Форум » Люксембургский дворец » Я не злопамятный, я просто злой… 17 июля 1627, половина одиннадцатого утра » Ответить
Я не злопамятный, я просто злой… 17 июля 1627, половина одиннадцатого утра
Mirabel:
Ответов - 17
Mirabel: Простившись с прелестной герцогиней и ее заметно растерянным спутником, дон Диего вернулся в спальню, переложил в карман своего камзола выигранную вчера у королевы рубиновую брошь, украсил свою особу несколькими золотыми цепочками и кольцами различной стоимости, служившими ему не бросающимися в глаза вознаграждениями и взятками, и, сопровождаемый Манолито и Домингесом, занял привычное место в терпеливо ожидавшей его карете. – В Люксембургский дворец! – приказал он. Странная история с возможной опалой Ришелье до крайности занимала его, и он надеялся, что кто-нибудь при дворе королевы-матери сможет поведать большее, чем ему уже было известно. Очаровательная сеньора Мирелли, например, или граф де Марильяк… хотя, признаться по совести, надежды эти были невелики.
Анри де Труа-Роше: Обязанности младшего конюшего не отнимали у Труа-Роше чересчур много времени, но и пренебречь ими полностью он не мог. Потому, когда карета маркиза де Мирабеля остановилась у парадного подъезда Люксембургского дворца, виконт как раз покинул конюшни и, узнав герб на дверце, со всех ног бросился к экипажу, словно опасаясь, что он вот-вот превратится в тыкву вместе со всем содержимым, лишив его возможности посоветоваться со своим старшим другом. – Дон Диего, – во весь голос позвал он, спеша за стремительно удаляющейся высокой тощей фигурой, – сеньор маркиз, позвольте, на пару слов.
Mirabel: Легкая гримаска – столь легкая, что ее мог бы вызвать всего лишь случайный солнечный зайчик – скользнула по лицу маркиза, прежде чем он обернулся на зов и одарил молодого человека любезной улыбкой. – Мой дорогой сеньор виконт, какой приятный сюрприз! – Ответный поклон испанского посланника был, как и следовало ожидать, выверен до дюйма. – Право, фортуна нас балует: я не ожидал столь восхитительной погоды после ночной бури. Он неторопливо направился к главному входу, жестом приглашая молодого человека присоединиться к нему, и оба секретаря привычно отстали, давая двум дворянам возможность поговорить без свидетелей.
Анри де Труа-Роше: – К черту погоду, – буркнул виконт, бесцеремонно хватая Мирабеля за локоть и удерживая его на месте. – Маркиз, подождите, во дворце к вам сразу прицепится куча прихлебателей, а мне срочно нужен ваш совет. Не по тому делу, но все равно, это очень важно. Хотя в самом начале их знакомства церемонная учтивость испанца и смущала Труа-Роше, с тех пор, как молодой человек обнаружил в посланнике благодарного слушателя и начал делиться с ним своими неприятностями, он все чаще искренне забывал и о разнице в возрасте и о разнице в общественном положении.
Mirabel: Дон Диего послушно остановился и, поворачиваясь к молодому придворному, осторожно высвободил свой локоть из его цепкой хватки. – Я буду счастлив, если мой совет вам поможет, – учтиво сказал он, – но меня тревожит одно соображение: все, кто видят нас сейчас, не могут не сообразить, что два человека, стоящих на ступеньках у входа в неудобной позе и поглядывающих на часовых так подозрительно, как это делаете вы, должны обсуждать нечто крайне важное и секретное. Вы уверены, что это желательный для нас результат? Если маркиз и мог быть в чем-то уверен, так это в том, что он совершенно не хотел, чтобы его имя было как-либо связано с именем виконта, а потому, приручая его, он приложил все усилия к созданию правильного впечатления. До сих пор, как ему доносили, в свите его высочества верили, что их связывала общая любовница, перешедшая от кастильца к бургундцу и оставившая второго почти так же быстро, как и первого, и любовь к карточной игре – не более общего, чем могло бы найтись между Мирабелем и Монтрезором, или между Мирабелем же и д’Орнано. Однако паника в глазах Труа-Роше казалась нешуточной, а любопытство дона Диего почти всякий раз брало верх над осторожностью.
