Форум » Пале Кардиналь » Пара слов о третьем сословии. 16 июля, ближе к семи » Ответить
Пара слов о третьем сословии. 16 июля, ближе к семи
Dominique:
Ответов - 40, стр:
1 2 All
Dominique: Торопясь сбежать от гасконца, Шере не остановился у двери в канцелярию, а завернул за угол коридора и остановился, напряженно прислушиваясь. С каждым проходящим мгновением собственная нелепая неосторожность все более ужасала его. Какой черт дернул его посвящать д’Артаньяна в тайны г-жи де Комбале? Как бы благородно тот себя не вел, с дворянами никогда не знаешь, чего от них ждать – хотя… Губы Шере скривились в чуть презрительной усмешке, когда он услышал, как закрылась дверь в приемную. В Бастилии г-н д’Артаньян никому ни о чем не расскажет. Шере повернулся и медленно направился назад, к канцелярии.
Дениз: Като, одна из кухарок, стряпавшая для прислуги кардинальского дворца, сегодня побаловала своих подруг вкуснейшим пирогом с мясом. Румяная толстуха не желала признаваться, чья тушка пошла на начинку, но кто бы ни был тот зверек, мастерство Като превратило обычное блюдо в самое настоящее лакомство. Дениз как обычно ела мало, вызывая неодобрение ряда своих товарок. "Ветром сдует" или "соплей перешибешь" - вот что постоянно приводилось слышать мадемуазель камеристке по поводу своей худобы, но в ответ она лишь заливисто смеялась, юрко убегая из кухни по сотне неотложных поручений. Да и какое ей дело было до слов полотеров и прачек, когда господину де Каюзаку она нравилась, а у прочих гвардейцев вызывала желание уподобиться гусям и за что-нибудь ущипнуть хорошенькую субретку. Вот и сейчас один из них отпустил сомнительного свойства комплимент, с головой выдававший уроженца Беарна, после чего сам же и заржал, словно конь, над своей шуткой. Дочка суконщика Кальве даже не стрельнула по привычке глазками в сторону нахала в красном плаще: в руках она несла прикрытую полотенцем тарелку, под которой теплился крупный кусок пирога, и следовало его донести до канцелярии, пока дивный аромат не испарился окончательно. Предназначалось это угощение месье Доминику, тихоне секретарю на службе у Его Высокопреосвященства. Дениз не могла отказать себе в удовольствии посплетничать временами с этим душевным человеком, про которого рассказывали невероятные вещи: мол, этот зануда, граф де Рошфор, привел его из какой-то жуткой темницы, откуда верная дорога была только одна - на виселицу или на колесо. Такая слава делала Шере еще привлекательнее в глазах камеристки, как и, спаси и сохрани нас святая Женевьева, тайна, хранившаяся этим молодыми человеком за наглухо застегнутым нарядом с кипенными кружевами. А тайны не могло не быть, у каждого человека есть, что скрывать, Дениз была в этом уверенна... - Ах, месье Шере! Как славно, что вы на месте. Смотрите, что я вам принесла, - легким движением пальчики девушки приподняли полотенце, из-под которого по коридору, ведущему к канцелярии, распространились дивные запахи. - Специально отрезала для вас самый большой.
Dominique: Очаровательное личико Дениз вызвало бы улыбку у самого святого Павла, а от упомрачительного аромата принесенного ею пирога не потекли бы слюнки разве что у статуи. Однако вместо того, чтобы немедленно забрать у нее тарелку, Шере с самым серьезным видом отступил на два шага назад и склонился перед девушкой в церемоннейшем из известных ему придворных поклонов. – Божественная мадемуазель Кальве, восхитительная Геба, снисшедшая в сей грешный мир, чтобы одарить нектаром и амброзией недостойных смертных, смею ли я принять из рук ваших столь драгоценный дар? Недаром, ох недаром Шере два года слушал разговоры Жакмена Лампурда с поварихами, трактирщицами, бретерами, нищими, ворами, убийцами и гулящими девками. Завладевая свободной рукой Дениз и поднося ее к губам, он не позволил себе даже тени усмешки, но вместо того, чтобы тотчас же разжать пальцы, потянул субретку за собой в нишу ближайшего окна. – Душечка, ты чудо, – сказал он с той прочувствованной теплотой, к которой прибегал всякий раз, когда кто-то оказывал ему неожиданную услугу. И пускай он не мог вернуть ей долг деньгами, другой разменной монеты дворца, сплетен, у него было сегодня хоть отбавляй. – Поверь мне, высокородная подружка лейтенанта де Брешвиля – ничто по сравнению с подружкой лейтенанта де Каюзака. Он откусил кусок пирога и снова улыбнулся Дениз. О любовнице лейтенанта де Брешвиля до сих пор никто ничего не знал, и можно было не сомневаться, что за такую сплетню он сможет узнать немало интересного – не сейчас, так в будущем.
