Форум » Париж и окрестности » Церковь Сен-Жермен л’Оксерруа, 16 июля, около восьми утра » Ответить
Церковь Сен-Жермен л’Оксерруа, 16 июля, около восьми утра
Коррадо ди Сант-Анна:
Ответов - 35, стр:
1 2 All
Коррадо ди Сант-Анна: Дожидаясь Доминика, князь искренне помолился за упокой родителей и любимого дядюшки, поставил свечи за их упокой, немного поколебался, и поставил свечи за упокой семейства ди Валетта, к которому (упокою) он лично приложил руку и мушкет, поколебался еще чуть-чуть, и поставил свечу за упокой сигнора Массимо, ненавязчивао намекая господу о своем желании разделаться с кровником. «Однако, Шере заставляет себя ждать, - с некоторым недовольством подумал он, когда с делами веры было покончено, - Не сходить ли на исповедь? Давно я не исповедовался и не причащался...» Духовник семейства ди Сант-Анна, престарелый отец Марио, остался в родовом поместье. Путешествие было не для старых костей этого выпивохи и балагура, который, живи он в античной Элладе, наверняка был бы жрецом Бахуса.
Провидение: Из глубин церкви появилась низкорослая фигура в рясе и поспешила к князю, торопливо вытирая рот рукавом. – Ох извините, не сразу вас заметил. Вам ведь исповедоваться? – Священник ткнул пальцем в сторону исповедальни. – Сюда пожалуйте.
Коррадо ди Сант-Анна: "Такое ощущение, что ему за количество исповедовавшихся деньги платят", усмехнулся (внутренне, только внутренне, ибо был в Храме Господнем) князь и последовал в указанном направлении. - Благословите меня, святой отец, ибо я грешен, - произнес Коррадо, оказавшись в кабинке исповедальни.
Провидение: Из-за плотной занавески, разделявшей грешника и священника, послышался звук, сильно напоминавший быстро подавленное хихиканье, но голос, донесшийся до князя, прямо-таки сочился суровостью: – Сын мой, если это какая-то шутка, то я прошу вас немедленно удалиться. – Он сделал многозначительную паузу и продолжил, – Повторяйте за мной, сын мой: Confiteor Deo omnipotenti…
Коррадо ди Сант-Анна: Князь, сказать по правде, из всей латыни, которую ему вдалбливали в детстве, помнил только несколько ругательств (ругался он виртуозно, причем разом на дюжине языков, включая польский), что не означало, будто он не знает молитв. Впрочем, как раз эту, произносимую священником, он и не знал - отец Марио не только с легкостью относился к жизни, но и свои обязанности исполнял спустя рукава, отчего в голове Коррадо удержались только самые основные молитвы, такие как Credo, Regio и Pater Noster. - Confiteor Deo omnipotent… - тупо произнес он вслед за священником.
Провидение: За занавеской сокрушенно вздохнули и продолжили, оставляя князю короткие паузы на ответ: – beatae Mariae semper Virgini… beato Michaeli Archangelo… beato Ioanni Baptistae… sanctis Apostolis Petro et Paulo… omnibus Sanctis, et tibi, pater… quia peccavi nimis… cogitatione, verbo et opere… На следующей фразе в голосе священника зазвучали угрожающие нотки: – Mea culpa, mea culpa, mea maxima culpa…
Коррадо ди Сант-Анна: - Грешен, грешен отче, - вздохнул Коррадо, чуствуя как от атмосферы французского храма на него с бешенной силой наваливается черная меланхолия, - Mea culpa, mea culpa, mea maxima culpa… На секунду князь задумался, припоминая все свои грехи, грешки и прегрешения с момента последней исповеди. Набиралось немало. Итальянец вздохнул, и принялся излагать по порядку, начиная с отъезда из Неаполя. Была там и гневливость, обусловленная морской болезнью, и чревоугодие, несоблюдение постных дней... По мелочам набегало на пару тысяч лет в Геене огненной.
