Форум » Париж и окрестности » Три разговора. 16 июля, после десяти - ночь, часть III » Ответить
Три разговора. 16 июля, после десяти - ночь, часть III
Мадлен Пикар: …После ухода шевалье Атоса все, казалось, успокоилось, работа спорилась, а тут и дождь пошел, всю пыль прибьет и свежее станет… Да какой дождь, ливень! Портниха позвала служанку и, узнав, что во дворе ничего не сушится, облегченно вздохнула. Младшая из работниц, Габриэль, начала снимать нагар со свечей, мастерицы то и дело переговаривались – кто-то говорил о достоинствах будущего наряда, кто-то просто просил передать нитки… Мадам Пикар позволила себе передохнуть и, поудобнее поставив подсвечник, начала читать «Житие святого Этьена». Дьявольские козни, что за день! С утра маркиз так и не расплатился, потом убийство – и вот они спешат сшить платье королевы до завтра. Что делает эта Габриэль? Нужно же было уронить шипцы… И заперла ли она дверь?
Ответов - 54, стр:
1 2 3 All
Арамис: - Какое загадочное происшествие, не правда ли? - негромко проговорил Арамис, склонившись почти к самому ушку говорливой брюнетки, - Не надо волноваться, красавица. Кем бы ни был этот злодей, мушкетеры его величества всегда готовы встать на защиту вашей жизни и... добродетели. В добрый час. Если жизни Мари в данный момент ничто не угрожало, добродетель ее как раз находилась в большой опасности, и заботливая рука пастыря невзначай скользнула по надежно защищенной корсетом талии к более стратегически беззащитному бедру. "Можно ли доверять причудам вашей фантазии, щебетуньи? Однако внезапное и скорое исчезновение с места событий и в самом деле вызывает подозрения, - размышлял Арамис, пока его правая рука все еще обнимала Габриэль, а левая пыталась наугад определить количество юбок Мари, - Здесь была д`Эгийон... Кто знает, возможно, она заметила больше..." Будучи достаточно вознагражденным внезапной откровенностью портних и не слишком рассчитывая услышать что-то более интригующее, Арамис оставил нелегкое дело дознания и решил потратить оставшееся предрассветное время на занятия более приятные и менее обременительные. - Так как, говорите, вас зовут, сударыни? Каким святым я должен вознести хвалу за столь приятное пробуждение и увлекательную беседу?
Мадлен Пикар: - Мари, сударь… - пискнула темноволосая кокетка. Габриэль все же тихонько отвела руку Арамиса и попятилась – у нее был жених, сын бакалейщика, и хоть красавец мушкетер и поразил ее сердечко, девушка предпочла не брать греха перед синицей, что была у нее в руке. Реверанс – и дверь закрылась. Полумрак помог бедняжке Габриэль почувствовать себя увереннее в этом отступлении. Мари же осталась. - Простите ее, сударь… Ах, милейший Арамис, вам не кажется, что спешить надобно лишь в делах богоугодных?
Арамис: С добродетельной Марией было трудно не согласиться, ее прелестными устами глаголила истина, да и сам Арамис полагал, что амурные утехи, в отличие от многих богоугодных дел, требуют особой обстоятельности и чувства. Однако рассвет близился, до встречи с ди Сант-Анной оставалось не так много времени, а бойкая козочка уже ступила в силок, и шевалье, подобно софистам древности, в подобных обстоятельствах был готов в корне пересмотреть свои взгляды. Без лишних слов он обнял мастерицу за талию, и вот она оказалась прямо перед ним, слишком близко для приличной девушки, но недостаточно для девушки распущенной. - Что может быть богоугоднее любви к ближнему, моя милая Мари? Задумайтесь, в каком опасном мире мы живем. Он полон греха и скверны, он жесток и опасен, не зря князь его - Вельзевул. Мы каждый день воюем, Мари. Дворяне убивают друг друга на дуэлях и войнах, женщины становятся жертвами интриг, вы же видели эту бедняжку? Жизнь наша становится так невыносимо коротка... - почти прошептал мушкетер, привлекая девушку ближе, - ...и так внезапна, а пути Господни так неисповедимы. Увидимся ли мы снова, кто знает? Так вознесем хвалу Господу за тот сладостный миг, что нам выдался этой ночью. А вознести хвалу стоило! Мари была чудо как хороша в темноте мастерской, и блеск в ее глазах, волнительно вздымавшаяся грудь над белизной воротника, все ее волнение служило чудесной оправой их близости.
