Форум » Париж и окрестности » Встречаются как-то раз француз, англичанин и испанец... 17 июля 1627 года, около семи » Ответить
Встречаются как-то раз француз, англичанин и испанец... 17 июля 1627 года, около семи
Провидение:
Ответов - 37, стр:
1 2 All
Mirabel: Дон Диего покинул аббатство если не бегом, то шагом куда более быстрым, чем подобало посланнику его католического величества, и вид у него при этом был самый встревоженный. Никаких чувств кроме легкого презрения он к покойному не испытывал, но настигшая того внезапная смерть по меньшей мере раздражала – не для того маркиз потратил столько времени и сил на приручение молодого олуха, чтобы чья-то – и он имел нешуточные поводы подозревать, чья – рука лишила его вытесанного по его хватке орудия. Удивительно ли, если, оставив позади злосчастное аббатство и свернув в тот переулок, где он оставил карету, маркиз был в достаточной мере взбешен, чтобы, заметив впереди два силуэта, в одном из которых он узнал мальчишку Давенпорта, прибавить шагу. Несмотря на отсутствие шпор, его шаги, скорее всего, услышали бы, если бы в этот самый момент выглянувшая из окна старуха не выплеснула на проходящего мимо военного что-то, вынудившее последнего разразиться такими воплями, что они полностью заглушили его шаги – как, впрочем, и разговор двух неизвестных. Раздосадованный, дон Диего проводил взглядом устремившегося к карете пажа, краем глаза отмечая появившегося из нее Манолито, и снова замедлил шаг. Если, сеньорита, Вы не отправились к карете, я исправлюсь. Манолито это мой секретарь, рыжий, толстенький, я за него пишу, когда надо. Бутвиль пишет: Поэтому я могу себе позволить общение с представителями вражеских держав только на личном уровне А я-то наивно думал, что у нас с Францией мир сейчас и мы союзно собираемся осаждать Ларошель!
Эмили-Франсуаза де К: - Сию минуту, - кивнула Эмили и быстро направилась к карете. Она могла бы ответить, что собиралась снять небольшую комнатку, раз уж деньги Монтегю целы, потому что на улицу Могильщиков ей идти жутковато – кто знает, там ли д′Артаньян. Но, положа руку на сердце, девушке совсем не хотелось никуда уходить, особенно на ночь глядя - на сегодня она вдосталь нагулялась в одиночку. Поэтому Эмили решила оставить покуда эту тему и заняться более важными на данный момент делами. Девушка подходила к карете, гадая, постучать ли ей в дверцу или поискать по сторонам кучера, когда из кареты вылез невысокий толстоватый человек. Решив долго не мудрить, Эмили подошла к нему и спросила напрямую: - Простите, сударь, это, случайно, не карета маркиза де Мирабеля?
Mirabel: Манолито приложил к груди обе пухлые руки и поклонился так почтительно, словно перед ним стоял не мальчишка, пусть и несомненный дворянин, но явно одетый в обноски с чужого плеча, а по крайней мере герцог. – Карета маркиза де Мирабеля, ваша милость, – ответил он с таким сильным испанским акцентом, что дон Диего, догнавший меж тем ожидавшего дворянина и получивший возможность услышать эти слова, с трудом сдержал улыбку. Как и он сам, Манолито знал толк в притворстве – на самом деле, ему не составляло ни малейшего труда выдать себя за француза. Остановившись, чтобы с недовольным видом осмотреть подошву сапога, испачканного вездесущей, несмотря на палящее солнце, парижской грязью, маркиз не без удовольствия выслушал последовавший за тем вопрос: – А он вам нужен зачем? По тому, насколько тщательно Манолито не смотрел в его сторону, дон Диего заключил, что он не остался незамеченным, и понадеялся, что паж успеет ответить до того, как обнаружит возвращение владельца экипажа.
Эмили-Франсуаза де К: Эмили перешла на испанский – а то вдруг человек маркиза поймет что-нибудь не так. Ей и в голову не пришло, что при сложившихся обстоятельствах иностранная речь неподалеку от аббатства может оказаться неуместной. - Мой господин хочет узнать, осталось ли в силе желание его светлости поговорить с ним, – с достоинством юного идальго, провозглашающего прибытие по меньшей мере принца, ответила девушка, вспомнив и постаравшись воспроизвести небрежную заносчивость Давенпорта, которая почему-то именно в Испании производила наибольшее впечатление.
