Форум » Люксембургский дворец » Каждый выживает, как умеет. 17 июля, около семи вечера » Ответить
Каждый выживает, как умеет. 17 июля, около семи вечера
Louise Mirelli:
Ответов - 30, стр:
1 2 All
Louise Mirelli: Состояние мадам Мирелли после ухода Марион Делорм можно было описать как приближающееся к панике, однако Луиза не понаслышке знала, что лишние эмоции не приносят ничего, кроме вреда. Можно сколько угодно страдать и убиваться по каждой неудаче, но это никак не приблизит тебя к выходу из сложившегося положения. К слову сказать, камеристка королевы-матери была твердо уверена в том, что безвыходных ситуаций не бывает: слишком часто она в них попадала – и все же до сих пор жива-здорова и вполне довольна тем, что имеет. Была. В сущности, и теперь для нее мало что изменилось – просто в очередной раз пришло время решительных действий. Однако прежде следовало проверить, не обронила ли она ненароком принадлежавшие покойному барону векселя. Проанализировав ситуацию, Луиза пришла к выводу, что это могло случиться лишь в одном месте. Конечно, шанс обнаружить бумаги там был исчезающе мал, но утопающему свойственно хвататься за каждую соломинку. Через несколько минут мадам Мирелли уже снова была на пути к Люксембургскому дворцу. Векселей в предполагаемом месте, разумеется, не оказалось, а это значило, что заполучить их обратно до завтрашнего полудня ей, по всей видимости, не удастся. Луиза скрипнула зубами – то ли с досады, то ли от злости, в том числе и на саму себя. Векселя теперь не главное. Откладывать больше было нельзя. Торопливо ступая по начищенному до блеска полу, камеристка Марии Медичи обдумывала, каким образом ей лучше претворить свое намерение в жизнь, когда ее взгляд скользнул по высокой мужской фигуре в черном. Мысленно возблагодарив Провидение за такую удачу, Луиза поспешила навстречу графу и разговору, от которого зависела вся ее дальнейшая судьба.
Рошфор: Не будучи ни астрономом, ни математиком, тем не менее траекторию движущегося тела граф де Рошфор оценил правильно и замедлил шаг. Гадать, что от него понадобилось камеристке Марии Медичи, он не стал, рассудив, что через пару минут узнает о том и так. Расставшись с виконтом Мандевилем, Рошфор противу ожиданий сразу не покинул Пале-Люксембург. Во-первых, развернуться и последовать за английским посланником означало признаться, что целью был именно он, а граф де Рошфор полагал совершенно излишним делиться своими намерениями с кем бы то ни было. А во-вторых… Во-вторых, Монтегю был чертовски настойчив в своих намеках, и кардинальский агент счел за благо превратить туманные намеки в проверенные сведения, поскольку во время бушевавший вчера грозы Монтегю был здесь, на карточной игре, следовательно, таинственное событие состоялось тут же. Волшебное превращение состоялось при помощи полупистоля, опущенного в ладонь одного из лакеев. Сплетня была громкой, и болтливый малый не пожалел красок, расписывая известные ему подробности, по примеру романистов щедро заполняя лакуны воображением там, где его подводила информированность. С непроницаемым видом выслушав лакея, граф прибавил еще полпистоля с настоятельным советом позабыть о только что состоявшемся разговоре и отбыл в задумчивости. Падение кардинала неминуемо повлечет за собой падение и его, Рошфора. Впрочем – тонкие губы графа искривились в презрительной усмешке – не опала должна его страшить. Когда господин теряет положение, слуга может лишиться чего посущественней: головы, к примеру. Рошфор мог бы назвать не менее полудюжины людей, которые немало бы отдали за возможность отомстить лично ему. Хорошенько подумав, он смог бы округлить счет до дюжины, но заниматься подобной арифметикой графу сейчас было не с руки. – Мадам, – склонился он в учтивом поклоне перед приблизившейся Луизой Мирелли, – какой приятный сюрприз. Здесь граф совсем не погрешил против истины, ибо, как сказал позже один его соотечественник по несколько иному поводу «француз – всегда француз!».
