Форум » Париж и окрестности » Парфюм для особого случая. 17 июля, около шести вечера. » Ответить
Парфюм для особого случая. 17 июля, около шести вечера.
Мари де Лон: Парфюмерная лавка Мирелли.
Ответов - 38, стр:
1 2 All
Мари де Лон: - Разумеется, нет, - медленно отчеканила каждое слово Марион. - Но я прекрасно помню ее содержимое. Послание сопровождало счет на кардинальскую мантию, и в нем мадам Пикар обращалась к барону ди Сорди с объяснениями, почему цена вышла несколько более высокой. И обещала поговорить с вами, если это понадобится. Куртизанка замолчала, давая возможность собеседнице осознать возможные последствия чужого бумажного многословия. На самом деле никто не мог бы упрекнуть в нем мадам Пикар - в записке не было ни одного имени, да и сама кардинальская мантия фигурировала под довольно расплывчатым наименованием "облачение", но отчего же не попытаться додумать факты биографии записки, особенно если со своею собственной в этот день уже не раз поступила довольно вольно? - Записка и мантия прекрасно дополняют друг друга, не правда ли, мадам Мирелли?
Louise Mirelli: Луиза, замершая со слегка наклоненной набок головой, в продолжение речи Марион не спускала глаз с ее лица, не забывая при этом следить и за своим, и если она на миг прикусила губу – как знать, случилось ли это случайно или в соответствии с ее желаниями? – Действительно, – медленно ответила мадам Мирелли. – Пожалуй, в таком случае я склоняюсь к тому, чтобы рассмотреть ваше предложение более внимательно. «Рассмотреть и пощупать», – мысленно прибавила она не без иронии. Существование записки становилось для камеристки все более сомнительным, однако имена, названные куртизанкой в такой взаимосвязи, говорили о том, что она все-таки знает слишком много и, вполне возможно, сумеет догадаться о большем, а это уже было бы настоящей катастрофой. – Однако, я полагаю, уместнее будет продолжить этот разговор, когда его предмет будет под рукой – вы так не считаете? Конечно, это был лишь повод потянуть время, но подчас именно время – главная ценность, которой может располагать человек.
Мари де Лон: - Конечно, нам нужна еще одна встреча, к которой и вам и мне стоит как следует подготовиться, - понимающе кивнула Марион. Мадам Мирелли явно озадачилась и озаботилась, а значит неизвестная интрига была не плодом воображения и не зыбким планом, который еще может и не осуществиться. Но о неизвестном куртизанка решила подумать позже - собственные долги были сейчас гораздо важнее. И стоило еще проверить, все ли бумаги попали к мадам Мирелли. Возможно, предприимчивая мадемуазель Корти что-нибудь все-таки оставила лично для себя - никогда не знаешь, что скрывается за невинным девичьим взглядом, в глубине которого затаился страх. - Я предъявлю вам записку, а вы расскажете мне, векселя на какие суммы у вас есть, - Марион обвела взглядом стоящие флаконы и почувствовала сильно желание покинуть царство запахов, - думаю, это удобнее будет сделать там, где располагается сейчас виновница нашего разговора.
Louise Mirelli: – Прекрасно, – безмятежно согласилась камеристка вдовствующей королевы, до поры отбросив мысли об отсутствии векселей как несвоевременные: убедиться в существовании пока еще мифической записки, потенциально способной столь неудачно осложнить дело, казалось мадам Мирелли куда важнее. – В таком случае, я бы предложила вам встретиться через пару дней, чтобы у меня была возможность обстоятельно изучить интересующие вас бумаги и не допустить какой-нибудь досадной ошибки, – под конец фразы лицо женщины озарила любезнейшая улыбка. – И где же она сейчас, осмелюсь спросить? – небрежно поинтересовалась Луиза, вспомнив последние слова Марион. Называть первой какие-либо имена в этом темном деле ей не хотелось, зато узнать, где находится эта самая виновница стольких бед – более чем.
