Форум » Люксембургский дворец » Ну-с, что у нас плохого? 17 июля, 11 часов утра. » Ответить
Ну-с, что у нас плохого? 17 июля, 11 часов утра.
Gaston d'Orleans:
Gaston d'Orleans: Эта была не самая лучшая ночь Месье. Какие-то люди, в собирательном образе в которых причудливым образом переплетались Мария Медичи, кардинал, вчерашняя нахальная девица и еще какие-то неизвестные личности, изрядно испортили принцу сон. Безмолвный слуга, понимая, что Его Высочество находится не в самом лучшем расположении духа, благоразумно обратился в статую. - Интересно, где этот фламандец? - вспомнил о вчерашнем разговоре с художником Гастон и, потирая слегка гудящую от дурных мыслей голову, хмыкнул. - Или для него утро наступает еще позже, чем для меня? Чувствуя настоятельное желание устроить взбучку нерадивому простолюдину, принц слегка нахмурился, но уже через минуту выражение его лица стало совсем мрачным. - И где черти носят Монтрезора? Неужели дуэль была неудачной? Впрочем, думать долго о других Его Высочество тоже не умел, справедливо полагая, что, если плохое уже произошло, какой смысл печалиться раньше времени, а если нет, то это и вовсе будет глупым. А вот кто развеет его скуку – это был вопрос, не терпящий отлагательств, и герцог, услышав доносящийся шум, в ожидании посмотрел на дверь.
Анри де Труа-Роше: Разговор с маркизом де Мирабелем, пусть и облегчил душу виконта, отложил его, и без того поздний визит к Месье, и, приближаясь к покоям его высочества, он навострил уши, пытаясь определить, в каком настроении пребывал в утренний час наследник престола. Слух, однако, сообщил ему не более чем зрение, и по той же причине: плотно закрытые дубовые двери пропустили бы наружу разве что крики, и Труа-Роше мог быть уверенным разве что в том, что в настоящий момент герцог Орлеанский не гневался ни на кого в подобной степени. Уверенно обойдя ожидавших появления его высочества подхалимов, виконт отстранил дежурившего в дверях слугу, скользнул внутрь и, тщательно прикрыв за собой дубовую створку, склонился в почтительном поклоне.
Gaston d'Orleans: - Ну, слава богу, хоть кто-то обо мне вспомнил, - процедил сквозь зубы Гастон. Впрочем, желание узнать о том, что творится за пределами Люксемургского дворца, оказалось сильнее детской обиды, и он быстро сменил гнев на милость. - Рад вас видеть, дорогой виконт, в столь ранее утро, - герцог все-таки не удержался от небольшой шпильки в адрес де Труа-Роше, но тут же изобразил что-то вроде улыбки, показывающей, что он не сильно гневается на своего приближенного. Тем более, что за время вынужденного утреннего одиночества Его Высочество успел изрядно заскучать, а кто лучше говорливого виконта может развеять грусть? Поэтому герцог махнул рукой замешкавшемуся слуге, показывая тому, чтобы их оставили одних, и с нетерпением спросил. - Надеюсь, у вас есть какие-нибудь новости? - и с капризной ноткой добавил. - Я отчаянно скучаю.
Анри де Труа-Роше: Шпильку герцога Орлеанского постигла та же судьба, что и шпильку м-ль де Тревиль часом ранее – не обладая толстокожестью носорога, виконт возмещал этот недостаток восприимчивостью булыжника. С немалым облегчением заключив, что его высочество не гневается на своего, пусть и непривычно, но все же нерадивого младшего конюшего, а всякие лизоблюды еще не успели очернить его более-менее доброе имя, Труа-Роше поспешил приблизиться к принцу. – Вы не поверите, ваше высочество, но… в Лувре произошло убийство. – Тут виконт попытался выдержать драматическую паузу, но, к счастью, то ли инстинкт самосохранения, свойственный всякому придворному, то ли любовь к сплетням, то ли желание поделиться действительно поразительными известиями победили, и он продолжил с плохо скрытым возбуждением, – И не одно, и не только в Лувре. Мысленно он возблагодарил свою счастливую судьбу за пусть необъяснимое, но такое выгодное отсутствие графа де Монтрезора.