Louise Mirelli: – Приятный сюрприз для меня, ваша светлость, – ответила Луиза, приседая перед графом в реверансе и почти непроизвольно приопуская ресницы. Как именно будет развиваться диалог с Рошфором, мадам Мирелли с точностью предсказать не могла, но в одном она была уверена абсолютно: если есть шанс решить дело полюбовно и к обоюдному удовольствию заинтересованных сторон, надо непременно попытаться им воспользоваться. Вот только с какой стороны подступиться? – В Пале Люксембург вы не самый частый гость. Верно, и в этот раз вас привели сюда дела? – очень хотелось спросить, какие именно, если не все сразу – слишком уж много ниточек тянулось к обители Марии Медичи – но Луиза никогда не отличалась столь неосмотрительной прямотой и по возможности предпочитала начать издалека, не отклоняясь, однако, в совсем уж заоблачные дали.
Рошфор: Черная бровь Рошфора лениво поползла вверх, а в глазах блеснул насмешливый огонек. Бывало так, что графа были рады видеть. Бывало, и не так редко, как то можно было вообразить, что ему были рады женщины. Однако сюрпризом он был, как правило, неприятным. – Мадам, каковы бы ни были причины, приведшие меня сюда, я им благодарен за удовольствие встретить здесь вас, – с вкрадчивой галантностью произнес Рошфор, ничем не погрешив против истины. Камеристка и доверенное лицо королевы-матери, – если слухи, приписывающие Луизе Мирелли этот почетный статус, не лживы, – ищущая общества человека, всецело преданного кардиналу… Это, по меньшей мере, занятно. Рошфор по достоинству оценил и кокетливо опущенные ресницы, и нежный голос – то оружие, которое у слабого пола всегда наизготовку при общении с сильным, независимо от того, чего дочь Евы задумала добиться: пополнить коллекцию набальзамированных сердец, рассорить две могущественные державы или выпросить у мужа побольше денег на булавки. Мужчине остается лишь укрыться от этих золотых стрел в доспехи недоверчивости и настороженности.
Louise Mirelli: Смешно было бы рассчитывать, что это окажется легко. Однако так или иначе, а надо было идти вперед, и сдаваться Луиза не собиралась – во всяком случае, не раньше, чем испробует весь доступный арсенал способов и возможностей. Была бы цель отчетливо видна, а средства сойдут любые. – Благодарю, господин граф, – пропела камеристка вдовствующей королевы, принимая ответ Рошфора за добрый знак, пусть ничего конкретного пока и не означающий. – Возможно, я действительно смогла бы немного скрасить ваше пребывание здесь, – мадам Мирелли адресовала собеседнику выразительный взгляд, прежде чем пояснить. – Долг вынуждает меня проводить во дворце много времени, позволяя подчас увидеть чуть больше, чем доступно зрению других. После этого пробного шара Луиза снова сделала паузу, на этот раз подлиннее – чтобы дать графу столь необходимую, в первую очередь, ей самой возможность хоть чем-то выдать свое отношение к только что отзвучавшим словам: ей нужно было видеть реакцию Рошфора, чтобы найти в себе силы сделать следующий, решающий шаг.
Рошфор: Теперь мадам Мирелли удостоилась внимания самого пристального, какого не всегда удостаивались придворные красавицы. Намек был вполне ясен, однако граф помолчал, прежде чем ответить, холодно просчитывая, какая хитроумная ловушка может крыться за столь любезным предложением. – Признаться, мой нынешний визит в Пале-Люксембург вышел на редкость скучным, – наконец, произнес он с легкой улыбкой, – не сравнить… со вчерашним вечером. Если вам есть, чем развеять мою скуку, мадам, то неподалеку я вижу уютную нишу, где мы сможем поговорить без помех. По-прежнему улыбаясь, Рошфор учтиво предложил даме опереться на свою руку, склонившись резким профилем к ее лицу. Сторонний наблюдатель, прояви он праздное любопытство к этой сценке, увидел бы не более чем проходной эпизод очередной любовной интриги, которыми так приятно порой разнообразить утомительную придворную жизнь.