Мари де Лон: - Я предпочитаю не хранить драгоценности далеко от себя, мадам. Надеюсь, вам ничто не помешат навестить меня, - в последней фразе не было и следа вопросительной интонации, как, впрочем, и в следующей, в которой явственно звучали требовательные нотки. - Разве необходимо столь долгое время, чтобы сложить несколько чисел? По-моему, времени до утра вполне достаточно. К тому же утро у меня наступает не слишком рано. Марион еще раз оглядела лавку - навещать ее второй раз она определенно не хотела. Кто знает, нет ли в арсенале мадам Мирелли ароматов забвения - куртизанка подозревала, что они не придутся ей по вкусу.
Louise Mirelli: В своих мыслях Луиза послала не менее полудюжины разнообразнейших проклятий в адрес так и не покинувшей Париж синьорины Корти, однако помочь делу это уже ничем не могло. Сожалеть о содеянном (или не содеянном) можно сколь угодно долго, но заняться поиском решения проблемы все-таки предпочтительнее – именно такого мнения придерживалась камеристка Марии Медичи, уже начавшая перебирать про себя возможные варианты. – Боюсь, что хотя ваше утро наступает позже моего, число моих обязанностей несколько более велико, и необходимость их исполнения может не позволить мне встретиться с вами так скоро, как нам обеим того хотелось бы, – спокойно возразила Луиза, не реагируя на требовательные интонации собеседницы. Время – вот что ей сейчас было действительно необходимо. Выход есть всегда – главное успеть своевременно им воспользоваться.
Мари де Лон: - У меня нет столь большого числа обязанностей? - Марион недобро засмеялась. - Вы не представляете, сколько их, если жизнь подчинена ... впрочем, неважно, я пришла сюда не для того, чтобы делиться с вами секретами своей жизни, - куртизанка скривилась, поняв, что придется идти на уступки. - Я могу подождать до ... полудня. Мадемуазель Делорм поджала губы. Промедление ей не нравилось. Мадам Мирелли может просто исчезнуть, предварительно озаботившись тем, чтобы бумаги попали в руки человека, пятна на репутации которого от куртизанки скрыты. - Мадам Мирелли, зачем же ждать так долго? Почему бы нам не взглянуть на бумаги прямо сейчас? Я не льщу себя надеждой, что смогу их у вас отобрать - мы находимся в ваших владениях.
Louise Mirelli: Слова Марион Делорм вызвали у Луизы новую улыбку, в которой на этот раз было больше снисходительности, чем каких-либо иных эмоций. – Ваше желание мне понятно, но, боюсь, осуществить его сейчас невозможно: бумаги в данный момент находятся не в этой комнате, – с как можно более небрежным видом сообщила мадам Мирелли. – Однако, полагаю, это не должно вас слишком расстроить. Вы только что сказали, что можете подождать – так подождите... до полудня следующего дня. В глазах камеристки королевы-матери вспыхнули и погасли насмешливые искорки. – Видите ли, сударыня, завтра будет большой праздник в ратуше, поэтому при подготовке к нему мне придется находиться рядом с ее величеством. Едва ли я могу здесь что-то изменить – при всем моем желании пойти вам навстречу. – Улыбка мадам Мирелли стала откровенно приторной: верный знак, что ее собеседнице в этой жизни предложили провалиться сквозь землю на один раз больше.
Мари де Лон: - Разумеется, вы не храните их в этой комнате, - улыбка Марион была не менее снисходительной. - Кто же хранит бумаги среди парфюмерных флаконов? Мадемуазель Делорм обвела взглядом лавку, выбрала кресло и, сделав несколько стремительных шагов, словно кто-то мог помешать ей, удобно в нем расположилась. Весь вид куртизанки кричал о том, что она не только не собирается проваливаться куда-либо, но даже банально выходить за дверь в ближайшее время не планирует. - Я вполне могу подождать, пока их принесут из ... какого-нибудь другого места. Вы вовремя напомнили мне про бал в ратуше, - голосок Марион стал понимающим. - В такой день столько всего может случиться... Не будем откладывать ...