Дениз: - Ну вы и скажете, месье Доминик! Чтобы не расхохотаться в полный голос и тем самым не привлечь слишком любопытные уши к их невинной компании, Дениз закусила нижнюю губку, хотя короткие смешки, сопровождаемые подергиванием ее по-мальчишески худеньких плеч, то и дело вырывались наружу. Она понятия не имела, кто такая Геба и как выглядит амброзия, но молоденькой кокетке было приятно слышать эти слова от Шере. Помимо старика Дебурне, не смевшего дышать от восторга в присутствии хозяина, этот служитель пера и чернил был единственным мужчиной в доме, с которым Дениз не флиртовала. Поначалу ей было жаль, что странноватый секретарь не принялся хотя бы в шутку за ней ухлестывать, но после мадемуазель Кальве смирилась с бессилием своих незамысловатых чар и нашла утешение в их приятельских отношениях. Да и то сказать, не с каждым можно было так запросто и от души посплетничать, перемыть кости прочим слугам, гвардейцам, Рошфору или даже - разумеется, шепотом, разумеется, с еще большим наслаждением! - самому Ришелье. - Можно подумать, вы видели эту даму, - дернула головой субретка, пытаясь изображать невозмутимость и одновременно с этим сгорая от любопытства. - Или все-таки видели? Признайтесь, месье Доминик, ну пожа-а-алуйста! Дениз вцепилась в рукав секретаря и по-детски умоляюще заглянула ему в глаза. - Я никому не скажу, даю слово.
Dominique: Глаза Шере заискрились сдержанным весельем, но все-таки он не стал дальше дразнить девушку и наклонился к ней так близко, что ее рыжие локоны смешались с его каштановыми. Надо ли объяснять, что к симпатии, которую он испытывал к Дениз, примешивалась глупая признательность за то, что хотя бы рядом с ней он не казался коротышкой? – Не видел, но мне в Лувре рассказали, – ответил он, бессознательно добавляя к доверительному тону еще и этот призвук таинственности: что бы, спрашивается, делать в королевском дворце бывшему мошеннику? – Г-жа де Ланнуа, статс-дама ее величества, слышала такое имя? Самому Шере имя придворной дамы ничего не говорило, но Дениз наверняка знала о свите королевы больше него – и даже если нет, это был не самый худший способ перевести беседу на то, что хотел знать он сам. Что же до обещания никому не рассказывать – полагаться на него он бы не стал, но какая разница?
Дениз: - Госпожа де Ланнуа... - завороженно повторила Дениз. Хотя служить ей доводилось в доме человека, про которого шушукались, что, мол, он уже его христианнейшему величеству ближе, чем его собственная матушка-итальянка, маленькая камеристка испытывала наивный восторг провинциалки при рассказах о дамах из окружения королевы. Ее собственная хозяйка была ангелом во плоти, и вряд ли мадемуазель Кальве пожелала променять герцогиню на какую-нибудь раскрашенную и разодетую фрейлину из Лувра, но роскошь, блеск, великосветские сплетни и развлечения - мечты об этом заставляли кружиться не забитую лишними мыслями головку. Пускай и ненадолго - Дениз, к удовольствию своего деятельного батюшки, предпочитала жить не одними только фантазиями. - Может, и слышала, - девушка прислонилась лбом к стеклу, нагретому за день жарким июльским солнцем. Брови ее нахмурились, а на лице на короткое мгновение появилось задумчивое выражение. - Не знаю, месье Шере, госпожа говорит иногда о разных дамах, но всех ведь и не упомнишь... Еще одно мгновение - и глаза Дениз вновь засияли лукавым блеском. Девушка прильнула к секретарю, положила ладонь на его плечо и бодрым шепотом проговорила: - А знаете, сам-то лейтенант де Брешвиль как отличился? Граф запер какого-то мальчишку, а месье де Брешвиль его отпустил. То есть, нет, увел куда-то, вроде, в Лувр.
Dominique: Шере побледнел до синевы и поперхнулся непрожеванным куском пирога. В глазах его, обращенных на камеристку, отразился откровенный ужас. – М-м-мальчишку? – шепотом повторил он. – В Лувр? К-к-какого мальчишку – не пажа?
