Форум » Париж и окрестности » О том, как грабили в Париже 16 июля в лето 1627 от Р.Х. в начале десятого вечера. » Ответить
О том, как грабили в Париже 16 июля в лето 1627 от Р.Х. в начале десятого вечера.
Эмили-Франсуаза де К:
Ответов - 51, стр:
1 2 3 All
Жанна де Брэ: – Куда например? Жанна решительно шагнула вслед за мальчишкой. Судя по голосу и комментариям белобрысого парня, рана больше разозлила его, чем искалечила. А вот голосок у «не-парижанина» хрупкий, дрожащий… Сама мадам де Брэ в обмороки падала редко, все больше отдавая дань моде, нежели действительно по слабости конституции. Но хороший корсет, если его затянуть от души, доведет до потери чувств любую, даже от природы крепкую и здоровую женщину. Припоминая пару таких вот моментов, баронесса с уверенностью могла сказать одно: разгуливать после обморока в одиночестве по незнакомому городу – идея очень и очень неудачная. – Послушайте, сударь, бравада неуместна. Вам дурно что ли? Приглядевшись, молодая женщина заботливо подхватила пажа под локоть, в очередной раз поразившись его почти детскому тщедушию. – Дышите глубже, - велела она Франсуазе. – Не знаю, откуда вы взялись на мою голову, но знаете что… Что если вы проводите меня до Люксембургского дворца? Там сегодня… большой прием. Много слуг, челяди, света. Отсидитесь с ними, придете в себя…
Эмили-Франсуаза де К: Это было избавлением… Незнакомая дама второй раз спасала ее, и Эмили преисполнилась горячей благодарностью. - Прошу Вас, не беспокойтесь! Я очень выносливый! Просто я… не привык к крови. Состояние головокружения и дурноты и в самом деле были ей непривычны. Дядюшка считал, что все «бабьи глупости» лечатся хорошей оплеухой, а ей не нравилось лекарство, поэтому она не привыкла выказывать слабость. Девушка глубоко вздохнула, стараясь унять сотрясающую ее дрожь. - Я буду счастлив проводить Вас, сударыня. Меня зовут Франсуа де Кюинь. Я обязан Вам жизнью, и моя жизнь отныне принадлежит Вам. – произнесла она уже более твердо. Поклон получился, мягко говоря, не очень изящный, да и фраза тоже, и Эмили смутилась. - Только, боюсь, меня туда не пустят… Она поглядела на собственные штаны… Не надо было видеть в темноте, чтобы догадаться, что она вся перемазана кровью, грязью и кое-чем похуже…
Жанна де Брэ: - Можете называть меня Жаном, Франсуа. Баронесса де Брэ решительным жестом стянула рассыпавшиеся было волосы обратно в узел и подобрала с земли свою шляпу. По ходу тронув рукав колета, располосованный кинжалом грабителя. Вот именно так и следует являться на встречу с королевой Франции. Окажись Жанна настоящим мужчиной, она бы добавила в сердцах «черт возьми!», но, будучи дамой, лишь удрученно покачала головой. – Высохнет… Надеюсь… Взгляд молодой женщины с заметным сомнением изучал расцвету костюма де Кюиня, определенно обгоняющую придворную моду. На какой-то момент ее охватило желание предложить юноше позаимствовать штаны у кого-то из мертвецов, но, - увы, - бравые покойнички тоже вели жизнь далеко не светскую. – У меня есть плащ, попробуем его… Оставалась самая малость – поймать коня. Тот на счастье отличался неизменно спокойным нравом, и, оказавшись на безопасном расстоянии от драки, остановился, меланхолично переступая с ноги на ногу. На зов хозяйки явился почти радостно, дружелюбно ткнулся мордой в подставленную ладонь и, даже не обнаружив в ней съестного, не огорчился. – Вот, возьмите, де Кюинь. Жанна вытащила из седельной сумки обещанный плащ. «Мог бы быть и подлиннее, видит Бог!» И протянула его мальчишке.
Жан-Марк де Каюзак: Жан-Марк сокрушенно качнул головой, силясь в сумраке на глаз оценить ущерб, нанесенный не только и не столько рубахе Лапена, сколько собственно Хитрюгиной персоне. Очевидно было, что куда удобнее осмотреть и обработать рану будет в комнатах, так что Каюзак нетерпеливо оглянулся на белокурую девицу, взявшую под свое крылышко бестолкового мальчишку. Вот и прекрасно, камень с плеч - кажется, барышня себе на уме и вполне способна обойтись без сопровождения, а заодно присмотрит за желторотиком. -Прошу прощения, - сухо промолвил он, - но я не могу долее наслаждаться вашим обществом, сударыня, иначе мой слуга истечет кровью.