Анри де Труа-Роше: Виконт нетерпеливо топнул ногой: что подумают о нем дежурившие у дверей остолопы было ему совершенно безразлично. – Вы не понимаете, это дело жизни и смерти, маркиз. Смерти уж точно. Я вам рассказывал про крошку Нинон? Я навещал ее прошлой ночью, кстати, представьте себе, пароль опять сменился, этим воякам лишь бы создавать неприятности бедным влюбленным. Если бы я не наткнулся на эту ее подружку Мадлон, Мадлен, как ее? – Молодой человек нетерпеливо пощелкал пальцами, махнул рукой и продолжил, – В общем, если вам нужно, то у швейцарцев пароль до конца недели «Савойя». Кто их только придумывает, эти пароли? Ведь куда проще было бы, если бы их вообще не было… или еще можно просто: сегодня пароль «раз», завтра «два», послезавтра «три» – и никакой путаницы, а? Труа-Роше перевел дыхание и с неприязнью глянул на вход и стоявших по обе его стороны часовых, в одном из которых он не без основания подозревал того самого нахала, который отказался пропустить его без пароля парой месяцев ранее.
Mirabel: Человек чуть более проницательный чем его нынешний собеседник, без труда прочитал бы на лице дона Диего скуку, смешанную с раздражением, пусть даже он и сохранил в памяти названный ему пароль. – Не говорите мне, сеньор виконт, что ваша крошка Нинон дала вам от ворот поворот? – промурлыкал он, прикидывая возможные пути к отступлению. Конечно, Домингес всегда мог напомнить, что сеньора посла ждут, но у маркиза были веские причины сохранять самые лучшие отношения с молодым придворным – до поры до времени.
Анри де Труа-Роше: Труа-Роше воззрился на маркиза с откровенным изумлением, тщетно пытаясь понять, из чего тот мог сделать подобный вывод. – Не-ет, – растерянно протянул он, – нет, конечно, с чего бы? Нет, наоборот, ничего бы не случилось, если бы я не остался у нее ночевать. Я вам не говорил, у нее свой уголок, никаких соседок и совсем рядом с покоями ее величества? «Уголок» крошки Нинон представлял собой каморку под черной лестницей с брошенным на пол тюфяком, но ни его счастливая обладательница ни ее любовник не склонны были закрывать глаза на его многочисленные достоинства, из которых возможность остаться наедине была, пожалуй, наименее важной, и жаловаться на такие его недостатки, как непрерывные сквозняки или отсутствие двери. Однако в этот раз… – Я проснулся среди ночи, – продолжил виконт, невольно переходя на шепот и на всякий случай оглядываясь через плечо, – сам не знаю почему, и решил… ну, пройтись. На обратном пути я заметил, что в одной из комнат горит свет, ну, дверь была приоткрыта и было видно, что свет горит. Я… Молодой человек снова запнулся и судорожно сглотнул, когда перед ним, как наяву, вновь встало увиденное в дверную щель – залитая кровью постель, бледное как смерть лицо девушки и безумная улыбка того… язык не поворачивался назвать человеком того, кто лежал рядом с истерзанным трупом, небрежно накручивая на палец локон, и бездумно улыбался, глядя, казалось, прямо на него. – Вся кровать была красная, – почти беззвучно пробормотал он. – Вы знаете, маркиз, эти фрейлины, они все на одно лицо, но эта, я ее и раньше замечал, та еще штучка, глаза как угли… На мгновенье ему стало дурно, и он резко отвернулся.
Mirabel: Если в первое мгновенье дон Диего не смог составить из сказанного цельную картину, то почти сразу головоломка сложилась в нечто совершенно невероятное. Не будь его собеседником виконт де Труа-Роше, обладавший, по мнению маркиза, воображением червяка и разумом комара, он счел бы, что над ним потешаются, но при подобных обстоятельствах приходилось верить… или надеяться, что один из них, он сам или виконт, ошибается. – Поправьте меня, если я не так понял, – еле слышно спросил он, когда Труа-Роше снова поднял голову, – вы же не хотите сказать, что ее… убили?
Анри де Труа-Роше: Виконт сглотнул и с благодарностью взглянул на своего собеседника. Одним лишь словом «убили» тот умудрился лишить мрачную картину, встававшую перед мысленным взором Труа-Роше, половины ее чудовищности. Убийство, не… тысяча ужасных и немыслимых вещей, которые могли бы произойти в комнатке мертвой фрейлины. – Да, – шепотом согласился он. – Ее убили, и я видел убийцу… я думаю. Он невольно содрогнулся, вспоминая направленные на него невидящие глаза.
Mirabel: К этому моменту ничто уже не смогло бы отвлечь дона Диего от его молодого собеседника, пусть даже неизменное выражение вежливого интереса на его лице и оставалось неискренним. По чести, испанскому послу хотелось взять Труа-Роше за шкирку и вытрясти из него все, что тому было известно, но по горькому опыту он знал, что торопить виконта было совершенно бесполезно. – Видели кого-то, но не уверены, убийца ли это? Или видели, но не узнали? – осторожно спросил он. – В той комнате кто-то был? Кроме мертвой фрейлины? На миг маркиз пожалел, что не посетил первым делом Лувр, но почти сразу же напомнил себе, что в этом случае он не столкнулся бы с виконтом и не услышал бы его рассказ… иначе как в пересказе.
