Форум » Пале Кардиналь » О том, что не только на маскарадах носят маски. 17 июля, около девяти утра » Ответить

О том, что не только на маскарадах носят маски. 17 июля, около девяти утра

Richelieu:

Ответов - 51, стр: 1 2 3 All

Richelieu: Простившись с миледи, Ришелье с минуту просидел неподвижно, взвешивая «за» и «против» принятого им решения, и наконец позвонил. – Ламаль, – сказал он появившемуся секретарю, – как только граф де Рошфор появится в Пале-Кардиналь, я хочу его видеть. Я также прошу вас посетить мадам де Комбале и приобрести у нее билет на завтрашний бал-маскарад… для одного из моих друзей. Поскольку у моего друга не приготовлено маскарадного платья, я бы хотел приобрести и его тоже – немедленно. По моим данным, у дам-устроительниц должно быть что-то в запасе. И пришлите мне Шарпантье. Приветливым кивком отпустив Ламаля, Ришелье притянул к себе ближайшую стопку бумаг. Не говоря уже о потерянном времени, личная беседа с Мари-Мадлен почти наверняка означала необходимость рассказать ей о событиях прошлой ночи, чего кардинал предпочел бы избежать.

Madame de Combalet: Утро не принесло мадам де Комбале радостных известий. Как выяснилось, состояние здоровья матушки Марии де Гонзага не позволило ей принять приглашение герцогини д'Эгийон. Юная принцесса, вынужденная оставаться подле матери, прислала письмо с извинениями, прочитав которое, Мари-Мадлен, печально вздохнув, опустилась в кресло. Новость, вне всякого сомнения, была огорчительна, но сейчас у вдовы были более насущные проблемы. Состояние любимого дядюшки продолжало сильно волновать племянницу Ришелье, которая от переживаний едва смогла сомкнуть глаза прошлой ночью. Захотел бы кардинал рассказывать ей о своих бедах или нет, Мари не знала, но присутствие ее высочества уж точно не дало бы его высокопреосвященству это сделать. В этом случае вежливый отказ принцессы давал возможность вдове хотя бы попытаться узнать причину вчерашнего крайнего волнения первого министра. Едва мадам де Комбале закончила писать принцессе ответ, как ей доложили о приходе Ламаля. Радушно встретив секретаря, Мари-Мадлен с удивлением выслушала просьбу Ришелье. Впервые кардинал отчего то решил послать к ней своего секретаря с таким, казалось бы, пустяковым поручением, а не сказать племяннице о своей просьбе лично. Герцогиня разволновалась не на шутку, но в то же время в ее душе крепла уверенность в том, что ей немедленно следует поговорить с его высокопреосвященством. Заверив секретаря, что этот вопрос она обсудит с Ришелье сама и поблагодарив его за хлопоты, мадам де Комбале поспешила в кабинет дяди, по дороге успев отдать приказания прислуге относительно завтрака. Приоткрыв дверь кабинета, Мари увидела привычную и весьма печальную для нее картину. - Доброе утро, дядюшка, - приветствовала она кардинала, подходя к столу. - Вы опять работаете без устали и опять все ваши мысли заняты делами государства, в то время как в этот час они должны были бы быть заняты утренней трапезой. - С мягкой укоризной добавила она.

Richelieu: Появление мадам де Комбале на пороге его кабинета, такое предсказуемое и настолько нежеланное, если не вывело кардинала из себя, то уж точно не улучшило его настроения духа. Он уже хотел привычно сослаться на занятость и пообещать, что завтрак ему принесут сюда же, когда в памяти его всплыло имя очаровательной принцессы де Гонзага, которую, как упомянул Ламаль, Мари-Мадлен ждала у себя поутру. Ришелье вздохнул и отложил перо. – А вам, дитя мое, следовало бы побольше думать о себе и поменьше обо мне, – парировал он, поднимаясь. – Вам передали мою просьбу насчет билета?


Madame de Combalet: Холодность кардинала к всегда любимой им племяннице увеличивалась все больше и больше, но сейчас, казалось, достигла своего апогея. Слова Ришелье и его тон ранили Мари-Мадлен в самое сердце. На сей раз герцогине стоило поистине героических усилий сдержаться, однако в полной мере ей это не удалось. Губы ее придательски дрогнули, а глаза заблестели от навернувшихся слез. Попытавшись скрыть свое состояние, мадам де Комбале склонив голову, поглядела на руки. - Да, дядюшка, - едва слышно ответила она. - Я принесла вам билет и спешу вас заверить, что ваш друг может свободно выбрать костюм себе по вкусу.

Richelieu: Во взгляде кардинала, направленном на мадам де Комбале, проскользнул на миг откровенный ужас, смешанный с недоумением. Священник, военный, торговец или король – почти что любой мужчина не выносит женских слез, а когда к этому душераздирающему зрелищу добавляется еще и необъяснимое чувство вины, окно может показаться даже предпочтительнее двери, если до него ближе. Ришелье сам не заметил, как сделал шаг назад. – Дитя мое… что случилось? Муж или любовник добавил бы «Что я такого сказал?», но дяде простительно сохранять некоторую надежду на то, что слезы его племянницы вызваны не им, но одним лишь несовершенством нашего бренного мира.

Madame de Combalet: Некоторое время герцогиня молчала, изо всех сил борясь со слезами. Наконец, глубоко вздохнув, слегка дрожащим тихим голосом она ответила: - Мне кажется, что мы с вами все больше и больше отдаляемся друг от друга, дядюшка, и это самое большое несчастье, которое могло случиться в моей жизни. Я знаю, я недостойна вашей жалости и сочувствия. После всех ужасных событий, связанных с моим именем, вы, должно быть, не желаете видеть и говорить со мной. И самое ужасное заключается в том, что я не имею ничего, чтобы я смогла сказать в свое оправдание! Не могу доказать свою невиновность. Я - причина ваших несчастий! - В отчаянии покачала головой Мари-Мадлен. - Это из-за меня теперь всякий способный говорить склоняет ваше имя на всех углах. Все из-за меня! Я приношу вам только горе и хотела бы исчезнуть, чтобы только не причинять вам боль!

Richelieu: В свою очередь Ришелье несколько секунд помолчал, справляясь с приступом раздражения. Разумеется, несправедливо было упрекать мадам де Комбале, что она тревожилась не о нем в положении, в котором он находился сейчас, но только лишь о невнятных благоглупостях, но сейчас, менее чем когда-либо, кардинал склонен был прощать своей племяннице, что и она тоже была женщиной. – Дитя мое, что за ерунду вы вбили себе в голову? – спросил он, когда он мог быть уверен, что в его голосе не проскользнет и тени испытываемых им чувств. – Вы всегда были и остаетесь моим добрым ангелом, и никто не может уверить меня в обратном.

