Форум » Пале Кардиналь » Пара слов о третьем сословии. 16 июля, ближе к семи » Ответить
Пара слов о третьем сословии. 16 июля, ближе к семи
Dominique:
Ответов - 40, стр:
1 2 All
Dominique: Шере не мог не рассмеяться. – Это так, но дверь кабинета его высокопреосвященства ведет в библиотеку, – начал он заговорщицким тоном, но тут же усмехнулся, – и надо быть безумцем или влюбленным, чтобы подслушивать под ней. Скажи мне лучше, душечка, тебе еще ничего не насплетничали про мою возлюбленную? Тон, которым было произнесено последнее слово, мог бы заморозить Тихий Океан, столько в нем было презрения. Судя по тому, что рассказывала кастелянша, Валетта расспрашивал о «соблазнителе своей сестры» какую-то служанку. Вряд ли ею была Дениз, но кто знает, может, она что-нибудь слышала.
Дениз: - Нет, ничего... Мысли Дениз, по-прежнему занятые герцогиней д'Эгильон, не поспевали за разговором, тему которого так ловко поменял секретарь. Но такие слова, как "возлюбленная", "любовник", "адюльтер", "свидание", пробудили бы ее от самого глубокого сна. Когда речь заходила об амурных похождениях, действительных или предполагаемых, слух у мадемуазель Кальве обострялся, как у рыси, а личико принимало еще более любопытное выражение, чем обычно. - Я скоро обижусь на вас, месье Шере, - с притворным негодованием надула губки камеристка. - Рассказываю вам всякое, пытаюсь принести кусок повкуснее или белье потоньше, а вы... А вы, изменник эдакий, ходите по каким-то возлюбленным! Глаза девушки озорно сверкнули. - А куда вы и в самом деле отлучались?
Dominique: Шере немедленно завладел той ручкой Дениз, которая не держала тарелку, и поднес ее к губам с видом полного и беспросветного отчаяния, который портили только чуть подрагивающие уголки губ. – Прелестнейшая из парижских субреток, миллион раз достойная того, чтобы ее госпожа сделалась королевой, сдержи, молю, свой праведный гнев. Пусть я сам посажу себе на лучшую рубашку чернильное пятно, которое не смогу отстирать во веки веков, если мои мысли хоть на миг покинули ту, перед которой я преклоняюсь со всем смирением. Не выдержав, он прикусил на мгновенье губу и продолжил: – Прости меня, о прекраснейшая, что я не поставил тебя в известность о своих намерениях, но говоря просто, ходил я к старьевщику и приобрел, в частности, вот эту рубашку. Как тебе? Он отпустил руку девушки и сделал шаг назад, давая ей возможность оценить пышную накипь кружев вокруг своих запястий и шеи, одновременно снова набивая рот пирогом. Возможно, Дениз имела в виду его сегодняшнюю отлучку, но вопрос о времени задан не был, и Шере предпочел ответить так, как ему было проще.
Дениз: Удерживать на лице напускную грусть и одновременно выслушивать словеса Доминика было делом невозможным, и, сначала хохотнув, Дениз зажала ладонью рот, чтобы своим смехом не привлечь любопытных, будь то гвардейцы или слуги. - Красивые кружева... Наверное, досталась от какого-нибудь франта из знатных, - плечи девушки все еще подрагивали, но звонкий голосок, в котором несколько минут назад звучала неподдельная тревога, теперь переливался всеми оттенками жизнелюбия. Камеристка ухватилась пальцами на манжету и слегка потянула, разглядывая плетение. - Если зацепите ненароком о свою дыбу, - так она называла письменный стол, почти всегда доверху заваленный бумагами, от одного вида которых у дочки суконщика в глазах возникал ужас, - несите ко мне, заштопаю. Элиза вам все испортит... При всей непринужденности, царившей в их отношениях, Дениз не решалась спросить, почему Шере, такой незаметный, такой тихий, не мог удержаться от трат на кружева, как будто пытался произвести впечатление на кого-то. Только вот на кого?.. Впрочем, у всех свои странности, и эта была не из самых дурных.
Dominique: Как всегда, когда ему приходилось сталкиваться с ничем не мотивированной добротой, Шере на мгновенье растерялся, но тут же напомнил себе, что в их, пусть даже кратком, совместном прошлом у Дениз были причины быть ему благодарным. А потому оставалось лишь поддерживать это положение дел на случай, если ему и впрямь что-то понадобится. – Твои пальчики, Дениз, не только самые очаровательные, но и самые умелые из всех, какие я только видел, – улыбнулся Шере. – Г-же де Комбале достался не только самый могущественный дядюшка в Париже, но и самая лучшая камеристка, и еще неизвестно, что важнее.
