Форум » Париж и окрестности » "В чем сила, брат? Сила - в правде". 18 июля, полночь. » Ответить
"В чем сила, брат? Сила - в правде". 18 июля, полночь.
Людовик XIII: Бургонский отель Продолжение эпизода "Аудиенция на ходу, или Сбылась мечта...".
Ответов - 32, стр:
1 2 All
Людовик XIII: - И что же он знал? Расскажите-расскажите, не стесняйтесь, Гастон, - все так же заботливо молвил король, приближаясь едва ли не вплотную к еще по-юношески изящной, но уже в меру крепкой фигуре принца. - Здесь нет никого, кто мог бы причинить вам вред. Вы ведь не думаете, что ваш брат, чьи помыслы всегда направлены на то, чтобы вы были счастливы и оставались достойным сыном нашего великого отца, способен на неискренность или дурное отношение к вам? Брат мой... Неожиданно Людовик распахнул объятия. Менее всего можно было ожидать подобного проявления чувств от этой угрюмой нелюдимой натуры, особенно после тех трудностей, что уготовили ему родственники, начиная от преисполненных гордыней кузенов и заканчивая собственной матерью. - Рано или поздно те, кто втягивает вас в интриги, и Мирабель, и прочие мерзавцы, явившиеся в аббатство, будут наказаны, - ласково шептал он на ухо герцогу Орлеанскому. - Некоторых уже допрашивают, так что вскоре Бастилия или Венсенн пополнятся новыми постояльцами. Не усугубляйте свою участь, Гастон, поведайте мне все, что знаете, а я сверю ваш рассказ с тем, что известно мне от верных людей, присутствовавших на собрании. Не бойтесь, брат мой, не бойтесь...
Gaston d'Orleans: Ах, как сейчас Гастону не хватало августейшей матушки! При Марии Медичи было бы как-то спокойнее; уж она-то не дала бы в обиду своего любимца. Чувствуя настоятельную потребность огрызнуться, но так и не решившись на это, Месье изобразил что-то вроде улыбки - довольно вялой, надо заметить: - Я не разговаривал с Мирабелем, - буркнул он и раздраженно подумал, что в кои-то веки он сказал чистую правду, но вряд ли ему поверят. - В аббатстве было много народа, но если хоть один из них скажет, что я был занят чем-нибудь, кроме молитвы, я лично... - что он сделает лично, Гастон еще не решил, но подумал, что его порыв должен произвести впечатление. Впрочем, Людовик уже не один раз обманывал чаяния младшего брата. Несчастная манжета, принявшая на себя всю сумятицу, царившую в душе Гастона, если бы могла говорить, давно бы взмолилась о пощаде - сколько же можно ее поправлять! - Что же касается виконта, - торопливо продолжил принц - разговор о покойном Труа-Роше был куда безопаснее, - если бы я слушал! - отчаянье в голосе было почти не наигранным - сейчас бы подошла любая байка, рассказанная злополучным Анри.
Людовик XIII: Словно забыв о покойнике, неожиданно для себя и всего остального мира обретшим вечный покой в месте, где обретали покой душевный, Людовик продолжал свой странный допрос. Он по-прежнему держал брата в объятиях, крепких, как и положено человеку, половину сознательной жизни проведшего в военных походах и уделявшему значительное внимание развитию телесной силы, несмотря на склонность к меланхолии и прочим, более осязаемым недугам. - В ваших интересах вспомнить, что там было, Гастон. Чем раньше ваша память окажет вам эту добрую услугу, тем меньшие потери понесут ряды ваших почитателей. Вспомните Шале.
Gaston d'Orleans: Сейчас Его высочеству было обидно. Почти до слез. По мнению самого Гастона, он себя ничем не запятнал, но попробуй докажи это августейшему брату. Он вспомнил Монтрезора и, мысленно попеняв тому, что не отговорил своего господина от посещения аббатства, буркнул, обращаясь к противоположной стене - она-то участью Шале не пугала: - Там был неизвестный мне шевалье, вот он что-то говорил. И Труа-Роше тоже, но я же не слушал! - на всякий случай еще раз повторил Месье, но внезапно оживился и продолжил куда увереннее. - И там был человек, которого я встречал маркизом де Мирабелем, я вспомнил. Надо заметить, что герцог сейчас не лгал, он действительно потерял интерес к собранию, как только понял, что присутствующие совсем не собираются провозгласить королем Франции Гастона Первого. Это единственное, что действительно могло бы привлечь наследника престола. Но недвусмысленная угроза, пусть и замаскированная под братское участие, заставляла Его высочество вспомнить не только то, что он слышал, но даже и то, что он не слышал.
Людовик XIII: Память принца, обострившаяся после упоминания бедолаги графа, чья голова отделилась от тела лишь с тридцать четвертого удара, на глазах у его матери и потрясенной неумелостью палача толпы, хранила в себе куда больше, чем Гастон желал представить это. Дофина можно было понять - ни одному смертному на его месте не захотелось бы переживать повторно позор и унижение, связанные с допросом в присутствии канцлера и кардинала, выслушивать обвинения в деяниях, о которых сладостно мечтать или говорить в узком кругу доверенных лиц, но нести ответственность за которые совершенно неприятно. И все же Его Величество волновало не душевное спокойствие герцога, но сведения, способные поспособствовать в раскрытии заговора. - Это уже куда лучше, брат мой, куда лучше, - Людовик одобрительно похлопал юношу по спине, после чего отстранился, глядя на наследника и приветливо улыбаясь. - Быть может, вы вспомните, как выглядел этот человек, как и что говорил? Вы очень наблюдательны, Гастон, всегда восхищался этим вашим свойством. Так не разочаруйте меня.
