Форум » Париж и окрестности » "Рыцарь без любви и рыцарь без удачи", кабачок "Сосновая шишка", 16 июля, начало десятого вечера » Ответить
"Рыцарь без любви и рыцарь без удачи", кабачок "Сосновая шишка", 16 июля, начало десятого вечера
Атос: ...
Ответов - 51, стр:
1 2 3 All
Атос: - Оставь его мне, - попросил Атос, тоже поднимаясь на ноги. - Думаю, он это заслужил. Навстречу мужчинам, помимо трактирщика, заметно переменившегося в лице, направились также двое, с которыми он только что разговаривал. Окинув их оценивающим взглядом, Атос заметил у одного в руке шпагу, у другого - ухват от камина. Трактирщик, похоже, собирался защищаться стульями, но это мало беспокоило мушкетёра - против них с Д'Артаньяном эти трое не выстоят. - Здесь есть гвардейцы кардинала? - бросил он через плечо, снова остановив взгляд на трактирщике.
Шарль д`Артаньян: Гасконец огляделся. По странному стечению обстоятельств, в кабаке находился лишь один гвардеец в красном плаще, и то - он замер в дверях, с интересом наблюдая за происходящим и не проявляя желания вмешиваться. Д’Артаньян дружески улыбнулся, как бы показывая – «здесь все в порядке, все будет хорошо». Гвардеец скептически покрутил головой, прислонился плечом к стене «Шишки» и демонстративно скрестил руки на груди, мол – «валяйте». Гасконец понял, что разбавленное вино в этом кабачке надоело не только мушкетерам и королевской гвардии, но и доблестным телохранителям Ришелье. Разумеется, гвардеец после драки неминуемо постарается задержать друзей, особенно, если подойдут коллеги в красном, но пока счет двое против одного, а это и не счет вовсе, а так, сущая безделица... И кардиналист, несомненно, это понимает ничуть не хуже д’Артаньяна, оттого и флегматичен, словно вторую неделю в отпуске. - Только один, Атос, но мне кажется, он не будет нам мешать. Берите на себя этого проходимца, я позабочусь об остальных.
Атос: - Отлично. Тогда вперёд, друг мой! Им понравились наши разговоры - посмотрим, что они скажут о наших шпагах! - терять Атосу, по совести, было нечего, поэтому он безрассудно бросился в бой. Трактирщик предусмотрительно выставил между ними преграду в виде стойки, но через неё было совсем просто перемахнуть. - Мне показалось, Вашим ушам так полюбился наш стол... Давайте поможем им и оставим их там на ночь! - великодушно предложил он, подцепив остриём шпаги ворот рубахи трактирщика, приобретшего приятный лиловый оттенок. Тот почему-то без энтузиазма отреагировал на щедрое предложение и затрясся как лист. - Ваша милость... того... бес попутал, - попытался выкрутиться прохиндей, но Атос ухватил его за плечо, удерживая на месте. Драться с простолюдином было ниже его достоинства, но преподать негодяю урок следовало уже давно. - Это он просто по Вас соскучился, - любезно предположил мушкетёр.
Шарль д`Артаньян: Какой же гасконец не любит доброй драки... Д’Артаньян не был исключением из этого правила. Проводив Атоса восхищенным взглядом, гвардеец уверенно направился к местным вышибалам, вытаскивая шпагу из ножен. Ухват от камина в руках одного из противников гасконца ничуть не порадовал, поэтому д’Артаньян счел за лучшее с чувством запустить в него стулом. Вышибала ловко увернулся, стул ударился об стену и разлетелся на части. Видимо, не подумав, вышибала в ответ запустил в гасконца ухватом и... промахнулся. Ухват благополучно приземлился на стол, вокруг которого восседали не слишком трезвые шевалье, из тех, у кого в кошеле чаще появляются дырки, нежели су. Дворяне переглянулись и медленно полезли из-за стола. - Да как ты смеешь!.. – послышалось позади, и гасконец не смог сдержать счастливой улыбки. Похоже, на этот раз разгром в «Сосновой Шишке» будет полным. Жаль только, что представление не удастся досмотреть до конца... Д’Артаньян искренне не понял, зачем незнакомцу, что вступился за трактирщика, шпага в руках. .Ему - вот уж правда! – больше подошло бы весло. Хотя и веслом неплохо бы научиться владеть... Гасконец поднырнул под неловкий замах, и коротко ткнул противника в зубы эфесом. Неловкому шпагоносцу столь фривольное обращение с его внешностью пришлось не по душе, и он отшатнулся, хватаясь за окровавленное лицо. Спиной учуяв неладное, д’Артаньян отпрыгнул в сторону – как раз вовремя для того, чтобы об стойку разлетелся очередной стул. Обернувшись, гасконец понял, что в веселье понемногу втянулся весь кабак. - Оставьте его, уходим! – крикнул он Атосу, намеренно не называя имен. – В конце-концов, у нас не так много времени...
