Форум » Париж и окрестности » О том, как грабили в Париже 16 июля в лето 1627 от Р.Х. в начале десятого вечера. » Ответить
О том, как грабили в Париже 16 июля в лето 1627 от Р.Х. в начале десятого вечера.
Эмили-Франсуаза де К:
Ответов - 51, стр:
1 2 3 All
Эмили-Франсуаза де К: Некоторое время Эмили шла за мужчиной, стараясь быть незаметной. Закрывая лицо краем плаща, девушка на ходу обдумывала, что будет делать дальше. Итак, к семи утра она снова придет к господину Атосу. В ее положении нельзя пренебрегать никакой, даже самой призрачной надеждой на помощь. Но сначала, придя в гостиницу, все же прочтет это несчастное письмо. В конце концов, должна же она знать, что носит уже которые сутки! Тем более, письмо уже все равно распечатано... Если же визит к господину Атосу окажется безрезультатным, она вернется к капитану… Правда, может статься, там ее никто не будет слушать... Тогда… а тогда она разыщет английского посланника и … Идущий впереди мужчина вдруг остановился перед появившейся на пути церковью, не долго думая, быстро взбежал вверх по паперти и вошел внутрь. Часы на башне как раз пробили четверть десятого. «Господи Всемогущий, он что, помолиться шел?» - удивленно подумала девушка. Она было собралась идти дальше, но в конце улицы вдруг открылась дверь одного из домов, и оттуда вывалилась определенно пьяная компания. Подгулявшие горожане (или не горожане, кто их разберет?) направились в ее сторону. Встречаться с этаким препятствием не хотелось, и Эмили, повинуясь безотчетному порыву, также быстро взбежала по паперти и, осторожно толкнув дверь, шмыгнула под темные своды. Не успела она затаиться за колонной, как на паперти раздались шаги, и дверь церкви снова стала открываться. Едва успев подумать о странной популярности этого храма в ночное время, она шагнула в темную кабинку ближайшей исповедальни.
Эмили-Франсуаза де К: Оказалось, что спряталась она вовремя. Дверь со скрипом открылась, и в церковь вошел старик. Из последовавшего следом разговора девушка поняла, что у Гримо (как, как оказалось, звали слугу господина Атоса) были все причины желать избавиться от ее присутствия. Она не знала Париж, но кому не знакомо название «Бастилия»? Получалось, что она невольно подслушивает, что было неприятно. Эмили хотела уже потихонечку выбраться из церкви, но стоило ей шевельнуться, как Гримо тотчас же уставился в ее сторону… или ей показалось? Конечно, честнее было бы выйти из укрытия и прямо заявить: «Простите, господа, я тут нечаянно…» Сэр Ланселот или сэр Персиваль так бы и поступили, но Эмили почему-то казалось, что в данной ситуации ее честность не оценят. Оставалось только снова затаиться, и услышанное ею в дальнейшем доказало, насколько это решение было разумно. «И тут письмо! Пресвятая Дева, что же мне так с письмами везет!» - с досадой подумала девушка. Однако прочитанный Гримо текст письма заставил ее замереть уже от ужаса. Не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что это означает заговор против короля, а значит, государственную измену. В голове металась испуганная мысль: «Господи, во что же я влезла!», однако в памяти отпечаталось: «Завтра после полудня в монастыре святой Женевьевы. Стучите дважды по три раза и назовите привратнику пароль «Сен-Дени». Нога затекла, но стоило Эмили шевельнуться, как Гримо тут же насторожился. По спине девушки побежали мурашки. Теперь, если ее тут обнаружат, будет счастьем, если ей всего-навсего свернут шею… Она постаралась замереть и даже дышать как можно тише. На ее счастье, собеседники вскоре решили уйти. Стоило двери за ними захлопнуться, как Эмили с облегчением перевела дыхание… Снаружи раздавались раскаты грома. «Может быть, остаться здесь, спрятаться где-нибудь в углу?» – подумалось ей. Казалось, тени в углах церкви сгущаются, движутся… «Нет уж!» - мотнула она головой, - «Уж лучше гроза!». Она вышла из церкви и попала в ад кромешный. Непроглядная тьма озарялась только близкими уже сполохами молний, порывы ветра яростно рвали плащ и едва не унесли шляпу. Кое-как спустившись с паперти, девушка пошла по улице, мрачно думая, что, когда дождь, наконец, начнется, ее непременно куда-нибудь смоет… судя по грязи, в которую она и так, посуху, все время попадает… на что, вообще-то, наплевать… Она свернула на одну улицу, потом на другую и, спустя четверть часа, поняла, что заблудилась окончательно и бесповоротно, не имеет никакого понятия, куда ей теперь идти, но идти все равно продолжала, потому что… ну не садиться же пнем посреди улицы?
Провидение: Надвигающаяся гроза возвестила о себе новым раскатом грома, и Мишо Три-Су сплюнул и смачно выругался. Развалившийся с пустой кружкой Папашка Мед хмыкнул и перешел к букве «А» в вырезаемом им на столе непристойном слове, а беспрерывно шмыгавший носом Душка-Иудушка хихикнул и снова подкинул пару игральных костей, столь грязных, что они уже и катиться не хотели. Карта не шла, потаскушка Мушиная Ножка третий час демонстрировала, что ее занимает разве что погасший камин, а Трехпалый из По, еще в прошлую субботу пообещавший вывести троих приятелей на правильное дельце, словно в преисподнюю канул. – Пройтись, что ли? – буркнул Мишо, краем глаза наблюдая за тощей спиной трактирщика, склонившегося над дырой, ведшей в подвал, и вяло пререкавшегося с невидимой женой. Момент для побега был подходящий, пусть никто из участников этой мизансцены и не предполагал, что за паршивое вино будет заплачено. – А чего. – Папашка Мед выпрямился во весь свой немалый рост. – Разве что гуси уже все попрятались. – На ловца и зверь бежит, – пропел Душка-Иудушка на удивление мелодично, затыкая обе кости за обшлаг засаленного рукава и привычно поправляя ремень так, чтобы широкий баскский нож, с которым он не расставался, оказался под рукой. – Бабенка за повитухой, придворный хлыщ к любовнице, а то и карета без лакеев, мы люди не гордые. Несколькими минутами позже надежды Иудушки оправдались: вынырнув из проулка на погруженную в мрак улицу Пот-дю-Фер, приятели услышали впереди приближающийся звук легких шагов. Не сговариваясь, Иудушка и Мишо затаились в ближайших дверных проемах, а Папашка опустился на одно колено, поджидая неосторожную жертву. Привычные глаза трех головорезов и в кромешной тьме без труда определили, что добыча будет доброй: сапоги звучали по-новому, а вспышка молнии осветила подогнанную по фигуре одежду совсем еще юного мальчика. Еще несколько шагов, и Папашка, притаившийся в тени у обочины, выставил вперед правую ногу, давая мальчишке подножку.