Louise Mirelli: Когда Рошфор с непогрешимой учтивостью предложил ей руку и с похвальной наблюдательностью – место для уединения, Луизе не оставалось ничего иного, кроме как принять оба предложения. Собственно, именно этого она и добивалась, потому что хорошее начало, как известно, половина дела. Но только половина – об этом мадам Мирелли не забывала ни на миг. – Полагаю, говоря о вчерашнем вечере, вы имеете в виду не столько карточную игру, сколько то, что происходило вне стен дворца, – с утвердительной интонацией произнесла Луиза, как только они скрылись от посторонних глаз. – Сад, неверный свет факелов, мужчина в алой мантии и женщина в платье, как две капли воды похожем на королевское. – Камеристка Марии Медичи помолчала, прямо и уверенно глядя Рошфору в глаза. – Да, об этом мне есть что рассказать. Однако мне хотелось бы обрести хотя бы тень уверенности, что у меня не будет повода пожалеть о своих словах. Сейчас мадам Мирелли не улыбалась: нервы ее были напряжены, как натянутая струна. Одно дело решать вопрос жизни и смерти, когда они чужие, и совсем другое, когда речь идет о своих.
Рошфор: Граф заметно вздрогнул, и смуглые пальцы с непроизвольной силой сжались на нежной ручке. Ему стоило значительно труда сохранить самообладание. Всего несколькими словами Луиза обрисовала картину случившегося, как мастер парой угольных линий набрасывает человеческую фигуру или пейзаж. Минуту назад у кардинальского агента было более смутное представление о произошедшем скандале – если продолжать художественную аналогию, болтовня разговорчивого лакея уподобилась бы сравнения с выплеснутым на холст беспорядочным смешением красок. – Продолжайте, мадам, – Рошфор словно со стороны услышал собственный голос, опустившийся до хриплого свистящего шепота. – Залогом вашей безопасности станет ваша откровенность.
Louise Mirelli: Пальцы Рошфора сжались на ее запястье, а в следующую секунду Луиза услышала его прерывистый шепот – в этот миг граф поневоле вызвал у нее ассоциацию с охотничьим псом, сделавшим стойку на дичь. К сожалению, ее собственная роль при таком сравнении оказывалась не самой завидной. С другой же стороны, несомненный и весьма живой интерес Рошфора к ее словам говорил о том, что он слышит или надеется услышать что-то новое для себя, а этот факт, со всей определенностью, являлся для мадам Мирелли положительным. – Вам, конечно же, известно, что в этой пикантной сцене, главным свидетелем которой должен был стать его величество, ни его высокопреосвященство, ни ее величество участия не принимали, – от большого количества не самых лаконичных именований высочайших особ и от старательно сдерживаемого волнения язык едва не начал заплетаться, и Луиза пообещала себе впредь обходиться более краткими формулировками. – Но вам, вероятно, неизвестно, кто присутствовал в саду вместо означенных лиц? Вкрадчивый (по крайней мере, хотелось бы верить!) тон, взмах ресниц и снова пауза. Нельзя же вываливать на господина графа всю желанную информацию разом!
Рошфор: Неимоверным усилием Рошфор сдержал рвущееся с губ богохульство. То, о чем говорила мадам Мирелли, с легкостью упомянув в одной фразе венценосных особ и кардинала, звучало совершенно невероятно. Судя по приведенным подробностям, камеристка если не приложила к этому действу свою умелую ручку, то была прекрасно осведомлена, кто направлял разыгранный спектакль. Однако вопрос, стоит ли доверять ей, оставался открытым. – Неизвестно мне, но известно вам, – заключил граф, и интонация его не была вопросительной. Выпустив тонкое женское запястье, он пристально посмотрел на Луизу, словно желая прочесть мысли и намерения, скрывающиеся за этим гладким лбом. Он старался сохранять спокойствие, но напряжение почти звенело в тяжелом душном воздухе и осязаемо ощущалось нетерпеливым покалыванием в кончиках пальцев.
Louise Mirelli: Рошфор ослабил свою стальную хватку, выпуская ее руку, но мадам Мирелли отнюдь не почувствовала облегчения, что, впрочем, было вполне понятно: кульминация разговора еще только приближалась. – Да, – медленно подтвердила Луиза, хотя высказывание графа и не нуждалось в подтверждении. – Роль кардинала исполнил маркиз де Вильардуэн, роль королевы – племянница барона ди Сорди, которую он же уговорил на участие в этом... «маскараде». Как и господина маркиза. – Мадам Мирелли чуть помолчала, собираясь с духом, и, поймав взгляд Рошфора (что было нетрудно), решительно закончила. – А подготовить костюмы должна была я. Камеристка Марии Медичи замерла в неподвижности, бросив все силы на поддержание иллюзии спокойной уверенности, в то время как на самом деле ей было страшно вздохнуть. Пути назад не было, впереди лежал протянутый над пропастью канат, и вот на эту-то шаткую «почву» она только что осмелилась ступить.