Атос: Атос всегда знал, что его друг - достойный пример гасконским дворянам. В очередной раз убедившись в этом - Д'Артаньян за пять минут умудрился втянуть в драку весь трактир - он коротко улыбнулся и, обдумав предложение, опустил шпагу. - Мой друг, к несчастью, прав, - с прискорбием сообщил он трактирщику. - Мы торопимся. Лицо того начало расползаться в щербатой улыбке, но Атос крепко схватил его за ворот рубахи и дёрнул на себя. - Это не помешает мне вернуться, когда мы закончим наши дела, - пообещал он. - И если вино и в следующий раз будет таким же отвратительным, а Ваша физиономия станет появляться у нашего стола столь же часто - клянусь, я разнесу этот кабак по камешку. Отпустив трактирщика, на сей раз ощутимо позеленевшего, Атос направился к выходу вслед за Д'Артаньяном. Просто уйти ему не дали - стулья здесь, кажется, уже закончились, поэтому ему под ноги свалился стол вместе с тем, что на нём стояло. Отскочив в сторону - не хватало ещё попасть в Бастилию с рагу на коленях - он вежливо отстранил весьма назойливого господина, намеревавшегося дать ему кулаком в ухо, и добрался, наконец, до друга. - Жаль, нельзя его прикончить, - задумчиво сообщил ему мушкетёр, кивнув в сторону трактирщика.
Шарль д`Артаньян: - Когда он подсчитает убытки, он повесится сам... – констатировал гасконец. – Идемте же. Нет, не в дверь. Там, кажется, уже мелькают красные плащи... Вон в то окно. Путь на свободу оказался несколько утомительным – пробираться сквозь кабацкую драку то еще удовольствие, особенно, когда так и подмывает принять в ней участие, а свободного времени нет. Вечерний Париж гостеприимно принял друзей в свои объятия. Где-то вдалеке слышались первые раскаты грома, а позади еще была слышна ругань и грохот бьющейся мебели. Быстрым шагом друзья исчезли в лабиринте парижских улочек. Когда «Сосновая Шишка» осталась далеко за спиной, д’Артаньян посмотрел на небо. - Будет гроза. Кстати... А может быть, наш бравый Арамис знает что-то? О своей кузине-белошвейке?
Атос: - А ты знаешь, где наш бравый Арамис сейчас находится? - удивился Атос, вслед за другом бросив взгляд на неприветливое небо. - Последнее, что я от тебя слышал - это то, что он угодил в Консьержери... Полагаю, его либо выпустили оттуда, либо прикончили. Ты узнал что-то ещё? Гроза и в самом деле собиралась начаться с минуты на минуту, и Атос со смутной тоской почувствовал, что это неспроста. Над Парижем вместе с надвигающейся грозой словно нависло удушливое, тяжёлое предчувствие беды, сгущавшееся с каждой минутой. Мушкетёр вновь подумал о дурном предзнаменовании, вновь отогнал эту мысль, но неприятное ощущение осталось.
