Форум » Париж и окрестности » Слуга двух господ - 17 июля, начало девятого » Ответить
Слуга двух господ - 17 июля, начало девятого
Жан-Марк де Каюзак:
Ответов - 24, стр:
1 2 All
Жан-Марк де Каюзак: Как известно, самая длинная дорога начинается с одного шага. Поскольку Жан-Марк пока что не имел ни малейшего представления о том, с чего можно начать поиски мальчика, представившегося Франсуа де Кюинем - а с равным правом и успехом он мог назваться хоть Монморанси - он решил озадачить Брешвиля и Жюссака. Капитан велел привлечь к расследованию и их, так что первым делом Каюзак направился в Пале-Кардиналь. И хотя он был весьма озадачен свалившимся на его плечи приказом, все ж не мог не думать о том, передал ли Лапен письмо для мадам де Комбале и как был встречен этот знак почтительной сердечной склонности скромного лейтенанта. На минуту Жан-Марк решился было невзначай столкнуть с Дениз и расспросить ее, но сообразил - с тем же успехом можно было подписать свое имя на конверте, и тогда уж плутовка перестанет его привечать. Вздохнув, Каюзак ускорил шаг.
Лапен: Расставшись с Дениз, Лапен первым делом... что б вы думали, господа? Начал вздыхать по новообретенной возлюбленной? Как бы не так! На это времени еще много будет... Первым делом открыл подаренный кошелечек и вытряхнул на ладонь содержимое. О-о, да здравствуют прекрасные герцогини! И влюбленные в них гвардейские балбесы! И ушлые актеры, умеющие сочинять проникновенные письма! Думаете, в кошельке была медь? Ну уж нет! Два пистоля и четыре ливра! Истинно по-герцогски! На всякий случай Лапен запихнул оба пистоля себе в башмаки - так оно надежнее! Ливры оставил на месте - и продолжил свой путь.
Жан-Марк де Каюзак: Лапен держал путь из Пале-Кардиналя, Каюзак, напротив, двигался по направлению к дворцу, так что не было ничего удивительного в том, что они в итоге встретились. Лейтенант первым заметил Хитрюгу, как, должно, заметил бы архангела Гавриила с благовещенской лилией, парящего над грязной мостовой, и устремился ему навстречу, желая узнать, какие новости может ему сообщить этот вестник, весьма далекий от ангельского чина.
Лапен: Лапен издали заметил де Каюзака и поплыл ему навстречу с гордым видом героя, свершившего подвиг и невредимым возвратился из логова дракона. - С добрыми вестями, сударь, с добрыми! - поклонился он лейтенанту. - При мне прочитано! Собственными пальчиками вскрыто - и прочитано! Но до чего женщина образованная - даже ваш почерк до последнего словечка разобрала! Вот сдохнуть мне худой смертью, если соврал! И уж так вашими чувствами прониклась, что уже свидания требует! Так что ежели вам надо еще чего кому написать, так я со всем старанием...
Жан-Марк де Каюзак: Каюзак облегченно вздохнул, только сейчас осознав, какую тяжесть носил за плечами, будто кто-то собрал каменные столбы дольмена в вязанку и взвалил ему на спину. -Не части, - солидно отозвался он, - не сорока... Расскажи по порядку, как все было, кто тебя встретил, да что ты этому человеку наплел.
Лапен: Лапен рассказал о встрече со служанкой, умолчав о том, какое впечатление на него произвела Дениз. - Э-эх, сударь, предупреждать же надо, к кому с письмом посылаете! Да я бы ни за какие деньги не согласился! Ежели бы она разгневалась - не по вашей спине бы прогулялись палки лакеев!.. Но грех жаловаться - встретили меня обходительно. Накормили от души... А потом призвали прямо к ней в покои, пред самые очи. Стоит такая взволнованная, в руках распечатанное письмо. Начала меня пытать: мол, от кого да почему... Служанку выставила, чтоб та не слушала... Лапен немного помолчал - якобы чтобы справиться с волнением, а на самом деле чтобы заставить лейтенанта понервничать. - Я ей, как вашей милостью велено было, правды не сказал. Но и врать не стал. Говорю: у нас ночью под окном бандиты на двоих прохожих напали. Я выскочил выручать, а тут некий дворянин со шпагой эту шваль героически разогнал. А потом дал мне письмо и велел отнести в Пале-Кардиналь для хозяйки Дениз Кальве... Тут дама прямо побледнела и сказала, что хочет этого дворянина увидкть.