Дениз: - Ой, что это с вами, месье Шере? - испуганно защебетала камеристка. Ее рука уже было потянулась к спине собеседника, чтобы помочь ему прокашляться, но застыла на полпути. - Да, пажа, - Дениз была очень удивлена реакцией секретаря на свои слова. - Хорошенький ангелок, совсем как на картине. Правда, один лакей мне сказал, что нагрубил он графу от души. И так ему и надо! Девушка жалела, что не была свидетельницей этой сцены. То, что боялись сделать взрослые, удалось ребенку. Хотя взрослым не пришлось бы довольствоваться участью пленника в одной из комнат дворца. - Его имя - шевалье дю Роше, и он сказал, что он ваш брат. Я, признаться, подумала, что он приврал, но... - глаза Дениз вновь забегали по бледному, как у покойника, лицу Доминика, - неужто правда? У вас есть брат, месье?
Dominique: Не доверяя своему голосу, Шере молча кивнул. В некотором роде это было правдой – брат у него действительно был, и даже не один – но игры в правду-ложь сейчас мало его заботили. Рошфор запер Александра под замок? А Брешвиль отвел его в Лувр? Господи, за что же? В то, что мальчик и впрямь мог кому-то нагрубить, он не поверил ни на секунду – значит, это было предлог… но для чего? В глазах у него потемнело при мысли о том, что еще и в этом он навлек беды на голову сына. – Сводный, – пояснил он несколькими секундами позже. – Он… Александр – дворянин, не чета мне, так что лучше бы ты об этом не рассказывала, мало ли… Не все дворяне рады признаться в таком родстве, а если тот же Брешвиль решит, что я им хвастаюсь… Мысленно он попросил у Александра прощения, но как еще он мог убедить Дениз не сплетничать? Какое же счастье, что он успел предупредить мальчика не болтать… хотя он всего лишь ребенок, что может ребенок скрыть от людей вроде Брешвиля или Рошфора? Сердце Шере сжалось от дурного предчувствия.
Дениз: - Не переживайте, месье Шере, я никому не скажу. Дениз была совершенно искренна. Но она не могла, да и не хотела заглядывать в будущее, а ведь в будущем наверняка ее прелестный язычок не выдержал бы испытание немотой. Однако в данный момент она была твердо настроена унести тайну, поверенную ей секретарем, в могилу. Девушка с сочувствием разглядывала бедолагу, чей вид осталял желать лучшего. Знай сидит себе все время за столом, согнувшись в три погибели, пишет, пишет, пишет... Да и из Пале-Кардиналя редко выходит, если вообще выходит. Живет, словно в тюрьме, вздохнула мадемуазель Кальве, стряхивая крошки с рукава бледного писаря. - Брешвиль хоть и мрачный тип, - "не чета мессиру Жан-Марку", поспешила добавить про себя камеристка, - но не станет он трогать ребенка. Не волнуйтесь вы так, месье Доминик... Дениз оглянулась по сторонами и, не увидев ничего подозрительного, прошептала: - Если хотите, я попрошу Каюзака разузнать о вашем брате. Я скажу ему только, что пожалела этого ангелочка, захотела узнать, как он там. И ничего не стану говорить о том, что он вам доводится родственником. Хотите?
Dominique: Щеки Шере слегка порозовели, и он даже снова вспомнил о пироге, который судорожно сжимал в руке. – Ты действительно могла бы его спросить? – Проснувшийся здравый смысл тут же напомнил, что не следует так явно проявлять свою заинтересованность, но Шере был еще слишком встревожен, чтобы к нему прислушиваться. Да нет же, она права, не станет Брешвиль отыгрываться на ребенке, к тому же на дворянине, чьим бы сыном или братом он ни оказался. К тому же, как и сказала девушка, мальчик и впрямь был маленьким ангелом, надо было быть совершеннейшим негодяем, чтобы не проникнуться его очарованием. Нелепое чувство гордости таким сыном совсем успокоило Шере, и он улыбнулся Дениз. – Все-таки я старший, и я люблю его как сына… Ломая голову, как отблагодарить девушку, он откусил новый кусок пирога.
