Форум » Париж и окрестности » Промысел божий, или история о "жаре" и "чужих руках". 16 июля, около половины третьего » Ответить

Промысел божий, или история о "жаре" и "чужих руках". 16 июля, около половины третьего

Арамис:

Ответов - 62, стр: 1 2 3 4 All

Матье де Брешвиль: – В руку? Царапина, - уверенно заявил де Брешвиль, гораздо спокойнее, чем баронесса, реагирующий и на мертвецов, и на вид крови. – Ничего страшнее обморока месье не грозит. Если эта игрушка не была отравлена… Лейтенант в задумчивости пнул лежащий на полу стилет. Его слова явно не убедили даму, которая, пропустив их мимо ушей, настойчиво пыталась усадить раненого мушкетера на скамью. Пожалев больше Жанну, чем окруженного ее заботами мужчину, гвардеец пожал плечами. Похоже, ничего другого кроме как присоединиться к «приятным хлопотам» ему не остается. Совместными усилиями они усадили Арамиса на лавку для моления, и Матье с привычно ему бесцеремонностью достал кинжал и располосовал пропитанный кровью рукав рубахи мушкетера, обнажая руку. – Я же говорил рана пустячная – откомментировал он, изучая длинный кровоточащий порез. – Вы, сударь, легко отделались. «И это так печально, черт возьми» - Вы что, молитесь? Э... Это кстати.

Провидение: Отец Никола, привычно прибиравшийся в ризнице после службы, поначалу не обратил внимания на доносившиеся из церкви голоса, даже когда в одном из них прозвучал гнев, но звон упавшей на пол стали заставил его вздрогнуть. Торопливо отложив платяную щетку, он одернул ветхую сутану и заспешил в неф. – Что здесь происходит? – возмущенно потребовал он. – Господа, здесь храм божий, а не… Осекшись, священник уставился на лежавшую на каменных плитах фигуру и механически забормотал слова молитвы. Разумеется, жить в Париже и ни разу не увидеть мертвого тела невозможно, но ни с чем похожим ему сталкиваться до сих пор не приходилось. Худшее, до чего доводила ревность его прихожан, сводилось к достопамятной ночной драке ухватами между дядюшкой Роме и мэтром Дюшо, и то матушка Дюшо вовремя вмешалась и до кровопролития дело не дошло, а тут… – Господи Боже мой, – пробормотал отец Никола, – да это же убийство!

Жанна де Брэ: - Святой отец? – окончательно растерялась Жанна, внезапно понимая, насколько двусмысленно складывается ситуация. Разумеется, глупо было бы ожидать, что церковь абсолютно пуста. Священник, служки, наверняка еще и прихожане, не смотря на неурочный час, могут заглянуть. Самое опасное не это. Служитель божий немедленно принял происшествие за убийство, то же самое, наверняка, решат и все остальные. Даже они с лейтенантом не видели начала драмы и не могут судить наверняка, что произошло. Сама мадам де Брэ ни мгновения не сомневалась в невиновности мушкетера, но как это доказать?! Два свидетеля, один из которых – женщина на полуопальном положении, второй – недруг месье Арамиса. Конечно, шевалье де Брешвиль – дворянин. Но стоит ему сказать, что он ничего толком не разглядел от двери, и положение мушкетера становится отчаянным. – Это…не то, что вы думаете, уверяю вас, - баронесса постаралась как-то отвлечь священника от сделанного им опасного предположения. И, прошу, ради Создателя, заприте дверь, пока в храм не вошел кто-нибудь еще! Такое.. Никому не стоит видеть.


Арамис: Всё происходившее напоминало сцену из спектакля. Даже не зная названия можно не сомневаясь сказать, что за поднятым занавесом трагедия. Мушкетёр убивает в церкви женщину. Это видят два свидетеля, не знающие предшествующих событий. А теперь ещё святой отец лицезреет результат "душевного разговора". Нужно было объяснить всем собравшимся, что здесь произошло. В глубине души Арамис понимал, что рассказ о произошедшем не отличается избыточной убедительностью. Но другого у него не было. В рассказе должно было всплыть имя герцогини, но... Жанне бы без колебаний поведал он всю свою историю. Но вот связывать одной нитью имена Арамис и де Шеврез при гвардейце кардинала - не хотелось. Это значило вкладывать своими руками козырь в руки противника. Противника более значимого, чем стоящий перед ним капитан. - Всё - начал говорить мушкетёр, но спазм сдавил голос и с уст слетело непонятное сочетание звуков. - Всё было не так, как вы думаете...

