Форум » Люксембургский дворец » "Кто сеет ветер, пожнет бурю" - 17 июля, около полудня » Ответить
"Кто сеет ветер, пожнет бурю" - 17 июля, около полудня
Мария Медичи:
Ответов - 22, стр:
1 2 All
Louise Mirelli: Луиза Мирелли никогда не жаловалась на скуку или отсутствие дел. Вот и сейчас у нее было достаточно забот, чтобы занять ими весь день до вечера, а после разговора маркиза де Мирабеля с господином канцлером в планах камеристки вдовствующей королевы на сегодня стало одним пунктом больше. Тем не менее, покинуть Люксембургский дворец, так и не показавшись на глаза Марии Медичи, было решительно невозможно - в особенности после стольких заслуживающих внимания событий, произошедших накануне при ее непосредственном участии (о чем ее величеству в некоторых случаях знать не полагалось). Необходимость побеседовать с госпожой ощущалась камеристкой тем более, что вчера, после карточной игры, королева-мать по какой-то причине не пожелала видеть Луизу. Не то чтобы в тот момент это сильно расстроило мадам Мирелли - соответствующее время было использовано ею с максимальной пользой - однако сам по себе факт несколько настораживал. И все же к тому времени, когда камеристка, тихо прошелестев юбками, проскользнула в покои ее величества, на ее лице читалось лишь выражение глубокого почтения и печальной строгости: Луиза полагала, что Марии Медичи уже известно о гибели ее драгоценного барона ди Сорди, а следовательно, изображать чрезмерное воодушевление по поводу удавшегося «маскарада» было несколько неуместно. Впрочем, не зная, чего ей ожидать от переменчивого нрава своей госпожи на этот раз, камеристка решила действовать по обстановке, в зависимости от того, как поведет себя ее вдовствующее величество.
Мария Медичи: День Ее Величества нынче начался поздно - вчерашняя карточная игра, по словам королевы-матери, оказалась крайне утомительной, а посему она не торопилась покидать постель, хотя время близилось к полудню. Обожившись подушками, Мария восседала в кровати, рассеянно прислушиваясь к монотонному чтению фрейлины. Часослов, конечно, был книжкой душеполезной, но королева уже успела изучить его почти наизусть и прибегала к нему в случаях, когда необходимо было остаться наедине с собственными мыслями. Маскарад удался, другого исхода можно было и не ожидать, учитывая, какие мастера брались за его устройство. Барон ди Сорди и синьора Мирелли стоили друг друга, королева была несказанно рада тому, что люди такой незаурядной ловкости состоят при ее особе. И что же? После короткого мига триумфа - известие о гибели барона. Мария сразу же отбросила мысль о возможной дуэли или ограблении, это было слишком просто. Следовательно, убийство? Следовательно, кто-то знает - или желает знать - слишком много? Значит, не успели актеры снять свои костюмы, как их уже заподозрили? Было бы очень соблазнительно увидеть в смерти барона руку Ришелье, но королева-мать, как никто другой, знала, что кардинал не всесилен и не всеведущ. Тогда кто же?..
Louise Mirelli: Судя по зрелищу, представшему глазам камеристки, когда она оказалась в покоях своей госпожи, ее величество пребывала в состоянии глубокой задумчивости, и у Луизы были некоторые основания предполагать, что причины тому были ей хотя бы отчасти известны. Что сулило лично ей такое состояние королевы-матери, мадам Мирелли предсказывать не взялась бы: иногда бурные вспышки гнева ее величества все-таки оказывались безопаснее вот такой тихой внешней рассеянности. Внешней - потому что если Мария Медичи и пребывала в расстроенных чувствах, это наверняка не могло помешать ей активно размышлять о произошедшем, и образ мыслей вдовствующей королевы сейчас представлял для ее камеристки значительный интерес. Все еще не решив, с какой стороны лучше подступиться к неизбежной беседе, Луиза тихо проскользила по комнате - с таким, однако, расчетом, чтобы непременно попасть в поле зрения ее величества - а убедившись в том, что это ей удалось, почтительно склонилась перед вдовствующей королевой, не рискуя приближаться без приглашения и исподволь вглядываясь в лицо своей госпожи.