Mirabel: Манолито перевел взгляд на дона Диего, продолжившего в этот момент свой путь к карете, и отвесил юному пажу еще один поклон. – С вашего разрешения, ваша милость, – отозвался он, – я задам этот вопрос его светлости. Дон Диего скрыл новую улыбку и, не видя причин делать вид, что страдает глухотой, обратился одновременно и к мальчику и к его таинственному господину: – Мне всегда интересно побеседовать с друзьями сеньора Давенпорта. – О, друг сеньора Давенпорта! – всполошился секретарь, также поворачиваясь к четвертому действующему лицу этой сцены. – I'm all at your service, milord, should you require the services of an interpreter. His Excellency most regrets his poor command of your beautiful language.* – Я предпочел бы продолжить этот разговор в карете, – сухо сказал маркиз. – И подальше отсюда. Манолито, расцветая улыбками столь же радостными, сколь и неискренними, тут же перевел и эту фразу, присовокупив витиеватое пояснение, в котором равно сплелись и напряженные отношения Франции с Англией и предложение подвезти двух гостей Парижа. * Я весь к вашим услугам, милорд, если вам требуются услуги переводчика. Его светлость глубоко сожалеет, что плохо владеет вашим прекрасным языком.
Бутвиль: Луи-Франсуа, увидев издали, что Эмили с кем-то разговаривает, не утерпел и подошел поближе. Остановившись в трех шагах от "пажа", он замер, помня, что неподвижность в сумерках почти равняется невидимости, но, услышав последние реплики, в том числе английскую, понял, что пора развеять заблуждения. вызванные его рискованной выходкой во дворе аббатства. Соответственно, он преодолел оставшиеся три шага, коротко поклонился и сказал: - Господин маркиз, я не знаю языка лучшего, чем французский, а познания мои в английском почти исчерпываются тем словом, которое, как я понял, так насторожило вас в моей неуместной шутке. Другом господина Давенпорта я назваться не могу, поскольку не имею чести его знать и до нынешнего дня не слыхал о нем. А вот другом и защитником сего ... - он пошевелил пальцами, вытаскивая из вечернего воздуха подходящее слово, - сего юного существа меня, пожалуй, можно назвать. Но сам я нахожусь в таких... - опять пришлось шевелить пальцами, - стесненных обстоятельствах, что не рискую открывать вам свое имя прямо здесь. Возможно, вы сами его вспомните: мы с вами виделись несколько раз в Лувре, но издали, меня вам не представляли. Если вы желаете продолжить разговор в карете - я согласен. Но "подальше отсюда" - это где?
Эмили-Франсуаза де К: Граф де Бутвиль не подозревал, что двумя словами завоевал вечную преданность мадемуазель де Кюинь. Никто никогда не объявлял себя ее другом и защитником. Эмили почувствовала, что у нее защипало в глазах. Вчера утирающий ей слезы д′Артаньян, сегодня… Кстати, о д′Артаньяне… Руководствуясь письмом графа, гасконец вполне мог с минуты на минуту прийти сюда, и если они уедут… Растерявшись, девушка тихонько потянула Бутвиля за рукав: - Сударь, а… как же шевалье?..
Бутвиль: Воспользовавшись минутной паузой, пока маркиз обдумывал услышанное, Бутвиль отозвался негромко, не поворачивая головы (сейчас очень важно было смотреть маркизу в лицо): - Прежде чем уехать, оставим тут записку. Но, боюсь, он и письма моего не читал...
Mirabel: – Месье де Бутвиль, – вскричал Мадариага с чрезвычайно глупым видом, – как же я вас не признал! – И очевидно сообразив, что повел себя как дурак, повесил голову, смущенно поворачиваясь к своему господину, но не поднимая на того глаз. – Простите великодушно, ваша светлость. Дон Диего коротко кивнул, гадая про себя, каким образом Манолито всегда удавалось заметить, что испанскому посланнику требовалась подсказка. Бутвиль, подумать только! Иногда, при всем его уме, ему казалось, что им с его секретарем давно пора было поменяться местами. Решительно, давно пора просить Оливареса о дворянском титуле для Манолито. – Я отправляюсь сейчас в Лувр, – сказал он. – Но если нам не по пути, я могу приказать кучеру объехать пару раз вокруг квартала. Не дожидаясь ответа, он шагнул к карете, дверцу которой Мадариага тут же распахнул с почтительным поклоном.