Мадлен Пикар: - Вас могут убить? - прошептала Мари, позабыв, что ее новоявленный ухажер рискует жизнью каждый день. - Ах... я бы сожалела о вас. У вас есть невеста?..
Арамис: Только врожденная скромность и железное самообладание, заботливо взращенное отцами-иезуитами, позволило мушкетеру не расхохотаться в ответ на столь наивный вопрос девушки. Откуда же было знать бедняжке, что сама идея брака не увлекала Арамиса по целому ряду причин, и сутана аббата, висящая позади мушкетерского плаща, была лишь одной из них? Откуда было ей знать, что если не сама жизнь, то по крайней мере свобода мушкетера уже третий день танцует сарабанду между Бастилией и Консьержери, уворачиваясь от посягательств и обвинений и безбожно искушая Небо? Вложив в невольную улыбку всю нежность, вызванную умилением такой наивностью, Арамис привлек красотку к себе, пряча рвущийся наружу смех в лилейной нежности ее шеи. - Как вы добры... И как прекрасны... Мари... Меня могут убить в любую минуту, я же солдат! Это жизнь... Не волнуйтесь, моя милая Мари, наша любовь не разобьет чужое сердце, у меня нет ни жены, ни невесты, я совсем одинок... "И у меня очень мало времени!" - добавил про себя Арамис, усаживая девицу на тот самый портновский стол, подаривший молодому человеку несколько часов сна и сдобривший его сон угрызениями совести, ныне стыдливо покинувшей лавку мадам Пикар. Очередной огарок с треском погас, и томный, предрассветный сумрак все больше захватывал мастерскую, скрывая нескромные картины от любопытных глаз.
Мадлен Пикар: Девушка ахнула – такой быстроты она не ожидала, но не растерялась и обвила руками шею Арамиса. Мари уже года три как не была невинна, однако была разборчива – и за все это время могла похвастаться лишь парой постоянных обожателей – один сменил другого, да романом на одну ночь с учеником художника. И теперь все шло к тому, что у нее будет еще один подобный роман. Ах, какие глаза! Мари осмелела и поцеловала повесу-мушкетера в губы – краску, залившую ей щеки, надежно скрыла темнота.
Арамис: Мари, Мари... Как много воспоминаний пробуждало это имя библейских святых и блудниц, сложенное из горячего ветра и дикого меда. Мария. Королева, герцогиня, белошвейка. В каждой из них тлеет, пылает, горит жаркий огонь проматери рода человеческого, то закованный в клетку приличий, то всего лишь прикрытый кружевом веера, то доступный и яркий, как сейчас. А в открытом огне порой куда больше толка. Мари не была ни герцогиней де Шеврез, ни маркизой де Буа-Траси, она даже не имела каких-то особенных прелестей и черт, кои могли бы выделить ее из толпы ветреных парижских хохотушек, но разве это повод пренебрегать нежнейшим из творений Господа? Юбки красавицы взметнулись в темноте белым флагом, и Арамис, не долго думая, ринулся на штурм этой податливой крепости, каждым новым поцелуем заверяя ее в верности решения о сдаче.
Мадлен Пикар: Мари уступила, ведь ухаживания были так галантны, а кавалер так нежен… Его глаза не могли оценить красоту вышивки на ее юбках, но руки могли ощутить нежность тонкой ткани и кружев, а потом и ткани чулка… Она обхватила талию месье Арамиса ножками и откинулась на стол, упираясь локтями в столешницу. - Поцелуйте меня еще, любезный Арамис… Ворота крепости пали – и на остаток ночи она принадлежала завоевателю, сдаться которому было только в радость.
