Форум » Париж и окрестности » Сага о Роланде. 24 июля 1627 года, вечер » Ответить

Сага о Роланде. 24 июля 1627 года, вечер

Луи де Кавуа: "...Дайте мне поручение, а уж особым я его как-нибудь и сам сделаю". (с)

Ответов - 45, стр: 1 2 3 All

Луи де Кавуа: - Он должен был приложить немало усилий, чтобы пробраться во дворец, - а что еще мог сказать капитан гвардии? - Он пришел, чтобы убить вас, но что-то заставило его отказаться от этого намерения. Что? Кавуа демонстрировал безграничное терпение, но к вину больше не притрагивался. Не потому, что напиток был плохим.

Dominique: Не понимает? Или, напротив, понимает слишком хорошо? Или все же знает? Почему вообще господина капитана занимал этот вопрос? Либо это было проверкой, либо… либо это было другой проверкой. В то, что кого-то могут беспокоить побуждения дохлого итальянца, Шере не верил. Дело могло быть только в нем самом. – Он решил… Господин капитан, я уверяю вас, что все это я уже рассказывал господину графу. Этот человек… он не убил меня, потому что решил, что в роли шпиона я буду полезнее. Орех выскользнул из его вдруг ставших неуклюжими пальцев и покатился по столу.

Луи де Кавуа: Кавуа не провожал взглядом миндаль, но создавалось странное впечатление, что фехтовальщик видит, куда катится орех. Так оно и было. Если смотреть человеку чуть ниже переносицы, он будет считать, что смотрят ему в глаза. Но этот прием позволял не сосредотачивать взгляд в одной точке и видеть и руки собеседника, и бедра, от которых начинается большинство атакующих движений обученного бойца. И глаза, конечно. Кавуа не подозревал Шере ни в чем подобном. Сказывалась сила привычки. - Занятный перстень, - вдруг сказал капитан. - Я просто хочу прояснить для себя несколько моментов. Вы, вероятно, согласились? Иначе он бы...


Dominique: Занятный… Несколько мгновений Шере смотрел на кольцо. От того времени у него не осталось ничего больше, да и это – лишь потому, что никто не польстился. Но вскользь брошенные слова Кавуа вновь подтвердили то, что он уже подозревал – что бы он ни спрашивал, это было не про итальянца, а значит, можно было не бояться, что правда может стоить ему жизни тут же, на месте. Тем более, что ответ господин капитан уже знает. – Да, сударь, – взгляд Шере вновь вернулся к лицу собеседника. – И я сделал бы то же самое снова. Из почти любого положения есть выход, а из могилы – нет. Сударь, если позволите… как вы думаете… его высокопреосвященство… поймет? Почему бы все-таки кардинал не стал рассказывать господину капитану о Валетте? Понимал, что в этом Шере лгать не будет? Или ему самому ничего не рассказал господин граф?

Луи де Кавуа: - Я уверен в этом, - кивнул гвардеец. Он сам очень ценил личную храбрость, но не тогда, когда она начинала граничить с глупостью. Отказ Шере, равно как и попытка сопротивления, могли принести только его смерть. Смысл?.. - Разумное решение, которое спасло вашу жизнь. Тем более, вы все рассказали графу... Нет, не думаю, что кто-то попытается поставить это вам в вину. Но в связи с этим я хотел бы понять - он собирался каждый раз приходить в Пале или у вас были назначены места встреч и передачи... Писем? Должен ли он был приходить на эти встречи сам или был условный знак для опознания "его человека"?

Dominique: На сей раз Шере взялся за кружку обеими руками – в том числе, и чтобы они не так дрожали. Будущее время в своем вопросе он использовал не случайно. «Поймет» – не «понял» и не «понимает». Это было невозможно. Это могло означать только, что капитан, как и он, допускает возможность, что его высокопреосвященству ничего неизвестно, что господин граф ему ничего не сказал. Но это было невозможно. Даже если Рошфор вел свою игру, в этом деле молчание было какой-то совсем уж несусветной глупостью. Разве что – он сам вмешался в свои умозаключения – разговора просто не было. Просто еще не было. Но верить в это было куда опаснее, чем подозревать, что ему морочат голову. – Он назначил мне встречу со своим человеком, – механически отозвался Шере. – Тогда же, заранее. Я не пришел. Пусть даже он был почти уверен, что итальянец еще жив, идти беседовать с его помощником в тот день у него даже не было времени – а ночью его во дворце уже не было. На следующий день, когда, решившись посетить князя в надежде, что тот не шутил, предлагая ему место, он узнал о его смерти – тогда он засомневался, что поступил правильно, но что-то менять было поздно, оставалось только еще раз предостеречь Лампурда. И тот выбрал другой способ избавиться от итальянца – способ, менее благородный чем поединок, но куда более надежный.