Эмили-Франсуаза де К: Можно одеться, как мужчина. Можно представиться мужчиной. Можно даже воображать себя мужчиной. Но если ты мужчиной не являешься, в минуту крайнего испуга ты скорее всего поведешь себя так, как все твои сестры до и после тебя. Внезапно споткнувшись об огромную ногу и кувырком летя на булыжную мостовую, Эмили издала оглушительный визг, настолько пронзительный, что у самой в ушах заложило. Куда-то отлетел дорожный мешок, да и шляпа исчезла, впрочем, она отметила это краем сознания, откатываясь в сторону и вскакивая на ноги. Спасибо конюху Тому, когда-то учившему ее падать… «Заорала, как дура. Это ж дикие звери…Только не показать, как я боюсь,» - думала она, отодвигаясь к стене и с ужасом глядя на надвигающиеся тени. Ничего, даже отдаленно могущего послужить оружием, у нее не было. Да если бы и было… Эмили шпаги не носила. Когда-то, несколько лет назад, Давенпорту, находящемуся в тот момент в подпитии, показалось забавным обучить девочку нескольким фехтовальным приемам. От природы ловкая и восприимчивая, Эмили быстро усвоила то, что от нее хотел дядя, а похвала из его уст, будучи сама по себе величайшей редкостью, вознесла ее до небес. Весь следующий месяц каждую свободную минуту она неслась на конюшню к конюху Тому, который служил когда-то в солдатах и согласился обучить барышню благородному искусству. Девочка страстно хотела сделать дяде сюрприз, поразить его своим умением. Каково же было ее разочарование, когда в день ее «торжества» сэр Джордж, холодно посмотрев на ее упражнения, скучающе изрек: «Оставьте в покое оружие, леди. Это же не кочерга, чтобы так размахивать». Горе и обида Эмили были так велики, что Давенпорт, обычно обращающий мало внимания на настроения племянницы, счел нужным пояснить: «Я бы не хотел, чтобы Вы возомнили, что умеете фехтовать, моя дорогая. Подобное заблуждение может стоить Вам жизни». Даже переодеваясь в мужское платье, Эмили редко носила шпагу, не надевая ее даже ради точности соответствия образу. «Оружие на бедре,- говорил ей сэр Джордж,- предполагает, что Вы им владеете. Следовательно, может последовать вызов. И что Вы будете делать?» Она могла встать в позицию, может, даже провести атаку, но… не надо было быть опытным фехтовальщиком, чтобы понять, насколько мало она умеет… Однако сейчас ощущение тяжелого эфеса в руке придало бы ей немного уверенности… может быть…
Провидение: Мальчишка вскочил так быстро, что Папашка Мед даже опешил и пропустил бы его за милую душу, вздумай тот броситься прочь. Но мгновеньем позже Мишо и Душка-Иудушка уже взяли его в тесное кольцо, не приближаясь пока что, но и не оставляя ему ни малейшей возможности сбежать. Опытный взгляд Мишо отметил, и куда упал дорожный мешок, и куда откатилась новехонькая шляпа, и отсутствие шпаги на бедре жертвы, и его широкая улыбка, обнажившая гнилые зубы для всех, кто мог бы их разглядеть, стала еще шире. – Кошель нам отдай, – потребовал Папашка, перехватывая поудобнее ржавый тесак, – и ступай своей дорогой, покудова цел! Душка-Иудушка мечтательно хихикнул. Ни один из головорезов не собирался ограничиваться деньгами, но страх мальчика, ощущаемый всеми троими едва ли не на вкус, будоражил кровь, искушая их продлить удовольствие от удачной охоты.
Эмили-Франсуаза де К: Липкий пот противной струйкой стекал по спине, а колени отвратительно дрожали… «Вот и дождалась…» - как-то отстраненно подумала девушка. Взгляд ее лихорадочно метался с одного бандита на другого. Бежать? Не получится… Пожалуй, не получится… Не сейчас… «Святая Мария, Матерь Божия, молись о нас, грешных, ныне и в час смерти нашей...» - привычно шептали губы, а в мозгу тревожно билось одно: «Что же делать?!» При виде ржавого тесака в руке одного из головорезов она еле сдержала еще один отчаянный вопль. «Спокойнее!» - приказала себе девушка. - «Сейчас – тянуть время, а рыдать еще успеешь. А не успеешь – невелика печаль… Как же, отпустят такие… И под ручку проводят… Может, по улице кто пройдет?» Губы предательски дрожали, но, собрав в кулак остатки воли, Эмили постаралась, чтобы ее голос звучал уверенно и звонко: - Возьми, добрый человек! Кошелек полетел в ноги громиле с ножом. Пусть бы только он нагнулся, а перепрыгнуть она сумеет!...
Провидение: Что-то приятно звякнуло под ногами, но ни Душка-Иудушка ни один из двух других даже не глянул вниз, и немалую роль в этом решении сыграло естественное недоверие, царившее между тремя достойными членами воровского сословия. – Второй кошель тоже давай, и побыстрее, – потребовал Папашка Мед, и в то же время Мишо, за спиной жертвы незаметно переместившийся поближе, сделал последний шаг вперед, и мускулистая рука в засаленном рукаве крепко обхватила мальчика за горло. Привычно становясь вполоборота, чтобы одновременно отвести назад бедро со шпагой и защититься от возможных пинков, свободную руку Мишо решительно сунул за пазуху жертвы в поисках не мифического второго кошеля, но медальончиков, ладанок, драгоценных пуговиц и прочей белиберды, которой так любят украшать себя придворные щеголи. – Эге! – воскликнул он внезапно, разражаясь гомерическим хохотом, – парни, а жизнь-то налаживается! Все еще хохоча, он с силой толкнул свою жертву прямо в объятия Папашки. Маленький белый прямоугольник незамеченный спорхнул на землю.