Gaston d'Orleans: Память Гастона обострилась настолько, что он готов был рассказать все, что было, и все, чего не было. К искреннему сожалению принца, помимо того, что он не знал оратора - лишь его имя косвенно указывало на то, что это кто-то из Лотарингских принцев, - он вел совсем не так, как полагается любящему брату. - Он прятал свое лицо, - Месье очень старательно отвечал на вопросы. В конце концов, разве хоть кто-нибудь в аббатстве кричал: "Корону герцогу Орлеанскому!"? Никто. Так что за них переживать? - Понимаете ли, брат, я молился и не сразу понял, о чем идет речь, а когда понял, что что-то не то, - глаза Гастона возмущенно загорелись, - было уже поздно, все ушли. Весь вне себя от огорчения - как мнимого, так и непритворного, молодой человек покачал головой и с надеждой посмотрел на брата - поверил тот ему или нет.
Людовик XIII: - Но кто подал вам эту дивную идею - явить благочестие и вознести молитвы Господу? С кем вы были в монастыре, брат мой? - вкрадчиво вопрошал Людовик, желая узнать имя того, кто стал связующим звеном между герцогом Орлеанским и заговорщиками. - Уверен, в вашем окружении достаточно благородных дворян, не желающих рисковать жизнью наследника и отпускать его в одиночестве в обитель, которая всегда славилась как приют... вольнодумства.
Gaston d'Orleans: Гастон растерялся. Видимо, ни Монтрезор, ни Труа-Роше не были теми, кто интересовал августейшего брата. - Мы с графом... Так получилось, - довольно бессвязно ответил он и с такой надеждой посмотрел на Людовика, словно именно он мог подсказать нужный ответ. "Лучше бы мы говорили о пьесе", - мелькнула мысль. Месье издал нервый смешок: - Я молился о том, чтобы бог послал вам наследника. И как-то не задумывался о том, где лучше это сделать... - искренности в голосе было ни на йоту, зато обиды - хоть отбавляй.
Людовик XIII: - И все же это была не часовня Лувра, даже не молельня нашей матушки, храни ее Господь, - набожно перекрестился Людовик. Взгляд его перестал излучать доброжелательность, притворную, и, говоря по чести, не слишком умело сыгранную. Да и как оставаться хорошим актером, когда на кону не плата за один вечер и возможное освистание пьесы по милости дурного лицедея, а благополучие государства и сама жизнь его первых лиц. - До аббатства добираться приходится в карете, не проще ли было избрать для уединения более близкую ко дворцу обитель?.. Итак, я жду, - вновь посуровел король, хмурясь и начиная гневаться от вязнувшей на зубах роли притворщика, чуждой ему и малоприятной. - Монтрезор? Труа-Роше? Кто? Или вас вызвал письмом Мирабель?
Gaston d'Orleans: - Мирабель, при чем тут Мирабель? - сейчас Месье не помешал бы глоточек бургундского. Вечер так замечательно начинался, а тут... Посмотрев на Людовика и поняв, что вряд ли тот утолит жажду своего брата, Гастон решил окончательно все списать на покойника. - Вообще-то, - внимательно рассматривая перстень (чтобы не было видно выражения глаз), буркнул он, - это все идея виконта. Это он решил, что лучшее место для молитвы - аббатство. Ведь святая Женевьева, - герцог оторвал взгляд от украшения и честно посмотрел на брата, - может явить истинное чудо. Не заметив, что таким образом он оскорбил августейших супругов, Месье мило улыбнулся и проканючил: - Я правда больше ничего не знаю.
Людовик XIII: Это был тупик. С покойника взятки гладки, а Гастон, наученный горьким опытом прежних интриг, изящно уходил от ответа, выбрав виновного, ни навредить, ни помочь которому не смог бы не только он, но и все короли и Папы вместе взятые. - Что ж, брат мой, - криво улыбнулся Людовик, - полагаю, мы все прояснили. Но я буду прибегать к вашей помощи, без нее в этом деле никак, никак... Вся надежда теперь была на допрос Фабре и аббата Сен-Женевьев, а также на осведомителей, водившихся у любого вельможи, первым из которых являлся сам государь. Что же до герцога Орлеанского, было рано обвинять его в государственной измене, да и не стоило накликать позор на эту легкомысленную, хотя и не лишенную талантов голову. Принц, подобно ребенку, тянущегося к не доступной ему игрушке, прельщался короной, не понимая, какими тяготами сопровождается правление и сколь мучительно бывает принимать решения, о которых, вкупе с их последствиями, позже станут судить потомки. - Уже поздно, вы устали, а потому не смею задерживать Ваше Высочество. Легкий, но отнюдь не небрежный кивок означал, что братская беседа приблизилась к завершению или, вернее, пришло время антракта перед следующим, более серьезным разговором.
Gaston d'Orleans: Его высочество не заставил себя уговаривать. Поклонившись Людовику, он вышел из комнаты и только тогда смог перевести дух; на какое-то время неприятный разговор откладывался. Гастон не обольщался тем, что августейший брат забудет об аббатстве, но очень надеялся, что найдутся другие виновные, способные отвлечь внимание Его величества от наследника престола. Эпизод завершен.
полная версия страницы