Дениз: - И где вы только научились так говорить, месье Доминик? Наверное, у своей возлюбленной? - негромко рассмеялась девушка. Что она очень ценила в людях, особенно мужского пола, так это умение ее рассмешить. У секретаря это получалось порой лучше остальных. Ну не смеяться же от скабрезности, пущенной кем-нибудь из лакеев, или солдафонским шуткам гвадейцев, этих деревенщин, пускай и дворянского звания!.. - Не говорите так больше, что самый могущественный. Дениз снова потянула Шере за рукав, заставляя его наклониться к самому ее лицу, на котором вновь появилось заговорщическое выражение. - Я недавно слышала от мадам, что королева-мать очень недовольна нашим хозяином, все время ворчит и ругается на него. И своему сыну-королю говорит, что, мол, господин кардинал слишком многое о себе думает... Так что самый могущественный дядя в Париже у принцессы Анны, дочки герцога Гастона.
Dominique: Шере прищурился и, засунув в рот последний кусок пирога, взмахнул руками, показывая, что не может ответить, но уже какое-то мгновенье спустя продолжил, пусть и несколько невнятно: – Душа моя, ты не играла в детстве в такую игру, камень-ножницы-бумага? – Для выразительности он пошевелил пальцами, раскрыл ладонь и снова сжал руку в кулак. – Ножницы легко разрежут бумагу, но рано или поздно затупятся о камень. Если его величество отошлет монсеньора, с чем он останется? Разговоры с Фанканом сыграли, конечно, свою роль, но, просиживая целыми днями в канцелярии первого министра и не имея лучших занятий чем чтение всего подряд, трудно не прийти к определенным выводам. Недаром несколькими днями ранее – всего лишь парой дней, трудно поверить! – он решился просить кардинала о беседе.
Дениз: Девушка внимательно посмотрела на Доминика, и взгляд ее сделался очень серьезным. - Король есть король, - пожала она плечами, - и не помешало Людовику ничего сослать хозяина в Авиньон... Дениз запнулась, словно испугавшись собственных слов, но, по привычке, отбросив все сомнения, что было, безусловно, продиктовано ее положением камеристки любимой племянницы кардинала, продолжила. - Не подумайте, будто я хочу сказать что-то дурное о Его Высокопреосвященстве, но я ведь ничего не смыслю в делах, которыми они с королем занимаются... А что может статься, месье Шере?
Dominique: В первый момент Шере растерялся, и не только потому, что беседа внезапно потеряла свой легкий тон. Что он мог сказать? Что он ничегошеньки в политике не понимает и предсказывать не возьмется? Что другие секретари то и дело говорят, как его высокопреосвященство ничего не забывает, даже письма помнит чуть ли не по датам? Но ведь она же не знает, что значит читать эту гору писем, в каждом из которых могло быть что-то важное, и понимать, что ничего в них не понимаешь, пока не окажутся на столе Шарпантье наброски к очередной памятной записке для короля, которые кто-нибудь не возьмется переписывать аккуратным канцелярским почерком, и все не станет вдруг ясно как божий день, стоит лишь почитать через его плечо… И уж тем более не следует повторять ей пьяную болтовню Фанкана, в которой так причудливо смешивались зависть и восхищение… Глаза Шере озорно сверкнули. – Представь себе паука, – начал он, – большого такого, красного. И сидит этот паук в своей паутине и ловит мух. А теперь представь себе, что будет, если на его место посадить бабочку. Свою паутину она не сплетет, а в чужой запутается. После монсеньера, если он сам того не захочет, ни один черт не разберется, а у нас, вроде, вот-вот война начнется. В конце концов, это тоже правда…
Дениз: Из всей поэтичной тирады Шере камеристка только и поняла, что их хозяин уже настолько привязал к себе в делах короля, что его опала дорого обойдется и его величеству. Пускай это будет правдой, хотя папаша Кальве собственными глазами видел и не единожды рассказывал, как обошлись с итальянским прохвостом Кончини, о котором тоже говорили, что его положение незыблемо, словно твердь земная. Надо будет поставить свечку за здравие дядюшки мадам, ведь от его благополучия будет зависеть благополучие их всех - и герцогини, и их слуг, включая Дениз. - Паука, говорите... Вот услышит вас Рошфор, тогда... - девушка скорчила гримаску, показывавшую всю степень неприязни, испытываемой к этому не в меру мрачному типу. Хотя, возможно, благосклонность ее и увеличилась бы, обращай граф на нее побольше внимания. А то ходит черным вороном по дворцу, даже не улыбнется лишний раз. - Да я ничего не хочу сказать, месье Доминик, пусть у его высокопреосвященства все будет хорошо. Просто госпожа так иногда волнуется из-за королевы-матери и ее злых слов, что и мне делается не по себе от беспокойства.