Эмили-Франсуаза де К: Могла ли Эмили подумать, что второй раз за вечер будет благодарить Бога за то, что он не создал ее высокой красавицей с пышными формами... Когда сегодня днем в гостинице она привычно перетягивала грудь широкой полотняной лентой, она ехидно размышляла о том, что можно и не мучиться, все равно прятать особенно нечего... Но когда грубая рука стала бесцеремонно шарить там, где до сих пор ее не касался ни один мужчина, девушка содрогнулась от отвращения и ужаса. Липкий тошнотворный страх сменился леденящим душу отчаяньем загнанной в угол жертвы, глаза точно застлала темная пелена, и все происходящее в дальнейшем сознание отмечало точно со стороны, лишь в мозгу звенело тонкой льдинкой: "Пусть убьют сразу!" Перелетая в объятия второго грабителя, Эмили, издав дикий крик, всеми десятью пальцами вцепилась в его мерзкую рожу. Маленький белый прямоугольник остался незамеченным...
Жанна де Брэ: «Последний раз», - обещала себе (и Бэкингему) мадам де Брэ, натягивая верные ботфорты и собирая в тугой узел волосы перед тем, как они скроются под широкополой мужской шляпой. Последний раз, и только лишь потому, что ей жизненно необходимо повидаться с королевой Анной, а приглашение, что баронесса «позаимствовала» у князя ди Сант-Анны, предполагало, что податель сего окажется мужчиной. Лошадь Жанна довольно неосмотрительно бросила возле церкви еще засветло. На счастье в ее распоряжении оставался конь герцогини де Шеврез, потому что в окрестности люксембургского дворца молодая женщина, памятуя свое ночное двухдневной давности приключение, ни за какие деньги не сунулась бы более пешком. Париж освещался сполохами молний много лучше, чем факелами. Решив, что ехать по улице Вожирар хоть и проще всего, но и всего опаснее для человека, избегающего любой лишней встречи, Жанна выбирала для себя более заковыристый путь. Благо, горожан с улиц разогнала темнота и непогода. Наконец, она свернула на Пот дю Фер, в очередной раз невольно возвращаясь мыслями к ночной схватке, что свершилась как раз неподалеку. Припоминая тот безнадежный (если бы не вмешательство гвардейца) для нее бой, молодая женщина внутренне напряглась, с особой подозрительностью всматриваясь в тени между домами. Небо в очередной раз раскололось пополам ослепительным зигзагом, и конь баронессы нервно всхрапнул, натягивая поводья. Она не сразу поняла, что благородное животное страшится не молнии, а дурных людей. У стены ближайшего дома трое мужчин взяли в оборот четвертого. Насколько успела рассмотреть Жанна прежде, чем улица вновь погрузилась во мрак, юношу или и вовсе мальчишку. Сердце мадам де Брэ сжалось, сбившись с привычного ритма, но злость оказалась сильнее страха. Те же мерзавцы? Нет, не может быть. Те мертвы, она сама видела, как де Брешвиль прикончил последнего раненого. Господи, как же много в Париже негодяев! Не размышляя более ни о чем, особенно о том, что произойдет, если она так и не доберется сегодня до Пале Люксембурга, отчаянная искательница приключений пришпорила коня. Возвращая Провидению долг за собственное спасение. И сожалея лишь о том, что Господь так и не надоумил ее возить с собой пистолеты. Окликнуть грабителей она не рискнула. Уж больно не грозен голос у шевалье де Брэ. Просто молча хлестнула клинком наотмашь ближайшего человека. Тот мог бы увернуться, если бы не был занят попытками удержать мальчишку. Конский топот потонул в звуках грома, и когда бандит обернулся, было уже слишком поздно…
Жан-Марк де Каюзак: -Господи помилуй... - пробормотал Каюзак, еще толком не проснувшись, но уже открыв глаза. Мало того, что сон его то и дело тревожили раскаты грома, который с детства заставлял Жана-Марка непроизвольно ежиться и втягивать голову в плечи, так теперь еще и кто-то заорал не своим голосом, окончательно спугнув Морфея. Ругнувшись, лейтенант окончательно пришел в себя, и первой относительно здравой мыслью, посетившей его взлохмаченную голову, было "Это Брешвиль!" После вчерашнего приключения с загадочным пажом то ли Марильяка, то ли королевы Анны вполне можно было считать причиной неудачного нападения бандитов какие-то соображения высокой политики. Даром, что ли, мальчишкой интересовался Рошфор... А теперь вот - вторая попытка, и что бы Матье не остаться на ночь у своей крали! -Лапен! - гаркнул Каюзак, подхватывя с пола перевязь со шпагой. - Просыпайся, плут!
Лапен: Если снятся объятия хорошенькой цирковой актриски, а над головой гремит яростное: "Просыпайся, плут!" - то первая мысль, пробившаяся сквозь сон будет такая: "Жодель, сволочь, нас застукал!" Но вместо взбешенной рожи хозяина цирка проснувшейся Лапен увидел над собою не менее взбешенную рожу гвардейца. - Я... это... что стряслось, ваша милость?!
Жан-Марк де Каюзак: -Шевелись! Твой хозяин в беде! - последние слова донеслись до Лапена уже из-за двери. На счастье, Каюзака угораздило уснуть носом в столешницу, когда он в пятый не то в шестой раз перечитывал свое прочувствованное послание к мадам де Комбале, предвкушая, с каким радостным чувством оно будет принято дамой лейтенантского сердца. Так что Жану-Марку не пришлось ни грохнуться на пол, угодив обеими ногами в одну штанину, ни скакать по комнате, натягивая сапоги - менее, чем через минуту он уже был на улице и убедился со смесью облегчения и досады, что Брешвиль вовсе ни при чем, просто троица проходимцев решила поживиться, ободрав до нитки двоих припозднившихся юнцов.