Madame de Combalet: Слова, всего лишь слова и Мари-Мадлен прекрасно это понимала. Впрочем, а что еще мог сказать ей дядя? Все дело заключалось в том, что его истинные чувства могли слишком сильно отличаться от успокаивающих слов. В былые времена герцогиня ни в коем случае не посмела бы усомниться в искренности слов Ришелье, но в последнее время он стал для нее закрытой книгой, открыть которую у нее никак не получалось. - Вы всегда были слишком добры ко мне, дядюшка, - тихо ответила мадам де Комбале, понимая, что дальнейший разговор может лишь отдалить их еще больше. - Ваш друг, - возвращаясь к теме разговора, добавила она, - может обратиться к ее высочеству принцессе де Гонзага. Она занимается готовым платьем. Ранее этим занималась ее матушка, но вчера ей стало так плохо, что она даже не смогла появиться на вечере у ее величества королевы-матери. Поэтому вчера, когда я провожала ее домой, я перепоручила эту и некоторые другие обязанности ее заботам.

Richelieu: Ришелье с облегчением отметил, что мадам де Комбале успокоилась и даже вспомнила про маскарадный костюм, пусть сообщенные ей вести и не порадовали его: необходимость добавить еще одно звено в цепочку тех, кто был так или иначе вовлечен в подготовку ловушки для Бэкингема, только увеличивала вероятность провала. Однако с другой стороны, возможность сблизиться с принцессой… – Мне сказали, что вы ждете ее высочество к завтраку, – полувопросительным тоном произнес он. – Если вы не возражаете, я бы присоединился к вам, мне до сих пор неловко, что я вчера лишил девушку ее покровительницы… пусть я и полагаю, что ваше общество было для нее многократно полезнее и интереснее.

Madame de Combalet: «Лишил? - Крайне удивилась про себя вдова месье на де Комбале. - А ведь вчера фраза звучала несколько иначе. Значит причиной того, что герцогиня д’Омаль вынуждена была так срочно вернуться домой все-таки был дядя.» Мари вспомнила, как во время разговора с молодым художником обратила внимание на разговаривающего Ришелье и Анну Лотарингскую и задалась вопросом о теме их разговора. - Да, все так, - подтвердила она, гадая, кто именно успел сообщить дяде о ее предложении принцессе, если оно было сделано наедине. - Я действительно вчера пригласила ее к нам на завтрак, но около получаса назад она прислала мне письмо, в котором сообщила, что мадам Екатерине не стало лучше и она не может оставить ее в таком состоянии одну.

Richelieu: Ришелье еле заметно нахмурился. Значит, слухи о его немилости добрались и до мадам де Гиз, иначе трудно предположить, чтобы она стала удерживать дочь от богоугодного дела, которое, к тому же, приближало ее к влиятельной племяннице первого министра. Испытывая некоторые угрызения совести при мысли о том, что видимое недоверие короля не замедлит отразиться и на мадам де Комбале, он все же решил воздержаться от предупреждения, памятуя что ее просьба попозировать для художника могла быть не такой уж невинной. Однако как раз в тот момент, когда он тщетно подыскивал выражения, чтобы отказаться от завтрака, который теперь не сулил для него ничего кроме неприятной необходимости уходить от вопросов, легкий шорох у одной из дверей возвестил о появлении Шарпантье. Понимая, что только нечто важное вынудило бы секретаря вмешаться с его разговор с племянницей, кардинал метнул на него вопросительный взгляд. – Монсеньор, прошу прощения. Мадам, – Шарпантье отвесил низкий поклон мадам де Комбале. – Ее высочество принцесса де Гонзага ожидает вашу светлость в ваших покоях. Глаза Ришелье расширились, и он изумленно взглянул на племянницу.

Мария де Гонзага: Мария-Луиза сидела в гостиной, куда ее проводили, и нервно теребила складки собственного платья. Она до сих пор не могла поверить в то, что сделала какие-то полчаса назад. Перед глазами всплывало лицо мадам Екатерины, превратившееся в маску. Она действовала, как во сне, сделав все, чтобы скрыть хотя бы на пару часов смерть своей матери. Как легко у нее это получилось, а ведь еще вчера ничего подобного она не могла даже и представить себе. Но теперь Марию-Луизу мучила совесть, которую она старалась изо всех сил в себе подавить. "В конце концов, маме я помочь уже не могу. И не моя в этом вина. А завтрак с племянницей кардинала - это то, от чего отказываться никак нельзя. Особенно теперь." Главным сейчас было сохранять спокойствие неведения, а легкую нервозность вполне можно объяснить беспокойством о здоровье мадам Екатерины. Девушка несколько раз вздохнула, чтобы дыхание стало более ровным. Надо учиться владеть собой в любых обстоятельствах, и мадам де Комбале, возможно, не самый придирчивый зритель для того, чтобы начать. За дверью послышались шаги. Мария-Луиза поднялась, готовая встретить племянницу его высокопреосвященства. К ее ужасу она появилась не одна: следом вошел Ришелье. Принцесса , почувствовав, как к горлу подступает комок, а щеки заливаются румянцем, склонилась в реверансе, надеясь, что этих нескольких секунд ей хватит, чтобы придти в себя.

Madame de Combalet: Известие, которое принес Шарпантье, заставило герцогиню совершенно растеряться. Она ответила Ришелье столь же недоумевающим взглядом и слегка пожала плечами, показывая, что визит принцессы стал для нее такой же неожиданностью как и для него. Выйдя в гостиную, мадам де Комбале убедилась, что произошла не ошибка. Перед ней действительно стояла принцесса де Гонзага. В глаза сразу бросилась некоторая ее потерянность и яркий румянец, которые Мари списала на волнение от встречи с его высокопреосвященством. - Рада вас приветствовать, ваше высочество, - делая ответный реверанс, сказала она. - Новость о том, что обстоятельства все же позволили вам почтить своим присутствием нашу скромную трапезу, безмерно радует мое сердце. Надеюсь, вы, равно как и ваша матушка, находитесь в добром здравии?

Richelieu: Следуя за племянницей в ее покои, Ришелье ломал голову, что могло убедить мадам де Гиз изменить своему решению. Быть может, письмо было написано самой юной принцессой, а потом мать, все же еще не зная о происшедшем на карточной игре, приказала ей поехать? Обратное казалось маловероятным: вряд ли принцесса могла пренебречь болезнью матери… хотя вчера она именно так и сделала, пусть и по ее прямому приказу, по ее словам. Заинтригованный донельзя, кардинал приветствовал взволнованную девушку учтивым наклоном головы, нетерпеливо ожидая ее ответов.