Матье де Брешвиль: – Да-да, закройте-ка дверь, - тоном, более напоминающим распоряжение, чем просьбу, подтвердил лейтенант предложение мадам де Брэ. – Дайте мне воды, можно не святой, полотна, если у вас оно имеется, и сделайте что-нибудь с покойницей… Ну, что там положено, вам виднее. Порез, хоть по сути и не опасный, оказался внушительной длины, - стилет располосовал мушкетеру руку почти от запястья до локтя, - и изрядно кровоточил. Раненый сидел бледный, как мел, что и не удивительно, если глянуть на размеры кровавых пятен на полу. Опыт подсказывал де Брешвилю, что кровопотеря запросто свалит с ног даже отважнейшего из отважных. Поэтому сначала окажем христианское милосердие, а потом озаботимся христианским правосудием. – А мы вообще ничего не думаем, - любезно заверил гвардеец мушкетера. – Мы ждем, пока вы сами все объясните. Когда сможете и… Если сможете.

Провидение: Отец Никола оторвался от созерцания трупа как раз, чтобы услышать приказ Брешвиля. Уверенный голос лейтенанта, а также гвардейский плащ сделали свое дело – священник торопливо закивал. – Воды… да, сейчас. Может, позвать кого-нибудь из кармелиток? А полотно я поищу, прямо сейчас поищу. Он поспешил в ризницу, но на полпути обернулся, чтобы пояснить: – А дверь входная, она ж не закрывается, сударь. Дом Божий, сударь, как его закрывать? Он всегда должен быть открыт, сударь, для страждущих Бога. Как же я его закрою, сударь? Да там и засова-то нет…

Жанна де Брэ: – Я помогу вам, святой отец, - немедленно вызвалась мадам де Брэ, и последовала за священником, стараясь не обращать внимания на его укоризненный взгляд, мимоходом ей адресованный. Да, носить мужскую одежду для женщины большой грех, тем более заявляться в таком виде в церковь. И конечно прическа ее настолько растрепана а платье в таком беспорядке, что даже очень наивный человек вряд ли примет ее за «шевалье». Но… сейчас не это главное. Жанна переживала за раненого мушкетера, за свою подругу де Шеврез, но все эти переживания застилало пеленой волнение о безопасности герцога Бэкингема. И эта безопасность требовала как можно скорее отвязаться от лейтенанта де Брешвиля. Даже если он и не настроен (пока) отправлять ее в Шатле или вести на допрос к своему начальству, искушать судьбу не следует. А поход за водой и полотном – отличный повод исчезнуть. Пока гвардеец занят перевязкой, ее никто не остановит. А в храме наверняка имеется черный ход. – Идемте, я принесу этим господам воду. Подоприте дверь гипотетическим стулом, падре )))))

Провидение: Отец Никола с трудом оторвал взгляд от своей непрошенной спутницы, сжал губы в узкую полоску и засеменил еще быстрее. Дверь ризницы ударилась об стену с глухим стуком, и священник мотнул головой в сторону бокового входа. – На том конце улицы есть колодец, – буркнул он, – кувшин вон там стоит, на приступочке. Он благочестиво отвернулся и поспешил вглубь ризницы, где стояли сундуки со всякой рухлядью и старыми, отслужившими свое облачениями. – Убийство в храме господнем, женщины в штанах, – бормотал он, роясь в тряпках, – мушкетеры в обмороке, гвардейцы в роли цирюльников, пастыри божии у кормила государства. Спаси, сохрани и помилуй, куда катится мир. Он перебросил через плечо обветшавшую до дыр альбу, подхватил сундучок со святыми дарами и поспешил обратно в неф.