Дениз: - Конечно, могу! - Дениз оживленно закивала головой, довольная тем, что сумела чем-то помочь своему приятелю из кардинальской канцелярии. В ее живом воображении Каюзак уже во всех подробностях рассказывал о счастливой судьбе Александра дю Роше при дворе, а сама она бежала передавать счастливые известия брату маленького пажа. - Не думаю, что он мне откажет в такой мелочи... В глазах камеристки заиграли хитрые огоньки: уж она-то знала, как правильно уговорить господина лейтенанта гвардии выполнить ту или иную ее просьбу. Хорошо, что она не придворная дама, не придется ходить вокруг да около днями и неделями, как это у них заведено, и ничего толком не сказать. - То есть, для него это мелочь, - поспешила исправиться Дениз, памятуя о предобморочном состоянии Доминика несколькими мгновения ранее. - Мне прямо сейчас пойти его поискать, месье Шере?
Dominique: Все его естество кричало Шере «сейчас, сию минуту», но на сей раз он сумел внять здравому смыслу. Если сейчас должен был дежурить Брешвиль, то Каюзака в Пале-Кардиналь, скорее всего, не было, а если наоборот, то, проводив пажа в Лувр, Брешвиль вряд ли вернется. Нет, до завтра ничего нового об Александре не узнать. – Поспешишь, людей насмешишь, – сказал он, – тем более, что сейчас у тебя и поважнее дела есть. Ты ведь любишь свою госпожу, не так ли? Для Каюзака рассказ о мальчике это мелочь, для него – нет, а стало быть, долг платежом красен. К счастью, такой монеты у него сегодня хватает.
Дениз: - Вам ли мне об этом рассказывать!.. - выдохнула девушка, разводя руками. Конечно, она любит свою госпожу, эту святую женщину, и никому не даст ее в обиду, даже если силы будут неравны. - А почему вы спросиле о мадам герцогине? У вас есть к ней какое-то дело? - Дениз понизила голос до полушепота, хотя ни в одном, ни в другом конце коридора не было даже намека на что-то постороннее присутствие. Хотя недаром говорят про стены, которые имеют уши, а нередко и глаза, и носы, и поразительную память.
Dominique: Прежде чем ответить, Шере дожевал очередной кусок пирога, с сожалением отмечая, что уже трети его не хватало. – Нет, конечно, – сказал он, склоняясь к самому розовому ушку девушки, – но с ней случилось несчастье, о котором она тебе никогда не расскажет. Зная Дениз, он не сомневался, что, даже не будь она искренне предана г-же де Комбале, сплетничать о ней она бы не стала. Сметливая, как Коломбина в комедии дель арте, она, несомненно, понимала, какое замечательное место ей попалось, и не стремилась потерять его: за все время их знакомства, он ни разу не услышал от нее рассказов о ее хозяйке. Пересказывая ей шепотом то, что он узнал от самой г-жи де Комбале, он испытывал лишь одно угрызение совести – что он делился с ней этим рассказом не чтобы помочь любимой, но чтобы авансом вернуть свой долг Дениз.
Дениз: - Господи... Господи Иисусе... - причитала камеристка, машинально осеняя себя крестным знамением, пока Шере рассказывал ей о несчастье в ателье мадам Пикар. В изумрудных глазах девушки стоял ужас, а лицо исказилось от сострадания к хозяйке, которой довелось пережить вселенский кошмар. - Что же теперь будет?.. Что же теперь будет, месье Доминик? Ведь госпожу не хотели убить, правда? Мадемуазель Кальве снова вцепилась в рукав секретаря, не замечая, как мнет нервными пальчиками дорогое кружево манжет. - Пресвятая Дева, защити мадам от происков ее врагов... Ну какие могут быть враги у нее, месье Доминик?! Только... только если хотели насолить монсеньору... но как же это подло!.. Лицо Дениз изменилось до неузнаваемости. Она так переживала за герцогиню, что готова была расплакаться, хотя лить слезы было не в ее обычаях.
Dominique: Забыв на мгновенье, как это могло выглядеть со стороны, Шере обнял Дениз за плечи и ободряюще привлек ее к себе – на какую-то секунду, не более, не желая ни показаться ей наглецом ни вызвать совершенно необоснованные надежды. – Конечно же, никто не пытался убить г-жу де Комбале, – заверил он девушку с тем большим жаром, что искренне верил в то, что говорил, – не из-за нее самой и не из-за его высокопреосвященства, она же сама сказала, что совсем не собиралась к портнихе, так что убийца не мог охотиться за ней… Шере осекся, снова обдумывая свои слова. Да нет же, невозможно, врагов у г-жи де Комбале не было, а убивать ее в пику дяде не имело ни малейшего смысла. Так мог бы поступить какой-нибудь сумасшедший, а, судя по тому, что на убийцу никто не обратил внимания, тот был отнюдь не сумасшедшим.