Мария де Гонзага: Вопрос о здоровье заставил Марию-Луизу побелеть еще больше. И что только заставило ее написать это злосчастное письмо! Ей пришлось пережить ужасное утро. Смерть мадам Екатерины наступила неожиданно и, что самое ужасное, в ее присутствии. Принцесса, которую всегда оберегали от любых зрелищ, которые можно было отнести к непривлекательным, от ужаса не смогла ни упасть в обморок, ни даже просто заплакать. Служанка, более привычная к подобным сценам и по счастливой случайности оказавшаяся рядом, вывела ничего не понимающую девушку в соседнюю комнату. А дальше ... Мария-Луиза не помнила, сколько времени она просидела в оцепенении, но четко помнила момент, в который поняла, что служанка смотрит на нее и ждет указаний, важных указаний, которых принцессе никогда не приходилось давать, потому что их отдавала та, которую уже не волнует происходящее не только в собственном доме, но и во всей Франции. И девушке пришлось собраться и что-то сделать. В первую очередь она написала эту записку мадам де Комбале. Она сама не могла понять, почему она это сделала. Все предпринятые потом действия были уже безошибочны и направлены на то, чтобы этот завтрак все-таки состоялся. Но ошибка совершилась, и теперь ей приходилось иметь дело с последствиями своей оплошности. И она не имеет права на неверный шаг, который подбросит пикантную новость любителям сплетен и помешает ее устремлениям... Мария-Луиза собралась с силами, проглотила комок, засевший в ее горле, и заставила себя улыбнуться: - Благодарю вас, мое здоровье в полном порядке. - Справившись с первой фразой, девушка почувствовала себя гораздо уверенне и смогла продолжить, намеренно обходя сочетания слов "матушка" и "здоровье" из страха покраснеть от откровенной лжи. - Извините, что ввела вас в заблуждение своей запиской. Я оказалось излишне мнительной, что всегда не нравилось матушке. Не было совершенно никаких причин откладывать нашу встречу. Теперь мне особенно стыдно, ведь я невольно обманула и вас. - Мария-Луиза, чья смелость росла с каждым брошенным словом, посмотрела прямо в глаза Ришелье.

Madame de Combalet: Бледность принцессы де Невер явно не свидетельствовала в пользу здоровья, и мадам де Комбале невольно предположила, что она может быть связана не только с самочувствием ее матушки, подробнее о здоровье которой она решила справиться непосредственно за завтраком, но и со здоровьем самой юной особы. - Ну что вы, ваше высочество, - поспешила заверить девушку герцогиня, - все в порядке. Вам не за что просить прощения. Я думаю, на стол уже подано, и мы можем пройти в столовую. - Добавила она, слегка обернувшись к Ришелье, ожидая его подтверждения.

Richelieu: Встретившись с девушкой глазами, кардинал удержал ее взгляд чуть дольше, чем разрешали приличия. Если он не мог выразить ей своего восхищения словами, то выражение его лица говорило само за себя. – Я чрезвычайно рад, мадемуазель, что тревога оказалась ложной, – с мягкой улыбкой произнес он. – Ваши дочерние чувства только делают вам честь. Скажите, ведь вашей матушке было дурно еще вчера? Что говорят врачи? Ришелье учтиво предложил принцессе руку, чтобы проводить ее в столовую, гадая, что же на самом деле стояло за происшедшим. От дамы Лотарингского Дома всегда следовало ожидать худшего, и вчерашнее недомогание мадам де Гиз, ввиду подстроенной для короля ловушки, могло быть отнюдь не случайным.

Мария де Гонзага: Мария-Луиза оперлась на предложенную руку и, следуя вместе с Ришелье в столовую, все больше и больше чувствовала, что ее мир перевернулся. Ощущение, что она родилась в какой-то совершенно другой жизни, затмевало другие, менее приятные, неизбежно порожденные последними событиями... Написав и отослав первую записку, девушка сразу поняла, что ошиблась - завтрак с мадам де Комбале нельзя было отменять. С этой минуты сознание Марии-Луизы как будто раздвоилось: и если одна его часть испытывала страх и неуверенность, то вторая довольно спокойно продумывала, как и что следует сделать. Служанка, оказавшаяся посвященной, должна была помочь ей одеться и покинуть дом. Через определенное время, до наступление которого горничной следовало всеми силами препятствовать чьему-либо приходу в покои мадам де Гиз, она должна была поднять шум. Время было рассчитано так, чтобы принцесса де Невер успела поговорить с племянницей кардинала, но не успела покинуть его дом. "Узнать" неприятные новости Мария-Луиза предпочла во время своего визита. Теперь, идя под руку с его высокопреосвященством, девушка поняла, насколько благоприятным для нее оказалось то, что завтрак она разделит не только с герцогиней. У нее есть шанс познакомиться поближе с Ришелье, а уж "неожиданная новость" сделает эту встречу далекой от обыденной. Марию-Луизу еще могло тревожить то, что ей пришлось доверить тайну горничной своей матери, но чутье подсказывало ей, что если ей, принцессе де Невер, хочется занять не последнее место при дворе, то горничной не меньше хочется стать чуть выше остальной прислуги. Пришлось понадеяться на то, что той хватит ума понять, что держать язык за зубами в данной ситуации - лучший способ добиться желаемого... - Я бы с радостью ответила на ваш вопрос, но, боюсь, меня не посвящают в результаты бесед с врачами. Впрочем, я надеюсь, что на этот раз это было связано с тем, что когда я вернулась домой, маме было гораздо лучше. Неожиданный приступ прошел столь же неожиданно. - Чувствуя, что разговоры о врачах и болезнях ее матери чересчур плохо сказываются на ее уверенности, Мария-Луиза постаралась развернуть разговор в другом направлении. - Она настаивала на том, что нельзя забывать о подготовке к балу.

Madame de Combalet: Слушая учтивые слова дядюшки, обращенные к принцессе, Мари-Мадлен невольно испытала укол ревности. Столь же мягким тоном он обращался и к ней, но настоящей мягкости и сердечности за ним герцогиня более не ощущала, что заставляло ее еще острее испытать чувство вины по отношению к нему. Сейчас, казалось, весь мир ополчился против нее и теперь, осознание того, что самый родной ей человек больше, видимо, не доверяет ей, отзывалось в сердце невыносимой болью. Меж тем Ришелье избавил мадам де Комбале от обязанности спрашивать о состоянии мадам Екатерины, что, по чести сказать, не слишком огорчило вдову. Но вот в ответе девушки Мари что-то насторожило. Что именно она пока и сама не осознавала, ведь юной принцессе действительно могли быть непонятны врачебные тонкости. Однако полное незнание результата лечения или хотя бы некоторых его подробностей казалось странным. Впрочем, ее высочество могла просто не желать делиться этими подробностями со своими собеседниками. - Ее высочество не должна в таком состоянии думать о бале, - позволила себе вмешаться в разговор мадам де Комбале. - Сейчас она должна думать только о своем здоровье! Я бы хотела попросить вас, ваше высочество, по возможности передать ей мои слова.