Жанна де Брэ: Убедившись, что священник удалился, мадам де Брэ немедленно воспользовалась указанным ей святым отцом боковым ходом, выводящим беглянку прочь из храма. Дама удалилась, так и не дотронувшись до кувшина. Присовокуплять ко всем своим прочим грехам невольную кражу церковной утвари она намерений не имела. Получив свободу, в прямом смысле оплаченную кровью, пусть и кровью случайной, «шевалье», не дожидаясь, пока о нем вспомнят, помчался прочь, держа в уме заветный адрес, полученный в голландской миссии. Пускай новости, что она несет Бэкингему, не так радужны, как хотелось бы. Но сегодня вечером она во что бы то ни стало вновь увидится с королевой Анной и обговорит более подробные детали грядущей встречи возлюбленных. Ах, любовь, где ты, там и ревность. Особенно когда ваше сердце отдано одному из самых блестящих кавалеров Европы. Оставалось лишь утешать себя тем, что французская королева и Бэкингем никогда не будут вместе, и те редкие короткие свидания, что им суждены, можно постараться простить любимому мужчине ради счастья быть ему необходимой.

Арамис: Сидя в готическом храме на молельной скамье, мушкетёр думал как выкрутиться из этой истории с наименьшими потерями. "Может мысли содержатся в крови? Чем больше я её потерял - тем меньше мыслей..." В голове гудело и чувствовалась слабость. Ручей, стекавший с руки, становился менее стремительным. Арамис сидел, согнув руку в локте и сжав своё предплечье. Постепенно все начали расходиться и из живых остались только он с лейтенантом. - Вы сказали, что видели её? - в памяти раненного всплыл разговор гвардейца с баронессой. - Где? Нужно было понять, имела ли убитая реальное отношение к герцогине. К тому же это способ оттянуть объяснение и собраться с мыслями.

Матье де Брешвиль: – Это вы о ком, сударь? О той лани, что вы насадили на вертел? – Не скрывая язвительности, уточнил офицер кардинальской гвардии. – Даже если я ее и видел, чего сейчас никак не могу припомнить наверняка, то закололи бедную женщину вы, а не я, не так ли? По мнению де Брешвиля самое время было посылать за парижской стражей. Мадам де Монпелье в своей смерти выглядела поразительно невинной, молодая, красивая, в скромном платье небогатой, но благородной дамы. Вряд ли кому-то пришло бы в голову подозревать в ней расчетливую убийцу. Разве что ушлым оборванцам со Двора Чудес, но таких поблизости не наблюдалось. Правда Матье видел, что женщина якобы собиралась метнуть стилет. Да и рана на руке мушкетера тоже не с неба свалилась. Но царапаться умеет даже кошка, шпаги же носят только благородные мужчины. – Надеюсь, вы понимаете, что мне придется задержать вас до прояснения обстоятельств этого происшествия, - для проформы проинформировал лейтенант Арамиса. – Но даже не зная вас лично, я удивлен, черт возьми, как вас угораздило?!

Арамис: Мушкетёр укоризнено посмотрел на гвардейца: Как он посмел произнести ругательство в храме Божьем. Правда высказывать своё неудовольствие он не стал - лейтенант только произносил приспешников дьявола, а вот на Арамисе лежал грех потяжелее. Факт задержания очень не радовал раненного. "Как не вовремя я вляпался в эту переделку - посетовал мушкетёр. Хотя связываться с такими делами в другое время он тоже не желал. - Как раз в тот момент когда наша судьба и так висит на кончике пера." - Вы назвали её ланью? Позволю с вами не согласиться - жертвой этой охоты как раз была не она. Вы собрались меня задерживать до прояснения обстоятельств? Позвольте полюбопытствовать - каким образом вы собираетесь их "прояснять"? Но в любом случае, если вы докопаетесь до сути - дайте мне знать. Мне тоже весьма интересна причина этого происшествия