Шарль д`Артаньян: - Ты, должно быть, от меня это слышал... А я с тех пор не успел узнать ничего нового. Я просто подумал – может Арамис что-то знать о Шеврез, и о том, что связывает герцогиню и испанскую шпионку? Гасконец осторожно снял с плеча друга веточку петрушки. На графе она смотрелась вызывающе. К моменту ухода друзей из кабака, в «Сосновой Шишке» летало всё, и приземлялось соответственно... - А за что Арамис вообще попал в Консьержери? За нашу ночную проделку? Д’Артаньян понял, что задал риторический вопрос. Едва ли Атосу были известны такие подробности. - Как бы там ни было, нужно ему помочь. А потом уже тщательно расспросить о кузине.
Атос: - Не знаю, друг мой, но полагаю всё же, что за ношу ночную проделку его посадили бы туда же, куда и всех нас - в Бастилию. Косьержери предназначена для иных целей, а значит, Арамиса подозревают в чём-то другом... Но найти его было бы неплохо, чёрт возьми! - на лицо Атоса набежала лёгкая тень. Мысль о том, что его друг может быть причастен к убийству мадемуазель Эскано, была совершенно неприемлема, но отогнать её не получилось. Атос никогда не смог бы заподозрить друга в неверности по отношению к королевской короне. Предположение Д'Артаньяна вызвало в нём гнев, но не сомнение - гнев, который мушкетёр тут же постарался обуздать. Однако в его тоне, обращённом к Д'Артаньяну, сквозило неприкрытое изумление. - Вы искренне полагаете, что Арамис может быть как-то с этим связан?
Шарль д`Артаньян: Д’Артаньян пожал плечами. - Думаю, не менее, чем мы с вами, дорогой друг. А то и более. Почему нет? Он давно дружен с герцогиней. И у него немало тайн. Не все же так открыты и честны, как вы, Атос. Последние слова гасконца отнюдь не прозвучали обвинением в адрес Арамиса. Он просто констатировал факт – миролюбиво и спокойно. Весь пыл он потратил в «Сосновой шишке». - Я просто предположил, что Арамис может знать об этом происшествии несколько больше, чем выяснили мы.
Атос: - В таком случае, мы выясним это, когда встретимся с ним. Арамис не станет скрывать от нас столь важные подробности. И всё же мне кажется, что эти события не связаны между собой, Д'Артаньян. Арамис может что-то знать, но он не стал бы участвовать в заговоре. - Атос покачал головой, замедлив шаг. Его лицо помрачнело. Он понимал, что Д'Артаньян пытается продумать все возможные варианты, но от этого неприязнь его к самим подобным домыслам не становилась меньше. Грозовой порыв ветра довершил картину, и мушкетёр едва удержался от того, чтобы не начать давать советы своему более молодому другу.
Шарль д`Артаньян: Гасконец вновь пожал плечами. - Он мог просто оказать услугу даме. Выполнить ее просьбу, не зная сути, не зная подоплеки всего... Полагаю, о герцогине вы не столь хорошего мнения, как об Арамисе? Д'Артаньян замедлил шаг. Он знал, как относится его друг к женщинам в целом, и не сомневался, что этот аргумент возымеет свое действие. - Да и потом, любовь толкает нас еще не на такие безумства. Подумаешь, заговор, - гасконец легкомысленно пожал плечами. - Мало ли заговоров появляется в Париже ежедневно? Одни крупнее, другие мельче...
Атос: Губы Атоса сжались в тонкую полоску. Он неодобрительно посмотрел на гасконца, продолжавшего развивать опасную тему, но в этот раз уже не смог удержаться. - Д'Артаньян, Вы с такой лёгкостью судите Арамиса, но ведь сказано: Не судите, и не судимы будете. Я не имею чести знать герцогиню де Шеврез, и всё же женщинам более свойственны подобные неосмотрительные поступки, поэтому я не буду удивлён, если узнаю, что она замешана в чём-то подобном. Но Арамис - мужчина, и мужчина крайне осмотрительный и осторожный, он не станет ввязываться в дело, не узнав, с чем оно связано. От возмущения в Атосе проснулось красноречие. Непривыкший говорить много, он резал воздух короткими, яростными фразами, тем более оскорбительными, что тон их был безукоризненно вежлив. - Заговор заговору рознь. Этот - определённо королевской важности. Арамис ведь не только мой, он ещё и Ваш друг, и с Вашей стороны не по-товарищески, я повторяю, не по-товарищески сейчас обвинять его в том, чего, я уверен, он не совершал, - негромко добавил он, понизив голос, поскольку невдалеке показалась парочка подвыпивших гвардейцев.