Провидение: Священник, которому не дали закончить молитву, поперхнулся следующими словами, но князя было уже не остановить. Список был настолько подробен, что, казалось, он упивается собственными прегрешениями, да и излагал он их настолько подробно, что впору было ввести слушающего во искушение. – Сын мой, – не выдержал, наконец, отец Анж, – я слышу голос грешника, но ни слова раскаяния.
Коррадо ди Сант-Анна: - Грешен, отче, грешен... - Коррадо с каждым мигом чувствовал накат привычной меланхолии, и с трудом удерживал ее, дабы не нагрубить доброму священнику, самолично вызвавшему исповедовать случайного прихожанина его церкви, - я каюсь. Я каюсь в том, что не соблюдал пост, я каюсь в грехе златолюбия, хоть и не великом, ибо я богат... Я каюсь в грехе том, что в душе прелюбодействовал аж с двумя почти неизвестными мне девицами - фрейлинами королевы Анна, я каюсь в том, что был невоздержан в высказываниях и, боюсь, обидел доброго человека, пусть и простого происхождения, но пуще всего каюсь в том, что немогу преодолеть ненависти к семье ди Валетта, наших кровных врагов. Я каюсь в том, что возлагаю вину за гибель родичей на того, кто тогда был еще отроком, я каюсь в том, что ненавижу его, каюсь в том, что желаю его смерти... Господь, да прости меня, но я иначе не могу!!!
Провидение: Если бы священник был склонен к дремоте (а монотонная исповедь князя ее, несомненно, навевала, несмотря на обильное содержание), то сон слетел бы с него при последних словах, столько в них было страсти. – Убийство – страшный грех, сын мой, – наставительно сказал отец Анж. – А дуэли во Франции запрещены, так что вы подвергаете опасности не только душу свою, но и тело. Сказал Господь «Мне отмщение и аз воздам.» По роду своей деятельности отец Анж прекрасно разбирался и в акцентах и в именах, а потому для него не составило труда определить, что грешник происходит с Апеннинского полуострова.
Коррадо ди Сант-Анна: - Да господь с ним, с Господом! - вспыхнул князь, который привык к более... либеральным исповедям у отца Марио, - Нынче утром я готов был пристрелить... Прошу прощения, нынче утром готов я был без колебаний лишить жизни четверых господ, чьё поведение позорило облик доброго христианина. Один из них был принцем крови... Но после того, отче, истинно прелюбодействовал я в душе, ибо понимаю отчего грех насилия над дамой их был, не иначе диаволом, побужден.
Провидение: За занавеской что-то зашуршало, и священник прочистил горло. – Вы великолепно владеете французским, сын мой, но я не вижу нужды это сейчас выставлять напоказ. Объясните мне, что именно произошло. Сегодня утром вы едва не застрелили четырех человек, один из которых был принцем крови, я вас правильно понял? Это по меньшей мере неблагоразумно и показывает, до какой степени вы подвержены смерному греху гнева – но вы также намекнули, что были смягчающие обстоятельства?
Коррадо ди Сант-Анна: - Безусловно, отче. Обстоятельства... Какой же итальянец устоит, если на его глазах пытаются надругаться над беззащитной девицей? То, что половина его соотечественников не устоя ла бы, и присоеденилась к принцу, Коррадо благоразумно озвучивать не стал.
Провидение: Отец Анж шумно вздохнул. – Увы, сын мой, месье славится поведением, которое иначе как разнузданным и не назовешь. – Секундная пауза, а затем священник небрежно поинтересовался, – А что за девицу он вздумал почтить своим вниманием? Какую-нибудь горожанку?