Жанна де Брэ: – Понимаю, и не смею вас задерживать, сударь, - вздохнула Жанна со странным чувством недовольства и облегчения. Недовольства оттого, что незнакомый мужчина оказался совершенно равнодушным к ее женским прелестям (что может и к лучшему, учитывая время и место) и облегчения оттого, что он совершенно не настроен выпытывать, кто она такая, почему носит мужское платье и куда в таком виде направляется. – Я буду молить Господа о том, чтобы он отблагодарил вас за вашу отвагу и великодушие. Поскольку время и обстоятельства не позволяют мне сделать это самой. Но если когда-нибудь… Вы всегда можете рассчитывать на мою самую искреннюю и сердечную признательность, господа. Красивые слова, но по сути не более, чем дань учтивости. Поэтому, закончив свою тираду, мадам де Брэ вновь обернулась к де Кюиню, пытаясь прикинуть, насколько пострадают приличия, если она предложит мальчишке сесть в седло за своей спиной.
Эмили-Франсуаза де К: Взяв плащ, Эмили раздумывала, не поискать ли кошелек… Нет уж, скорее она умрет, чем решится дотронуться до тех, кто лежал на мостовой. Поймав взгляд баронессы, она ответила, кивнув на небо, вновь озаренное вспышкой молнии: - Наверное, сударыня, плащ пригодится Вам самой, а мне удастся помыться… Впервые за этот длинный день Эмили-Франсуаза позволила себе улыбнуться, не подозревая, насколько мягкая улыбка преобразила нежное личико.
Жанна де Брэ: – О-оо… Ну уж нет! Ко всем прочим неприятностям еще и намокнуть? Это категорически не входило в планы мадам де Брэ. – Скорее, Франсуа. И четверти часа не пройдет, как мы доберемся до Люксембургского дворца. Бог даст, обгоним грозу. Подтверждая серьезность своих намерений поторопиться, Жанна вскочила в седло, все еще пребывая под впечатлением мимолетной улыбки де Кюиня. Над де, какой, оказывается, милый мальчик. Право жаль, что она не придворная дама, и пажи ей не положены. – Забирайтесь на коня, сударь. Женщина на всякий случай протянула своему новому спутнику руку, не ожидая, впрочем, что юношеское самолюбие позволит ему воспользоваться подобной помощью.
Эмили-Франсуаза де К: Взяв коня под уздцы, Эмили привычно придержала даме стремя. Мышцы работали сами, сказалась многолетняя выучка. В дороге девушка привыкла прислуживать Давенпорту. Еще через несколько мгновений она оказалась позади баронессы, придерживаясь за заднюю луку седла.
Жанна де Брэ: Вновь над Парижем сверкнула молния, затем воздух содрогнулся от оглушительного раската грома, и Жанна, невольно втянув голову в плечи в предчувствии скорого ливня (удовольствия от потоков холодной воды, стремящихся залиться за воротник, баронесса не испытывала даже в мыслях) пришпорила коня, оставляя за спиной своих спасителей. Трупы к утру приберет ночная стража, дождь смоет следы крови с земли, и на рассвете ничто уже не будет напоминать о неприятном происшествии, стоившим жизни троим и новой рубахи – четвертому.
Лапен: Лапен дал лейтенанту осмотреть свою рану и двинулся за ним следом к двери, которую они сгоряча оставили приоткрытой. Из щели в ставнях первого этажа сочилась тоненькая, слабая полоска света: должно быть, на подоконнике горела свеча. И эта легкая полоска пересекала белый бумажный квадратик, который - должно быть, порывом ветра - отнесло почти к стене. Забыв про свое героическое ранение, Лапен нагнулся, двумя пальцами бережно поднял письмо и гневно возопил: - Да что ж это такое, господин лейтенант?! Разве ж мы на то старались, весь вечер письмо писали, чтоб его бросать под каблуки всякой швали! Вы попробуйте-ка второе такое красивое сочинить, а потом уже этим разбрасывайтесь, улицы им обтирайте! В голосе парня звучала оскорбленная гордость творца, который увидел, как недостойно обращаются с его творением.
Жан-Марк де Каюзак: Жан-Марк даже не оглянулся вслед уезжающей парочке, сочтя, что и так сделал для них больше, чем следовало. Каюзак не любил лихачества, которое влекло за собой вполне закономерные неприятные последствия. В глубине души он понимал, что нельзя мерить всех той же меркой, в которую точно вписывалась его флегматичная натура, однако испытывал неизменное раздражение при виде чужой житейской суетливости. Письмо? Жан-Марк отчетливо помнил, что оставил его на столе, но слова Лапена заставили лейтенанта засомневаться. Может, кинувшись на улицу, он бессознательно сунул письмо в рукав? Тогда неудивительно, что оно выпало и едва не потерялось. Да нет же, оно должно быть на столе, для верности даже придавленное чернильницей... -Пойдем в дом, -ворчливо велел он Лапену, отнимая у слуги письмо, - дождь начинается... Эпизод завершен
полная версия страницы