Рошфор: Граф молчал. Ему очень не понравились имена, названные Луизой. Маркиз де Вильардуэн умер, и умер скверно, барон ди Сорди также с чьей-то помощью покинул мир живых. Двое из участников «маскарада». Неудивительно, что мадам Мирелли пребывает сейчас в страхе и смятении. С другой стороны, мертвецов не призовешь к ответу, и они не могут восстать из могил и опровергнуть приписываемые им грехи. Интересно, что сталось с племянницей барона? – И теперь вас мучит раскаяние, мадам? – холодно поинтересовался Рошфор, отнюдь не склонный проявлять великодушное сочувствие. – В таком случае вы ошиблись, вам нужен не я, а священник. Мрачноватая шутка, если Луиза Мирелли действительно опасается за свою жизнь.
Louise Mirelli: Слова Рошфора и тон, которым они были произнесены, заставили Луизу вздрогнуть, несмотря на все усилия сохранить самообладание. При упоминании о священнике мысли камеристки лихорадочно метнулись к фигуре отца Жозефа, но были напряжением воли возвращены в реальные время и пространство: для гаданий, что было бы, обратись она к его серому преосвященству, момент был явно неподходящий. – Маркиз мертв, барон тоже. Где сейчас находится его племянница, мне неизвестно, – произнесла мадам Мирелли, выждав для верности, чтобы не дрожал голос. – Но и первых двух мне хватило бы, чтобы свалить на них всю ответственность за этот ...случай, если бы я вознамерилась хотя бы попытаться скрыть от вас часть правды. Нельзя сказать, чтобы слова Луизы не соответствовали истине. Умолчала она лишь о том, что весь ее короткий пока рассказ и был лишь частью правды, но... в женщине должна быть загадка. Иногда это просто жизненно необходимо.
Рошфор: – Право, мадам, я и не думал усомниться в ваших словах, – успокоил даму граф де Рошфор. На самом деле он полагал, что Луизе Мирелли было бы затруднительно правдоподобно объяснить свою осведомленность иначе, чем признаться в участии в «маскараде», однако и не хотел излишне давить и спугнуть добровольного информатора. В те давно минувшие времена магическая формула «Любое ваше слово может быть использовано против вас» еще не была в употреблении, но это не означало, что дух и буква этой фразы была незнакома жителям той эпохи. Если все, рассказанное камеристкой, хотя бы отчасти соответствовало истине, не все ли равно под каким соусом ей угодно это преподносить. – Вероятно, вы не до конца понимали, в какую интригу вас втягивают, – без тени иронии предположил граф, подыгрывая избранному образу «кающейся грешницы». Вздумай Луиза пустить слезу, у него и батистовый платок наготове, жаль лишь, что по такой жаре не совсем свежий.
Louise Mirelli: Если она и не услышала в голосе Рошфора иронии, это еще отнюдь не означало, что ее там не было. Во всяком случае, будь мадам Мирелли сама на месте графа, она едва ли смогла бы удержаться от сарказма. Вот только, увы, на месте графа она не была. – Да не то чтобы, – вполголоса, но вполне отчетливо возразила Луиза. Быть может, довольно самонадеянно для ее положения, но... не рыдать же у Рошфора на плече? Переизбыток внешней фальши ни к чему хорошему не приводит, особенно если фундаментом ей служит шаткая почва недомолвок. – Но я точно не до конца понимала, какими последствиями эта интрига может обернуться. На исходе этой фразы камеристка вдовствующей королевы все-таки отвела взгляд в сторону, посвятив несколько секунд внимательному изучению давно знакомых полов. По ее скромному разумению, продолжать пока еще было рано.