Арамис: Никаким приказам не подчинялся мушкетер с такой радостью, как тем, что отдаются на поле любовных сражений устами столь очаровательного командира. Успев достаточно изучить всё, что открывал его губам корсет, этот соблазнитель и суровый ревнитель девичьей чести, Арамис вновь прильнул к приоткрытым губам прелестницы, которые были так щедры к нему сегодня ночью, и дарили столько удовольствия сейчас. Нетерпеливо сорвав с ее волос чепец, мушкетер запустил пальцы в густые волосы красотки и снова впился в нежную шейку, стремясь к полному обладанию этим дивным существом. Скоро удостоверившись в том, что невинность до брака вовсе не принадлежала к числу достоинств нашей Мари, он лишь обнял ее еще более страстно. Как бы ни корили нескромных девиц, что не уберегли себя от искуса, а девственность от поругания, как бы ни бранили их надменные святоши, но когда прекрасная грешница, воплощая сам соблазн, разметалась перед тобой, покусывая пересохшие от страсти губы и нетерпеливо забирая подол юбки, долг христианина требует... хотя бы отнестись к заблудшей со снисхождением! Впрочем, Арамис уже перешел ту грань, что отделяет нравственные постулаты и правила от пожирающей страсти, требующей немедленного удовлетворения, и, не думая ни о чем, целовал юную обольстительницу, с каждым новым штурмом приближаясь к вершине наслаждения.
Мадлен Пикар: Пальцы Мари начали теребить шнуровку, желая открыть красавцу мушкетеру еще больше, что сделать было не очень легко - целуя ее, Арамис невольно целовал и руки... Распустив в конце концов корсет до середины, она прогнулась, открывая себя его ласкам еще сильнее и пытаясь совладать с напором сколь нежных, столь и страстных чувств - сочетание, милое любому женскому сердцу! Мила ли она ему? Будет ли у них еще ночь?.. Ах, может, он сделает ей предложение? Мари не была наивна, но сейчас у нее имелись все причины, чтобы забыться. Девушка целовала в ответ, чувствуя, как кружится голова и как нега охватывает ее все сильнее, заставляя подчиняться и утопать в вечном, как мир, действе... С тем, чтобы вновь оказаться на поверхности чуть позже и взглянуть на мир чуть иначе...
Арамис: Кошечка Мари оказалась ловкой девицей и благодарной любовницей, и благодарность пробуждала в ней жажду всё новых плотских удовольствий. Отдавая должное прелестной груди этой неутомимой нимфы, Арамис приложил все свое умение, чтобы по заслугам вознаградить столь похвальное рвение. О, сколько сладких минут, сколько упоительных часов сулило это гибкое тело в сочетании с таким темпераментом!.. Однако рассвет уже разбавил синеву небес на востоке, и мушкетер был вынужден поторопиться, возмещая поспешность пылкостью и красноречием, что так услаждает слух женщины любого сословия. - Ах, Мари!.. О Небо, как ты прекрасна, любимая... Если бы только эта ночь могла длиться вечно, если бы ты могла остаться в моих объятьях навсегда... Увы. Успев получить удовлетворение от нежного тела своей новой пассии, мушкетер больше думал о том, где же, черт возьми, он оставил свой камзол, чем о предмете своей страсти, а предстоящее дело чести было для него важнее всех прелестниц Парижа.
Мадлен Пикар: - Сударь, я буду за вас молиться, - прошептала новая возлюбленная - на эту ночь - Арамиса. Она провела губами по его руке, безуспешно пытаясь привести себя в порядок. - Вы что-то ищете?..
Арамис: - Благодарю, моя великодушная Мария! Надеюсь, Господь услышит ваши молитвы, - проговорил Арамис, покрывая легкими поцелуями ловкие пальцы Мари, выдающие ее сословие, и ее нежные запястья, достойные маркизы, - И если так случится, наша встреча не станет последней! О, а вот и он... Наблюдал ли за этой поучительной сценой Всевышний, нам не ведомо, а вот камзол мушкетера нашелся на ближайшем табурете, аккуратно сложенный, на нем же обнаружилась шпага. Доведя свой внешний вид до обычного изящества и надев шляпу, Арамис обернулся к девушке и, не удержавшись от искушения, еще раз крепко обнял эту мастерицу, искусную в любви не менее, чем в шитье.
Мадлен Пикар: - Надеюсь, что вам будет сопутствовать удача в делах, вы заслуживаете этого, сударь, - Мари запахнула платье и, жалея о скором расставании, подошла к двери. Немного подумала и, вернувшись к столу, нашла то, о чем вспомнила: кружевной платочек, выпавший из-за корсажа в одну из страстных минут. Бедняжка могла только догадываться, сколько таких платочков уже было подарено Арамису, но разве запрещало это ей преподнести свой? - На память, - шепнула она.
полная версия страницы