Лапен: Лапен, как всегда, спал не раздеваясь, поэтому потратил лишь несколько мгновений на то, чтобы сунуть ноги в башмаки и прихватить лежащую у очага тяжелую кочергу. А затем он поспешно ссыпался по лестнице следом за Каюзаком. Его хозяина опять убивают? Его собственного барона? Хотят, гады, оставить Лапена без работы и без крыши над головой?! Ну, он сейчас этих мерзавцев... Нет, правда, неужели в Париже других баронов нету, чтоб их резать? Обязательно надо Хитрюгу обездолить?!
Эмили-Франсуаза де К: Явившейся во вспышке молнии и при громовом раскате человек на коне показался перепуганной Эмили не менее чем архангелом Михаилом с сияющим мечом. Она не успела даже удивиться… Держащие ее руки внезапно ослабели, и какая разница, из-за чего? Шарахнувшись в сторону, она споткнулась, упала и снова вскочила, схватив подвернувшийся под руку камень.
Провидение: Марс хранил в эту ночь Папашку или Меркурий, но вскрик Иудушки, первым заметившего новое лицо на этой мрачной сцене, и его указающий палец возымели эффект – головорез обернулся как раз вовремя, чтобы потерять не голову, но ухо. Вспышка молнии и блеск стали ослепили его, и он отшатнулся, невольно выпуская и добычу и свой тесак. Мишо, хоть и опешивший в первое мгновенье от нежданного вмешательства, окинул опытным взглядом благородного защитника малых сих и снова заулыбался: молоденький, хлипкий, небось кровь видит впервые, а вот коняка у него неплохая, одно слово – повезло. В правой руке головореза сама собой возникла шпага, а левая рука удлинилась на добрый фут хорошо заточенной стали. Краем глаза он заметил, как Душка-Иудушка, ни на секунду не переставая хихикать, воткнул в круп лошади что-то сверкнувшее во вспышке очередной молнии.
Жанна де Брэ: От резкой и внезапной боли конь под мадам де Брэ взметнулся на дыбы. И она, никак не ожидавшая подобного неповиновения от покладистого по натуре животного, привыкшего к женской руке, не удержалась в седле. Будь на месте лошадки герцогини де Брешвилев любимец Адмирал, дело могло обернуться иначе. Но Адмирал нынче жевал овес в конюшне особняка Ланнуа, а Жанна, беспомощно взмахнув в воздухе руками, завалилась на бок, лишившись опоры в стременах. Каким-то чудом всадница, столь грубо спешенная, не угодила под копыта собственной лошади и, что еще удивительнее, не выронила шпагу. Упавшую с головы шляпу подхватило ветром, шпильки тоже не выдержали, и светлая копна вьющихся волос, ореолом разлетевшаяся вокруг бледного лица «шевалье», заставила хихиканье Иудушки захлебнуться на какой-то надрывно-высокой ноте. Папашке было далеко не так смешно, - чертова девка, из раны на голове обильно хлестала кровь, и грабителю пропала всякая охота забавляться с бабами. – Кончайте их, - прорычал он, пытаясь одновременно зажать рукой рану и отыскать в темноте упавшее оружие. – Хорош зубы-то скалить!
Жан-Марк де Каюзак: Трудно сказать, какое впечатление произвело на ночную парижскую шваль явление бравого гвардейского лейтенанта с обнаженной шпагой и не менее бравого слуги другого гвардейского лейтенанта с обнаженной кочергой... Если бы сие зрелище сподобился наблюдать приснопамятный месье Альбер Дюрер, возможно, знаменитые всадники Апокалипсиса в его исполнении были бы подозрительно похожи на гг. де Каюзака и Лапена. Правда, Жан-Марк об этом не задумывался. Грубо разбуженный гвардеец по убойной силе равняется пушечному ядру, влетевшему в штабную палатку в момент обсуждения грядущих торжеств в честь захвата вражеской полевой кухни. И Каюзак не был исключением. Лейтенант бросился было в атаку, но сверкнувшее при свете очередной молнии пресловутое «оружие левой руки», которым так стращал Кавуа своих гвардейцев в фехтовальном зале, заставило Жан-Марка вести себя осторожнее. Что там у проходимца в запасе, дага, шпаголом, или что похлеще, гвардеец не видел, и оттого сместился к правому боку противника, не позволяя тому сократить расстояние для удара кинжалом. В ночном бою из головы напрочь вылетают все «наставления по фехтовальному делу», «стратегия и тактика боя» и прочая велеречивая чушь, которой пичкают солдат, чтоб занять их время. Остается только то, что было наработано годами, вбито многократными повторениями и офицерской руганью. И все это – предельно просто. От выпада – надо признать, достаточно умелого, - Каюзак одним движением ушел в сторону, машинально обрушивая лезвие тяжелой гвардейской шпаги на бьющую руку противника – прямо на предплечье. От вражеской левой руки, сжимающей кинжал, гвардейца закрывал корпус самого врага. Чтобы ударить бретонца, грабителю пришлось бы развернуться вокруг собственной оси. При написании поста неоценимую помощь оказал капитан де Кавуа, за что ему огромное спасибо
Провидение: Внезапное появление еще двух противников, ничуть не смахивавших ни на мальчиков ни на баб, отбило у Душки-Иудушки всякую охоту смеяться и вызвало в его памяти время, проведенное на службе у его величества. Будучи слишком молод для участия в настоящих войнах, сотрясавших французское королевство в прошлом столетии, он все же дезертировал не настолько давно, чтобы потерять все навыки солдата. Не имея ни малейшего желания встречаться с кочергой, он выбрал своим противником увальня в гвардейской форме, и валяться бы ему на мостовой с двумя дюймами стали в брюхе, кабы не Папашка Мед, нащупавший, наконец, свой тесак и выпрямившийся как раз вовремя, чтобы отбить удар Каюзака. Воспользовавшись тем, что равновесие противника было серьезно нарушено этим маневром, Иудушка с силой толкнул его прямо на несущегося к ним парня с кочергой и с диким воплем кинулся на поднимавшуюся с земли белокурую девицу со шпагой. Мишо Три-Су меж тем вернул все свое внимание «мальчишке», с которого и началась вся эта заваруха.