Рошфор: – Ящик Пандоры… несущий хаос и погибель, – задумчиво кивнул Рошфор, принимая объяснения. – Кто же вручил вам ключ от этого ящика, мадам? Вы назвали исполнителей, не останавливайтесь на полпути, назовите имя вдохновителя, – в голосе графа проскользнули бархатистые нотки почти кошачьего мурлыканья. Опасная баюкающая ласка перед тем, как вонзить когти. За локоть он привлек Луизу поближе. – Вы ведь понимаете, что теперь поздно отступать? – настойчиво проговорил Рошфор и улыбнулся. Улыбка эта была нехороша.
Louise Mirelli: Тон Рошфора, мягкий и вкрадчивый, пугал больше любых прямых угроз, и чем спокойнее внешне выглядел граф, тем сильнее это настораживало Луизу. Кому как не ей было знать, что затишье очень часто сменяется бурей? Правда, следующий жест Рошфора более напоминал бросок кобры, подстерегшей добычу. Пальцы графа вновь сомкнулись на локте мадам Мирелли, отчего пульс последней участился, а ладони вмиг покрылись испариной, и даже если это была всего лишь непроизвольная эмоциональная реакция, ничего поделать с этим камеристка Марии Медичи была не в силах. – Это имя столь же прекрасно известно вам, сколь оно очевидно здесь, в этих стенах, – быстро, почти ожесточенно, зашептала Луиза. – Вы делаете мне больно. Это было не совсем правдой, однако интуиция подсказывала мадам Мирелли, что оно могло ею стать, и очень скоро. Рошфор цепко вцепился в ее руку, словно опасаясь, что она может убежать, а ощущение абсолютной незащищенности никогда не было Луизе по вкусу.
Рошфор: Камеристка была права: имя, которое она так и не осмелилась назвать вслух, было ожидаемым, однако граф добивался признания из ее собственных уст. Долгое мгновение Рошфор смотрел в глаза Луизы Мирелли, хотя никогда не верил, будто бы глаза являются отражением человеческой души. Вот и сейчас он ничего не увидел в темном омуте женских глаз. Большее сказало прерывистое дыхание и внезапная бледность. И почти неуловимый запах страха, достигший его ноздрей, – первой причины любого предательства. Рошфор, не торопясь, разжал пальцы. – Прошу прощения, – произнес он обычным голосом. – Вы можете привести доказательства всего здесь сказанного, мадам? Если все это окажется правдой, в руки кардинала попадет крупный козырь в его усиливающемся противостоянии с королевой-матерью. Если же это умело сплетенная ложь, маскирующая ловушку… Что ж, ложь – это обоюдоострое оружие.
Louise Mirelli: Луиза задумалась. Рошфор не спешил безоглядно доверяться ее словам, и это было понятно и в определенном смысле естественно. Однако ей и в голову не пришло, что он может потребовать некие доказательства тому, что выглядело таким очевидным в ее глазах – опять-таки неудивительно, когда только и думаешь о том, как бы избежать обвинения в убийстве двух дворян и исхитриться при этом сберечь собственную жизнь. Вот тут-то и пришлась бы кстати та самая кардинальская мантия, которую ей предлагала обменять на векселя предприимчивая куртизанка, но парадокс заключался в том, что, не будь этой мантии, вся текущая ситуация могла бы не возникнуть вовсе. – Боюсь, никто из участников этого «маскарада» не рискнул бы подтвердить свое в нем участие, даже если бы они были живы, – медленно проговорила мадам Мирелли, только чтобы не молчать. – А раз люди ничего сказать не могут, следует обратиться к вещам, не так ли? Спросите мадемуазель Делорм, откуда у нее взялась алая кардинальская мантия, и, я уверена, в конце концов вы снова услышите мое имя. И, возможно, чье-нибудь еще. Все вдруг показалось Луизе на удивление легко и просто – стоило лишь подумать о том, что решение проблемы может заключаться в самой проблеме. Оставалось лишь надеяться, что ей удастся убедить Рошфора в правдивости своих слов.
Рошфор: Имя прославленной куртизанки прозвучало неожиданно и совершенно не к месту. – Марион Делорм? – Рошфор не пытался скрыть своего удивления. – Каким образом мадемуазель Делорм оказалась замешана в эту историю? Парижские слухи упорно приписывали кардиналу связь с этой новой гетерой, и ее возможное участие в интриге запутывало и без того непростую ситуацию. Охотничий азарт, побудивший графа понуждать мадам Мирелли связать себя не только словом, вновь сменился настороженностью.
полная версия страницы