Бутвиль: - В Лувр? - встрепенулся Бутвиль. - Маркиз, прошу вас, погодите минутку! Да, я действительно Луи-Франсуа де Бутвиль-Монморанси, граф де Люз, и еще совсем недавно у меня в этом городе были десятки друзей и сотни приятелей. Кто-то нашелся бы и теперь, но я не рискую просить, чтобы не обрушить на невинные головы недовольство его величества. А вы... В ваших силах помочь мне, если появится такое желание. И если я смогу быть вам чем-то полезен - в пределах, допустимых честью, - располагайте мною! Единственное, что меня удерживает от беседы с вами сейчас - это необходимость оставить у привратника аббатства записку для одного знакомого, который должен был встретиться с нами тут, но почему-то не пришел. Если ваш секретарь сделает это для меня....
Mirabel: Взгляд дона Диего вернулся к юному пажу Давенпорта, и он покачал головой, не давая даже себе труда скрыть улыбку. – Мой секретарь мне еще нужен, сеньор граф. Отправьте вашего сеньорито де Кюиня, молодые ноги бегают быстро, да и карета по парижским улицам далеко не отъедет. – Черные глаза испанца чуть сузились, встречаясь с глазами француза. – И да, я думаю, что в моих силах будет вам помочь, хотя, быть может, и не так, как вы думаете. Дон Диего ничем не рисковал. Надо быть круглым дураком, чтобы не понять, что роль мальчишки не сводилась к роли пажа – и даже не включала ее. Даже если Бутвиль не сможет отослать эти глаза и уши Давенпорта, ему не место в карете, а там уж пусть граф рассказывает англичанину, что тот пропустил, правду или ложь, и доказывает, что говорит правду. Надеюсь, я не влез вне очереди? Сеньорита, если хотите ехать на запятках и подслушивать, я не против, только надеюсь, что Вы не много оттуда услышите - по техническим причинам (карета дребезжит, рессор нет...)
Бутвиль: Луи-Франсуа стиснул зубы, сдерживая не слишком дипломатичные комментарии к словам посла. Он понимал, что его прямота и откровенность вряд ли будут восприняты дипломатом как таковые. Что он выдумает или припишет, Бутвиль догадаться не мог - ситуация по-прежнему напоминала ему игру в прятки, когда с завязанными глазами пытаешься хоть кого-нибудь поймать. Впрочем, он и не намеревался гадать. В этом море лжи, недоверия, хитростей и сталкивающихся интересов все-таки намного проще было оставаться правдивым... хотя, конечно, это не значило, что граф де Люз будет откровенничать напропалую с первым встречным. - Господин маркиз, - очень учтиво произнес он, - у мальчика сегодня был тяжелый день, что видно и по его лицу. Давайте не будем заставлять французского дворянина, пусть даже и юного, бегать за каретой господина посла, подобно... пожалуй, я воздержусь от сравнений. К тому же он совершенно не знает города и может нас просто потерять. А у меня другого пажа нет. Если вы изволите подождать в карете, мы не задержим вас более чем на десять минут - этого достаточно, чтобы дойти до ворот аббатства и оставить там сообщение.
Эмили-Франсуаза де К: Эмили едва было не вызвалась сбегать оставить записку – в конце концов, это было ее непосредственной обязанностью, и удержало ее язык за зубами отнюдь не приличествующая пажу скромность, а соображение насчет того, чем и на чем она эту записку будет писать – камнем на заборе царапать, что ли? Потому что если у привратника аббатства и есть письменные принадлежности, она же не Бутвиль, которого этот самый привратник знает в лицо, и с чего бы тогда ему, привратнику, оказывать ей любезность? Особенно если учесть сегодняшнее таинственное собрание… Поэтому она стояла рядом с графом, добропорядочно опустив взор и предоставив старшим принимать решения.