Лапен: Может, бывший акробат Лапен и увернулся бы от здоровенного гвардейца, которого толкнули ему навстречу. Но грязный, скользкий булыжник под ногой сыграл с парнем плохую шутку. Лапен брякнулся на спину, приложился башкой обо что-то твердое (ой, быть шишке!). Но циркача падением не испугаешь, а шишки считать лучше после драки. Рассвирепевший Лапен вскочил на ноги. Испустил истошный вопль: "Всех убью, один останусь!!!" И шарахнул кочергой по первому, кто оказался в пределах досягаемости. Лишь благодаря милости всеблагого Провидения это не оказались одна из девушек или Каюзак...
Эмили-Франсуаза де К: Действия, сопровождаемые вспышками молний и раскатами грома, менялись точно в каком-то бешеном калейдоскопе… Эмили не успевала задуматься. Сияющий герой вдруг свалился с коня и обернулся… Господи Всемогущий, дамой! Эмили никогда не видела женщин в мужском платье. Кроме себя самой, конечно. Но это ведь не считается. Не успела она еще раз испугаться (хотя, куда там было пугаться еще, наверное, и у страха есть предел), как откуда-то появились двое мужчин, и все окончательно смешалось, и не понятно было, что громче звучит в ушах: грохот грома или звон клинков. Поэтому, когда жуткий головорез со шпагой снова обернулся в ее сторону, самым естественным для нее было изо всей силы запустить зажатый в кулаке булыжник ему в голову…
Жанна де Брэ: Вопль разбойника вернул Жанну в реальность. Не настолько, чтобы обрадоваться тому, что у грабителей прибавилось противников, но как раз достаточно для понимания, что ее собираются убить. Прямо на мадам де Брэ несся оскалившийся оборванец, и баронесса оставила попытки подняться на ноги. На коленях сейчас она чувствовала себя увереннее. Растерянная, оглушенная падением женщина. Но когда Иудушка оказался на расстоянии удара, клинок змеей метнулся ему навстречу, снизу вверх, прямо в живот. Это был удар, от которого практически невозможно увернуться на бегу, и крик нападающего захлебнулся хрипом. Кинжал, что оставался еще в руке Иудушки, на излете царапнул Жанну по плечу, распоров грубую ткань колета, молодая женщина крутанулась на одном колене, иначе разбойник повалился бы прямиком на нее, и только затем обнаружила, что к бою присоединились еще двое мужчин.
Провидение: Булыжник, брошенный «мальчишкой», ударил Мишо по голове, и из его глаз едва ли не посыпались искры. Головорез споткнулся и, в свою очередь, растянулся на мостовой. Кочерга Лапена свистнула в воздухе и вместо того, чтобы раскроить ему голову, обрушилась на его левое плечо. Взвыв от боли, Три-Су выронил свой шпаголом и, перекатываясь на бок, наугад ткнул шпагой в сторону нападающего. Папашка, воспользовавшийся удобным моментом, чтобы прибрать кошелек, выпрямился как раз вовремя, чтобы увидеть, как Иудушка снопом рухнул под ноги белокурой стерве со шпагой. Злобное шипение сорвалось с его губ, и он ринулся на выручку приятелю, даже не задумавшись, что тот был уже все равно что мертв.
Жан-Марк де Каюзак: Жан-Марк не любил убивать без крайней на то необходимости. В некоторых вещах Господь наделил его поистине кошачьей брезгливостью, несколько неуместной при ремесле, избранном шевалье де Каюзаком. Однако же нелюбовь не означала неумения, а посему бандит, метящий в Хитрюгу, встретил клинком шпагу лейтенанта. -Осторожней, Лапен! - гаркнул Каюзак, про себя последними словами кроя непогоду, обнаглевшую шваль и потерявших всякий стыд девиц.
Лапен: Не успел серый блеск клинка отразиться в глазах Лапена, как второй клинок встал на пути у смертоносной стали, отвел, спас... Кошкой извернувшись, Лапен вскочил на ноги. Рядом Каюзак лихо и отчаянно сражался с дюжим бродягой. Ну, всякие там честные схватки один на один... эти дворянские глупости Лапен никогда не понимал. Он с маху шарахнул бродягу кочергой по хребту и рявкнул: - Куда уж осторожнее, господин лейтенант!
Провидение: Невесть откуда взявшийся гвардеец полностью завладел вниманием Мишо, и кочерга, обрушившаяся ему на спину, застигла его врасплох, и, споткнувшись, он только каким-то чудом не налетел прямо на шпагу противника. В первое мгновенье ему показалось, что его спина сломалась пополам, как гнилая доска, и вопль боли, сорвавшийся с его губ, эхом отозвался в его расколотой пояснице. Пошатываясь на ходу, он сделал два шага вперед, налетел на стену дома и, крутанувшись на пятке, неловко взмахнул шпагой. Мыщцы спины протестующе взвыли, в глазах у негодяя потемнело, но, не ожидая пощады, он решил драться до последнего.
Эмили-Франсуаза де К: Камень полетел неудачно… То есть, попал, конечно, глупо было б не попасть с такого расстояния, да только, похоже, внес лишнюю сумятицу. Гвардеец и тот второй, с кочергой, отчего-то замешкались. А самый здоровенный громила ринулся к не успевшей еще подняться женщине. И тут Эмили сделала то, на что бы никогда не решилась, сохрани она хоть малую способность рассуждать: с воплем прыгнула на бандита, толкнув его что было силы в сторону.
Провидение: Врезавшееся в него человеческое тело не сбило бы с ног такого дюжего парня как Папашка, не попади его сапог в стремительно увеличивающуюся лужу крови на мостовой. Теряя равновесие, он с воплем рубанул наугад тесаком, почувствовал, что лезвие что-то встретило, выбросил вбок левую руку, чтобы смягчить падение, и почти сразу вновь оказался на ногах, шипя от ярости. Нащупывая на поясе нож, он крутанулся к упавшему вместе с ним «мальчишке» и занес тесак для удара.