Gaston d'Orleans: От слова "убийство" у Месье возникла во рту неприятная оскомина. Пусть одурманенный неумеренными возлияниями организм Гастона и размыл в памяти детали предыдущей ночи, но даже нечеткое воспоминание о том, как какой-то наглый итальянец угрожал его, наследника престола, жизни, до сих пор наполняло Его Высочество праведным гневом. Да и состоявшийся накануне разговор с Монтрезором поселил-таки в душе принца несвойственное ему, пусть даже полностью эгоистическое, но беспокойство о ближнем своем или, вернее сказать, своем приближенном… - Рассказывайте уже поскорей! – не выдержал герцог, с нетерпением глядя на Труа-Роше, который явно упивался своей ролью. Гастон почувствовал новый приступ раздражения после человечества в целом и виконта в частности, и, несколько погрешив против истины, с неудовольствием добавил. – Я, как всегда, все узнаю последним.
Анри де Труа-Роше: Если бы виконт смог в этот момент удержаться от самодовольной улыбки, он не был бы в без малого тридцать лет своим человеком в свите молодого принца, по большей части не перешагнувшей еще рубеж двадцати. Но Труа-Роше улыбнулся и даже подкрутил ус, ничуть не тревожась о том, что тем самым выдает свои чувства, потому что никогда не задумывался о необходимости их скрывать. Впрочем, он тут же с жаром принялся снова рассказывать о повальном недомогании фрейлин Анны Австрийской, на сей раз обогатив свою повесть еще одной кандидаткой в убийцы: недавно прибывшей из Испании крестницей королевы, Селеной Эскано. – Понятно же, что всякий хочет занять место при дворе, – с удовлетворением заключил он, но, спохватываясь, поспешил добавить: – А у нее, бедняжки, только и надежды, что на ее величество. Новая широкая улыбка расплылась по лицу виконта, когда он поздравил себя с удачной поправкой: теперь герцог Орлеанский не решит, что сам он предпочитает Лувр Люксембургскому дворцу.
Gaston d'Orleans: - А-а-а, так речь идет о фрейлинах, - хмыкнул Гастон, перебив тем самым виконта, и издав пренебрежительный смешок, добавил, - на редкость бестолковые создания. Хотя, - на губах юноши мелькнула легкая улыбка, - кое на что они все-таки годятся... Так вы утверждаете, дорогой виконт, что все это из-за места при дворе? Месье отвел руку и, любуясь блеском драгоценного камня в перстне, меланхолично произнес: - А ведь мой возлюбленный брат считает, что у Ее Величества слишком много придворных дам. Пожалуй, еще немного и такое оригинальное решение проблемы будет единственной возможностью попасть в свиту королевы. Довольный собственной шуткой и, как следствие этого, вышедший из состояния сплина, Гастон повернулся к Труа-Роше и уже более благожелательно поинтересовался: - Или у вас есть еще какие-нибудь соображения?
Анри де Труа-Роше: Труа-Роше довольно хохотнул, соглашаясь со своим господином. Не будучи силен в притворстве, он вряд ли сумел бы выказать требуемое правилами хорошего тона сочувствие тем несчастным, чье недомогание было предметом его рассказа. К счастью, герцог Орлеанский избавил его от этой необходимости, и виконт охотно перешел к следующему вопросу, радостно посвящая своего покровителя в версию маркиза де Фонтрая, согласно которой за отравлением стояла не кто иной, как мать его высочества. Уверенно перечисляя указующие в этом направлении улики, Труа-Роше осекся на полуслове, сообразив, что подобное предположение может вызвать недовольство у принца. – Я, впрочем, думаю, что все это ерунда, – пробормотал он после короткой паузы, – и вообще, может, это дело рук той фрейлины, которую зарезали, м-ль де Куаньи. Тут следует уточнить, что виконт, хотя и присутствовал при стычке принца с князем, понятия не имел, как звали вызвавшую интерес его высочества девушку, и даже не видел ее лица, предпочтя в то достопамятное утро оставаться в стороне от основных событий.