Richelieu: – Тем более что у нее есть замечательная помощница, – согласился Ришелье, подводя девушку к ее месту за столом. – Но скорее всего, решение вашей матушки переложить часть забот на ваши плечи распространится и на заботу о ее здоровье. Если же нет… вы можете попробовать убедить ее, что вы уже взрослая. Он дружески улыбнулся принцессе и перешел к своему стулу. Быть может, не следует повсюду искать интриги: юная принцесса могла всего-навсего не заметить видимого охлаждения между королем и кардиналом, и тогда мадам де Гиз, не зная о происшедшем, безусловно отменила бы продиктованное искренним душевным порывом решение дочери остаться с ней во время не слишком серьезной болезни, когда и честолюбие и соображения благочестия равно требовали обратного.

Мария де Гонзага: - Я обязательно передам ваши слова и тревогу, которой они были продиктованы, - Мария-Луиза старалась, чтобы ее тон был как можно более беззаботным, а глаза не избегали встречаться взглядом с теми, кто, она знала, внимательно наблюдал за ней. Принцесса де Невер с ужасом посмотрела на сервированный стол - мысль, что она сможет проглотить хотя бы кусочек, казалась невероятной. - И я с радостью попробую убедить ..., - девушка решила не уточнять, кто именно станет объектом ее убеждения, - что мне уже можно что-нибудь поручить. - Мария-Луиза улыбнулась Ришелье и своим мыслям "Надеюсь, автора подобных слов трудно заподозрить в подвохе". Что-то в обстановке за столом настораживало. Мария-Луиза посмотрела на герцогиню. Ей показалось или мадам де Комбале действительно сильно расстроена и растеряна? В таком случае это кажется уже не в первый раз, потому что вчера вечером, перед уездом с игры, подобные мысли уже приходили ей в голову. - Мадам, вы можете мне помочь в этом, если, в свою очередь, примете мою помощь. Возможно, вам нужно еще что-нибудь, учитывая, что, как заверила меня мама, с костюмами все необходимые приказания уже отданы.

Madame de Combalet: Предложение юной принцессы было как нельзя кстати, посему Мари-Мадлен решила не тянуть с новым поручением для девушки. - У меня будет к вам просьба, ваше высочество. Коль скоро мы заговорили о костюмах, я бы просила оказать милость и помочь доброму знакомому его высокопреосвященства выбрать по вкусу костюм для бала.

Richelieu: – Вы оказали бы мне немалую услугу, мадемуазель, – подтвердил Ришелье. – К сожалению, мой друг не сможет прийти на примерку, что не на шутку усложняет нашу с вами задачу. – Новая улыбка осветила его лицо, и он наклонился к девушке с заговорщицким видом. – Скажу больше: он и не знает еще, что ему предстоит, я хочу сделать ему сюрприз. Принцесса де Гонзага по-прежнему казалась обеспокоенной и встревоженной, и кардинал сделал себе мысленную пометку отправить кого-нибудь после полудня справиться о здоровье мадам де Гиз – любезность, которая, несомненно привлечет ее внимание.

Мария де Гонзага: Мария-Луиза с тревогой ждала. По ее расчетам вестник должен был появиться в любой момент. Она уже едва могла сдерживать свое волнение и удерживать улыбку на лице. Отвечать на подобные вопросы было за пределами ее возможностей, но пределы пришлось несколько отодвинуть. - Если ваш друг не может придти на примерку, то костюм должен быть таким, чтобы он подошел почти каждому. - Принцесса из последних сил старалась, чтобы улыбка не превратилась в оскал, а приветливое выражение лица в маску. - У нас есть, например, костюм монаха. Если тот, для кого готовится сюрприз, не слишком высок или не излишне мал, то костюм он сможет надеть в первый раз даже перед самым выходом. В этот момент открылась дверь столовой и вошел лакей. После секундной заминки он неуверенно двинулся к Марии-Луизе. У нее бешено заколотилось сердце, как будто происходящее было не частью спланированного ею спектакля. Изобразив недоумение, она взяла с подноса протянутую ей записку и развернула ее. Как она и думала, с простодушной прямотой (какое счастье, что в доме не было гостей, изъясняющихся более куртуазно и таинствено) дворецкий извещал ее о том, что Ее высочество очень ждут дома, а также о тех обстоятельствах, которые вынудили его написать ей. И в этот момент, когда принцесса де Невер поняла, что ничто уже не сможет помешать задуманному, что все получилось, что она все выдержала, она смогла наконец сделать то, что ни разу за утро не удалось ей - заплакать. Чувствуя, как два тонких ручейка слез скатываются по щекам, Мария-Луиза протянула записку герцогине, знаком показав, что та может прочитать ее, и закрыла лицо руками.

Madame de Combalet: Таинственный вид кардинала, с которым он произносил свою речь, заставлял серьезно задуматься и задаться вопросом о личности друга его высокопреосвященства, которого в скором времени ожидал сюрприз. Под вопросом также оставалось окажется ли для этого человека сюрприз приятным и не является ли это все новой большой интригой Ришелье. Однако Мари предположила, что сии подробности, видимо, интересуют только ее, так как мысли принцессы, казалось, были заняты абсолютно иными вещами. С каждой минутой она нервничала все больше и больше, и в конце концов ее нервозность поневоле начала передаваться и самой герцогине. «Бедняжка, - сочувственно подумала Мари-Мадлен, - это ужасно сидеть здесь в неведении относительно состояния ее матушки, отдавая дань этикету! Если бы я знала, что она так тревожится, то никогда бы не посмела обязать ее визитом». Как оказалось, тревоги ее высочества оказались не напрасны. От ужасного предчувствия у мадам де Комбале защемило сердце. Слегка дрожащей рукой она взяла записку и, развернув, прочитала ужасное известие. - Бог мой, дядюшка, - наконец сдавленным голосом произнесла она, - ее высочество... ее высочество... только что скончалась!

Richelieu: Ришелье не был бы самим собой, если бы не подумал в первую очередь о том, как смерть мадам де Гиз скажется на задуманном им плане, и только потом – о еле слышно всхлипывавшей юной принцессе. Смерть матери глубоко потрясла его в свое время, но теперь он отказывался поверить, что в шестнадцать лет чувствуют так же, как в тридцать, и первый взгляд, брошенный им на девушку, был исполнен подозрения. Либо она была замечательной комедианткой, способной разразиться слезами в любой момент, либо печальное известие не оказалось для нее такой уж неожиданностью. Неужели мадам де Гиз было настолько худо? И при всем том она настояла на том, чтобы ее дочь отправилась в Пале-Кардиналь – почему? – Бедное дитя, – сочувственно проговорил он, мягко похлопывая ее по плечу с почти отеческим видом и одновременно наливая ей воды. – Выпейте глоток, вам станет легче. Какая ужасная новость! И как внезапно! Разве она не заболела только вчера?