Жан-Марк де Каюзак: Судя по сдавленному вскрику, бандит все-таки зацепил Лапена, что было до чрезвычайности досадно - хотя кочерга изрядно поубавила нападавшему прыти, у клинка все-таки были свои неоспоримые преимущества. Можно было только надеяться, что Хитрюга серьезно не пострадал, и Жан-Марк намеревался в этом убедиться, как только со всеми грабителями будет покончено. А пока перед лейтенантом маячил уже лишенный шпаголома, но от этого не ставший менее опасным противник. Заметив краем глаза нависшую над мальчишкой тень, Каюзак понял, что стоит поторопиться. Пользуясь тем, что ушибленный кочергой Лапена бандит потерял расторопность и ловкость, лейтенант сделал один длинный, но очень быстрый выпад в его сторону. Кончик шпаги гвардейца вышел из спины грабителя. Чтобы не терять время, Каюзак оттолкнул противника сапогом, высвобождая оружие. Теперь следовало заняться тем, кто замахнулся на мальчика. Лейтенант успел в последнюю долю секунды – промедли он лишнее мгновение, и тесак неминуемо вошел бы юноше в голову. Бросив шпагу, Жан-Марк обхватил врага правой рукой за шею и резко дернул на себя, рывком оттаскивая бандита от избранной им жертвы. Пока враг не успел опомниться, лейтенант свободной рукой выхватил дагу из сапога и всадил ее по крестовину под левую лопатку своей добычи.
Лапен: Вскрикнул Лапен не столько от боли, сколько от неожиданности - когда клинок негодяя ткнулся в его левое предплечье. Собственная рука показалась чужой и очень тяжелой - но почти сразу пришла и боль. Но не укротила ярости. Прислонившись к стене, Лапен громко и выразительно выдал тираду, в которой четко обрисовал родословную, моральную суть и любовные привычки уличных грабителей, причем ни один из эпитетов, прозвучавших в этой страстной речи, не годился для дамских ушей. Но раненный Лапен плевать хотел на деликатные чувства присутствующих здесь дам. А закончил он гневно: - А барон-то где?! Господин лейтенант, спросите это чумное крысиное отродье: куда они барона подевали?! Неужели мы тут зря оружием махали?!!
Эмили-Франсуаза де К: Эмили сильно ударилась спиной о булыжники мостовой, так сильно, что от резкой боли перехватило дыхание. Впрочем, дыхания, кажется, уже и не было. Увидев над собой занесенный тесак, она хотела зажмуриться, но это отчего-то не получилось… Как в кошмаре, когда рвешься бежать и не двигаешься с места… Будто со стороны она видела, как гвардеец рванул на себя бандита, слышала хрип, и все вдруг закружилось перед ее глазами, подергиваясь туманом…
Жанна де Брэ: Последний из незадачливых грабителей с кинжалом в спине, потеряв опору, рухнул на землю, а Жанна тем временем медленно поднялась с колен, страдальчески прижимая пальцы к вискам. Как ни странно, на этот раз ей было далеко не так страшно, как позапрошлой ночью. Схватка прошла быстрее, а может, молодая женщина банально обретала «привычку к смерти»: головорезы, убитые де Брешвилем, дама, заколотая в церкви Арамисом, еще одна дама, зарезанная в примерочной, теперь вот эти трое… Судьба мерзавцев ее интересовала слабо, да и известно, какая теперь у них судьба, - адские котлы. А вот юноша, за которого она пыталась вступиться… Бедняга неподвижно лежал на земле, и сердце баронессы беспокойно сжалось: в суете боя он запросто мог получить свой удар шпагой или кинжалом. – Благодарю, - по-мужски кратко кивнула Жанна гвардейцу и его спутнику, все еще не очень хорошо осознавая, что ее сомнительно инкогнито уже раскрыто. И склонилась над Эмили-Франсуазой, с тревогой вглядываясь в тонкое личико «мальчика». – Сударь… Вы живы? Ладонь молодой женщины потянулась к губам лежащего навзничь человека, пытаясь уловить дуновение дыхания.
Эмили-Франсуаза де К: Ресницы «мальчика» дрогнули… Эмили открыла глаза… Перед ней возникло лицо… ангела? «Вы живы?» - донеслось будто бы со стороны. Она честно призналась: - Не знаю… Вряд ли в раю так мерзко пахнет кровью… А в аду не бывает ангелов… - Жива… То есть жив… Наверное… Реальность стремительно возвращалась… Черт, она же «Франсуа»! Садясь, она тряхнула головой. - Я жив. Спасибо. Я никогда не падаю в обморок… - неизвестно, зачем, добавила она, обводя растерянным взглядом всю компанию.
Жанна де Брэ: – Иногда обмороки случаются кстати, - машинально усмехнулась Жанна, оценивая преимущества временного беспамятства с более привычной ей женской колокольни. Взгляд ее продолжал изучать юношу, но гораздо больше мадам де Брэ в этот момент интересовали возможные следы крови на его одежде, нежели миловидность и хрупкость самого молодого человека. – И как вас только угораздило, сударь? Начинаю верить в то, что по ночам по Парижу безопасно прогуливаться только с охраной. Которую, увы, ни каждый может себе позволить. Вы не ранены? Подняться можете? – продолжала расспрашивать Франсуазу баронесса, позабыв на время о том, что она спешит в Пале Люксембург.
Жан-Марк де Каюзак: Каюзак счел, что пришло время вмешаться в эту светскую беседу. Он был весьма раздосадован тем, что его ночной покой нарушили столь внезапно и бесцеремонно, забывая о том, что помчался на улицу по собственной инициативе, вообразив, что надо спасать Брешвиля. Не менее злил его тот факт, что Лапена угораздило пострадать от рук грабителей. -Надеюсь, с вами все в порядке? Сударыня? Сударь? - спросил он, не столько искренне желая в этом удостовериться, сколько для очистки совести.
Жанна де Брэ: – Полагаю, что да. Жанна осторожно повела плечами. Нет, ничего не сломано, хотя падение с лошади – происшествие не из приятных. И в ближайшие дни ей предстоит скрывать от Бэкингема маложивописные синяки на теле. Если, конечно, у их бурного романа после её встречи с королевой Анной вообще будет какое-то продолжение. В очередной раз мадам де Брэ поймала себя на растущем нежелании устраивать счастье Вильерса с другой женщиной. И в очередной раз предпочла последовать голосу рассудка, а не сердца. – Вы подоспели вовремя, господа. И мы в неоплатном долгу перед вами. Матерь божья, ваш слуга ранен? В социальном статусе Лапена мадам де Брэ, не смотря на темноту, не ошиблась.