Gaston d'Orleans: - Однако, виконт, по-моему, вы забываетесь! – в запальчивости Гастон вскочил с места. Несмотря на то, что сыновья любовь у принца не настолько сильной, как хотелось бы того Марии Медичи, фамильной гордости, замешанной на горячей итальянской крови, вполне хватило для того, чтобы оборвать столь опрометчиво увлекшегося повествованием де Труа-Роше. Раздражение, было исчезнувшее, вернулось и разгорелось тем сильнее, что герцог прекрасно понимал, что его любящая матушка вполне способна отравить не то, что каких-то фрейлин, - свято место пусто не бывает, - но и непосредственно… половину обитателей Лувра. Недобро прищурившись, Гастон выслушал невнятное бормотание своего придворного, и, сквозь зубы, произнес: - Я рад, что вы так думаете, - герцог улыбнулся убийственно иронической улыбкой и нанес еще один укол, - только очень странно, что вы с таким жаром рассказывали эту "ерунду". И что я, по-вашему, как преданный сын, должен был бы сейчас сделать? Как всегда, после того, как у принца появлялась возможность выпустить пар, - а надо заметить, что Гастон не слишком-то утруждал себя поиском повода, катализатором вспышки гнева могла служить любая мелочь, - он вновь приходил в благодушное состояние. Так произошло и сейчас, поэтому уже несколько ленивым голосом, - гневаться – это тяжкий труд, - юноша с легким намеком произнес: - А может, дорогой виконт, вы просто потрудились рассказать мне то, что где-то или от кого-то слышали? Он, приподняв бровь, бросил насмешливый взгляд на Труа-Роша и поинтересовался. - Так откуда же взялась зарез... очередная несчастная фрейлина? Вроде бы до этого речь шла об отравлении… И, кстати, убийцей, по вашим же собственным словам, являлась крестница королевы! – Гастон хмыкнул, но немного подсластил пилюлю. - Просто удивительно, дорогой виконт, как вам удается всегда быть в курсе происходящего... Такое впечатление, что вы всегда оказываетесь в нужное время в нужном месте, - смеясь, закончил отповедь герцог.
Анри де Труа-Роше: Отходчивость герцога Орлеанского, как и его гневливость, были притчей во языцех, но виконт все же счел необходимым пробормотать в свою защиту что-то длинное и маловнятное. Имя Фонтрая произнесено не было – к чести Труа-Роше, ему и в голову не пришло пытаться отвратить таким образом сыновье негодование его высочества, но вопрос о зарезанной девушке все же пришелся как нельзя более вовремя, ибо к тому моменту богатое воображение виконта, съежившееся было под гнетом августейшего недовольства, вновь расправило крылья, и только страшные воспоминания помешали ему воспарить в безоблачные выси чистой фантазии. – Зарезали м-ль де Куаньи, – пояснил он, – и поверите ли, ваше высочество, я своими глазами видел убийцу, почти так же близко как сейчас – вас. А отравили м-ль де Лири и м-ль де Венсен, но про это мне только рассказывали. Прямо-таки мор какой-то на фрейлин, а, ваше высочество?