Анри де Труа-Роше: Спокойный голос Мирабеля настолько не вязался с разговорами об убийстве, что виконт даже почувствовал себя лучше, пусть необходимость снова вернуться в мыслях к представившейся ему накануне картине и заставила его поежиться. – Кто-то был, – эхом повторил он, – кто-то… никогда в жизни его не видел и, надеюсь, не увижу. Я вообще у него помню только глаза… я… я почти сразу ушел. Почувствовав, как у него запылали уши, Труа-Роше снова принялся сверлить взглядом часового. Никакая сила не вытянула бы из него признания, что он бросил лишь один взгляд на окровавленную постель и две фигуры на ней и сам не заметил, как снова оказался в каморке крошки Нинон, дрожа с головы до пят.
Mirabel: В прищуренных глазах дона Диего мелькнуло такое странное выражение, что, задержись оно еще на мгновенье, его собеседник почувствовал бы неладное. В его голосе однако не прозвучало ничего кроме сочувствия: – На вашем месте я бы тоже не задерживался. Чертовски неприятная история, друг мой, должен сказать. – Он вздохнул, взглянул на виконта, открыл было рот, поколебался и наконец с несвойственной ему нерешительностью спросил, – А этот мол… этот человек, которого вы видели… он был очень молод? Ни с одним из своих знакомых маркиз не вздумал бы так рисковать, но Труа-Роше, как ему было хорошо известно, чрезвычайно легко поддавался внушению.
Анри де Труа-Роше: Виконт в свою очередь нахмурился, напрягая память. До того, как Мирабель задал свой вопрос, все, что вставало перед его мысленным взором, это неподвижно застывшие глаза убийцы, но теперь ему показалось, что если он сосредоточится, то сможет вспомнить еще что-нибудь. – Нет, – протянул он наконец, – уже не мальчик, точно. Но скорее молод чем стар и, кажется, белокурый. В пляшущем свете единственной свечи, озарявшей сцену убийства, различить цвет волос было бы невозможно, но нарисованная воображением виконта картина была значительно ярче настоящей.
Mirabel: – Белокурый? – повторил дон Диего, которому отнюдь не пришелся по нраву подобный поворот событий. – Вы уверены? Это мог быть просто отблеск свечи на волосах. Если бы не глубокая личная заинтересованность, маркиз поддался бы голосу рассудка, твердившему, что он заходит слишком далеко, и сменил бы тему беседы, но даже самые опытные интриганы порой поддаются чувствам. – Простите меня за настойчивость, друг мой, – поправился он, – но видите ли, я задумался: кто может попасть в Лувр в любое время дня и ночи? На ум сразу же приходят мушкетеры или гвардейцы, а среди них столько гасконцев… Но конечно же, убийцей мог быть кто-то из слуг или даже придворных. Охрану Лувра несли также швейцарцы его величества, но дон Диего мог бы с легкостью возразить, что они слишком бросались бы в глаза и в покоях королевы и подле оных.
Анри де Труа-Роше: Виконт вынужден был призадуматься, вновь и вновь мысленно возвращаясь к увиденному через дверную щель. Теперь, когда Мирабель упомянул охрану Лувра, ему начало чудиться, что он и вправду заметил золотое шитье королевских лилий на брошенном возле залитой кровью кровати плаще, и он невольно содрогнулся. – Вы думаете… это был ее любовник? – произнес он, чтобы сказать хоть что-нибудь, прогнать чудовищное видение.
Mirabel: Дон Диего пожал плечами и снова повернулся в сторону дворца. Как ни жаль ему было отказываться от своих намерений, внутренний голос подсказывал, что он сделал все, что мог, в прочем оставалось лишь положиться на судьбу. – Я всего лишь думал об одном моем знакомом гвардейце, – небрежно бросил он, неторопливо направляясь ко входу, – горячая гасконская голова, несколько не в ладу с законом. Но убийство фрейлины в самом сердце Лувра… это чересчур даже для человека, устроившего пожар в кабинете кардинала. Как и следовало ожидать, Труа-Роше живо заинтересовался новой сплетней, и когда, несколько минут спустя, оба дворянина расстались, один, торопясь к покоям королевы-матери, другой – в покои Месье, дон Диего мог быть почти уверен, что даже если рассказ молодого человека не обрастет в следующем пересказе нужными ему подробностями, то во всяком случае тот не вспомнит, кто подсказал ему, о чем вспоминать. Завершено по договоренности
полная версия страницы