало, свет дня недостаточен, чтобы озарить чистилищный мрак душ, лишенных со вчерашнего вечера счастия и наслаждения лицезреть вас. Я трепетно лелею в сердце своем надежду, что ночная непогода не повредила вашему отдохновению… или что если что-то помешало вам сомкнуть ваши прекрасные очи, то это были приятные воспоминания, а не гроза. Однакоже пусть глаза наши послужат вам советником граций, дабы убедить вас в непреходимости ваших чар. Говоря это, он равно пожирал взглядом обеих женщин, одну – следуя заранее намеченному плану осады, вторую – чтобы иметь возможность описать ее во всех подробностях герцогу Орлеанскому и его свите. При последних же словах он даже чуть вытянул шею, будто и вправду полагая, что молодые женщины последуют его предложению.
Монтрезор: Радостная улыбка де Монтрезора, в вежливом поклоне скользнувшего перьями своей знаменитой шляпы по блестящему паркету, предназначалась баронессе. Клод даже немного испугался внезапно охватившего и переполнившего его ощущения счастья. Хорошо еще, что виконт даже превзошел его ожидания, выдав такую витиеватую фразу, что граф не взялся бы повторить. Зато это дало возможность Монтрезору ограничиться коротким: - Доброе утро! – он поклонился еще раз.
Мартина де Ланселла: Мартине понадобилось некоторое время, чтобы в водопаде словесной шелухи, обрушенной на них спутником Монтрезора, отыскать нехитрую суть фразы, которая, в общем, сводилась к тому, что он выражал надежду, что обе дамы сладко и крепко спали нынче ночью. Ей не терпелось расспросить графа о дуэли, поэтому баронесса была несколько раздосадована тем фактом, что Монтрезор явился не один, но потом она сообразила, что велеречивый шевалье, скорее всего, был его секундантом, а потому графу неловко было бы предоставить его самому себе, раз уж они не пошли отмечать удачный исход поединка в ближайший кабак. -Отрадно видеть вас в столь ранний час, - Мартина подала Монтрезору руку для поцелуя, - это хорошая примета - каково утро, таков и весь день.
Анна де Тревиль: Анна с невольным интересом следила за словесной эскападой виконта, который подобно велеречивому древнему греку отважно ринулся в свою необъятную фразу, чтобы победно вынырнуть по другую ее сторону с замысловатым комплиментом во рту, ни разу не сбив дыхания. – Мы с кузиной тоже рады видеть вас в добром здравии, господа, – тон мадемуазель де Тревиль был любезен ровно настолько, сколько предписывалось правилами вежливости. Сейчас Анну более занимал граф, чем виконт. Учитывая вчерашнюю оду кузины Госпоже Практичности, Анна могла ожидать от ее выбора чего угодно, однако Мартина, к счастью, не стала следовать собственным советам со всей строгостью. Мадемуазель де Тревиль украдкой разглядывала Монтрезора – наружность его произвела на нее самое благоприятное впечатление. Единственным недостатком Монтрезора (если это можно счесть недостатком) казалась некоторая сдержанность манер, даже робость. Анна досадливо прищурилась: граф не походил на нетерпеливого возлюбленного, который примчался поутру к даме своего сердца, не в силах пережить даже краткой разлуки. Она перебрала в уме несколько способов оставить Мартину и графа наедине, но вовремя спохватилась, что все они имеют одно непременное условие: ей самой придется остаться тет-а-тет с виконтом. Анна содрогнулась – сердечные дела кузины были еще не настолько плохи.
Анри де Труа-Роше: М-ль де Тревиль очевидно боялась выдать дрожь в голосе слишком длинным предложением, а дрожь в руке – предложив ему руку, и, донельзя довольный своим успехом, виконт подвернул ус. – О, впечатление обманчиво, мадемуазель, – произнес он трагическим тоном, – и никогда не бывает оно столь обманчиво как в ранний утренний час, когда лучи дневного светила еще не согрели ни мостовые ни души. Так, до самого последнего момента граф и я томились в страшнейших муках, не зная, будет ли нам дарована величайшая из привeлегий: склониться перед вами, как склоняется былинка перед жарким дыханием вулкана, исторгающего из жерла своего горячую лаву, и сгореть в пламени ваших прекрасных очей, едва коснувшись вас. Труа-Роше почтительно поцеловал ручку м-ль де Тревиль, которой успел, бог весть как, завладеть во время своей тирады, и склонился перед ее спутницей. – Мое нижайшее почтение, сударыня. Подобно ветренной Гебе, проливающей свой живительный нектар равно на королей и бродяг, удостойте меня высочайшей чести узнать ваше имя, коему следовало бы, без сомнений, услаждать слух одних лишь муз, или мне придется именовать вас в дальнейшем прекрасной Селеной, чей сияющий взор озаряет мрак самой ненастной ночи, так же как я в мыслях своих называю вашу очаровательную подругу не иначе как самой Артемидой. Виконт отвесил молодой женщине лишь на какую-то толику менее глубокий поклон и вперил в ее лицо взгляд, преисполненный почтительного ожидания. О да, беседы с дамами это не серьезный разговор с мужчинами, и все существо молодого человека менялось, стоило ему оказаться среди слабого пола… в особенности, если его окружение не включало м-ль Луизу де Тревиль.