Мария Медичи: Вдовствующая королева удостоила камеристку лишь легкого поворота головы, долженствующего означать, что присутствие Луизы замечено. Фрейлина прочла еще несколько строк, прежде, чем Мария сделала ей знак удалиться и оставить их наедине с мадам Мирелли. Привычно поджав губы, королева посмотрела на камеристку, будто ожидая, что та, вопреки правилам, заговорит прежде, чем к ней соизволит обратиться госпожа. Потом коротко велела, будто именно за этим поджидала свою доверенную особу: - Подай мне сладкой воды. На мгновение у Марии зародилось подозрение, что Луиза могла бы быть причастна к смерти Сорди, но все же она не стала обдумывать его всерьез. Ворон ворону глаз не выклюет, или как там твердит пословица? Луизе вовсе незачем избавляться от него, ведь Чезаре знал далеко не все, и если дело дойдет до того, чтобы поднять завесу тайны над всеми любопытными делишками мадам Мирелли, то куда больше ей следовало бы опасаться.... самой королевы! Это открытие крайне неприятно поразило Ее Величество, особенно в свете несчастья, происшедшего накануне с фрейлинами Анны Австрийской.
Louise Mirelli: Луиза терпеливо ждала, стараясь ничем не выдать охватившего ее легкого беспокойства и усердно убеждая себя в том, что все в порядке. На миг у нее возникло нехорошее чувство, что Мария Медичи могла заподозрить ее участие в гибели барона ди Сорди. Если кто-то заметил ее вчера, когда они выносили тело злополучного итальянца из дворца вместе с этим огромным господином Портосом... Луиза решительно погнала от себя эти мысли, проводив их тихим вздохом. Хладнокровие не изменило ей вчера - глупо было бы поддаться эмоциям сегодня, когда все самое неприятное осталось позади. По крайней мере, ей хотелось верить, что так оно и было. Когда ее величество изволила приказать подать ей сладкой воды, мадам Мирелли спокойно кивнула. В глубине души она даже обрадовалась этому нехитрому поручению: незамысловатые действия, которых потребовало его выполнение, отвлекли ее от несвоевременных мыслей и дали ей несколько дополнительных секунд, чтобы окончательно овладеть собой. Поднос в руках камеристки не дрожал, когда она приблизилась к своей госпоже. Тем не менее, начинать говорить Луиза не торопилась, предпочитая дождаться конкретного вопроса или приказания: всегда проще говорить о деле, когда тема четко определена, как и настроение венценосной собеседницы, от которой столь многое зависит.
Мария Медичи: Мария тоже не спешила поднести к губам бокал венецианского стекла, хотя мгновение назад испытывала жажду. Теперь горло у нее сводило при мысли о том, что там, за тонкими прозрачными стенками, в чистой, как слеза, воде, может таиться смерть. Если не в этот раз, так в следующий; не в воде, так в вине или пище, а может, и в этих замечательных косметических средствах из лавки Мирелли... Королеве-матери уже знаком был панический страх быть отравленной, еще тогда, в Блуа, бывало по нескольку дней, когда она добровольно изнуряла себя голодом и жаждой до той степени, когда становилось безразлично, приправлен ли обед ядом. Она все же верила, что Людовик не посмеет подослать к ней отравителей, он был слишком француз для этого. Но вот Луиза... Ни в коем случае не следовало показывать ей своего смятения, и королева, подавив желание перекреститься, пригубила из бокала. - Какие новости? - требовательно спросила она, предоставляя камеристке самой решать, что именно заинтересует Ее Величество из множества прелюбопытных событий минувшей ночи и утра.
Louise Mirelli: Вопрос, наконец, прозвучал - и прозвучал спокойнее, чем она могла ожидать. Однако зная о переменчивом настроении ее величества, Луиза не спешила расслабляться. Еще не известно, во что может вылиться эта беседа, если не уделить ей должного внимания. - Хорошие и плохие, - с готовностью откликнулась камеристка на вопрос о новостях. В сущности, она ни секунды не сомневалась, что две главные новости Марии Медичи прекрасно известны: хорошей был успех "маскарада", плохой - скоропостижная смерть барона ди Сорди. Впрочем, у мадам Мирелли было свое мнение относительно того, насколько плохим следовало считать последнее событие, но сообщить об этом королеве-матери было решительно невозможно, поэтому Луиза просто продолжила в том же ключе, в каком начала: - Хорошая состоит в том, что наш маленький маскарад имел успех, и его участники едва ли расскажут кому-либо о сыгранных ими ролях. Плохая же заключается в том, что барон ди Сорди был найден мертвым на пустыре позади дворца, и на текущий момент нет ни одного свидетеля, который мог бы рассказать, как с ним случилась эта беда. "Между прочим, было бы неплохо найти такого очевидца за умеренную плату", - вдруг подумалось Луизе, когда она сделала паузу в ожидании новых вопросов или уточнений, а может быть, и более ярких проявлений эмоций со стороны ее величества.