Mirabel: Мадариага, по-прежнему придерживавший дверцу кареты, прочистил горло и взглянул на своего господина с видом побитой собаки. – Ваша светлость, если позволите, я к услугам сеньора де Бутвиля, – сказал он и промакнул рукавом вспотевший лоб. Дон Диего молча кивнул, и секретарь тотчас же извлек откуда-то планшетку с сиротливым листом бумаги и чернильницу, с поклоном протягивая их французу. Трудно было предположить, что дворяне откажутся от услуг простолюдина; зная своего господина, Манолито мог быть уверен, что карета не тронется с места, пока он не вернется, а прочитать записку и особенно узнать, кому она предназначалась, тоже могло быть интересно. Спасибо за правки
Бутвиль: Луи-Франсуа многозначительно поглядел на "пажа" - мол, знай наших! - потом на услужливого секретаря, макнул перо в чернильницу и вывел на посольской бумаге: "Мы от души помолились, и наши молитвы были, кажется, услышаны. Надеюсь, с вами все в порядке? Сожалею, что вас не было здесь. Если хотите продолжить знакомство, ищите меня вечером в Лувре - а если все сложится благополучно, вы найдете меня ночью в том доме, где мы отдыхали днем." Вот так - вроде бы все сказано, и ничего лишнего. Конечно, еще лучше было бы и имени адресата не указывать, но тогда недоразумений не избежать. Бутвиль подул на записку, чтобы чернила скорее высохли, сложил бумагу замысловатым треугольничком, как любовное письмецо, и сверху надписал: "Гвардейцу из Гаскони". - Вот и все, - возвращая письменные принадлежности секретарю, улыбнулся он. - Не думаю, чтобы мой приятель вообще здесь появился, у него явно изменились планы, но для очистки совести - пусть лежит. Итак, вы поняли задачу? Отнесите эту бумагу привратнику аббатства и скажите, что сохранять ее имеет смысл лишь до полуночи. После этого он может ее выбросить, а лучше сжечь. Ничто так не засоряет мир, как ненужные бумажки, вы не находите?
Эмили-Франсуаза де К: Эмили едва удержалась оттого, чтобы хмыкнуть в ответ на заговорческий взгляд Бутвиля, но озорной блеск, на мгновение сверкнувший в ее глазах, вновь невинно опустившиеся ресницы скрыть не успели. Девушка удивлялась сама себе: после всех приключившихся с ней ужасов она могла смеяться и испытывать любопытство. Например, ей было чрезвычайно интересно, что же писал граф в записке, но она все же еще не настолько утратила чувство реальности, чтобы заглядывать ему через плечо. Поэтому она просто тихонько стояла рядом, являя собой образец скромности и исподтишка наблюдая за послом и его секретарем.
Mirabel: Снисходительность Бутвиля явно нашла отклик в душе секретаря: Мадариага стал, казалось, еще ниже ростом, еще туповатее на вид, еще ничтожнее, а жалкая покорность, с которой он принял из рук француза свою чернильницу, сделала бы честь любому поваренку. Рыжий, толстенький – кто бы принял его за ближайшее лицо маркиза де Мирабеля? Кто бы предположил, что от него, как и от самого дона Диего, не ускользнул обмен взглядами между Бутвилем и пажом? – Гвар-дей-цу из Гас-ко-ни? – с унылым видом переспросил Манолито, ведя пальцем по прыгающей – ровно писать на весу умеют только секретари – строчке, и глаза маркиза сузились в нехорошем предчувствии. Манолито, впрочем, еще не закончил свое представление: – От шевалье де Бутвиля и… – Месье де Кюиня, – закончил дон Диего, обрывая того резким взмахом руки. – И поторопитесь. Мадариага засеменил прочь по переулку, а маркиз с улыбкой повернулся к своим двум собеседникам. Бедный шевалье де Бутвиль, интриговать надо учиться. Вот вы и связали себя с заговором в аббатстве, в худшей из возможных компаний на сегодня – в компании англичанина. И Манолито будет последним дураком, если не позаботится о том, чтобы послание было сохранено, а память привратника при необходимости восстановила все желательные подробности. – Гвардейцу из Гаскони? Простите за любопытство, не о милейшем шевалье д’Артаньяне ли речь? Не стану называть его своим другом, дружба со мной может быть неправильно понята, но… – Дон Диего вздохнул. – Неважно. Даже если это не он, я уже обещал вам помощь. Вряд ли кто-то смог бы заметить в полумраке кареты, что рассеянный взгляд маркиза ни на миг не оторвался от мальчишки Давенпорта. Подтвердит Бутвиль его подозрение или нет, на лице ребенка всегда можно прочитать больше, чем на лице взрослого.