Шарль д`Артаньян: При всех своих достоинствах д’Артаньян был гасконцем. А это значит, что предел его терпения наступал куда скорее, чем предел терпения парижан или уроженцев Блуа. Намеки Атоса на то, что шевалье ведет себя не по-товарищески, до глубины души обидели его, и д’Артаньян даже почувствовал себя оскорбленным. - Черт возьми, Атос. В чем же я обвинил его? В галантном отношении к даме? Гасконец свернул в переулок, увлекая друга подальше от красных плащей. Не стоило мелькать перед глазами у гвардии. - Вы, при всем вашем благородстве, при вашей кристальной честности, не можете не отдавать себе отчета в том, что у людей бывают иные порывы, затмевающие временами любые товарищеские чувства! Я уж не говорю о понятиях верности короне – мне ли напоминать вам, Атос, в какую историю мы ввязались, отправляясь за подвесками в Лондон. И я помню, чем я обязан вам, моим друзьям, тебе, Портосу, Арамису. Черт возьми, за каждого из вас я отдам всю кровь по капле! И не обвиняйте меня том, что я клевещу на Арамиса – он дорог мне не меньше, чем вам. Но я, в отличие от вас, допускаю, что у моих друзей могут быть простые человеческие порывы и заранее готов понять их... И простить, если потребуется.
Атос: При последних словах друга Атос сильно побледнел. Д'Артаньян не допускал и тени сомнения, что Атос - идеал честности и благородства, начисто лишённый человеческих слабостей. Подобное впечатление могло сложиться у всякого, кто знал Атоса недолго, и даже у тех, кто знал его хорошо - мушкетёр был честен, прям и благороден. Но в этот раз Д'Артаньян был неправ. Атосу были свойственны простые человеческие порывы, и доказал он это совсем недавно - когда, щадя чувства друга, не смог поведать ему дурные вести. На фоне случившегося слова Д'Артаньяна выглядели просто смешно, но сам он не знал об этом и искренне негодовал. Атос замедлил шаг, затем остановился. Закрыв глаза, он собрался с духом: воображение нарисовало ему безрадостную картину охваченного горем Д'Артаньяна, но после слов, которые были сказаны, он не имел более права утаивать от друга то, что знал. - Стойте, Д'Артаньян. Вы ошибаетесь, - попросил он, найдя в себе достаточно сил для того, чтобы продолжать. - Я не Справедливость во плоти. Всё это время, весь этот день я скрываю от Вас правду, которую Вам следует знать. Мы с Портосом получили письмо на имя Арамиса, и я, переборов увещевания совести, решил вскрыть его, поскольку надеялся, что это поможет нам найти его. Но это была моя первая ошибка: письмо было назначено скорее для Вас, чем для нас. Боюсь, Д'Артаньян, моя любовь к Вам сыграла здесь против Вас: я не смог рассказать Вам правды. Но вот и вторая ошибка, мой друг: теперь Вы называете меня честным, а я не честен перед Вами. Мужайтесь, Д'Артаньян. Вот то, что было в этом письме: Констанция мертва.
Шарль д`Артаньян: Д’Артаньян остановился, словно с разбегу налетев на каменную стену. Все его существо отказывалось верить в услышанное, но не поверить слову Атоса он не мог. Раздираемый этим противоречием, гасконец нашел единственный выход из положения: - Я... Я не расслышал, что вы сказали, Атос. Гасконец прислонился к ограде какого-то небольшого особняка, словно в поисках дополнительной опоры. Да так оно, собственно говоря, и было. Во взгляде д’Артаньяна читалась немая мольба – дружище, ну скажите, что мне послышалось, что это нелепая, случайная ошибка, только не повторяйте... Не повторяйте этих ужасных слов. Гасконец смотрел на друга, с каждой секундой убеждаясь в том, что слух его не подвел. - Но как это случилось? Когда? – как во сне переспросил д’Артаньян.