Луи де Кавуа: - Он не оставил вам запасного варианта? - слегка удивился Кавуа. - Он должен был понимать, что вы не всегда располагаете своим временем. Капитан, вероятно, не очень хорошо разбирался в движениях и порывах человеческих душ, но то, что касалось земного и телесного, ему было знакомо. Когда Шере нервничал или чувствовал себя не в своей тарелке, он начинал искать, куда деть руки. Кавуа помнил это по всем встречам с этим человеком. Чашки, перья, манжеты, это его кольцо... Что беспокоило его сейчас? Валетта мертв... Ставить Шере в вину согласие шпионить на итальянца - глупо. Недоговаривает что-то важное? Боится, что всплывут некие детали, меняющие все? Кавуа, будучи человеком действия, к словам и их трактовке подходил не так, как это свойственно людям, владеющим словом профессионально. Из-за этого склонен был упускать детали и невольно порождать новые - даже не подозревая об этом.

Dominique: Об этом Рошфор его не спрашивал. Он вообще об очень многом не спрашивал, как если бы все это было ему безразлично. Так, что Шере в какой-то момент даже снова начал сомневаться, не было ли ночное происшествие проверкой. Несмотря на «пари», на ярость Брешвиля и на слова князя. Потом он решил, что его судьба господина графа вообще не занимает. Потом – надеялся, что все решится без него. И наконец понял, что это только его забота. – Я не стал спрашивать, сударь. Возможно, надо было солгать, мертвец не мог опровергнуть его слова. Возможно, надо было объяснить, что Валетта показался ему человеком момента, решающим мгновенно и не задумываясь о последствиях. Или указать, что, пожелай того его высокопреосвященство, и время бы у него нашлось. Но все эти вопросы к чему-то вели, и Шере очень хотел знать, куда.

Луи де Кавуа: - Расскажите мне, какой должна была быть встреча, на которую вы не пришли, - просьба могла показаться странной, Кавуа это понимал. - Место? Время? Как вы должны были опознать его человека? Теперь Шере окончательно растерялся. К чему это было сейчас? Смерть итальянца обрывала все нити, кто стал бы тревожиться о назначенных им встречах? Единственное, что приходило ему в голову, это что Кавуа – или даже сам Рошфор – не поверил в его историю. Это объяснило бы и то, почему господин граф не задал ни одного вопроса… Но с тех пор могли же они проверить?.. Узнать, как узнал он сам, об убийстве князя… которое ничего не доказывало. – Я знал этого человека в лицо, – объяснил он – как потому что скрывать это не имело ни малейшего смысла, так и потому что это можно было проверить. – Именно с ним у господина князя и были неприятности. Его зовут ди Рамона. Он должен был ждать меня в трактире на перекрестке Алого креста… я не помню, как он называется, но вспомню, если увижу. Господин капитан, я… простите мне мою дерзость, но почему вы об этом спрашиваете? К своей собственной цели он пока не продвинулся ни на иоту, и это начинало его беспокоить. Кавуа покачал головой. - Насколько я понимаю, этот человек сейчас жив, - капитан едва заметно усмехнулся. - Возможно, я хотел бы посмотреть на слугу такого хозяина. А может быть, хочу вовремя узнать его, если он появится в кругу моих... Интересов. А может быть, предложить ему что-нибудь, не имеющее к вам отношения. Буду благодарен, если вы сможете подробно описать его. В соавторстве

Dominique: Шере на миг прикрыл глаза, вспоминая. – Немолодой, но пятидесяти, думаю, еще нет. Черноволосый, в усах седина, смуглый. По-французски говорит очень плохо. Невольная улыбка тронула его губы. Кольцо, которое он передал Александру, и одобрение Лампурда. Капитан бы оценил. – Я знаю, кого он нанимал, – предложил он. Ничего не обещая – но это была возможная ниточка к человеку, который почему-то интересовал его собеседника. – Его высокопреосвященство не сказал… насчет месье дю Роше?