Эмили-Франсуаза де К: - Все в порядке, господа! – проговорила Эмили, поспешно вставая и запахивая камзол на груди. Синяки и ссадины еще не дали о себе знать… - Не стоит беспокоиться… Следовало поблагодарить спасителей, но ничего путного не лезло в голову. Прекрасные речи героев ее любимых романов звучали бы сейчас глупо, да и вспомнить она ничего подходящего не могла… - Это не моя кровь.. Сказав это, она почувствовала, как тошнотворный комок подкатывает к горлу… На счастье, на нее, кажется, уже никто не смотрел... Она сделала несколько шагов в сторону темной подворотни, смертельно боясь опозориться...
Жан-Марк де Каюзак: Жан-Марк скептическим взглядом проводил шатнувшегося прочь паренька - тот явно намеревался расстаться с ужином, осознав, во что стала грабителям попытка облегчить его на вес кошелька. -Не стоит благодарности, сударыня, - сдержанно поклонился он переодетой девице, - лучшим вознаграждением за труды я счел бы уверенность, что впредь вы станете избегать прогулок по ночному Парижу. С этими словами он оглянулся на Хитрюгу: -Что там у тебя, Лапен?
Жанна де Брэ: – Человек предполагает, а Бог располагает, сударь, - неопределенно отрзвалась мадам де Брэ, не склонная к неосмотрительным обещаниям даже там, где обещаний давать и не требуется. Мальчишка качнулся в тень, но, судя по реакции мужчины, дальнейшего участия в судьбе спасенных им господ он не был намерен принимать. К тому же окровавленный рукав слуги месье вынуждал его хозяина к мерам более действенным, чем слова утешения. – Сударь, постойте, - окликнула Франсуазу Жанна. – Куда бы вы ни направлялись, в таком виде… и в вашем состоянии. Вы парижанин? К великодушию, вроде великодушия де Брешвиля, вручившего ей в похожей ситуации свою лошадь, баронесса не была готова. Но возможно им хотя бы по дороге.
Эмили-Франсуаза де К: - Я? Нет… Вид у нее был действительно… Девушка сделала еще несколько шагов в темноту, чувствуя нарастающую дурноту. Слава Богу, сердитый гвардеец ее уже, наверное, не видит. Но и на глазах у дамы… - Я… пойду…
Лапен: Тем временем Лапен, правой рукой стиснув левое предплечье, сквозь зубы ответил на вопрос лейтенанта: - Со мной? Да ничего хорошего! Попортили, гады, мне рубаху - а я ж ее первый раз сегодня надел! Их счастье, что я без куртки выскочил. Ежели бы они мне куртку порезали, я б их еще не так поубивал! Из-под пальцев растекалось по ткани пятно крови, плечо горело, но Лапен считал это второстепенной бедой. Своя шкура заживет, а вот рубахи, знаете ли, на кустах не растут...
Жанна де Брэ: – Куда например? Жанна решительно шагнула вслед за мальчишкой. Судя по голосу и комментариям белобрысого парня, рана больше разозлила его, чем искалечила. А вот голосок у «не-парижанина» хрупкий, дрожащий… Сама мадам де Брэ в обмороки падала редко, все больше отдавая дань моде, нежели действительно по слабости конституции. Но хороший корсет, если его затянуть от души, доведет до потери чувств любую, даже от природы крепкую и здоровую женщину. Припоминая пару таких вот моментов, баронесса с уверенностью могла сказать одно: разгуливать после обморока в одиночестве по незнакомому городу – идея очень и очень неудачная. – Послушайте, сударь, бравада неуместна. Вам дурно что ли? Приглядевшись, молодая женщина заботливо подхватила пажа под локоть, в очередной раз поразившись его почти детскому тщедушию. – Дышите глубже, - велела она Франсуазе. – Не знаю, откуда вы взялись на мою голову, но знаете что… Что если вы проводите меня до Люксембургского дворца? Там сегодня… большой прием. Много слуг, челяди, света. Отсидитесь с ними, придете в себя…
Эмили-Франсуаза де К: Это было избавлением… Незнакомая дама второй раз спасала ее, и Эмили преисполнилась горячей благодарностью. - Прошу Вас, не беспокойтесь! Я очень выносливый! Просто я… не привык к крови. Состояние головокружения и дурноты и в самом деле были ей непривычны. Дядюшка считал, что все «бабьи глупости» лечатся хорошей оплеухой, а ей не нравилось лекарство, поэтому она не привыкла выказывать слабость. Девушка глубоко вздохнула, стараясь унять сотрясающую ее дрожь. - Я буду счастлив проводить Вас, сударыня. Меня зовут Франсуа де Кюинь. Я обязан Вам жизнью, и моя жизнь отныне принадлежит Вам. – произнесла она уже более твердо. Поклон получился, мягко говоря, не очень изящный, да и фраза тоже, и Эмили смутилась. - Только, боюсь, меня туда не пустят… Она поглядела на собственные штаны… Не надо было видеть в темноте, чтобы догадаться, что она вся перемазана кровью, грязью и кое-чем похуже…
Жанна де Брэ: - Можете называть меня Жаном, Франсуа. Баронесса де Брэ решительным жестом стянула рассыпавшиеся было волосы обратно в узел и подобрала с земли свою шляпу. По ходу тронув рукав колета, располосованный кинжалом грабителя. Вот именно так и следует являться на встречу с королевой Франции. Окажись Жанна настоящим мужчиной, она бы добавила в сердцах «черт возьми!», но, будучи дамой, лишь удрученно покачала головой. – Высохнет… Надеюсь… Взгляд молодой женщины с заметным сомнением изучал расцвету костюма де Кюиня, определенно обгоняющую придворную моду. На какой-то момент ее охватило желание предложить юноше позаимствовать штаны у кого-то из мертвецов, но, - увы, - бравые покойнички тоже вели жизнь далеко не светскую. – У меня есть плащ, попробуем его… Оставалась самая малость – поймать коня. Тот на счастье отличался неизменно спокойным нравом, и, оказавшись на безопасном расстоянии от драки, остановился, меланхолично переступая с ноги на ногу. На зов хозяйки явился почти радостно, дружелюбно ткнулся мордой в подставленную ладонь и, даже не обнаружив в ней съестного, не огорчился. – Вот, возьмите, де Кюинь. Жанна вытащила из седельной сумки обещанный плащ. «Мог бы быть и подлиннее, видит Бог!» И протянула его мальчишке.