Мария де Гонзага: Мария-Луиза с благодарностью посмотрела на Ришелье и взяла стакан. Пила она медленно, маленькими глоточками, причиной чего было не предписания этикета, а желание посмотреть на реакцию собеседников и подумать, что же следует сказать. Меньше знаешь - меньше придется объяснять, а меньше придется объяснять - меньше запутаешься и вызовешь подозрений. Принцесса подняла на кардинала заплаканные глаза несчастного испуганного ребенка и прошептала: - Кажется только вчера ... я ... меня ни во что не посвящали ... я бы ни за что не подумала, что может быть вот так ... мне не надо было сегодня уходить, но она настаивала, что прекрасно себя чувствует, - Мария-Луиза почувствовала, что сейчас покраснеет от стыда и, зарывшись лицом в ладони, разрыдалась, - Я не должна была оставлять ее одну ... какой ужас... - Принцесса сама уже не понимала, что больше является причиной ее слез - стыд, страх разоблачения или горечь утраты.

Madame de Combalet: Несмотря на испытываемую к девушке искреннюю жалость, Мари вновь усомнилась в том, что юная принцесса совершенно ничего не ведает о состоянии своей матушки. Не поинтересовалась что происходит, даже видя как мадам Екатерине плохо? Оставалось только полагать, что Мария-Луиза либо действительно что-то скрывает, либо же и в самом деле не знает подробностей, но только лишь по той причине, что все ее мысли прошлым вечером были заняты карточной игрой, а не здоровьем мадам де Гиз. Второй вариант нравился герцогине еще меньше, чем первый, однако раздумывать над этим сейчас было кощунственно. Укорив себя за столь низменные мысли в такой момент, мадам де Комбале подошла к девушке и мягко обняла ее за плечи. - Вы не должны себя винить, ваше высочество. Что-либо изменить было не в ваших силах. Сейчас, когда на вашу долю выпало столь тяжкое испытание, вы должны быть сильны духом. Крепитесь. Время - главный лекарь, а Господь наш утешитель. Вы ведь знаете, что сейчас мадам Екатерина находится в прекрасном месте, где полно света и тепла. Уверена, она бы не хотела, чтобы вы плакали.

Richelieu: На грустном встревоженном лице кардинала нельзя было заметить и тени той улыбки, которую могло бы вызвать осознание, что молодая женщина произнесла в этот миг слова, более приличествующие духовному пастырю, в то время как он сам был занят до неприличия светскими раздумьями. Не приходилось сомневаться, что юная принцесса позволила матери себя уговорить и терзалась сейчас угрызениями совести, но внезапное роковое недомогание мадам де Гиз, на следующее же утро после разыгранного в Люксембургском дворце представления, не могло не вызвать у него подозрений. Могла ли она каким-то непонятным для него образом оказаться соучастницей заговора? – С вашего разрешения, ваше высочество, – произнес он, – я попрошу своего лекаря осмотреть тело вашей матушки. Столь скоропостижная смерть не на шутку тревожит меня… тем более, что не одна она поддалась вчера непонятному недугу. Просматривая утренние отчеты, он не придал особого внимания упоминанию о нескольких придворных дамах ее величества, занемогших, как казалось тогда, от вчерашней невыносимой жары, но теперь даже это незначительное происшествие приобрело новую окраску.

Мария де Гонзага: Мария-Луиза отняла руки и, повернув мокрое от слез лицо к обнимавшей ее женщине, слабо улыбнулась. Спохватившись, что выглядит не лучшим образом, она достала платок и, еще всхлипывая, неловко - руки дрожали - вытерла глаза и щеки. Слова утешения, сказанные герцогиней, задели принцессу, заставив ее вновь почувствовать довольно сильные уколы совести. - Спасибо вам, - шепотом сказала девушка, через силу заставив себя снова улыбнуться мадам де Комбале, - я постараюсь быть сильной, - Мария-Луиза подумала о том, что ей удалось этим утром, и решила, что быть сильной она и правда сможет, особенно если перестанет так нервно реагировать на слова утешения. Вздохнув, чтобы успокоиться настолько, насколько это было возможно, принцесса осмелилась посмотреть в глаза кардиналу. Его вопрос сначала встревожил, но девушка решила, что ни один лекарь не сможет понять, что смерть наступила на полчаса раньше предполагаемой. Ее секрет не откроется, а вот отказ точно наведет на ненужные подозрения, поэтому принцесса ответила с большей поспешностью, чем следовало. - Конечно, ваш лекарь может придти. Особенно если это важно. А чье еще здоровье оказалось под угрозой? - Только задав вопрос, Мария-Луиза поняла, что подобное любопытство в столь неподходящих обстоятельствах будет выглядеть несколько сомнительно.

Madame de Combalet: «Не одна? - поразилась Мари-Мадлен, не ведавшая об отравлении. - Что он имеет в виду?» Как оказалось, эти слова стали неожиданностью не только для самой герцогини. Даже юная принцесса, казалось, совершенно убитая горем, заинтересовалась сим предметом, что показалось Мари немного странным. Хватило бы у нее сил в такой момент интересоваться кем либо другим она не ведала, посему решила воздержаться от рассуждений на эту тему, молчаливо присоединившись к вопросу принцессs де Невер.

Richelieu: Раз решив, что незначительное недомогание фрейлин ее величества тайной не является, а в случае серьезных последствий уже превратилось в сплетню, Ришелье ответил без малейшей задержки, что нескольким придворным дамам вчера стало дурно. Какой бы маловероятной ни казалась связь между двумя событиями, было бы нелепо не задать следующий вопрос. – Вы не знаете, ваша матушка не была вчера в Лувре? Наливая бульона себе и своим сотрапезницам, он сокрушенно подумал, что отказываться от завтрака из-за женщины, к которой он испытывал в лучшем случае недобрые чувства, было лицемерием, и понадеялся, что ни юная принцесса, живо заинтересовавшаяся новостью, ни мадам де Комбале, всегда тревожившаяся за его аппетит, не поставят это ему в вину.

Мария де Гонзага: - Да, мы были вчера в Лувре. - Неожиданно какое-то смутное и еще неясное воспоминание мелькнуло в голове и пропало, оставив ощущение непонятной тревоги. Девушка чуть коснулась волос, как бы отмахиваясь от неприятных мыслей, и постаралась вернуться к разговору. - Но мы ничего не слышали об этих дамах, я уверена в этом. Последняя фраза была произнесена чуть менее уверенно: в конце концов, в Ратушу они с мадам де Гиз приехали порознь. Принцесса посмотрела в глаза Ришелье, и ее пронзила невероятная догадка. Глаза девушки распахнулись еще шире, и от неожиданности она задала невозможный в своей прямолинейности вопрос : - Неужели вы думаете, что маме стале плохо ... потому же ... почему и ... тем дамам? - В глазах Марии-Луизы немедленно отразились растерянность и даже испуг. Впрочем, сообразительность не изменила ей и тут - она не стала отводить взгляда, предоставив кардиналу возможность увидеть, насколько она беззащитна и наивна. Мелькнувшее минутой ранее воспоминание вернулось и предстало перед принцессой с отчетливой ясностью... Служанка матери, помогавшая девушке одеваться перед выходом, кажется, очень хотела доказать свою преданность и вывалила на новую хозяйку целый ворох путаных сведений, на которые в тот момент у Марии-Луизы не было ни сил ни времени. Она что-то говорила о даме под маской, навестившей прошлым вечером мадам Екатерину... Принцесса де Невер поспешно отвела глаза и, сжав в руках платок, поднесла к глазам. Глубоко вздохнув, чтобы успокоиться, она вновь повернулась к Ришелье. - Но что же это были за дамы и что с ними произошло?