Луи де Кавуа: Плохо говорит по-французски, смуглый... Ди Рамона. Имя может быть ненастоящим. Что самое занятное, и Марильяк может быть ни при чем. Или почти ни при чем. Италия... Испания? Венеция? В темных глазах пикардийца протаяло отчетливое одобрение. - Монсеньор хочет видеть вас, - повторил он. Сказать Доминику что-то, по-настоящему утешительное, Кавуа не мог. Заверить его в грядущем благополучии тоже. Но в одном он был уверен. - У меня создалось впечатление, что в его решении вы найдете светлые стороны и для шевалье дю Роше, и для себя. Если бы я мог пересказать вам подробности, я бы это сделал.

Dominique: Пальцы Шере вновь нащупали кольцо. Пусть то, что осталось не сказанным, пугало, то, какую форму приняло сказанное, внушало некоторую надежду. Капитан знал больше, чем говорил, и давал это понять. Было ли это уже предупреждением? – И темные стороны, – вздохнул он. Теперь он был почти уверен, что его условие было отклонено. А значит, все оказалось бесполезно.

Луи де Кавуа: - Всегда есть темные стороны, - чуть улыбнулся гвардеец. - Но вы не сделаете их светлее, если не придете в Пале. Он сообразил, как могут быть истолкованы эти слова, и добавил: - Нет, силой вас никто никуда не потащит. Но я бы на вашем месте не стал терять возможность как выслушать монсеньора, так и быть услышанным. – Вы не могли бы быть на моем месте, – констатировал Шере и придвинул к своему собеседнику обе лежавшие на столе бумаги, вместе с лоскутком ткани. – Я не был уверен, что смогу с вами поговорить. Здесь написано… Про господина ди Валетта я вам уже рассказал, а другая, это для господина графа. Понимаете… если меня не будет, месье дю Роше никому не понадобится. Пикардиец внимательно глянул на секретаря. Теперь уже - бывшего? - Возможно, - согласился он. Фраза Ришелье "его брат служит у меня" врезалась в память. Но гарантировать, что Рошфор оставит мальчишку в покое, он, конечно, не мог. - Хотя вполне можно было бы позаботиться о том, чтобы до мальчика не смог добраться кто-нибудь другой. Он ведь остается при дворе. Покровительство королевы - вещь призрачная. Капитан говорил именно то, что думал. Он бросил взгляд на бумаги и на ткань (о, по этому поводу ему тоже хотелось кое-что узнать), но про них Шере расскажет наверняка, раз уж начал. А вот о своих планах... В соавторстве

Dominique: Жест и слова Шере говорили сами за себя, но сам он отнюдь не был уверен, что они говорили правду. Ожидал он чего угодно, и не удивился ответу. Если уговоры не достигнут цели, пустит ли капитан в ход оружие? – Покровительство его высокопреосвященства – вещь еще более призрачная, – указал он. Королева всегда останется королевой, а министр, к тому же такой, которого ненавидят столь многие, в любой момент может вернуться к той безвестности, откуда его извлекли – и это в лучшем случае. – То есть я хотел сказать, не само покровительство… Прошу прощения, сударь.

Луи де Кавуа: Эти слова капитану точно понравиться не могли. Особенно от Шере. Который сам до того служил кардиналу, пусть и в канцелярии. Чьим еще покровительством мог втайне заручиться скромник-секретарь, рассуждая подобным образом? Кавуа прищурился. В воздухе запахло не грозой, но ружейным маслом. Фигурально выражаясь, конечно. - Не стоит извинений... - вежливая фраза отчетливо отдавала иронией. - Когда есть выбор, худшее не выбирают, не так ли?

Dominique: Шере заметно побледнел и сглотнул. Понял ли он неправильно слова Кавуа или тот продолжал играть? Но и в том, и в другом случае надо было отвечать, и отвечать правильно. – Когда есть выбор, сударь… Я… Видит бог, я хотел бы служить его высокопреосвященству. Я знаю, вы понимаете, вы думаете: ничего лучшего такому, как я, не найти нигде и никогда, но дело же не только в этом. Я – не знаю, знаете ли вы – обязан жизнью господину графу и его высокопреосвященству. Я помню об этом. – Он судорожно вздохнул, не сводя взгляда с красного стекла в перстне. – Но платить такой долг чужой жизнью… его жизнью… я не буду. Чувств в его ответе неожиданно оказалось больше чем расчета. Даже если он не ошибся и господин капитан, упоминая о «ком-то другом», действительно намекал, что Александр может перейти на службу кардиналу – даже тогда говорить об этом прямо он не мог. Если же он все понял неправильно, то признаться в этом он тоже не мог, потому что такая ошибка могла оказаться слишком самонадеянной. Но расставлять все точки над i он так грубо не собирался, как и не намеревался говорить о своем прошлом. Может, дело было в том, что за иронией Кавуа он предполагал презрение, и это его задевало. А может, помнил, что говорит с дворянином, да еще таким, который до сих пор вел себя только в соответствии с законами чести.