Коррадо ди Сант-Анна: - Принц крови? Горожанку? Фи! - князь фыркнул. - Дворянку, отче, и прехорошенькую, чёр... Благослови её Господь, я хотел сказать. Да стал бы я из-за простолюдинки даже и беспокоиться? "И все же французы - варвары", подумал Коррадо. "Если бы принц оказал бы честь простолюдинке, за нее можно было бы только порадоваться"
Dominique: Тайный ход вывел Шере в будущий парк Пале-Кардиналь, сейчас еще лишь расчищенное от домишек и окруженное новенькой каменной стеной пространство, уже успевшее зарасти сорняками, почти скрывавшими вбитые в землю колышки, указывавшие на будущие дорожки и куртины. В несколько минут добравшись до пышно разросшихся кустов бузины и спрятанной за ними малозаметной калитки, Шере кинул через плечо быстрый взгляд и нажал на тайный рычаг. Оказавшись на улице Сент-Оноре, он тут же перебежал на другую сторону и нырнул в портновскую лавку, владелец которой был троюродным братом Мадлон и уже имел дело с одеждой Шере, пусть и не напрямую. Оставив у него свой плащ и пару денье на починку, Шере покинул лавку через черный ход, поплутал немного в соседних проулках, добрался едва ли не до самого Лувра и, свернув налево, вскоре оказался перед той самой церковью, набат с которой послужил сигналом к началу Варфоломеевской ночи. Тяжелая дверь заскрипела, отворяясь, Шере проскользнул внутрь, перебирая в голове всевозможные извинения, огляделся и раздраженно сжал губы. На первый взгляд в церкви не было ни души. Второй взгляд, более внимательный, обнаружил край расшитого плаща, торчащий из-под двери одной из исповедален. Несколько секунд Шере боролся с искушением подойти поближе и, наконец, сдался, уповая на то, что успеет вовремя услышать полузабытое за последние двенадцать лет Ego te absolvo.
Провидение: – Дворянку? – повторил голос за занавеской, в заинтересованности которого сомневаться уже не приходилось. – Каким же образом это произошло? То есть… Еще одна краткая пауза, и отец Анж прочистил горло. – Сын мой, меня не покидает ощущение, что вы придаете слишком большое значение названиям ваших грехов и не чрезмерно задумываетесь о том, как именно вы поступили. У вашей истории с благородной девицей должно быть начало. Не на улице же вы столкнулись с его высочеством, когда он предпринял свою попытку ее обесчестить?..
Коррадо ди Сант-Анна: - Ха! Именно что, sancti pater! Только подумайте, сегодня я встал чуть раньше обычного, и, поскольку мне необходимо было идти в Пале-Кардиналь, решил совершить утренний променад, но едва я... – и князь вкратце, хотя и с некоторым преувеличением, свойственным юности, поведал священнику о своем утреннем приключении с Гастоном Орлеанским и Марселиной де Куаньи, не забыв покаяться в грехе гневливости и нарушении заповеди «Не возжелай» и прелюбодействе с девицей де Куаньи в сердце своем.
Провидение: Если священник и хотел поправить латынь итальянского князя, он не успел это сделать, так внезапно обрушилось на него это изумительное повествование. К концу истории из-за занавески не доносилось уже ни звука, а когда отец Анж снова заговорил, было совершенно очевидно, что грехи молодого человека интересуют его куда меньше, чем их возможные последствия. – Марселина де Куаньи, – задумчиво повторил он, – фрейлина ее величества, гм. Но вы упоминали и вторую фрейлину, я не ошибаюсь?
Коррадо ди Сант-Анна: - О, сигнорита де Венсен... – в глаза итальянца зажглись мечтательные огоньки, голос потеплел, стал мягче и мечтательнее. – Она ангел, отче, истинный ангел. Мы виделись лишь мельком, едва знакомы, но одно лишь воспоминание об этом дивном создании моментально согревает мое сердце. Начавшая подступать хандра и меланхолия слетели с князя в единый миг, а на губах появилась улыбка, столь характерная для влюбленных. - Я решил направить ей сонет, сочиненный лично, святой отец.
полная версия страницы