Louise Mirelli: Мадемуазель Делорм, по всей видимости, не только не торопилась уходить, но решила максимально укоротить себе срок ожидания векселей, которых у Луизы уже попросту не было. Надо ли говорить, что такой поворот не устраивал камеристку категорически? И стоит ли объяснять, какое негодование она испытывала в этот момент, глядя на незваную гостью? – Вы предлагаете мне послать кого-нибудь за этими бумагами? Пресвятая дева, неужели вы настолько ими не дорожите! – изумленно вскинула брови мадам Мирелли, нисколько не смущаясь упоминанием божьей матери в обращении к куртизанке. – Только представьте себе, чем это вам может грозить, попади эти векселя случайно в руки какого-нибудь мошенника или плута! Нет-нет, я никак не могу этого допустить. Поэтому, поверьте, будет лучше для всех, если мы с вами снова увидимся в назначенный срок. Тон Луизы был безапелляционным, улыбка – недоброй, а взгляд – насмешливым. Иными словами, в целом она должна была иметь вид уверенный, если не сказать заносчивый – что еще и остается делать при плохой игре, как не хорошую мину.
Мари де Лон: - Мошенника или плута? - Марион расхохоталась. - Ну ... ни один мошенник или плут не сможет потребовать за них больше, чем вы, мадам Мирелли. Мадемуазель Делорм устроилась поудобнее, предполагая, что ожидание может несколько затянуться. - Вы очень умны и к тому же прекрасно владеете собой, мадам Мирелли, - вынуждена была признать куртизанка, и выражение ее лица при этом было довольно кислым. - И я бы даже покинула ваше царство, если бы ... если бы сегодня уже не выслушивала точно такую же историю о моих бумагах, которые почему-то хранятся где-то далеко. К сожалению, первоначальное исполнение было гораздо менее талантливым, благодаря чему я сегодня смогла посетить вас. Марион постучала пальчиками по подлокотнику и закатила глаза, как бы сожалея о том, что приходится пускаться в такие подробные объяснения. - Я бы хотела видеть свои бумаги сегодня и здесь, - голос куртизанки больше не был жестким, скорее ленивым, ибо содержание фразы уже не нуждалось в помощи интонаций.
Louise Mirelli: «А уж как бы этого хотела я», – подумалось мадам Мирелли, молчаливо скорбевшей об утрате векселей, но вслух ею была произнесена совсем другая фраза. – А я бы хотела видеть вас вновь не раньше полудня следующего дня. И как мы будем решать эту дилемму? – это было сказано тоном в высшей степени доверительным и почти веселым, однако пойти навстречу куртизанке камеристка попросту не могла, даже если бы и хотела, а потому ей не оставалось ничего иного, кроме как продолжать настаивать на своем. – Проблема, собственно, в том, что за интересующими вас бумагами мне пришлось бы лично отправиться в Люксембургский дворец. Там мне почти наверняка не избежать встречи с ее величеством, а в этом случае о том, чтобы в скором времени вернуться сюда, можно попросту забыть, – все так же по-дружески разъяснила Луиза и сделала паузу, взглянув на собеседницу так, будто надеялась, что под действием произнесенных слов Марион растворится в воздухе, не поднимаясь с места.
Мари де Лон: - Сегодня утром вы завладели векселями и сразу отнесли их в Люксембургский дворец? - взгляд Марион разом утратил остатки деланной безмятежности и веселости, а в голосе появилась изрядная доля сарказма. - Вы хотите меня в этом убедить? У вас во дворце личные охраняемые комнаты? Держать важные бумаги там удобнее, чем здесь? Объяснения мадам Мирелли и до этого не вызывали у Марион восторга, но теперь они стали не нравиться ей особенно сильно. У хозяйки парфюмерной лавки бумаг, похоже, не было, но где же они? И если они в Люксембургском дворце, то возникает следующий неприятный вопрос: - Кому же вы их отдали, мадам Мирелли? Или, возможно, стоит спросить для кого вы их выманили у мадемуазель Корти?
Louise Mirelli: Выслушав многочисленные вопросы куртизанки, Луиза утомленно вздохнула. Оправдываться, вдаваться в объяснения или доказывать что-то она не чувствовала ни малейшей необходимости. – Я совершенно не испытываю желания в чем-либо вас убеждать, – совершенно искренне заметила камеристка. – И столь дорогие вам векселя я никому не отдавала и отдавать не собираюсь. – И снова чистейшая правда: отдать бумаги кому-либо, включая и саму Марион, мадам Мирелли не могла бы, даже если бы захотела. – Вы вольны верить мне или не верить, однако я вынуждена повторить: при всем желании, решить этот вопрос сегодня нам не удастся, и я не вижу смысла в дальнейшем продолжении разговора. Тем более, что показать записку портнихи вы мне тоже не желаете, – резонно напомнила Луиза, взглянув на мадемуазель Делорм с видом усталым, но решительным.