Луи де Кавуа: К внезапному подозрению капитана все сказанное не имело особого отношения. Он понимал, что ему сказали правду, но его сейчас интересовало нечто иное. - Вы не хуже меня понимаете, что его жизнь так или иначе будет связана с чужими интригами, он служит при дворе. И вопрос только в том, будет он выполнять задания человека, которому, по большому счету, безразлична и его жизнь, и его карьера вне рамок выполнения данных поручений или... Капитан пригубил вино. Худшей из возможных политик в общении с ним были неосторожные фразы о Ришелье. Было интересно, успел ли Шере предложить свои услуги кому-то еще. Вероятно, секретарь говорил правду, и действительно был обязан жизнью кардиналу и Рошфору, но это не мешало ему действовать через голову Рошфора и втайне от него. Шере был очень умным человеком - и опасным. Страх за брата делал его еще и непредсказуемым. Хоть он и пытался сохранить существующее положение дел, изменив его в свою пользу, что он станет делать, если поймет, что все складывается не совсем так, как ему хотелось?

Dominique: Или? В глазах Шере мелькнула ирония, которая не осталось бы незамеченной, если бы он не смотрел сейчас на кольцо, которое снова начал поворачивать на пальце. И кому же еще Александр может быть небезразличен? – Я хочу для него только лучшего, – чуть слышно пробормотал он. – Но я не могу решать за него, и к тому же, он дворянин… - Шере, - капитан слегка усмехнулся. - Вы только и делаете в последнее время, что решаете за него. Или, по крайней мере, пытаетесь. Еще даже не зная, что вам собираются предложить. Спохватившись, Шере оставил в покое кольцо и тесно переплел пальцы, прежде чем положить руки на стол перед собой. – Я знаю, что мне могут для него предложить, – возразил он. – И это не то, о чем я просил, иначе вы бы так и сказали. Перейти на службу к его высокопреосвященству – либо открыто, либо тайно. Я не вижу других возможностей… как бы я ни хотел их увидеть. Оба они говорили слишком тихо, чтобы их брат Жюдит, ни на миг не оставлявший зал, мог их подслушать, но должно быть, какие-то его чувства отразились на его лице, потому что сама Жюдит, выглянув из кухни, обеспокоенно нахмурилась, встретившись с ним взглядами, и Шере заставил себя улыбнуться ей. В соавторстве

Луи де Кавуа: - А почему вы взяли на себя право и обязанность, - Кавуа едва заметно улыбнулся, глядя скорее на руки секретаря, чем ему в лицо. - Решать за дворянина, где и кому он должен служить? О настоящих чувствах, от которых в настоящее время пытался отрешиться капитан, не говорило ничто. Легкая бледность была вызвана раной. - Вы очень, очень сильно обеспокоены его судьбой... Вы с ним так близки? Похвальная верность. Вы сами сказали, что не виделись три года. Вероятно, все это время о нем заботился кто-то еще. Этот кто-то позаботился устроить его при дворе. "К Марильяку", вспомнилось вдруг. - Самое время для мальчика заводить полезные связи.

Dominique: Шере замер, стиснув руки так, что кольцо врезалось в кожу, но он едва это заметил. Как можно было быть таким глупцом! Он и сам не заметил, как едва не разболтал слишком много. Или уже разболтал? Его роль – навсегда роль слуги. Не брата, как никогда он не мог бы быть сестрой своим единокровным братьям – только те были тогда слишком малы, чтобы это имело хоть какое-то значение, а с тех пор он едва о них вспоминал. Три года разлуки, восторг и радость на лице Александра – и он напрочь забыл, если вообще когда-то понимал, какая пропасть их разделяет. Пока еще лишь в глазах остальных, но вскоре мальчик и сам это поймет. И что тогда? Останется ли у него хотя бы право советовать? – Я не могу решать за него, – он уже говорил это, но сейчас это звучало по-другому. – И не хочу, видит бог. Но чтобы его судьба стала… зависела от моих ошибок… Свет лампы трепыхался алым в стекле перстня. О да, у мальчика был кто-то, кто устроил его к господину маршалу де Марильяку – и у этого была своя цена. Но даже думать об этом было нельзя.



полная версия страницы