Дениз: - А... а почему мадам все рассказала вам, месье Доминик? - немного успокоившись, поинтересовалась девушка. Осведомленность ее собеседника выглядела тем необычнее, что должность его не подразумевала близкого общения ни с кардиналом, ни с его племянницей. - Не знала, что вы так дружны с ее светлостью... Уверенный тон Шере и его краткое объятие помогли Дениз успокоиться, и постепенно мысли ее, охваченные паникой, вернулись в прежнее русло, отмеченное любопытством и недалеко от него ушедшей жаждой впечатлений. - Я видела, что мадам герцогиня чем-то потрясена, но не думала, что могло приключиться такое... Хоть теперь проси хозяина приставить к ней гвардейцев! - камеристка хлопнула ладонями по бедрам с таким выражением лица, будто винила Ришелье в том, что он не догадался проделать это раньше.
Dominique: Грустная улыбка на губах Шере было совершенно искренней, но не говорить же Дениз, что г-жа де Комбале доверилась жалкому секретаришке только потому, что никого лучше в тот момент рядом с ней не было? – А почему ты думаешь, что она сама мне об этом рассказала? – спросил он в ответ. – Такие как я узнают новости, подслушивая под дверью. Могла какая-нибудь птичка нашептать мне на ухо, что произошло? Он улыбнулся и решительно набил рот пирогом.
Дениз: Дениз лукаво улыбнулась, обнажив ряд небольших белых зубов, доставшихся ей в наследство от пышущего здоровьем отца-окситанца. - Не проведете вы меня, месье Доминик! Не могли бы вы подслушать - вас бы непременно увидели. К госпоже ведь столько народу ходит, просит, кто за родственника, кто за друга, кто за кума... Девушка на секунду замерла, прислушиваясь к шагам в дальнем коридоре, и, убедившись, что гвардеец - только гвардейцы топали так громко -прошел мимо, вновь прильнула к секретарю. - Да и скромник вы редкостный. Не то чтобы Дениз исключала такую возможность, но она не могла себе представить, чтобы ее добрый приятель из канцелярии мог бы узнать о подобном происшествии из посторонних уст. Если уж она сама до сих пор не была посвящена в эту тайну, то что уж говорить об остальных обитетателях дворца - за исключением, разве что, кардинала.
Dominique: Шере не мог не рассмеяться. – Это так, но дверь кабинета его высокопреосвященства ведет в библиотеку, – начал он заговорщицким тоном, но тут же усмехнулся, – и надо быть безумцем или влюбленным, чтобы подслушивать под ней. Скажи мне лучше, душечка, тебе еще ничего не насплетничали про мою возлюбленную? Тон, которым было произнесено последнее слово, мог бы заморозить Тихий Океан, столько в нем было презрения. Судя по тому, что рассказывала кастелянша, Валетта расспрашивал о «соблазнителе своей сестры» какую-то служанку. Вряд ли ею была Дениз, но кто знает, может, она что-нибудь слышала.
Дениз: - Нет, ничего... Мысли Дениз, по-прежнему занятые герцогиней д'Эгильон, не поспевали за разговором, тему которого так ловко поменял секретарь. Но такие слова, как "возлюбленная", "любовник", "адюльтер", "свидание", пробудили бы ее от самого глубокого сна. Когда речь заходила об амурных похождениях, действительных или предполагаемых, слух у мадемуазель Кальве обострялся, как у рыси, а личико принимало еще более любопытное выражение, чем обычно. - Я скоро обижусь на вас, месье Шере, - с притворным негодованием надула губки камеристка. - Рассказываю вам всякое, пытаюсь принести кусок повкуснее или белье потоньше, а вы... А вы, изменник эдакий, ходите по каким-то возлюбленным! Глаза девушки озорно сверкнули. - А куда вы и в самом деле отлучались?
Dominique: Шере немедленно завладел той ручкой Дениз, которая не держала тарелку, и поднес ее к губам с видом полного и беспросветного отчаяния, который портили только чуть подрагивающие уголки губ. – Прелестнейшая из парижских субреток, миллион раз достойная того, чтобы ее госпожа сделалась королевой, сдержи, молю, свой праведный гнев. Пусть я сам посажу себе на лучшую рубашку чернильное пятно, которое не смогу отстирать во веки веков, если мои мысли хоть на миг покинули ту, перед которой я преклоняюсь со всем смирением. Не выдержав, он прикусил на мгновенье губу и продолжил: – Прости меня, о прекраснейшая, что я не поставил тебя в известность о своих намерениях, но говоря просто, ходил я к старьевщику и приобрел, в частности, вот эту рубашку. Как тебе? Он отпустил руку девушки и сделал шаг назад, давая ей возможность оценить пышную накипь кружев вокруг своих запястий и шеи, одновременно снова набивая рот пирогом. Возможно, Дениз имела в виду его сегодняшнюю отлучку, но вопрос о времени задан не был, и Шере предпочел ответить так, как ему было проще.