Анна де Тревиль: Мадемуазель де Тревиль, покраснев, уразумела, что, увлекшись обустройством матримониальных планов, пренебрегла этикетом. Порадовавшись отсутствию тети – она бы не спустила племяннице этой оплошности – Анна поспешила исправить ошибку. – Дорогая кузина, позвольте представить вам шевалье де Бруйе, виконта де Труа-Роше. Виконт – моя кузина, баронесса де Ланселла.
Мартина де Ланселла: Мартина, слегка ошалев от близости своего ненаглядного, опять же не сразу поняла, что Труа-Роше интересуется ее именем, и была весьма благодарна Анне за своевременное вмешательство. -Весьма приятное знакомство, месье виконт, - склонила она голову, - я уже увидела в вас человека незаурядной образованности. Кузина, в свою очередь, представляю вам графа де Монтрезора, - в голосе Мартины звучала неподдельная гордость.
Монтрезор: Монтрезор нежно коснулся губами тонких пальчиков мадам де Ланселла, усмехнувшись про себя: не приведи Господи сбыться примете баронессы. - Я считал часы, - шепнул он. Клод еще раз порадовался тому, что выбрал в спутники Труа-Роше - многословие виконта позволило справиться с неуместным, как казалось графу, волнением. Однако не стоило при виконте распространяться о том, как именно и где именно прошло его утро, иначе, пожалуй, его сегодняшние приключения могли быть в последствии изложены, как страшная сказка. Когда Труа-Роше вернулся из своего экскурса в древнюю историю (Клод даже немного позавидовал легкости, с которой его спутник создавал замысловатые фразы), граф обратился к кузине баронессы: - Клод де Бурдей, граф де Монтрезор, к Вашим услугам, сударыня, - пояснил он слова Мартины, кланяясь мадемуазель де Тревиль.
Анри де Труа-Роше: Почтительно целуя ручку баронессы, виконт отметил и недостаток перстней на пальцах и уже вышедший из моды покрой рукава. Даже если бы произношение дамы не указывало на ее происхождение, трудно было бы не угадать в ней бедную родственницу капитана, только-только прибывшую к влиятельному троюродному кузену, дядюшке или деверю – скорее всего с судебным делом. Бережно сохраняя в памяти и эту подробность, Труа-Роше отступил на шаг назад и картино прикрыл глаза рукой. – Мадам, в одной лишь глубокой древности существовали образы, достойные сравнения с двумя восхитительнейшими грациями, перед которыми я имею счастье ныне находиться. Взгляд мой слабеет от распространяемого ими сияния, и я боюсь быть сожженным на месте, как некогда несчастная Семела, узревшая Зевса во всей его славе. Завершая свой монолог, Труа-Роше метнул сочувственный взгляд на графа де Монтрезора, коему явно отказала его обычная находчивость, и решил, если бедняга не придет в себя в ближайшие минуты, воспользоваться любым предлогом, чтобы увести приятеля от очевидной опасности, которую представляла собой черноглазая баронесса де Ланселла – даже в ущерб собственным интересам. Впрочем, видя, как мадемуазель де Тревиль растерялась перед его красноречием, ограничившись лишь дежурными фразами, виконт склонен был предположить, что он произвел на нее то же убийственное впечатление, что ее подруга на Монтрезора.
Анна де Тревиль: Анна присела в реверансе, приятно удостоверившись, что мартинин граф в состоянии произнести внятную фразу, состоящую более чем из двух слов – пусть даже это только его имя. Право слово, трудно решить, какое из двух зол досаднее, муж-молчун или муж-говорун. И так скучно, и этак – утомительно. – Рада познакомиться с вами, господин граф. А вы всегда так молчаливы? Или только в присутствии вашего друга виконта? – мадемуазель де Тревиль, выведенная из себя победительными взорами шевалье де Бруйе в свой адрес, не удержалась и бросила на него насмешливый взгляд. – Тогда я вас не виню, виконт сегодня на редкость красноречив. Думаю, если собрать вместе все ваши слова, шевалье, да поделить на двоих, их стало бы как раз впору для оживленной беседы.