Матье де Брешвиль: - Лично я? Никаким. Я, если вы изволите видеть, не судебный исполнитель, - тон мушкетера гвардейцу не понравился. Откровенничать на предмет «что произошло» он явно не собирался. «Значит, женщин мы режем, никого не спрашивая, а во всем остальном «позвольте полюбопытствовать?» А любопытство между тем погубило кошку. И едва не погубило меня в это сомнительной истории с шевалье де Брэ. Кстати, где он… она… В, общем, где?» Лейтенант оглянулся, но увидел лишь приближающегося в полном облачении священника. Он, похоже, и правда решил не теряя времени отпеть убитую даму. Что ж, похвально. – Я передам вас на руки страже, а дальше дело законников. Все, полагаю, зависит от того, кто эта несчастная молодая особа. Лавочницу или цветочницу вам, дворянину, может быть и простят, благородную даму – не думаю… Святой отец, а где тот молодой…ммм… человек, что был со мною? У де Брешвиля внезапно появилось весьма нехорошее предчувствие, что «шевалье де Брэ» решил закончить их беседу в одностороннем порядке.

Провидение: Отец Никола, чьи помыслы, увы, были меньше заняты таинством последнего причастия, чем ему хотелось бы, недовольно дернул левым плечом, когда гвардеец обратился к нему, сбрасывая отслужившую свое альбу на ближайшую скамью. – Ваша дама, сударь, отправилась набрать воды, чтобы промыть рану этому… господину. Я надеюсь, что вы сообщите страже о несчастной жертве, провожая его, и как можно скорее? Я, к сожалению, непривычен к трупам у моих ног, в отличие от вас двоих. Он вздернул подбородок и вызывающе глянул на военных. Учитывая, что он был ниже их обоих на целую голову, сам того не зная, он больше всего походил на маленького задиристого петушка.

Арамис: Оказываться в руках законников ему хотелось больше чем в Бастилии, но тоже не сахар. Нужно попробовать договориться. - Сударь - обратился он к гвардейцу - избавьте меня от этой встречи с этими негодяями. Я, как и вы, человек чести. Я вам дам слово дворянина, что не буду пытаться сбежать. Меня всегда можно найти если не дома, то в Лувре или у капитана. Поймите, я сам заинтерисован в поиске истины и мне кажется она будет найдена не этими проходимцами. Я не прошу вас входить в моё положение - это было бы слижком жестоко. Но поймите меня - находясь в Париже - я уже в руках правосудия. Сейчас, я прошу вас, отпустите меня для приведения себя в порядок и исполнение мною своих обязанностей - охране короля. А этот почтенный господин - указал взглядом на священника - будет свидетелем, что слово человеко чести дано. Голос мушкетёра, редко отличавшийся своей громкостью сейчас был совсем слаб. Да, сейчас он не на честном поединке, а находится под властью решения этого лейтенанта. Спасение утопающих, как говорится - дело самих утопающих. "Шевалье" де Брэ не спешил на помощь раненому, а направлялся, видимо, в обратном направлении. Поэтому перевязкой своей раны пришлось заниматься самому. Рукав, который уже дважды испытал прикосновение стали, безжизненно болтался. Разорванный до плеча кусок ткани, когда то бывший белым, а теперь наполнившийся красным цветом, в мыслях раненного мыслился как жгут для остановки кровотечения. Хоть уже много времени прошло, но лучше поздно чем никогда. Обмотав предплечье, Арамис взглядом попросил де Брешвиля помощи - завязать одной рукой - дело не простое для раненного. "Окажет ли он помощь?"