Дениз: Удерживать на лице напускную грусть и одновременно выслушивать словеса Доминика было делом невозможным, и, сначала хохотнув, Дениз зажала ладонью рот, чтобы своим смехом не привлечь любопытных, будь то гвардейцы или слуги. - Красивые кружева... Наверное, досталась от какого-нибудь франта из знатных, - плечи девушки все еще подрагивали, но звонкий голосок, в котором несколько минут назад звучала неподдельная тревога, теперь переливался всеми оттенками жизнелюбия. Камеристка ухватилась пальцами на манжету и слегка потянула, разглядывая плетение. - Если зацепите ненароком о свою дыбу, - так она называла письменный стол, почти всегда доверху заваленный бумагами, от одного вида которых у дочки суконщика в глазах возникал ужас, - несите ко мне, заштопаю. Элиза вам все испортит... При всей непринужденности, царившей в их отношениях, Дениз не решалась спросить, почему Шере, такой незаметный, такой тихий, не мог удержаться от трат на кружева, как будто пытался произвести впечатление на кого-то. Только вот на кого?.. Впрочем, у всех свои странности, и эта была не из самых дурных.
Dominique: Как всегда, когда ему приходилось сталкиваться с ничем не мотивированной добротой, Шере на мгновенье растерялся, но тут же напомнил себе, что в их, пусть даже кратком, совместном прошлом у Дениз были причины быть ему благодарным. А потому оставалось лишь поддерживать это положение дел на случай, если ему и впрямь что-то понадобится. – Твои пальчики, Дениз, не только самые очаровательные, но и самые умелые из всех, какие я только видел, – улыбнулся Шере. – Г-же де Комбале достался не только самый могущественный дядюшка в Париже, но и самая лучшая камеристка, и еще неизвестно, что важнее.
Дениз: - И где вы только научились так говорить, месье Доминик? Наверное, у своей возлюбленной? - негромко рассмеялась девушка. Что она очень ценила в людях, особенно мужского пола, так это умение ее рассмешить. У секретаря это получалось порой лучше остальных. Ну не смеяться же от скабрезности, пущенной кем-нибудь из лакеев, или солдафонским шуткам гвадейцев, этих деревенщин, пускай и дворянского звания!.. - Не говорите так больше, что самый могущественный. Дениз снова потянула Шере за рукав, заставляя его наклониться к самому ее лицу, на котором вновь появилось заговорщическое выражение. - Я недавно слышала от мадам, что королева-мать очень недовольна нашим хозяином, все время ворчит и ругается на него. И своему сыну-королю говорит, что, мол, господин кардинал слишком многое о себе думает... Так что самый могущественный дядя в Париже у принцессы Анны, дочки герцога Гастона.
Dominique: Шере прищурился и, засунув в рот последний кусок пирога, взмахнул руками, показывая, что не может ответить, но уже какое-то мгновенье спустя продолжил, пусть и несколько невнятно: – Душа моя, ты не играла в детстве в такую игру, камень-ножницы-бумага? – Для выразительности он пошевелил пальцами, раскрыл ладонь и снова сжал руку в кулак. – Ножницы легко разрежут бумагу, но рано или поздно затупятся о камень. Если его величество отошлет монсеньора, с чем он останется? Разговоры с Фанканом сыграли, конечно, свою роль, но, просиживая целыми днями в канцелярии первого министра и не имея лучших занятий чем чтение всего подряд, трудно не прийти к определенным выводам. Недаром несколькими днями ранее – всего лишь парой дней, трудно поверить! – он решился просить кардинала о беседе.
Дениз: Девушка внимательно посмотрела на Доминика, и взгляд ее сделался очень серьезным. - Король есть король, - пожала она плечами, - и не помешало Людовику ничего сослать хозяина в Авиньон... Дениз запнулась, словно испугавшись собственных слов, но, по привычке, отбросив все сомнения, что было, безусловно, продиктовано ее положением камеристки любимой племянницы кардинала, продолжила. - Не подумайте, будто я хочу сказать что-то дурное о Его Высокопреосвященстве, но я ведь ничего не смыслю в делах, которыми они с королем занимаются... А что может статься, месье Шере?