Мария Медичи: Мария благоразумно решила пока что не касаться маскарадной темы, тем более, что уместнее и приличнее помянуть добрым словом безвременно усопшего порученца Ее Величества. Королева не произнесла положенного "Царствие ему небесное" потому, что твердо знала - с учетом всех благих дел, выполненных по ее приказу и с ее ведома, райских врат барону не узреть. - Бедный Чезаре, - глухо промолвила Мария, - он верно служил мне все эти годы... Она хотела прибавить, что намерена во что бы то ни стало отыскать неизвестных убийц, однако живо вспомнила обстоятельства смерти злополучного маршала д'Анкра. Иногда лучше искать не слишком усердно, да и вслух об этих поисках не упоминать. Нет свидетелей? Ну надо же, как неожиданно, обычно в момент убийства они стоят кружком и глядят во все глаза, дабы не пропустить чего-нибудь важного. Итальянка кончиками пальцев коснулась виска, будто печальные мысли причиняли ей боль, и снова заговорила, на этот раз уже менее театрально, устремив взгляд не в пространство, а непостредственно на вестницу столь горестных событий: - Его семейство извещено? Как мне помнится, он опекал вдовую сестру - вряд ли она сумеет должным образом устроить похороны, проследи, пусть ей помогут исполнить все так, как этого заслуживает светлая память о бароне. Ах, как тяжело терять преданных людей, Луиза! И страшней всего, когда они уходят, не оставляя по себе достойной замены... - голос королевы прервался, и следующее восклицание прозвучало с неподдельной горечью: - Все мельчает!
Louise Mirelli: Печаль Марии Медичи по поводу потери ее доверенного лица была вполне естественной и не могла вызвать удивления камеристки, однако абсолютное безразличие королевы-матери к успеху вчерашнего плана выглядело подозрительно. Впрочем, не исключено, что ее величество оставила этот пункт программы на десерт... Луиза слушала свою госпожу с выражением почтительного внимания на лице, хотя от проявленного вдовствующей королевой участия по отношению к почившему барону и его семье мадам Мирелли более всего хотелось брезгливо поморщиться - роскошь, которую она не могла себе позволить, о чем в глубине души очень сожалела. Отвлекшись на посторонние размышления о соотношении возможного и желаемого, Луиза едва не пропустила финальный аккорд в короткой речи своей госпожи. «...уходят, не оставляя по себе достойной замены», - вздохнула ее величество. «И слава Богу», - вздохнула камеристка - ибо она вовсе не желала приобрести соперника в лице очередного пронырливого итальянца. Разумеется, не вслух - это удовольствие тоже относилось к разряду запрещенных - тем более что ситуация требовала от нее совсем других слов. - Ваше Величество, вам не следует так много беспокоиться, - заботливо заметила Луиза. - Барону, да будет земля ему пухом, к несчастью, уже ничем нельзя помочь, а о его похоронах непременно позаботятся. Я уже была у него дома и выразила соболезнования его юной племяннице. Бедняжка убита горем. Она решила покинуть Францию и вернуться на родину, как только будут улажены все печальные формальности. Ее матушка, очевидно, последует за ней... В последнем Луиза пока не могла быть уверена, однако очень надеялась, что именно так все и будет, и даже готова была помочь несчастной сестре почившего барона убедиться в правильности этого решения... Но этим можно было озаботиться и позже, а пока приходилось все свое внимание уделять опечаленной королеве. - Ваше Величество, не угнетайте себя скорбными мыслями! Барон ди Сорди покинул нас, и замены ему не найти, это сущая правда. Однако вы по-прежнему можете во всем положиться на меня. Вы знаете, Ваше Величество - я исполню все, что вы пожелаете, если это в моих силах.