Жан-Марк де Каюзак: Каюзак слушал Лапена, то трепеща от восторга, то обмирая от собственной наглости. Мадам де Комбале не только прочла письмо от неизвестного кавалера, но еще и пожелала его увидеть - мог ли он мечтать о подобной чести, когда накануне чах над чернильницей? Не станет ли свидание первым и последним, когда перед племянницей кардинала предстанет бедный гвардеец? Жан-Марк поймал себя на том, что замечтался. Перед ним поставили бочонок меда, и он тут же принялся нашаривать ложку, фигурально выражаясь. Но такие сласти были ему не по чину, как гугеноту - святое причастие, даже будь он белокурым атлетом в шелках и бархате... -И что же ты? Обещал ей устроить встречу со мной? - с замиранием сердца спросил Каюзак.
Лапен: - Я? - изумился Лапен. - Это каким же таким образом, сударь? Вы же сами мне наказать изволили, что я вас знать не знаю и имени никогда не слыхал. Дал, мол, письмо неизвестный дворянин - и все тут... Так как же я мог свидание устраивать? Уж я, чтоб не огорчать даму, посулил ей - мол, ежели случайно встречу того дворянина, так передам ее волю... Почти расчувствовавшись, Лапен вздохнул: - Она, должно быть, плачет сейчас...
Жан-Марк де Каюзак: Это было настолько фантастично, что и вся остальная история начала внезапно казаться Каюзаку надуманной и фальшивой. В самом-то деле, с какой стати герцогине требовать к себе уличного проходимца - а Лапен имел вид самый что ни на есть затрапезный и за слугу из хорошего дома не сошел бы даже в сумерках, не то при ярком солнечном свете. -Врешь небось, - тоскливо промолвил Каюзак, - письмо в канаву выбросил, а?
Лапен: Вот тут Лапен обиделся. Оскорбился так, как может оскорбиться только мошенник, которому в кои-то веки показалось, что совесть его чиста. - А как же, сударь, - зло прищурился он. - Ясное дело, выбросил. В сточную канаву. А взамен в сточной канаве вот это подобрал! Из лакейской пятерни смущенно глянул голубенький кошелечек с серебряной тесьмой вместо завязки. Прелестная дамская вещичка. - Вот! И герцогиня эту вещь в руках сроду не держала! И мне это за труды не дарила! И денежки здесь никогда не звенели! Лапен тряхнул кошельком, заставив ливры приятно зазвенеть.
Жан-Марк де Каюзак: Конечно, можно было предположить, что Хитрюга стащил изящную вещицу, предъявленную в качестве доказательства, но для этого ему нужно было подойти достаточно близко, а значит... Жан-Марк устыдился собственной мнительности. Зачем Лапену его обманывать? -Позволь взглянуть, - протянул он руку.
Лапен: Лапен поспешно отступил на шаг и спрятал руку с кошелечком за спину. - Я, сударь, ваше письмо не вскрывал, - сказал он со всей учтивостью, - не извольте и вы заглядывать в мой кошелек. Вот ежели бы дама, чье имя я не смею произнести, подарила этот кошелечек ВАМ... разве бы вы его давали кому-нибудь в руки? Подумайте сами: вещица, к которой прикасались такие пальчики... дама носила его на поясе, а может - кто знает? - прятала за корсажем... Хитрюга уже прикинул, что кошелечек (без содержимого, разумеется) можно продать лейтенанту. И теперь набивал цену на товар.
Жан-Марк де Каюзак: Каюзак, несмотря на все свои возвышенные помыслы о мадам де Комбале, тут же смекнул, что Хитрюга пытается с ним торговаться. Не то чтобы лейтенанту было жалко пары монет за драгоценный сувенир на память о даме сердца, но плут покусился на святое! Хоть Лапен всего лишь следовал примеру святых отцов, промышляющих продажей священных реликвий оптом и в розницу, Каюзак был возмущен. - Если бы дама знала, что ты выше ценишь свои медяки, чем оказанную тебе честь, она бы бросила деньги на пол!
Лапен: - Медяки? - возмутился Лапен. Теперь он уже был оскорблен не за себя. - Медяками, сударь, за любовные записочки рассчитываются кухарки. Купчихи - те уже серебром, а благородная дама и золота не пожалела. А только есть вещи и подороже золота. Я, может, всю жизнь буду помнить, как она голоском своим нежным сказала, что я хороший слуга! И кошелечек вот этот подарила! А до того на ладони его держала и тесемочку пальчиками своими белыми теребила!