Dominique: В первый момент Шере растерялся, и не только потому, что беседа внезапно потеряла свой легкий тон. Что он мог сказать? Что он ничегошеньки в политике не понимает и предсказывать не возьмется? Что другие секретари то и дело говорят, как его высокопреосвященство ничего не забывает, даже письма помнит чуть ли не по датам? Но ведь она же не знает, что значит читать эту гору писем, в каждом из которых могло быть что-то важное, и понимать, что ничего в них не понимаешь, пока не окажутся на столе Шарпантье наброски к очередной памятной записке для короля, которые кто-нибудь не возьмется переписывать аккуратным канцелярским почерком, и все не станет вдруг ясно как божий день, стоит лишь почитать через его плечо… И уж тем более не следует повторять ей пьяную болтовню Фанкана, в которой так причудливо смешивались зависть и восхищение… Глаза Шере озорно сверкнули. – Представь себе паука, – начал он, – большого такого, красного. И сидит этот паук в своей паутине и ловит мух. А теперь представь себе, что будет, если на его место посадить бабочку. Свою паутину она не сплетет, а в чужой запутается. После монсеньера, если он сам того не захочет, ни один черт не разберется, а у нас, вроде, вот-вот война начнется. В конце концов, это тоже правда…
Дениз: Из всей поэтичной тирады Шере камеристка только и поняла, что их хозяин уже настолько привязал к себе в делах короля, что его опала дорого обойдется и его величеству. Пускай это будет правдой, хотя папаша Кальве собственными глазами видел и не единожды рассказывал, как обошлись с итальянским прохвостом Кончини, о котором тоже говорили, что его положение незыблемо, словно твердь земная. Надо будет поставить свечку за здравие дядюшки мадам, ведь от его благополучия будет зависеть благополучие их всех - и герцогини, и их слуг, включая Дениз. - Паука, говорите... Вот услышит вас Рошфор, тогда... - девушка скорчила гримаску, показывавшую всю степень неприязни, испытываемой к этому не в меру мрачному типу. Хотя, возможно, благосклонность ее и увеличилась бы, обращай граф на нее побольше внимания. А то ходит черным вороном по дворцу, даже не улыбнется лишний раз. - Да я ничего не хочу сказать, месье Доминик, пусть у его высокопреосвященства все будет хорошо. Просто госпожа так иногда волнуется из-за королевы-матери и ее злых слов, что и мне делается не по себе от беспокойства.
Dominique: При имени Рошфора Шере почувствовал, как тонкая струйка холодного пота поползла вдоль его позвоночника, и, скрывая замешательство, неторопливо достал из кармана платок и вытер губы. – Замечательный пирог, Дениз. Спасибо тебе большое! Если ты принесешь графу де Рошфору точно такой же, но подсыплешь в него крысиного яду, я тебе не только скажу тебе еще большее спасибо, но и проделаю точно такой же фокус со вдовствующей королевой, и у всех нас будет одной заботой меньше. Разумеется, это была всего лишь шутка, и глаза Шере сузились в щелочки от сдерживаемого смеха, но на мгновенье он все же всерьез задумался, сможет ли он выполнить свою сторону договора.
Дениз: - Смотрите, как бы вас не услышали, месье Доминик, - предостерегла секретаря девушка, сама едва сдерживавшаяся оттого, чтобы не залить своим смехом пустующий коридор. Многие слуги, при всей привязанности к хозяину, недолюбливали Рошфора, хотя и не всегда по какой-то очевидной причине, и с той же опаской относились к отцу Жозефу. Дениз вновь прикрыла полотенцем тарелку, теперь уже пустую, и немного повертела ее в руках. - А забот у нас сегодня будет много. Скоро герцогиня и монсеньор едут в Пале-Люксембург... "И снова госпоже придется терпеть колкости старой ведьмы". Мадемуазель Кальве не стала озвучивать эту мысль, посчитав более безопасным для собственного существования высказать ее взглядом. - И я еду с ними!
Dominique: Где-то позади скрипнула открывающаяся дверь, и Шере невольно напрягся –ему давно пора было быть в канцелярии. Любопытство, однако, взяло верх. – Не забудь крысиный яд, – с улыбкой посоветовал он. – А зачем монсеньор туда собрался? Как придворная дама вдовствующей королевы, г-жа де Комбале вынуждена была проводить в Люксембургском дворце немало времени, но нынешняя поездка явно была не связана с ее обязанностями, иначе Ришелье не присоединился бы к ней.