Madame de Combalet: Мари помрачнела. Невозможно было понять, узрела ли юная принцесса связь между недомоганием фрейлин и вопросом дядюшки относительно вчерашнего местоприбывания мадам Екатерины, но сама вдова прекрасто понимала, что данные события не могут не иметь абсолютно никакого отношения к друг другу. Герцогиня немного нервно повертела в руках ложку. Слишком много странностей происходило вокруг, слишком, для того, чтобы быть лишь простым совпадением. Мария Луиза видимо тоже, наконец, пришла к тому же мнению, что и мадам де Комбале, о чем свидетельствовал ее вопрос. - А каково их состояние сейчас, дядя? - Задала она в свою очередь волнующий ее вопрос.

Richelieu: Ришелье только плечами пожал. Как бы ему ни хотелось получать все важные сведения из Лувра немедленно, как бы он ни поощрял своих агентов во дворце – да и в других местах, за быструю передачу известий, не всегда можно заранее угадать, что важно, а что нет, а любой срочно найденный посланец это лишний риск. Если в утренних отчетах (составленных, по большей части, предыдущим вечером) ничего не было, то скорее всего, нежные цветки луврских оранжерей не преминули снова распуститься, едва настало время сопровождать ее величество в Люксембургский дворец. – Я еще не был сегодня в Лувре, – ответил он, – а потому не могу сказать вам больше того, что сказал. Мне рассказали об этом вчера вечером, и я даже не знаю, о каких дамах шла речь. Но, ваше высочество, простите мне мою настойчивость: в котором часу вы с матушкой были в Лувре? Явная неуверенность в голосе девушки встревожила его, вынуждая его снова задуматься о возможной связи между этими недомоганиями – связи, которую он сам только что придумал, но которая с каждым мгновеньем казалась все более вероятной.

Мария де Гонзага: - Простите, я так и не ответила на ваш вопрос. Мы уехали из Лувра около полудня. - Мария-Луиза не могла поверить, что смерть ее матери была связана с недомоганием других неизвестных ей дам, хотя и не могла не понимать, что во внезапной смерти мадам де Гиз было что-то загадочное. - Надеюсь, ваш лекарь подтвердит, что ... нет ничего ... - тут принцесса почувствовала, что слезы опять подступили к горлу, и замолчала. Еда, стоящая перед ней, вызывала только отвращение. Мария-Луиза взяла стакан воды и, сжав его в руке, обратилась к собеседникам, правда почти умоляюще глядя только на герцогиню: - Простите, но мне придется покинуть вас. Мне надо вернуться домой. - Сил у принцессы де Невер почти не осталось - слишком много их было потрачено за сегодняшнее утро.

Madame de Combalet: Мадам де Комбале поспешила опустить глаза, дабы проницательный дядюшка не успел заметить недоверия, мелькнувшего в ее взгляде. Вдова слишком хорошо знала кардинала, чтобы полагать, что такое серьезное происшествие еще не было известно ему во всех подробностях. Впрочем, даже если он и знал имена дам и детали происшедшего, то, скорее всего, просто не хотел делиться ими в присутствии юной принцессы, а может быть не хотел о них говорить даже своей племяннице. - Позвольте мне проводить вас, ваше высочество, - сказала герцогиня поднимаясь. Подойдя к девушке и мягко взяв ее под руку, Мари-Мадлен помогла бедняжке поднятья. С одной стороны ей следовало бы проводить принцессу до дома и помочь, но с другой стороны ей хотелось еще рассказать Ришелье о вчерашнем разговоре с дочерью де Тревиля, который ей показался немаловажным. Однако была еще и третья, самая неприятная сторона в лице королевы-матери, которая давно уже выражала свое неудовольствие ее отсутствием при своей персоне, и еще один день отлучки явно не мог способствовать улучшению настроения Марии Медичи. Мари, пребывающая в замешательстве, в неуверенности поглядела на дядюшку.

Richelieu: – Разумеется, мадемуазель! – Ришелье также поднялся, сочувственно глядя на девушку. Взмахом руки он подозвал лакея и вполголоса приказал ему немедленно разыскать Ситуа. Быстрый взгляд на племянницу подтвердил ему, что там, где ее доброе сердце подсказывало ей предложить принцессе свою помощь, что-то – то ли тревога за него самого, то ли те же смутные подозрения, которые беспокоили и его, удержали ее от этого шага. Мадам де Гиз и ее дочь были в Лувре около полудня, а дамам ее величества стало дурно только во второй половине дня, но это ничего не значило; вот если бы наоборот… И, что бы она ни говорила, Ришелье был уверен, что смерть матери не явилась для принцессы полной неожиданностью – слишком легко она ударилась в слезы для человека, сраженного внезапным несчастьем. – Мужайтесь, мадемуазель. – Так и не придя ни к какому выводу, кардинал дружески коснулся рукава девушки. – Ваша поддержка потребуется вашему отцу, чья утрата не меньше вашей. А я, со своей стороны, позабочусь о тщательнейшем расследовании. Он поманил к себе появившегося в дверях заметно встревоженного врача и в нескольких словах разъяснил ему суть дела.

Мария де Гонзага: Мария-Луиза с улыбкой и благодарностью приняла помощь герцогини и ответила ничего ни значащими фразами в ответ на обычные слова утешения, прозвучавшие из уст кардинала. Оказавшись в экипаже, она в изнеможении откинулась на подушки, и, когда карета тронулась с места, разрыдалась не только слезами горя, но и слезами усталости. Поплакав вволю и успокоившись, принцесса призналась себе, что сил и изобретательности у нее было больше, чей ей представлялось еще вчера. Это радовало - ведь и то и другое обязательно понадобятся ей в дальнейшем.

Madame de Combalet: Мари, продолжая утешать девушку, проводила ее до кареты. Еще раз заверив принцессу, что она в любой момент может всецело рассчитывать на ее помощь, герцогиня попрощалась с ней и еще какое то время глядела вслед удаляющемуся экипажу, обдумывая случившееся за завтраком. Однако особого времени для раздумий сейчас не было, ведь у кардинала с его извечной занятостью могли найтись другие дела, и разговор о мадемуазель де Тревиль мог не состояться, посему мадам де Комбале поспешила вернуться в столовую. К ее облегчению Ришелье все еще был там. Подойдя к своему стулу, Мари-Мадлен, тем не менее, садиться не стала, предпочтя встать за его спинкой. - Что вы об этом думаете, дядюшка? - Наконец решилась спросить она, кладя руки на резные набалдашники, украшавшие спинку. - Быть может, я ошибаюсь, но мне показалось... показалось, что слезы принцессы, ее слова и поведение были немного... Странно, не могу даже подобрать точного слова. В общем, показались мне не совсем естественными. Что-то было не так. Как вы думаете?