Бутвиль: Когда-то давно, во время осады очередного гугенотского городишки в Лангедоке, Бутвилю довелось сидеть ночью в траншее в ожидании вражеской вылазки. Была такая мирная, теплая ночь, трещали цикады, мерцали звезды, а они сидели и молча ждали, когда же начнется схватка, и кому не суждено будет увидеть рассвет? Примерно такое же состояние было у него сейчас. Испанец захочет его использовать. Как, для чего? Если это будет неприемлемо, удастся ли отвертеться? И если удастся - не пожелает ли раздосадованный испанец подставить ему подножку потом? Вот он упомянул д'Артаньяна - что это значит? В какую еще историю гасконец его занесет? "Там видно будет, - сказал он себе. - Пусть только поможет мне пройти в Лувр. Там уж я как-нибудь справлюсь и сам...." - Господина д'Артаньяна я когда-то встречал, - небрежно откинувшись на мягком сиденье кареты, с видимой беспечностью отозвался он на реплику посла. - Он посещал фехтовальный зал моего старшего брата. Но, по сути, кроме того, что он недурно обращается со шпагой, я о нем ничего не знаю. Он человек не нашего круга... Но откуда вы, столь высокопоставленная особа, могли узнать какого-то рядового гвардейца? Воистину, мир тесен! Пост исправлен администрацией
Эмили-Франсуаза де К: Толстенький секретарь двинулся к аббатству гораздо быстрее, чем от него можно было ожидать, и Эмили поймала себя на мысли, что он ей не нравится. Очень почему-то не нравится, она бы не могла объяснить причину. Какой-то он был не такой, неестественный, что ли. И акцент его стал меньше, или ей показалось?.. Девушка по привычке стояла около раскрытой дверцы кареты, ожидая распоряжения – в подобных ситуациях ей далеко не всегда приходились ехать внутри, зачастую собеседники не желали присутствия мальчишки при разговоре. «Мальчишка» же к разговору прислушивался, и очень внимательно. При упоминании гасконца она невольно вздрогнула и посмотрела на испанца, случайно встретившись с ним взглядом. «Как он все-таки неприятно смотрит», – невольно поморщилась Эмили. – «И что уставился?! Противнее этого, пожалуй, только то, как он произносит «дитя мое»… И в самом деле, откуда ему знать д'Артаньяна ?» - Мысли девушки лениво переключались с одного на другое. – «Можно подумать, в Париже один единственный гвардеец из Гаскони». Поверить в то, что она встретила дона Диего де Мирабеля не случайно, было дико. Возможность того, что он появился в аббатстве ради ее прекрасных глаз и откровений Бутвиля, была еще более фантастичной, чем даже история с Охотником. При воспоминании об Охотнике Эмили заметно сникла…
Mirabel: На лице испанца не дрогнул ни один мускул, но свои выводы он сделал – как и следовало ожидать. Чертов гасконец! В совпадения маркиз верил не больше, чем в непогрешимость папы римского. Значит, фехтовальный зал брата? – На козлах есть место, сеньорито, – проговорил дон Диего с той обманчивой мягкостью, которой так удобно облекать приказ. – И не для человека в летах. Переднее сиденье, где обычно устраивался секретарь или слуга, могло бы при необходимости вместить двоих, но лишь ценой некоторого неудобства для господ, которые в этом случае принуждены будут потесниться, чего дон Диего делать не собирался. Разумеется, Бутвиль мог усадить юного пажа к себе на колени – маркиз чуть не засмеялся вслух, представив себе эту картину – или прикинуться невежей, указав, что стоявший среди подушек сундучок можно было переставить, а владелец экипажа вовсе не обязан был располагаться так удобно, как это сделал его гость, но в этом случае все, что мальчик услышит, это то, что ему удастся вытянуть из графа де Люза. Собственно, почему бы не начать сейчас? – Благородство встречается не только в людях нашего круга, – произнес он, со всей учтивостью поворачиваясь к Бутвилю. – Как, впрочем, и многие другие, более или менее полезные качества. Я не назвал бы сеньора д’Артаньяна рядовым. Но вы превзошли меня, сеньор, вы знаете не одного даже, а двух гвардейцев! Как дон Диего и намекнул чуть ранее, дружба с ним могла плохо закончиться. Если Бутвиль и юный паж были близки с гасконцем, теперь они призадумаются, а если нет… впрочем, что беспокоиться? Что ему, посланнику величайшей державы, за дело до худородного прощелыги? Маркиз протянул руку и дважды дернул за свисавший подле окошка шнурок. Кучер, получив сигнал, взялся за возжи, и карета начала выбираться из переулка с неторопливостью застрявшей посреди болота осенней мухи.
полная версия страницы