Жан-Марк де Каюзак: Жан-Марк сокрушенно качнул головой, силясь в сумраке на глаз оценить ущерб, нанесенный не только и не столько рубахе Лапена, сколько собственно Хитрюгиной персоне. Очевидно было, что куда удобнее осмотреть и обработать рану будет в комнатах, так что Каюзак нетерпеливо оглянулся на белокурую девицу, взявшую под свое крылышко бестолкового мальчишку. Вот и прекрасно, камень с плеч - кажется, барышня себе на уме и вполне способна обойтись без сопровождения, а заодно присмотрит за желторотиком. -Прошу прощения, - сухо промолвил он, - но я не могу долее наслаждаться вашим обществом, сударыня, иначе мой слуга истечет кровью.
Жанна де Брэ: – Понимаю, и не смею вас задерживать, сударь, - вздохнула Жанна со странным чувством недовольства и облегчения. Недовольства оттого, что незнакомый мужчина оказался совершенно равнодушным к ее женским прелестям (что может и к лучшему, учитывая время и место) и облегчения оттого, что он совершенно не настроен выпытывать, кто она такая, почему носит мужское платье и куда в таком виде направляется. – Я буду молить Господа о том, чтобы он отблагодарил вас за вашу отвагу и великодушие. Поскольку время и обстоятельства не позволяют мне сделать это самой. Но если когда-нибудь… Вы всегда можете рассчитывать на мою самую искреннюю и сердечную признательность, господа. Красивые слова, но по сути не более, чем дань учтивости. Поэтому, закончив свою тираду, мадам де Брэ вновь обернулась к де Кюиню, пытаясь прикинуть, насколько пострадают приличия, если она предложит мальчишке сесть в седло за своей спиной.
Эмили-Франсуаза де К: Взяв плащ, Эмили раздумывала, не поискать ли кошелек… Нет уж, скорее она умрет, чем решится дотронуться до тех, кто лежал на мостовой. Поймав взгляд баронессы, она ответила, кивнув на небо, вновь озаренное вспышкой молнии: - Наверное, сударыня, плащ пригодится Вам самой, а мне удастся помыться… Впервые за этот длинный день Эмили-Франсуаза позволила себе улыбнуться, не подозревая, насколько мягкая улыбка преобразила нежное личико.
Жанна де Брэ: – О-оо… Ну уж нет! Ко всем прочим неприятностям еще и намокнуть? Это категорически не входило в планы мадам де Брэ. – Скорее, Франсуа. И четверти часа не пройдет, как мы доберемся до Люксембургского дворца. Бог даст, обгоним грозу. Подтверждая серьезность своих намерений поторопиться, Жанна вскочила в седло, все еще пребывая под впечатлением мимолетной улыбки де Кюиня. Над де, какой, оказывается, милый мальчик. Право жаль, что она не придворная дама, и пажи ей не положены. – Забирайтесь на коня, сударь. Женщина на всякий случай протянула своему новому спутнику руку, не ожидая, впрочем, что юношеское самолюбие позволит ему воспользоваться подобной помощью.
Эмили-Франсуаза де К: Взяв коня под уздцы, Эмили привычно придержала даме стремя. Мышцы работали сами, сказалась многолетняя выучка. В дороге девушка привыкла прислуживать Давенпорту. Еще через несколько мгновений она оказалась позади баронессы, придерживаясь за заднюю луку седла.
Жанна де Брэ: Вновь над Парижем сверкнула молния, затем воздух содрогнулся от оглушительного раската грома, и Жанна, невольно втянув голову в плечи в предчувствии скорого ливня (удовольствия от потоков холодной воды, стремящихся залиться за воротник, баронесса не испытывала даже в мыслях) пришпорила коня, оставляя за спиной своих спасителей. Трупы к утру приберет ночная стража, дождь смоет следы крови с земли, и на рассвете ничто уже не будет напоминать о неприятном происшествии, стоившим жизни троим и новой рубахи – четвертому.
Лапен: Лапен дал лейтенанту осмотреть свою рану и двинулся за ним следом к двери, которую они сгоряча оставили приоткрытой. Из щели в ставнях первого этажа сочилась тоненькая, слабая полоска света: должно быть, на подоконнике горела свеча. И эта легкая полоска пересекала белый бумажный квадратик, который - должно быть, порывом ветра - отнесло почти к стене. Забыв про свое героическое ранение, Лапен нагнулся, двумя пальцами бережно поднял письмо и гневно возопил: - Да что ж это такое, господин лейтенант?! Разве ж мы на то старались, весь вечер письмо писали, чтоб его бросать под каблуки всякой швали! Вы попробуйте-ка второе такое красивое сочинить, а потом уже этим разбрасывайтесь, улицы им обтирайте! В голосе парня звучала оскорбленная гордость творца, который увидел, как недостойно обращаются с его творением.
Жан-Марк де Каюзак: Жан-Марк даже не оглянулся вслед уезжающей парочке, сочтя, что и так сделал для них больше, чем следовало. Каюзак не любил лихачества, которое влекло за собой вполне закономерные неприятные последствия. В глубине души он понимал, что нельзя мерить всех той же меркой, в которую точно вписывалась его флегматичная натура, однако испытывал неизменное раздражение при виде чужой житейской суетливости. Письмо? Жан-Марк отчетливо помнил, что оставил его на столе, но слова Лапена заставили лейтенанта засомневаться. Может, кинувшись на улицу, он бессознательно сунул письмо в рукав? Тогда неудивительно, что оно выпало и едва не потерялось. Да нет же, оно должно быть на столе, для верности даже придавленное чернильницей... -Пойдем в дом, -ворчливо велел он Лапену, отнимая у слуги письмо, - дождь начинается... Эпизод завершен
полная версия страницы