Gaston d'Orleans: - Я помню, что вы называли имя фрейлины. По-вашему, мне нужно повторять дважды? - немного высокомерно бросил юноша. Принц несколько покривил душой - вспышка сыновней ярости накрыла его с головой, - а уж в способности самозабвенно гневаться, мало кто мог потягаться с наследником престола, - поэтому имя злосчастной Марселины благополучно стерлось из его памяти. Но Гастон не был бы Гастоном, если б не умел раздавать тычки даже там, где это было совсем не обязательно. - Так вы говорите, дорогой виконт, - вновь меняя тон, поинтересовался Его Высочество, что вы были свидетелем этого действа? – в голосе принца явно зазвучало недоверие. – И как же вам это удалось? Герцог бросил взгляд на Труа-Роше, цветущий вид которого показывал, что младший конюший не слишком забивал себе голову чужими напастями, и ничто, даже убийство, - если это, конечно, не касалось виконта напрямую, - не способно надолго помешать ему радоваться жизни. Впрочем, именно это качество и делало Труа-Роше своим в свите Его Высочества. Веселясь, как ребенок, тому, что появился новый повод для ехидства, - и куда только подевалась грусть-тоска? – юноша ухмыльнулся: - Значит, вы живы и здоровы, а несчастная девушка мертва… - равнодушный к чужим бедам принц, не особенно переживал, а, вернее, вообще не переживал, за невинно убиенную фрейлину. Его заботило только то, что прямо или косвенно касалось его особы, но, если есть повод для занимательной беседы, кто ж откажется? В ожидании ответа от виконта, Гастон пытался вспомнить, кто эти три несчастные, но обращающий больше внимания на то, что у дамы под корсажем, чем на ее имя, так и не смог этого сделать.
Анри де Труа-Роше: Широкая улыбка расплылась на лице виконта: хладнокровное замечание его высочества изгнало из его души последние следы пережитого им прошлой ночью ужаса, оставив позади лишь смутные воспоминания и немалую толику облегчения. Вот уж действительно, умерла какая-то девица, а сам он жив, здоров и даже успел сделать первые шаги к удачному браку, а ведь день едва только начался, все самое лучшее еще впереди. – Своими глазами видел, – самозабвенно подтвердил он, не замечая, что снова повторяется. – Ей-богу, ваше высочество, все, что от нее осталось, это лицо… Раз рассказанная, история увиденного через приоткрытую дверь потеряла для Труа-Роше большую часть реальности, превратившись еще в одну сплетню. Живое воображение виконта радостно дорисовывало недостающие подробности, и убийца предстал в его повести как наяву – залитая алым постель, ослепительно белая кожа убитой, королевские лилии на сброшенном у кровати плаще, почти неразличимые в мерцающем свете свечи, смуглое гасконское лицо убийцы, его темные волосы… – И совсем молодой, – закончил он свой рассказ, – я его толком не разглядел, но не старше вашего высочества. Вот только глаза… Труа-Роше запнулся, погружаясь в нетипичное для него молчание. Застывшие глаза ночного убийцы не успели еще полностью изгладиться из его памяти, и столь не вязались они с образом молодого военного (который, кабы не приметный плащ с лилиями, мог бы быть описанием самого герцога Орлеанского), что на мгновенье рассказчик растерялся.
Gaston d'Orleans: - Забавно, весьма забавно… - юноша со скепсисом усмехнулся. – Получается, вы видели убийцу с довольно близкого расстояния, но при этом на вас нет и царапины, - он вопросительно приподнял бровь. - Просто удивительно, не так ли, дорогой виконт? Зная своего приближенного, Гастон не сомневался, что Труа-Роше… немного преувеличил. Ведь именно истории, рассказанные младшим конюшим, хоть и были самыми интересными из тех, которыми развлекала принца его свита, но при этом фантазия рассказчика наделяла самые обыденные события такими подробностями, что даже такой пустяк, как разбитый кувшин, приобретал особое значение. А дело-то было лишь в нерадивости лакея. Герцог лениво потянулся: - А если, дорогой виконт, это была обычная тень? Может, вы видели только тело девушки, а молодой человек, ха-ха, не старше меня, вам просто пригрезился? Бывает же такое… Все возможно, не так ли? Гастон слегка лукавил. Он знал, что обычно, несмотря на свою велеречивость, де Труа-Роше не сильно отступал от фактов. Другое дело, что виконт всегда немного приукрашивал случившееся, так ведь не для себя, а для красоты повествования. Значит, то, что фрейлина убита, да не где-нибудь, а в Лувре, сомнению не подлежало. Как, впрочем, и то, что его приближенный видел убийцу, хотя, возможно, не так уж и близко. Юноша невольно поежился, но, продолжая поддразнивать конюшего, повторил: - Так как, виконт? Может, все-таки это была просто тень?