Richelieu: Ришелье отложил салфетку. Минуты, проведенные в одиночестве, не помогли ему приблизиться к возможной разгадке, но хотя бы позволили ему увериться, что посылая Ситуа к принцессе, он приобретал возможность узнать больше. Надеяться на наблюдательность врача не следовало, того больше занимали симптомы нежели люди, но если недомогание и смерть мадам де Гиз были вызваны неестественными причинами, Ситуа этого не пропустит. Слова мадам де Комбале, столь созвучные его мыслям, усилили его подозрения, направляя их в новое русло. – Принцесса еще очень юна, – ответил он, – и я не могу себе представить ее в роли убийцы. Быть может, она всего лишь пыталась вжиться в роль убитой горем дочери? Естественное восприятие подобных известий не всегда кажется таковым, и многие считают необходимым прибегать к притворству. Или вы и впрямь склонны считать, что она сама убила свою мать? Как бы высоко он ни ценил чуткое сердце своей племянницы, здравый смысл подсказывал ему, что сейчас в ней должна была говорить ревность. Защищая юную принцессу, он мог усилить это чувство – но им самим двигал сейчас иной расчет.

Madame de Combalet: - Убила? - Потрясенно повторила мадам де Комбале. - Нет, я в это не верю! Мари еще раз вспомнила поведение девушки, которое, даже будучи немного неестественным, все же не натолкнуло герцогиню на мысль, что она может быть убийцей. Подобные размышления вызывали у племянницы кардинала оторопь. - Я совсем не это имела в виду, - поспешила заверить она дядю. - Я ни в коем случае не допускаю, что она могла поступить так ужасно! Она еще чистое, юное дитя и я уверена, что она не способна на подобный поступок. Разумеется, многое может случиться в нашем жестоком и бессердечном мире, полном цинизма и бечувственности, но мне думается, что на убийство собственной матери у нее не поднялась бы рука. Мне отчего то кажется, что она скорее что-то скрывает. Вполне может случиться так, что ей даже ведомы истинные причины столь скоропостижной кончины мадам Екатерины, но нам она по какой то причине сообщать их нам не захотела. Я допускаю, что ее высочество могла действительно умереть не своей смертью, но принцесса... принцесса, зная кто совершил сей тяжкий грех скрывает сие по какой то неведомой причине? Клянусь Богом, дядюшка, мне бы намного больше хотелось верить, что она скрывает истину, потому что боится человека, погубившего ее мать, чем думать, что она может быть соучастницей или же, как вы изволили сказать, организатором этого ужасного преступления!

Richelieu: Ришелье ответил не сразу, обдумывая и предположение мадам де Комбале и возможные последствия своего с ним согласия или несогласия. Юная принцесса с готовностью встретила предложение отправить к ней врача, что, казалось, говорило против ее сообщничества, однако всегда ли так легко распознать насильственную смерть, особенно смерть от яда? Но если она знала, кто убийца, то как она могла не опасаться стать следующей жертвой – или же она слишком молода для подобных умозаключений? – Но кому могла быть выгодна кончина мадам де Гиз? – задумчиво произнес он, решив оставить при себе свои сомнения. – У столь благородной дамы не могло быть врагов… Тут, сказать честно, кардинал несколько покривил душой, искренне полагая, что едва ли не любая дама из Лотарингского дома, будь ей пятьдесят лет или пять, настолько замешана в политику, что врагов у нее не может не быть. И пусть мадам де Гиз была известна своей благотворительностью и благочестием, это не означало, что ее не могли использовать другие. Глаза Ришелье невольно расширились, когда он вспомнил о герцогине д’Омаль, столь вовремя подменившей свою заболевшую родственницу на роковой карточной игре.

Madame de Combalet: - Вы так полгаете? - Горько улыбнулась Мари-Мадлен словам кардинала. - Вам ведь лучше чем кому угодно известно, что даже у самого честного и доброго человека всегда найдутся враги. Ведь честь и благородство всегда стоят на пути подлости и бесчестия, дядюшка. Племянница Ришелье, безусловно, заметила легкую перемену, отразившуюся на лице дяди, но с вопросами решила повременить, памятуя о нежелании его высокопреосвященства в последнее время говорить на щекотливые темы. - Вот, положим, я вчера вполне могла приобрести нового врага, - продолжала вдова, полагавшая, что настал момент перейти намеченной цели. - Мне бы хотелось думать, что я заблуждаюсь, однако... Вчера на игре ко мне подошла дочь господина капитана королевских мушкетеров месье де Тревиля, Анна, и просила меня оказать ей услугу, в которой я вынуждена была отказать. О, мадемуазель де Тревиль, в отличие от принцессы Гонзага, с которой они, кажется, весьма дружны, в чем я также могла убедиться на вчерашнем вечере, гораздо более изобретательна, чем ее подруга, и я бы даже сказала слегка коварна. Разговор она начала издалека - говоря о суровости, она как бы невзначай упомянула о том, что все же следует быть более снисходительным, и вы, как князь церкви, должны лучше всего это знать. Но, должно быть, вы об этом забыли и кто-то должен вам об этом напомнить. Тут она явно намекала на меня, что понял бы даже полный глупец. После чего она сразу же перешла к пустячной по ее мнению истории с проникновением в ваш кабинет. По ее словам эта история хороший повод, чтобы проявить снисходительность и великодушие. После того как я поинтересовалась у сей юной, но не по годам предприимчивой девицы считает ли она, что проникновение и поджог в кабинете Первого министра Франции действительно пустячным делом, она, якобы заволновавшись, сказала, что это по всей вероятности несчастный случай. Более того, с крайним цинизмом она пыталась уверить меня, что это ведь не смертоубийство, а, стало быть, грех не так велик. По ее словам я поняла, что она знает имена всех, кто проник в наш дом, но, конечно же, она мне их не назвала. Однако же я могу добавить кое-что еще - она скорее всего старается из-за кого-то одного, а не из-за всех, хотя она и пыталась уверить меня в обратном. «Когда кто-то… кто Вам дорог...» - Задумчиво повторила герцогиня, припоминая слова девушки. - Да, именно так она сказала. И я не думаю, что этот дорогой ей человек именно ее отец. Уверена, что в тот момент она думала о ком-то из встреченных мною третьего дня господ, являющихся объектом ее сердечной привязанности. Ну вот, я сдержала обещание, данное госпоже де Тревиль говорить с вами об этом деле. Со своей стороны я сразу предупредила ее о том, что не собираюсь защищать перед вами этих людей, так что, думается мне, я нажила еще одного врага. - Завершила свой рассказ Мари, решив все же присесть на стул.