Dominique: При имени Рошфора Шере почувствовал, как тонкая струйка холодного пота поползла вдоль его позвоночника, и, скрывая замешательство, неторопливо достал из кармана платок и вытер губы. – Замечательный пирог, Дениз. Спасибо тебе большое! Если ты принесешь графу де Рошфору точно такой же, но подсыплешь в него крысиного яду, я тебе не только скажу тебе еще большее спасибо, но и проделаю точно такой же фокус со вдовствующей королевой, и у всех нас будет одной заботой меньше. Разумеется, это была всего лишь шутка, и глаза Шере сузились в щелочки от сдерживаемого смеха, но на мгновенье он все же всерьез задумался, сможет ли он выполнить свою сторону договора.
Дениз: - Смотрите, как бы вас не услышали, месье Доминик, - предостерегла секретаря девушка, сама едва сдерживавшаяся оттого, чтобы не залить своим смехом пустующий коридор. Многие слуги, при всей привязанности к хозяину, недолюбливали Рошфора, хотя и не всегда по какой-то очевидной причине, и с той же опаской относились к отцу Жозефу. Дениз вновь прикрыла полотенцем тарелку, теперь уже пустую, и немного повертела ее в руках. - А забот у нас сегодня будет много. Скоро герцогиня и монсеньор едут в Пале-Люксембург... "И снова госпоже придется терпеть колкости старой ведьмы". Мадемуазель Кальве не стала озвучивать эту мысль, посчитав более безопасным для собственного существования высказать ее взглядом. - И я еду с ними!
Dominique: Где-то позади скрипнула открывающаяся дверь, и Шере невольно напрягся –ему давно пора было быть в канцелярии. Любопытство, однако, взяло верх. – Не забудь крысиный яд, – с улыбкой посоветовал он. – А зачем монсеньор туда собрался? Как придворная дама вдовствующей королевы, г-жа де Комбале вынуждена была проводить в Люксембургском дворце немало времени, но нынешняя поездка явно была не связана с ее обязанностями, иначе Ришелье не присоединился бы к ней.
Дениз: Противный звук несмазанных петель заставил Дениз резко повернуть голову в сторону, из которой он исходил. При этом девушка почувствовала, как острая боль пронзила ее шею, и возвращаться в прежнее положение приходилось очень аккуратно и медленно. - У королевы-матери будет карточная игра. Туда обещали приехать из величества, монсеньор герцог Орлеанский... Что-то вадное, видать, грядет. А уж о чем они все будут разговаривать... - камеристка пожала плечами, словно говоря, что это не ее ума дело, слушать, о чем болтают между собой вельможи. И, в то же время, он бы много отдала, чтобы хотя бы на часок очутиться в этом блестящем обществе. - Да о чем бы ни говорили, лишь бы старая... королева не вздумала прилюдно выказывать свои претензии мадам и хозяину.
Dominique: Шере не мог не заметить легкой гримаски на лице камеристки, но списал это на раздражение – многие слуги воспринимали скрипящие петли, увядший цветок в вазоне или нестертую пыль как личное оскорбление. Можно было не сомневаться, что вскоре какую-то горничную ждет нагоняй... Господи, нашел о чем думать! – Да, – грустно согласился он, – г-жу де Комбале любая мелочь огорчит, а тут еще какие-то трупы у мадам Пикар и гвардейцы короля в кабинете монсеньора… Судя по всему, Дениз еще не слышала рассказов о выигранном пари, и в кои-то веки Шере не спешил делиться новой сплетней. Говорить правду тут было очень тяжело, да и зачем? Рано или поздно она сама узнает, а тогда можно будет сказать, что ему не хотелось хвастаться. Лучше будет завершить разговор на другой ноте…
Дениз: - Да, мадам так из-за всего переживает, что... - внезапно глаза Дениз расширились от изумления. - Что вы сказали, месье Доминик? Гвардейцы? Так это были гвардейцы? Слуги в Пале-Кардиналь уже шептались, что воры, устроившие переполох во дворце прошлой ночью, ничего не забрали, только основательно прогулялись по кабинету хозяина. До сих пор самой большой популярностью пользовалось предположение, что все это проделки Сатаны. Иначе как объяснить, что ничего ценного не пропало, да и какой безумец вообще отважится залезть в святая святых жилища первого министра, когда вокруг расставлены караулы, а сам владелец пострадавших покоев по совместительству является князем церкви... Мушкетеры... Каюзак не раз жаловался на то, как надоели ему телохранители Его Величества, вместо прямых своих обязанностей занимающихся всякими глупостями, которые обычно приводят к кровопролитию. Причин любить господ с голубых плащах у камеристки мадам де Комбале не было и прежде, а теперь она не знала, что вообще думать об этих людях. - Что гвардейцы короля здесь позабыли? Или они совсем потеряли всякий стыд? Руки Дениз так тряслись, что еще теплая тарелка едва не выскользнула из ее рук, а полотенце мигом очутилось на полу.