Анри де Труа-Роше: Щеки молодого человека вспыхнули. Две мысли, обе одинаково неприятные, возникли одновременно в его голове. Первой было неожиданное понимание, что он видел убийцу и вместо того, чтобы тут же поднять тревогу, отправился обратно спать. Второй было подозрение, что принц счел его трусом и пытается оправдать его поведение, предполагая, что на самом деле он никого не видел. – Никакая это была не тень, – упрямо возразил он, – это был убийца, и я его видел, но… Молодой человек честно попытался припомнить, что он почувствовал, глядя в окутанную пляшущими тенями комнатушку, и новый приступ тошноты заставил его на миг сжать зубы. – Я подумал, что это был кто-то из дворцовой охраны, – пробормотал он, сам не веря ни единому своему слову: распростертый на кровати мужчина никак не мог заниматься расследованием. – Что убили и его тоже. Мне не хотелось подпасть под подозрение, ваше высочество, особенно сейчас… Виконт снова осекся.
Gaston d'Orleans: Что-что, а желание остаться в стороне от тесного общения с хладнокровным убийцей герцогу Орлеанскому было хорошо понятно… хотя бы в те минуты, когда он был трезв. Впрочем, и под воздействием алкогольных паров принц менее всего походил на защитника юных дев, скорее, наоборот. Поэтому юноша просто пожал плечами, - раз Труа-Роше настаивает на том, что он видел убийцу, пусть так оно и будет, - и меланхолично произнес: - Воля ваша, дорогой виконт. Видела, значит, видели. Как я понимаю, вы больше никому об этом не рассказали. Я должен защищать своих приближенных – зачем мне нужно, чтобы кто-то из моей свиты попал под подозрение? Да и просто расследование – не самое приятное дело. Но, - молодой человек, подмигнув де Труа-Роше, рассмеялся, - как вы понимаете, если об этом узнает кто-нибудь другой… Здесь эгоистичный до мозга костей Гастон думал уже о себе. Если об осведомленности конюшего станет кому-нибудь известно, то сам принц может на какое-то время остаться без одного говорливого виконта. А мало кто из свиты наследника престола мог так хорошо развеять его скуку. Да и что стоит расследование убийства какой-то фрейлины в сравнении с плохим настроением Его Высочества? Нисколько не сомневаясь, что Труа-Роше поведал о случившемся только ему, а, посему, не дожидаясь ответа, принц продолжил. - Что ж, пусть об этом больше никто не узнает, - и, вспомнив последние слова конюшего, с вопросительно-требовательной интонацией поинтересовался. - Кстати, а что там у вас такого произошло? Мне кажется, - хохотнул Гастон, - что попасть под подозрение – это всегда не вовремя. Так почему особенно сейчас?