Richelieu: Пусть и не относя самого себя ни к особо честным людям ни уж, тем более, к людям добрым, Ришелье все же не удержался от ответного вздоха. Даже понимая, что Мари-Мадлен вряд ли думала при этом о себе и той вражде, которой она была обязана своим родством с первым министром короля, он не мог не удивиться, когда она заговорила совсем об ином. – Мне трудно представить себе, чтобы капитан де Тревиль убеждал свою дочь помочь ему выручить его головорезов, – с улыбкой согласился он по окончании ее рассказа, – а значит, ваш вывод, как всегда, верен. К счастью или к сожалению, его величество не спрашивал моего мнения о том, как следует поступить с этими тремя нахалами, и даже если бы я хотел помочь этой юной особе, я не могу этого сделать. Дитя мое, мне искренне жаль, что в очередной раз враждебность, которая должна была бы быть направлена на меня, выбрала своей целью вас. В то же время кардинал невольно задался вопросом, можно ли было извлечь какую-нибудь практическую пользу из увлеченности дочери капитана мушкетеров одним из подчиненных ее отца.

Madame de Combalet: - Уверена, что это не так, - слегка нахмурив брови отвечала герцогиня д`Эгийон. - Капитан слишком умен и осторожен. Он не мог не понимать, в какое положение поставит дочь, прося ее о заступничестве за своих мушкетеров. Более того, думаю, он сейчас сам бы посадил их Бастилию, если бы мог. Мне кажется, что выходки господ мушкетеров даже ему уже изрядно надоели. По-видимому, мадемуазель де Тревиль сама приняла такое решение, которое, по моему мнению, могла принять лишь очень юная, наивная и до крайности влюбленная девушка. Или же девушка весьма рассчетливая и самоуверенная, но недальновидная. Так что по всей вероятности месье де Тревиль об этом ничего не знает, и более того, был бы весьма недоволен, узнай он о нашем разговоре. Однако же мне показалось, что если сам месье капитан был явно неосведомлен о решении дочери, то его сестра, кажется, знала о том, что задумала ее племянница. Они подошли ко мне вдвоем, но потом мадам де Тревиль удалилась под благовидным предлогом, что дает мне основания полагать, что она знала, о чем пойдет речь. Упоминание о короле огорчило мадам де Комбале. Его величество видимо уже был осведомлен о происшедшем и, судя по всему, не предпринял никаких действий в отношении мушкетеров. - Дядюшка, правильно ли я поняла, что его величество уже знает о том, что случилось, но ничего не делает, чтобы наказать смутьянов? - Спросила вдова. - Не могу в это поверить! Неужели после того, как он узнал о том, что они побывали в кабинете его Первого министра он и на это закроет глаза? Поистине ужасно!

Richelieu: – Решения его величества диктуются только целесообразностью, дитя мое, – со вздохом ответил кардинал, не столько напоминая самому себе, что вторжение в его кабинет может остаться безнаказанным, сколько подготавливая племянницу к возможности, что столь напугавшие ее мушкетеры могут, в очередной неприятный раз, выйти сухими из воды. По прошествии нескольких дней подобная перспектива уже не вызывала в нем ярости – разве не отпустил он вчера того же Портоса на все четыре стороны, руководствуясь той самой целесообразностью? – но вряд ли мадам де Комбале склонна будет смотреть на вещи так же, как и он, при всем ее здравом смысле. – Женщины, – печально произнес он, то ли в тон своим мыслям, то ли отвечая на предположение Мари-Мадлен. Впрочем, почти сразу он продолжил: – Но, если старшая мадемуазель де Тревиль столь же взбалмошна, сколь и младшая, из этого можно будет извлечь какую-то пользу. Ришелье поднялся на ноги, мысленно подбирая слова для прощания. Если его величество и откажет ему в обычной полуденной аудиенции, следуя их вчерашней договоренности или из вновь проснувшейся подозрительности, в Лувре кардиналу предстояло немало встреч, почти не оставляя ему времени для работы – особенно если необъяснимо исчезнувший граф де Рошфор сочтет все же нужным появиться.

Madame de Combalet: Мари-Мадлен печально вздохнула. Людовик опять считался лишь со своими собственными интересами, совершенно не желая знать проблем своего первого министра. Однако этот случай, по разумению вдовы, был самым вопиющим. Теперь мушкетеры, убедившись в своей безнаказанности, могли пойти на любые преступления. - Я надеюсь, что мой рассказ хоть чем то сможет быть вам полезен, дядя. - Ответила герцогиня, поднимаясь вслед за Ришелье. - Я должно быть слишком задержала вас и спешу удалиться, дабы более не мешать вам.

Richelieu: – Более чем полезен, дитя мое, – заверил Ришелье племянницу. Неприятное чувство, весьма схожее с угрызениями совести, не позволяло ему тут же удалиться, и он продолжил, с сочувствием глядя на ее еле заметно осунувшееся лицо, – Но вы совсем не думаете о себе. Может, вы предпочли бы передать оставшиеся заботы о маскараде кому-нибудь еще, той же мадемуазель де Гонзага, и немного отдохнуть? Предложение было неудачным – он понял это, еще не закончив говорить. Не говоря уже о том, что внезапно осиротевшей принцессе де Гонзага вряд ли будет до балов, сейчас, когда весь Париж только и судачил, что о покойной Селене Эскано, мадам де Комбале не смогла бы уйти в тень, не придав веса обвинениям испанки.

Madame de Combalet: Мадам де Комбале печально улыбнулась. - Вы отбираете у меня мои слова, дядюшка. Ведь по всем канонам это я должна вам говорить, что вы себя не бережете. Вы правы, сейчас мне придется тяжело как никогда. Ведь теперь я лишена двух моих самых главных помощниц. Не думаю, что принцессу стоит сейчас занимать этими хлопотами. По чести сказать, я даже не знаю, как можно обсудить с ней то, что уже было сделано ее матушкой. Мы не встречались с мадам Екатериной несколько дней, поэтому я не представляю, что она успела сделать из того, что я ей поручила. Но сейчас более чем неуместный момент спрашивать ее дочь. Ее высочество даже не сможет посетить сам бал. Все произошло так стремительно. Так ужасно! Когда мы виделись с принцессой де Гиз, ничто не предвещало беды...

Richelieu: – Ужасно, ужасно, – подтвердил Ришелье, мысли которого уже вернулись к предстоящим делам. – Может, вы могли бы побеседовать с другими патронессами бала и распределить обязанности покойной между собой? В худшем случае, одно и то же поручение будет выполнено дважды. И разумеется, если мои секретари могут вам чем-то помочь, располагайте ими как своими. Он обогнул стол и направился к двери, по дороге дружески коснувшись руки племянницы. Говоря откровенно, успех или провал маскарада почти не беспокоил его сейчас, несмотря на его планы подстроить ловушку Бэкингему.



полная версия страницы