Мария Медичи: Последние слова Луизы нисколько не успокоили сомнений королевы-матери, пожалуй, даже заставили еще сильнее задуматься над тем, возможно ли и далее пользоваться услугами мадам Мирелли. Расторопность и услужливость хороши в меру, и если прежде Мария находила их в Луизе очаровательными, то нынче желание камеристки быть полезной казалось настораживающим. Скорбные мысли Ее Величества уже давно обратились от покойного барона к собственной персоне королевы, поскольку себя Мария ценила значительно выше, чем любого из самых преданных своих сторонников. Гастон в их число не входил, ибо не он был при матушкиной особе, но она - при сыне, которого вопреки всему упорно прочила в короли. - А! - королева выразительно повела рукой, призывая Луизу обратить внимание на несовершенство окружающего мира. - Италия! Благословенная Господом страна! Сердечные раны, которые не врачуются там, уже не излечатся нигде. Эта девочка правильно делает, что торопится уехать. Если бы самой Марии предстояло навеки поселиться в богоспасаемой стране Италии, она предпочла бы мучительную смерть от яда. Возвратиться на родину не с триумфом - что может быть унизительнее?
Louise Mirelli: Судя по наблюдениям Луизы, разочарование, по-видимому, посетившее Марию Медичи в связи с размышлениями о потере верного Чезаре ди Сорди, достаточно быстро трансформировалось в абстрактную меланхолию, однако камеристка королевы-матери вовсе не испытывала уверенности в том, что это надолго: не в характере ее величества было за сетованиями на обрушившиеся на нее невзгоды забывать о делах насущных. - Разумеется, ваше величество, - с готовностью поддержала Луиза высказанное ее госпожой одобрение бегству Виттории. - Решение юной синьорины Корти кажется мне тем более уместным, что, покинув Париж, она уж точно никому не расскажет о своей роли в нашем вчерашнем «маскараде», - как бы между делом обронила мадам Мирелли, совершенно не проникнувшись уверениями в "благословенности" Италии, потому что хотя Луиза и носила фамилию парфюмера из тех прекрасных краев, она все же оставалась француженкой, а парижская жизнь при всех ее недостатках устраивала камеристку вдовствующей королевы как нельзя более.
Мария Медичи: Повторное упоминание маскарада заставило снова обратиться мысли Ее Величества от возможных неприятностей к уже свершившимся. Значит, барон от великого ума решился использовать в авантюре родную племянницу? Будто мало девиц попроще! И что же он намеревался предпринять по окончании маскарада, чтобы заставить ее хранить молчание? Само собой разумеется, что Сорди намеревался возвратиться домой с карточного вечера живым и здоровым, но, к сожалению, о его далеко идущих планах можно теперь только догадываться. Возможно, он в любом случае намеревался отправить своих близких в Италию, но снова вопрос - с чего бы? Благоденствуя во Франции, зачем подвергать себя опасности путешествия? Возможные поиски жениха для мадемуазель и поправку здоровья мадам уважительными причинами считать было сложно. Следовательно, покойный барон затевал самостоятельную интригу? С кем и против кого? От такого количества вопросов у вдовствующей королевы чуть в действительности не разболелась голова. Однако для маскарада нужны были двое. Мария предоставила своим доверенным лицам подбирать актеров на столь важные роли, и, похоже, это было серьезным просчетом. Кандидатура мнимой королевы была крайне неудачна, вне зависимости от внешнего сходства. Но кого же позвали исполнить партию кардинала? Оставалось лишь надеяться, что в этом случае Луиза и Чезаре проявили больше здравого смысла. - А можно ли ручаться за молчание ее кавалера? - с некоторой нервозностью осведомилась Ее Величество.
Louise Mirelli: Губы Луизы на миг тронула едва заметная улыбка, которая, впрочем, тут же исчезла. Подозрения Марии Медичи были обнадеживающе предсказуемы и вполне понятны ее камеристке, но особенно приятным для нее было осознание, что развеять эти подозрения сейчас под силу только ей одной. - О, об этом вы точно можете не беспокоиться, Ваше Величество! У меня есть все основания для уверенности, что маркиз де Вильардуэн, которого покойный барон определил на место второго актера в нашем маленьком спектакле, не увидел сегодня рассвета. А мертвецы не выдают тайн - ни своих, ни чужих. Не выдать тоном голоса собственных чувств и сообщить королеве-матери о кончине очередного участника вчерашних событий, как о каком-нибудь незначительном будничном происшествии, было непросто, а может быть, и ненужно. В любом случае, мадам Мирелли не сомневалась в том, что ее величеству следует узнать о судьбе маркиза, и узнать именно от нее, а уж как Мария Медичи воспримет эту новость... об этом Луизе предстояло узнать очень и очень скоро.