Мартина де Ланселла: У виконта были все шансы быть испепеленным, ибо Мартина прекрасно заметила пантомиму виконта, и поскольку уже не раз сталкивалась с этим сочувственно-пренебрежительным взглядом, давным-давно научилась правильно его истолковывать. Разумеется, Монтрезор еще вчера заметил, что баронесса де Ланселла не принадлежит к высшей знати и весьма ограничена в средствах, однако - если обратиться к столь любимой Труа-Роше мифологии - что позволено Юпитеру, то не позволено волу. Баронесса так же уверенно определила, что месье виконт с интересом поглядывает на кузину Анну, и тут же взяла на заметку возможную слабину предполагаемого противника. -Прошу вас, господа, - Мартина жестом пригласила мужчин присесть, - пока третья грация и хозяйка этого дома в отсутствии, мы попытаемся в меру своих сил поддержать беседу о предметах столь же возвышенных, как упомянутые виконтом. В том, что Монтрезор был прекрасным собеседником, она уже имела возможность убедиться, и была уверена, что граф сумееет произвести самое благоприятное впечатление и на Анну, если Труа-Роше даст ему вставить хоть слово.
Монтрезор: Клод рассмеялся, усаживаясь в кресло, и в его серых глазах заблестели озорные искорки, когда он ответил Анне: - О нет, сударыня, уверяю Вас, я не такой молчун, каким кажусь! Просто виконт, как Вы верно заметили, так убедителен, что трудно что-нибудь добавить. К тому же, боюсь, я не столь искушен в мифологии. Но, Бога ради, не надо делить речь моего друга, это что ж получится! Мягко улыбаясь, граф повернулся к Мартине. - Какой из возвышенных предметов Вам кажется наиболее интересным, моя госпожа?
Анри де Труа-Роше: Если бы виконт был котом, то он вряд ли смог бы не замурлыкать. Бедная м-ль де Тревиль, очевидно решившая, что ее вчерашний собеседник уделяет чересчур много внимания ее кузине, тут же недвусмысленно проявила свою ревность, сделав вид, что все ее внимание посвящено Монтрезору, а насмешливый взор, брошенный ею на Труа-Роше, лишь подкрепил это подозрение. Но конечно, бедняжка никак не могла знать, что граф уже избрал свою жертву… или наоборот? Виконт краем глаза покосился на своего приятеля, но тот, похоже, немного пришел в себя от первого потрясения и даже улыбался уже не так… ошарашенно. – Вы льстите моему самолюбию, очаровательная мадемуазель, даже больше, чем знаете сами. – Молодой человек одарил дочь капитана де Тревиля еще одним преисполненным удовлетворения взглядом, отмечая на сей раз, что сегодняшний ее туалет куда более ей к лицу чем вчерашний. – Был бы я по-настоящему в ударе, я осмелился бы просить вашего внимания для маленького экспромта, но увы, глядя на вас я робею и теряюсь, как ребенок, попавший в клетку с гирканскими львами. Он собирался уже развить свое сравнение, когда внезапное сомнение – уж не тигры ли были гирканские, или чего доброго, слоны? – вынудило его на мгновенье замолчать, лихорадочно перебирая в памяти вызубренные наизусть сравнения.
Анна де Тревиль: – Не верю, – вырвалось у мадемуазель де Тревиль, – чтобы кому-либо было под силу смутить вас, виконт. Разве что… – Анна помедлила, но все же подпустила шпильку, – моей тетушке? Анна де Тревиль поудобнее устроилась в кресле и склонила голову в ожидании ответа: пикировка начала забавлять ее. Удивительно, как еще виконт не припомнил ей поспешного отступления на карточном вечере. Судя по всему, у него хватило бы наглости потребовать объяснений. Неужели не заметил ни ее, ни принцессу де Гонзага? Анна невольно приподняла подбородок, хотя такое умозаключение должно было бы радовать, а не оскорблять ее.
Мартина де Ланселла: -Прекрасный и возвышенный предмет для беседы - солнце, - Мартина доверительно придвинулась поближе к Монтрезору, хотя, предположительно, адресовала свои слова всем присутствующим. - Верно ли я поняла, что вы с виконтом поднялись в несусветную рань и выехали на прогулку, чтобы полюбоваться рассветом? Если не ошибаюсь, вчера вы упоминали, что приглашали за компанию еще двух шевалье, не припоминаю их имен - что же, вы с ними разминулись или они не явились к назначенному времени вовсе?
полная версия страницы