Матье де Брешвиль: – За водой? А-аа, понятно. Все шло к тому, что воды им не дождаться, и, как ни странно было об этом рассуждать, Матье не испытывал большого огорчения по этому поводу. Исчезновение Жанны откладывало необходимость определять степень ее вины. Она успела рассказать лейтенанту как раз столько, чтобы успокоить его совесть, и не наболтать при этом ничего лишнего, подогревшего бы вновь его подозрения. Мушкетер тем временем взялся сам перевязывать вою рану. Еще один жест подсознательного недоверия к гвардейцу. Де Брешвиль слегка пожал плечами, поступки всегда красноречивее слов, ну да ладно. Послушно затянув обрывок рукава Арамиса на предплечье, он для начала постарался утихомирить заметное раздражение священника. - Успокойтесь, святой отец. Это всего лишь мертвое тело. Что может быть безобиднее? Оно уже никуда не спешит, и вы не спешите. И лишь затем ответил мушкетеру на его тихую, но довольно пространную просьбу. – У вас довольно странное мнение о представителях закона, сударь. Не в вашем положении называть их негодяями и проходимцами. Я ценю ваше слово чести, однако вынужден вам заметить, что ваше упорное нежелание объяснить, что произошло между вами и этой дамой, свидетельствует не в вашу пользу. Искушение арестовать Арамиса было велико. Хотя бы за то, что он мушкетер, да еще из «известных», немало крови пустивших кардинальской гвардии. «Еще один приступ благородства, и у меня будут серьезные неприятности… Причем, видимо, за все сразу по совокупности – за ночного лазутчика, за ссору с Рошфором, еще и за приступ немотивированной доброты. Ну уж нет, только не ради кого-то из славной троицы приятелей господина д’Артаньяна». – Давайте сойдемся на том, что вы отдаете мне шпагу, я не зову стражу, полагаясь на ваше слово чести, и мы, очень неторопливо, прогуляемся до Консьержи. На счастье это рядом. Оттуда же я пришлю в церковь людей забрать тело. И офицер протянул руку, ожидая, что Арамис передаст ему свой клинок и ножны от него.

Арамис: Свет в конце тоннеля так и не думал появляться. С одной стороны служитель гвардии кардинала говорит дело - убийца, пусть и невольный, к коим причислял себя Арамис, должен находиться на весах Фемиды. Однако отдать окровавленное оружие, сейчас мирно лежавшее в ножнах - было позором для личной охраны короля. "Ладно, пробуем дальше гнуть свою линию. Всё равно ситуация хуже быть уже не может. Хотя... Я могу лишиться свидетеля. Ну не совсем лишиться - только лишить его беспристрастности, если она и есть. Козырный блеф оставим на последок, если другие аргументы на лейтенанта не подействуют. Да я и не хотел бы к нему прибегать вообще..." - Упорное нежелание? Помилуй Боже, с чего вы взяли? Я как раз наоборот собирался объяснить вам всё, что бы у вас не сложилось ложного впечатления. Хотя сразу могу сказать, что оригинальностью мой рассказ не отличается. Исчезновение мадам де Брэ показывало степень её доверия гвардейцу. Если она исчезла, то всякая необходимость называть имя герцогини отпала. - Когда я шёл на службу, а это было не далее как полчаса назад, возле Ювелирной лавки, за мной увязалась вот эта молодая особа. Поначалу я не замечал её, и она подошла и сказала что у неё есть для меня важное сообщение. Внимательно вглядевшись в вестницу я совершенно определённо могу сказать, что никогда раньше её не встречал. А она напротив знала моё имя. Я приготовился слушать, но она сказала, что поручение конфиденциальное и она не может говорить об этом на улице при всех. От предложения войти в лавку она так же отказалась, аргументируя, что мы не должны будем показываться вместе, а там нас увидят продавцы, посетители, покупатели и прочие... Что-то в её поведении мне показалось странным, но не могу сказать что. За себя я не опасался, потому что предположить, что угроза для военного происходит от женщины - это трусости подобно. Она привела меня сюда и... Вместо того что бы открыть мне тайну, с которой была посланна, хотела открыть мне сердце, с помощью вот этой незамысловатой отмычки - Арами скинул взгляд на стилет, лежащий в луже крови. - Я стоял вот здесь - мушкетёр попытался подняться, что бы показать место, но у него закружилась голова и он вновь опустился на скамейку. Ограничился лишь указанием изначального местоположения - а она вот здесь. Клинок возник в её руках внезапно. Меня спас от смерти только жест, которым я приглашал спутницу присесть на скамью. Следы удара вы можете наблюдать и сейчас. Опешив от такой посланницы я перебазировался вот сюда. Ну а дальше вы сами видели - обратился он к де Брешвилю. Она отсюда хотела метнуть в меня стилет А я отсюда - стул.... Я достал шпагу и пользуясь её замешательством от вашего прихода - сократил расстояние и нанёс удар. Только он должен был приходиться в плечо - убивать её - никаких намерений не было - только обезоружить. Но одно её неловкое движение и душа возносится в прихожую Господа. Вместе с ней и тайна, кому и зачем я ыл нужен, а точнее - не нужен.