Мари де Лон: - Видите ли, между нами есть некоторая разница, - мысль о том, что ей удастся высказать двусмысленность, проводящую отличие между куртизанкой и хозяйкой лавки совсем не там, где вторая имела все права его предполагать, доставил мадемуазель Делорм некоторое удовольствие. - Мое нежелание демонстрировать вам послание портнихи вполне объяснимо тем, что я нахожусь отнюдь не у себя дома. А вот ваше нежелание наводит на неприятные размышления. Мысли Марион и впрямь не доставляли ей никакой радости. - Столь упорное нежелание показывать мне мои бумаги я уже сегодня видела. Причина оказалась весьма прозаичной - у сеньориты Корти их уже не было. Судя по всему, и у вас их тоже нет? И это значит, что вы их все-таки кому-то отдали, ибо я представить себе не могу, что кто-то смог сыграть с вами ту же шутку, что и вы с племянницей покойного барона?
Louise Mirelli: Выслушав настойчивую (если не сказать – упрямую) в своем желании вернуть то, что ей не принадлежало, куртизанку, мадам Мирелли саркастически вскинула бровь. – Вы совершенно правы, между нами есть некоторая разница – и куда большая, чем вам нравится замечать, – осадила она собеседницу. – Помимо всего прочего, я не имею вашей склонности так легко проводить аналогии там, где им не место. Луиза досадливо поморщилась: в самом деле, мысль о том, что ее обвели вокруг пальца, как какую-нибудь девчонку (пусть и при других обстоятельствах – какая разница, если результат одинаков?), была ей крайне неприятна. – Право, я устала вам повторять: нравится вам это или нет, я предъявлю вам бумаги, когда увижу записку, и ни минутой раньше. Это мое последнее слово. На один короткий маг у мадам Мирелли возникло искушение сказать Марион, у кого находятся заветные векселя, но Луиза не позволила себе развить эту мысль: во-первых, она сама не знала этого наверняка, а во-вторых, ни в коем случае нельзя было предоставлять куртизанке шанс потребовать от нее чего-то большего, не выяснив до конца, какими возможностями она реально располагает.
Мари де Лон: Марион презрительно поджала губы, почувствовав сильное желание сказать мадам Мирелли что-нибудь особенно неприятное относительно их разницы, но сдержалась - в конце концов, сложно было заподозрить себя в том, что сказала слишком много хорошего. Увы, поездку в парфюмерную лавку стоило признать не слишком успешной. - Хорошо, - вынуждена была сказать куртизанка, хотя это слово совершенно не описывало ее отношение к ситуации, - я подожду до завтра. До полудня. И надеюсь, что вы мне покажете векселя лишь минутой позже, чем увидите записку. Она поднялась с кресла и направилась к двери. Чувство, что она проиграла, не покидало ее, и она не смогла удержаться от того, чтобы не повернуться и не уколоть напоследок собеседницу: - Если только до этого момента не придет ко мне кто-нибудь, кто все-таки сможет показать, что векселя действительно у него. Или если мне не захочется ... тоже вдруг ... разоткровенничаться с кем-нибудь о ваших авантюрах... С кем-нибудь, кто вполне может помочь вам перебраться в другой дом, откуда сложно требовать возврата долгов.
Louise Mirelli: Луиза лишь пренебрежительно пожала плечами. Собственно, больше ей ничего и не оставалось: отвечать на выпад куртизанки той же монетой она посчитала ниже своего достоинства, тем более что слишком велика была вероятность сорваться и растерять остатки самообладания – таких провалов с ней не случалось уже давно. – Всего хорошего, мадемуазель Делорм, – сладко улыбнулась мадам Мирелли своей «дорогой гостье» на прощание. «Чтоб тебя черти унесли еще до полуночи!» Сделанное в сердцах пожелание, конечно же, не было произнесено вслух, однако когда дверь за спиной Марион захлопнулась, с губ Луизы все же сорвалось нечто не менее нелицеприятное и свидетельствовавшее о том, что ее собеседница оставила камеристку не в лучшем расположении духа. Эпизод завершен.
полная версия страницы