Атос: Мучения товарища отозвались у Атоса тяжёлым, неприятным ощущением внутри. То была чудовищная перемена: как из взбудораженного, надеющегося на лучшее человека его друг превратился за несколько мгновений в бледное подобие себя самого. Атос не понаслышке знал, что значат муки, связанные с делами любовными; он знал, что значит смерть - почти каждый день убивая и столь же часто оказываясь на волосок от гибели; и в эту минуту он всей душой возненавидел неизвестного ему пока человека, который был виноват в происходящем. Он подставил пошатнувшемуся другу локоть, опасаясь, как бы тот не рухнул на землю, подкошенный новостью. - В монастыре. Я не знаю, когда именно, но, судя по всему, недавно - письмо пришло Арамису не позднее, чем день назад. Судя по тому, что говорит монахиня, Констанцию отравили, Д'Артаньян.
Шарль д`Артаньян: Совершенно оглушенный, гасконец принял помощь друга с мимолетной благодарностью, вовсе не замечая ничего происходящего вокруг. - День назад... В монастыре... – д’Артаньян сполз бы по ограде на камни парижской мостовой, если бы Атос не поддерживал его. – Я должен ехать туда! Держу пари, это чудовищная ошибка! Гасконец вцепился в друга, словно в последнюю надежду. - Атос, мы должны ехать туда! Может быть... Монахиня могла напутать, солгать, наконец, чтобы ее не искали... Молодой гвардеец сам не верил в то, что говорил, но говорить был должен – чтобы сдавленные рыдания, рвущиеся из его груди, были не так слышны. - Господи, да за что?..
Атос: Атос промолчал, позволив другу спрятать лицо у него на плече. Он молча слушал невнятное бормотание гасконца, всё ещё крепко сжимая его локоть и понимая, что говорить что-либо сейчас бессмысленно. Д'Артаньян не слышал его слов, он не услышал бы сейчас доводов рассудка, говоривших, что ехать куда-либо и делать что-либо уже поздно. Горе охватило его несдержанного друга целиком, а как бороться с горем, люди ещё не придумали. Слова "держитесь" и "успокойтесь" были бы некстати. Слова вообще чаще всего некстати. - Подобные вести не сообщают, когда не уверены в источнике, - Атос мог бы обнадёжить друга, сказав, что исходя из письма, они ещё не нашли тела. Но Констанция была мертва, а Д'Артаньян сейчас готов был ухватиться за любую возможность поверить в обратное, поэтому мушкетёр снова промолчал. - Мне искренне жаль Вас и Вашей возлюбленной.
Шарль д`Артаньян: Шарль сцепил зубы, потому что ему самым позорным образом хотелось заорать. Он готов был крикнуть, что благочестивые сестры ни черта не понимают в болезнях, и что монашки сами отравили Констанцию, и Бог знает, что еще – лишь бы заглушить ту невероятную, ледяную боль, которая выворачивала его наизнанку на глазах у старшего друга. Сдержанность Атоса спасала гасконца – вздумай мушкетер выражать соболезнования, д’Артаньян наверняка наделал бы глупостей, но Атос молчал, и его молчаливое присутствие оказалось лучшей поддержкой, которую граф мог оказать товарищу. Юноша не мог с точностью сказать, сколько времени они простояли так – до тех пор, пока д’Артаньян не выпрямился, скрывая от друга подозрительно блестевшие глаза. - Где это письмо, Атос? – глухо спросил он, до крови закусывая губу. Телесная боль не могла заглушить боль душевную, но так было легче справиться с желанием кричать. Справиться с жаждой убийства – а мстить гасконец был готов всему миру – оказалось труднее. Но врагов поблизости не было.
полная версия страницы