Dominique: Шере подобрал упавшее полотенце и, забрав у Дениз тарелку, поставил ее на подоконник, одновременно ласково сжав ее руку. Чего она испугалась, он не понял, с его точки зрения все военные были совершенно одинаковы, но не говорить же ей, что она зря волнуется? – Стыдом они никогда не славились, – ответил он с улыбкой, – но по крайней мере теперь какое-то время можно будет не бояться воров. Правда, не думаю, что монсеньор сочтет это достаточной причиной, чтобы их простить. Может, открылась тогда вовсе не дверь канцелярии, которая, как он вспомнил теперь, и не скрипела вовсе, а дверь приемной его высокопреосвященства? Взгляд Шере немедленно вернулся к окну, и он с торжеством указал Дениз на стоявшую у парадного входа в Пале-Кардиналь карету. – Похоже, что следующую свою прогулку г-н д’Артаньян будет совершать во внутреннем дворике Бастилии. Значит, он не ошибся, его высокопреосвященство не собирался использовать молодого гвардейца. Глупый гасконец, надо было бежать, когда ему говорили!
Дениз: - Это он и есть? Тот, кто залез сюда? Д'А... д'Артаньян? - переспросила Дениз, поперменно глядя то на карету сквозь мутноватое стекло, то по сторонам, как будто ожидая, что остальные злоумышленники сейчас выскочат из-за угла и... Что могло быть дальше с беззащитными секретарем и камеристкой, последняя боялась предположить. Мушкетеры ненавидят самого кардинала и не боятся столь вызывающе демонстрировать свои чувства к нему; что уж говорить о безоружных служителях дворца первого министра, в большей своей части преданных хозяину... - Господи, ну что же ему могло понадобиться здесь? Неужто в Париже так мало кабаков, где можно перевернуть все вверх дном? - под нос пролепетала девушка, вновь прижимаясь лбом к стеклу. - Не понимаю я этих господ, месье Доминик, совсем не понимаю...
Dominique: Карета дернулась с места, и Шере отстранился от окна. – Дворян вообще понять трудно, – начал он, когда за спиной хлопнула дверь, и мгновеньем позже знакомый голос ехидно добавил: – Особенно так называемым бывшим преступникам, не так ли? Всякое выражение изчезло с лица Шере, и он молча склонился перед личным секретарем его высокопреосвященства. – Где вас черти носят, милостивый государь? – сухо продолжил тот. – У вас, если не ошибаюсь, есть работа. – Граф де Рошфор, – нерешительно начал Шере, но глаза Шарпантье сузились в таком выражении, что Шере поспешил закончить совсем не так, как собирался, – …задержал меня, прошу прощения, сударь. Но я, кажется, все письма еще с утра написал. Шарпантье гневно мотнул головой. – Лейтенант де Брешвиль приказал доставить в канцелярию какой-то сундук с долговыми обязательствами, в которых никто разобраться не может. Я беспокоить г-на Бутилье из-за пустяков не собираюсь, так что идите посмотрите, вы вроде как в этом должны что-то понимать. Шере, которого простое упоминание о гвардейце заставило чуть побледнеть, кивнул и поспешил за секретарем Ришелье, еле заметным взмахом руки обозначив прощальный жест в сторону Дениз.
Дениз: Ответив на жест секретаря воздушным поцелуем, девушка не преминула показать язык спине зануды Шарпантье. Хотя последнему ничего не сталось от этого проявления немилости, Дениз была удовлетворена демонстрацией собственного возмущения от бестактного вмешательства в приватную беседу. Когда-то Мадо, служанка, прибирающаяся в личных апартаментах служителей канцелярии, предложила вместе плюнуть в чашку с бульоном для этого писаки, однако столь блестящая затея была обрублена на корню появлением на кухне самого Шарпантье, простуженного, а потому еще более сердитого, чем обычно. Господин личный секретарь Его Высокопреосвященства решил не дожидаться целебной жижи и сам спустился за ней до того момента, как девицы в накрахмаленных передниках могли осуществить страшную месть за все придирки и кислую мину. "Вот уж кого следовало бы попотчевать крысиным ядом", - поморщила носик Дениз. Она еще несколько мгновений оставалась в коридоре, перебирая в памяти дела на сегодняший день, самым важным из которых было приготовить хозяйку к предстоящей поездке и прихорошиться самой, чтобы предстать перед Каюзаком в самом лучшем виде. Обещание, данное Шере, камеристка намеревалась исполнить как можно быстрее, и от нее во многом зависело, чтобы бравый солдат и помыслить не мог отказать своей возлюбленной в такой мелочи - для него, и таком важном деле - для секретаря.
полная версия страницы