Анри де Труа-Роше: Подозрение? Вытаращенные глаза виконта свидетельствовали лучше любых слов, насколько далек он был от подобной мысли на самом деле. Явная готовность принца принять его отговорку, вкупе с настойчиво повторенной просьбой молчать о происшедшем и обещанием защиты, могла означать только одно: его высочество сам полагал, что его приближенный повинен в убийстве. И как, спрашивается, ему объяснить, что он здесь совершенно ни при чем? В расстроенных чувствах молодой человек задумывался даже меньше обычного, какой результат могут возыметь его поступки, а тут еще необходимость не проболтаться о самом главном… – Так ведь сплошные убийства кругом, ваше высочество, – торопливо сказал он. – Вон даже в Санлисе женщину отравили, да еще это покушение на короля… Хотя в свите герцога Орлеанского и не сомневались, кого будут подозревать в этом покушении, Труа-Роше напрочь забыл об этом.
Gaston d'Orleans: - Убийство в Санлисе? - герцог машинально отреагировал на первое сообщение. - Вы и там были свидетелем? - усмехнувшись начал было он, но резко замолчал и, помрачнев, вновь уставился на перстень. С видом, будто нет ничего на свете интереснее подарка любящей матушки, - Ее Величество знает толк в драгоценностях, - принц с деланно равнодушным видом, способным обмануть разве что того, кто плохо знает Его Высочество... или того, кто более всего озабочен собственными делами, произнес: - Так что же говорят про покушение на моего возлюбленного брата?
Анри де Труа-Роше: Виконт вздохнул с облегчением, тут же, впрочем, улетучившимся в открытое окно: о покушении говорили много, имя называли одно и то же, и это было не то имя, которое можно было безбоязненно произнести в эту минуту. Молодой человек нервно помахал шляпой, словно надеясь выудить из воздуха вдохновение, окинул ищущим взглядом пустую комнату, также не предлагавшую никаких зацепок для смены темы, и наконец снова взглянул на своего господина. – Это же было не отравление, ваше высочество, что там рассказывать? Мало ли, обычное уличное нападение, сколько мы таких видели и сами… – он сглотнул, подавившись на слове «устраивали», и после чересчур, увы, заметной паузы, вновь набрал в грудь воздуха и продолжил, – В Санлисе я сам не был, но некий барон де Во сам был свидетелем и уверяет, что бедная молодая женщина умерла в страшных мучениях, проклиная убийцу. Из пересказа виконта трудно было бы заключить, что он знал о происшедшем только от баронессы де Ланселла, да и баронесса, верно, удивилась бы некоторым неизвестным ей подробностям, но нельзя было отрицать, что рассказ получился не менее захватывающим и цветистым нежели ее собственный.
Gaston d'Orleans: От герцога не ускользнуло замешательство его приближенного. Впрочем, даже при всей своей вспыльчивости, Гастон понимал, что сложно обвинить де Труа-Роше в нежелании развивать эту деликатную тему. Молодой человек нервно забарабанил пальцами по небольшому столику. Смерть какой-то неизвестной, пусть даже и столь несвоевременная, его интересовала гораздо меньше собственной судьбы. Но надо же было хоть как-то отвлечься от горестных дум. А что может лучше поднять настроение, чем понимание того, что кому-то еще хуже... или уже никак? - Вы меня снова удивляете, виконт, - принц был мрачен, несмотря на всю свою красочность, - де Труа-Роше знает в этом толк, - рассказ конюшего его совсем не позабавил, - неужели вам больше нечем меня развлечь? Знаете, - хмыкнув, продолжил он, - давайте лучше поговорим о чем-нибудь другом. Или, - тут Его Высочество охватил нездоровый азарт, - у вас припасено еще одной убийство? - в голосе юноши вновь прозвучали капризные нотки. - Мне нужно развлечься, а до вечера еще так много времени.
Анри де Труа-Роше: Глаза виконта заговорщицки блеснули и он с обычной своей фамильярностью придвинулся почти вплотную к принцу. Положим, убийств у него в запасе уже не осталось, но все продолжающееся необъяснимое отсутствие графа де Монтрезора позволяло ему засчитать себе несколько лишних очков. – Даже лучше, ваше высочество, – ответил он. – Знаете ли вы, что Монтрезор собирался нынче утром драться на дуэли?
полная версия страницы