Мария Медичи: Вильардуэн! Они что, совсем с ума сошли, эти двое? А почему бы им было не пригласить на роль кардинала Марильяка? Интересно, что посулили маркизу за участие в сомнительном розыгрыше... Впрочем, королеве было известно затруднительное положение Вильардуэна, слишком много времени проводившего за картами, да и слухи о подвигах его отпрысков тоже достигали слуха Марии. И все же маркиза можно было поманить лишь очень кругленькой суммой, а он, в свою очередь, имел представление о том, какими средствами в действительности могут располагать Сорди и Луиза. Значит, было еще что-то, послужившее достаточно лакомой приманкой для такого матерого зверя, каким был покойный маркиз. Хотя... если у посланцев королевы было недостаточно денег, чтобы купить маркиза с его долгами и гордыней, то вполне могло найтись средство припугнуть его. Он не мог не понимать, что клятвой хранить молчание дела такого рода не заканчиваются, а вот страх мог подтолкнуть его к сомнительному сотрудничеству. - Что же это, в самом деле! - промолвила королева с почти искренней досадой. Занятная проделка лишила ее свиту двух дворян за одну ночь, да не мальчишек-пажей, а людей опытных и во всех отношениях достойных. - Отчего же скоропостижно скончался несчастный? Уж не затеял ли он дуэль с бароном?
Louise Mirelli: Да, пожалуй, ей следовало быть осторожнее. Возможно ли теперь объяснить королеве, что все, что было сделано минувшей ночью, было сделано для ее же блага? И для блага самой Луизы, разумеется, но это уточнение было бы явно излишним... Мадам Мирелли чуть помедлила с ответом и прежде взглянула на свою госпожу, слегка наклонив голову набок. - Я расскажу вам, как все было, Ваше Величество. Идея предложить одну из главных ролей в нашем маленьком спектакле маркизу де Вильардуэну принадлежала именно барону ди Сорди, - и это было чистейшей правдой. - Его выбор меня несколько озадачил, однако когда я о нем узнала, менять что-либо было слишком поздно: маркиз уже был посвящен в курс дела. Надо сказать, свою роль он выполнил блестяще. И все же не все прошло так гладко, как нам хотелось бы. Насколько я поняла со слов синьора ди Сорди, они с маркизом не смогли придти к единому мнению относительно цены этой услуги, а также последующего молчания, и покойный барон недвусмысленно дал мне понять, что единственным приемлемым выходом для нас будет... избавиться от нашего своенравного сообщника. Тут Луиза, наконец, сделала паузу и опустила глаза, всем своим видом показывая, что она и сама не в восторге от такого поворота дела, но если безопасность всех прочих участников заговора требует пожертвовать одним из них... Что ж, судьба иногда не оставляет нам выбора. - Должна признать, Ваше Величество, что в сложившейся ситуации решение барона, несмотря на его необратимость, показалось мне весьма разумным... Возможно, если бы у нас было время все как следует обдумать, мы нашли бы другой выход, но действовать надо было быстро, пока наша тайна не успела просочиться наружу... Камеристка Марии Медичи умолкла, предоставляя слово своей госпоже. Она не так уж сильно погрешила против истины в своем рассказе, но понравится ли королеве-матери то, что она услышала? Луиза испытывала некоторые сомнения на этот счет. Зато ее величество не сможет обвинить ее в сокрытии правды или недостатке искренности... равно как и проверить ее слова.
Мария Медичи: Изысканный бокал просто не попался под руку Ее Величеству, иначе бы его постигла до крайности неприглядная участь - быть расколоченным вдребезги в припадке августейшего гнева. Одна из подушек стала жертвой вместо него, пролетев через всю спальню и глухо шмякнувшись о стену рядом с портретом самой королевы в молодые годы. - Кровь Христова! - собственный задыхающийся шепот показался Марии едва ли не предсмертным хрипом. - Да о том ли я спрашивала? Как умер Вильардуэн? Где тело? Как скоро его найдут и с кого за это спросят - вот что я хотела знать! А ты твердишь мне в который раз о том, что вы не рассчитали! Пальцы итальянки впились в наволочку следующей подушки, будто она единственная могла послужить опорой королеве, окруженной нерасторопными слугами и бестолковыми интриганами. Да, с такими сторонниками враги не нужны! Может, впору порадоваться, что Чезаре мертв, и многого не расскажет, если дело дойдет до дознания. О, за эту историю люди короля возьмyтся с превеликим усердием!..