Жан-Марк де Каюзак: -Да не мусоль ты его! - встревожился Каюзак, справедливо предполагая, что руки Лапена никак не могут тягаться белизной и чистотой с перстами мадам де Комбале. - Не залапывай! Тьфу! И вольно же было мадам... Лейтенант едва не прибавил с разгону пассаж о свиньях, бисере и канавах, куда оные нечистые животные уволакивают свои трофеи, но спохватился - кто же, как не Лапен, так ловко проник в покои герцогини и почти устроил ему свидание с ней. Нет, не следовало обижать Хитрюгу, этак его чувствительная натура будет задета до той степени, что он станет не помогать, а пакостить. -Сколько ты хочешь за кошель?
Лапен: - Хочу? За кошель? Я?.. - изумился Лапен. - Нисколько не хочу! Сами же понимаете, что этой вещи цены нет. Но раз уж у вас, сударь, такая любовь, то... Вот тут бы и заломить цену поаппетитнее. Но что, если у лейтенанта до самой выплаты жалованья денег ни гроша? Дело житейское, бывает... И что, если лейтенант пожалуется своему другу, барону де Брешвилю? А барон де Брешвиль прикажет слуге отдать кошелек, да еще и по шее надает за все старания... Нет уж, тут наглеть не стоит... - Сколько бы вы, сударь, сами за него предложили? Ясное дело, только за кошелечек, а не за то, что в нем сейчас звенит?
Жан-Марк де Каюзак: Куртуазия, само собой, требовала повторить вчерашний красивый жест с вытряхиванием всей имеющейся наличности за право прижать к сердцу подарок дамы. Однако здравый смысл подсказывал, что услуги Лапена Каюзаку еще понадобятся, и задаром пройдоха их оказывать не станет. Влезать в долги Жану-Марку не хотелось. Он был редчайшим явлением - военным, за которым не гонялись кредиторы. -Экю, - промолвил он, тоскуя над своей неприличной для дворянина расчетливостью.
Лапен: Экю так экю. Торговаться Лапен не стал, хоть и ужасно хотелось. И вертелись уже на языке убийственные фразы о странной натуре всех влюбленных, которые клянутся отдать полмира за одно прикосновение к ступенькам, на которые ступила ножка дамы... а сами торгуются, как в мелочной лавчонке, за вещь, принадлежащую кумиру. Но это было опасно, и всё, что Лапен себе позволил, это скорбная физиономия, которую, если что, можно было списать на разболевшуюся рану в плече. - Только из уважения к вашему чувству, сударь... Был Лапен в бродячем балагане акробатом, жонглером, актером... а вот фокусником не был. Но фокусник из их труппы вполне одобрил бы ловкость, с которой Лапен вытряхнул себе в ладонь деньги из кошелечка. - Прошу вас! Он ваш!
Жан-Марк де Каюзак: Каюзак едва не с благоговением принял из рук Хитрюги заветный кошелечек, смешно дернул кончиком носа, будто рассчитывая уловить сквозь уличную вонь тонкий аромат любимой женщины, и тут же спрятал на груди, намереваясь сразу же, как представится к этому случай, превратить его в подобие ладанки. Он не сразу вспомнил, что надо бы заплатить Лапену - тот изрядно выгадал, даже не став торговаться, чему Жан-Марк был весьма рад. Давиться за лишнюю монету в таком случае было недостойно. -Вот, держи. А теперь, когда мы в расчете, расскажи-ка еще раз, с самого начала, - потребовал Каюзак, готовый слушать эпическое повествование Лапена раз за разом все с тем же неослабевающим интересом.
Лапен: Что-что, а чесать языком Лапен умел и любил. Он разыграл перед де Каюзаком целое представление в лицах, причем сделал это не без таланта. Появление горничной (о которой, правда, парень сказал очень мало). Томительное ожидание на кухне - не разгневается ли высокородная госпожа, не прикажет ли отлупить беднягу слугу палками? И наконец, главное... - А голосок у нее, сударь, такой, что век бы слушал. А глаза - как два распрекрасных изумруда, которые сам господь бог огранил и вставил в самую лучшую в мире оправу. А волосы... да, с искоркой, это вы правильно сказали. И вроде росточком невелика, а я это только сейчас понял, как вспоминаю. Когда стоял с нею лицом к лицу - казалось, что она выше... А уж я в грязь лицом не ударил: поклонился учтиво, разговор вел не сбиваясь, а уж про вашу милость наговорил так наговорил... И Лапен в очередной раз выдал со всеми фиоритурами арию о доблестном сражении на ночной улице и о благородном незнакомце, разогнавшем свору грабителей...
полная версия страницы