Матье де Брешвиль: - Хорошо, я вам верю. Рассказанное мушкетером позвучало для де Брешвиля вполне логично. И, не окажись поблизости священника, и не будь убитая, по его подозрению, агентом Ришелье, лейтенант положился бы на слово чести человека, который, хоть и находился в какой-то мере во враждебном по отношению к кардиналистам лагере, не переставал от этого быть дворянином. Но… Слишком много «но», да еще шевалье де Брэ. О котором Матье дал себе слово отныне по возможности помалкивать. Ситуация напоминала шахматную партию, в которой одной из двух фигур де Брешвилю предстояло пожертвовать, дабы сохранить свои позиции на доске. И поскольку жертвовать дамой не позволяло благородство, укрепленное безответной симпатией к некой белокурой молодой особе, то жертвовать предстояло офицером. То есть, мушкетером. – А теперь… Вашу шпагу, сударь, - лейтенант был хмур, но непреклонен. В какой-то степени он сочувствовал попавшему в столь двусмысленную ситуацию противнику, но возможности для выбора в данном случае были более чем ограничены. - Если вы сказали мне правду, повторите ее на дознании, и вам нечего будет опасаться. Прошу вас не вынуждайте меня применять силу, тревожить вашу рану и жертвовать честью в угоду долгу. Я вчера вас уже отпустил, сударь. Но потом старшие товарищи меня переубедили. Так что идемте-ка в Консьержи. *тоном гадалки* Вас там ожидают новые встречи

Арамис: "Ну что, теперь остаётся только последний шанс" - Лейтенант, увы, я не могу это сделать. Вы меня конечно же поймёте. Как человек военный, я, и вы соответственно тоже, должны подчиняться иерархии. Я знаю, что не должен вам это говорить, да ещё и при свидетеле - молодой человек перевёл взгляд в сторону на священника - но я не вижу другого способа исполнить свой приказ. Мне старшими чинами порученно явиться сегодня в Лувр к королю. И хоть воин раненный, он всё же воин и должен подчиняться приказам, исходящим сверху. Отдать вам шпагу - значит не исполнить приказ. Я вам повторяю, что даю слово дворянина, что не буду скрываться от правосудия, сочтёт оно меня виновным или просто пригласит на разбирательство. Но прошу вас, оставьте мне мою шпагу и позвольте выполнить приказ. Арамис опять юлил. Он не называл чин, от которого исходил приказ. Изначально, в его плане блева вод высшим чином фигурировал король. Однако без нужных уточнений тудав вполне и подходил де Тревиль.

Матье де Брешвиль: – Ах, сударь, сударь, ну почему вы все усложняете. И себе, и мне, - скривился гвардеец, утомляясь постепенно от затянувшейся игры во взаимную учтивость. – Ни один приказ ни дает человеку абсолютной безнаказанности, не так ли? Или даме, которая якобы пыталась заколоть вас стилетом, вы тоже поминали про распоряжения начальства. Я не могу умереть, потому что мне поручено явиться к королю?! Это просто смешно. Поэтому более я спорить с вами не стану. Шпагу! Всех заинтересованных лиц я обязуюсь уведомить о вашем аресте, если уж вы так переживаете о своем приказе. «Если ты и на этот раз откажешься повиноваться, голубчик, придется тащить тебя в Консьержи силой». Лейтенант бросил виноватый взгляд на священника. Надеюсь, он понимает, что арест – то же насилие, только не такое кардинальное, как убийство, и этому насилию тоже предстоит свершиться в храме. – Святой отец, окажите мне любезность, попросите господина мушкетера покинуть церковь. Все, что произойдет за ее пределами, будет для нас обоих меньшим грехом.



полная версия страницы