Louise Mirelli: За время, которое она состояла при особе вдовствующей королевы, Луиза успела усвоить, что во время вспышек гнева ее величества главное - сохранять спокойствие (хотя бы внешнее) и не поддаваться панике. Впрочем, это правило действовало не только когда речь шла о королеве-матери: излишние эмоции мешают ясности мышления, а потому их следует по возможности держать под контролем в любой ситуации. За началом полета подушки мадам Мирелли проследила довольно равнодушно, не удосужившись пронаблюдать за ее приземлением. Впрочем, судя по звуку, интерьеры апартаментов Марии Медичи пока не пострадали. Как бы там ни было, поднос с кувшином и кубком Луиза постаралась незаметно отодвинуть подальше - на всякий случай. - Маркиз де Вильардуэн тихо умер в своей постели нынешней ночью, а где он провел вечер перед этим, никому неизвестно. "Никому, кроме участников представления", - мысленно исправилась Луиза. Сказать по чести, она отнюдь не могла быть уверена в том, что смерть маркиза действительно была тихой, но показывать свои сомнения сейчас, стоя перед Марией Медичи, было совершенно невозможно.
Мария Медичи: Мысли обеих женщин в этот момент были удивительно созвучны - королева тоже подумала о симптомах отравления. Можно ли тихо умереть в своей постели, когда твои внутренности сжигает пламя? Успел ли маркиз позвать на помощь, когда понял, что терзающие его боли - не последствия поварской небрежности? Возможно даже, к нему успели пригласить врача. Существует вероятность, что эскулап был настолько сметлив, что смог догадаться о причине болезни... Мария снова взяла себя в руки, понимая, что позволила себе совершенно неуместную откровенность. Обычно она предпочитала изъясняться околичностями, которые можно было истолковать так или этак, по мере осведомленности собеседника о происходящем. - Уверена, многие могли предъявить маркизу счет, - заметила королева, приобнимая ту самую подушку, которую только что намеревалась тоже запустить в стену. - Он вел образ жизни, который не обещает спокойной старости и мирной кончины.
Louise Mirelli: За время, которое мадам Мирелли знала королеву-мать, она уже не раз успела убедиться в том, что вспышки гнева ее госпожи зачастую бывают столь же скоротечны, сколь и внезапны, и оканчиваются не менее неожиданными переходами в состояние спокойствия. Вот только у Луизы не было уверенности, что спокойствие это всегда носит естественный характер и не скрывает под собой напряженную работу сознания, сулящую серьезные неприятности тому, кто имел неосторожность вызвать неудовольствие вдовствующей королевы. Впрочем, сейчас камеристка Марии Медичи предпочла не проверять глубины подводных течений и удовольствоваться фактом произошедшей перемены в настроении ее госпожи. - Вы абсолютно правы, Ваше Величество, - с готовностью подхватила она, воспользовавшись первой представившейся возможностью. - А кроме того, у маркиза наверняка были не только долги, но и враги. На этот раз Луиза действительно свято верила в то, что говорила: у маркиза де Вильардуэна, разумеется, имелись и долги (достаточно вспомнить хотя бы утреннюю беседу с мадам Пикар), и враги - потому что их не бывает только у дураков, да и то не всегда.
Мария Медичи: Хотя королева была все еще далека от благодушия и безмятежности, она уже достаточно успокоилась для того, чтобы не швыряться в камеристку чем попало, понимая, что дела это не исправит. Маскарад состоялся, ценой же ему стали два трупа и окончательная гибель ее веры в человечество. - У маркиза есть сыновья, - промолвила Мария, рассуждая вслух, - и все они в полной мере разделяли пороки Вильардуэна, а это требует изрядных средств... Как знать, не решился ли кто-то из них на тягчайший грех отцеубийства, чтобы стряхнуть с плаща вцепившихся кредиторов? Мы немедленно подумали о тех, кто должен был ненавидеть беднягу, и позабыли о тех, кому Господом было заповедано его любить и почитать. Ее Величество была близка к тому, чтобы оседлать своего любимого конька и предаться философским размышлениям о неблагодарных детях и самоотверженных матерях.
полная версия страницы