Дениз: Противный звук несмазанных петель заставил Дениз резко повернуть голову в сторону, из которой он исходил. При этом девушка почувствовала, как острая боль пронзила ее шею, и возвращаться в прежнее положение приходилось очень аккуратно и медленно. - У королевы-матери будет карточная игра. Туда обещали приехать из величества, монсеньор герцог Орлеанский... Что-то вадное, видать, грядет. А уж о чем они все будут разговаривать... - камеристка пожала плечами, словно говоря, что это не ее ума дело, слушать, о чем болтают между собой вельможи. И, в то же время, он бы много отдала, чтобы хотя бы на часок очутиться в этом блестящем обществе. - Да о чем бы ни говорили, лишь бы старая... королева не вздумала прилюдно выказывать свои претензии мадам и хозяину.
Dominique: Шере не мог не заметить легкой гримаски на лице камеристки, но списал это на раздражение – многие слуги воспринимали скрипящие петли, увядший цветок в вазоне или нестертую пыль как личное оскорбление. Можно было не сомневаться, что вскоре какую-то горничную ждет нагоняй... Господи, нашел о чем думать! – Да, – грустно согласился он, – г-жу де Комбале любая мелочь огорчит, а тут еще какие-то трупы у мадам Пикар и гвардейцы короля в кабинете монсеньора… Судя по всему, Дениз еще не слышала рассказов о выигранном пари, и в кои-то веки Шере не спешил делиться новой сплетней. Говорить правду тут было очень тяжело, да и зачем? Рано или поздно она сама узнает, а тогда можно будет сказать, что ему не хотелось хвастаться. Лучше будет завершить разговор на другой ноте…
Дениз: - Да, мадам так из-за всего переживает, что... - внезапно глаза Дениз расширились от изумления. - Что вы сказали, месье Доминик? Гвардейцы? Так это были гвардейцы? Слуги в Пале-Кардиналь уже шептались, что воры, устроившие переполох во дворце прошлой ночью, ничего не забрали, только основательно прогулялись по кабинету хозяина. До сих пор самой большой популярностью пользовалось предположение, что все это проделки Сатаны. Иначе как объяснить, что ничего ценного не пропало, да и какой безумец вообще отважится залезть в святая святых жилища первого министра, когда вокруг расставлены караулы, а сам владелец пострадавших покоев по совместительству является князем церкви... Мушкетеры... Каюзак не раз жаловался на то, как надоели ему телохранители Его Величества, вместо прямых своих обязанностей занимающихся всякими глупостями, которые обычно приводят к кровопролитию. Причин любить господ с голубых плащах у камеристки мадам де Комбале не было и прежде, а теперь она не знала, что вообще думать об этих людях. - Что гвардейцы короля здесь позабыли? Или они совсем потеряли всякий стыд? Руки Дениз так тряслись, что еще теплая тарелка едва не выскользнула из ее рук, а полотенце мигом очутилось на полу.
Dominique: Шере подобрал упавшее полотенце и, забрав у Дениз тарелку, поставил ее на подоконник, одновременно ласково сжав ее руку. Чего она испугалась, он не понял, с его точки зрения все военные были совершенно одинаковы, но не говорить же ей, что она зря волнуется? – Стыдом они никогда не славились, – ответил он с улыбкой, – но по крайней мере теперь какое-то время можно будет не бояться воров. Правда, не думаю, что монсеньор сочтет это достаточной причиной, чтобы их простить. Может, открылась тогда вовсе не дверь канцелярии, которая, как он вспомнил теперь, и не скрипела вовсе, а дверь приемной его высокопреосвященства? Взгляд Шере немедленно вернулся к окну, и он с торжеством указал Дениз на стоявшую у парадного входа в Пале-Кардиналь карету. – Похоже, что следующую свою прогулку г-н д’Артаньян будет совершать во внутреннем дворике Бастилии. Значит, он не ошибся, его высокопреосвященство не собирался использовать молодого гвардейца. Глупый гасконец, надо было бежать, когда ему говорили!
Дениз: - Это он и есть? Тот, кто залез сюда? Д'А... д'Артаньян? - переспросила Дениз, поперменно глядя то на карету сквозь мутноватое стекло, то по сторонам, как будто ожидая, что остальные злоумышленники сейчас выскочат из-за угла и... Что могло быть дальше с беззащитными секретарем и камеристкой, последняя боялась предположить. Мушкетеры ненавидят самого кардинала и не боятся столь вызывающе демонстрировать свои чувства к нему; что уж говорить о безоружных служителях дворца первого министра, в большей своей части преданных хозяину... - Господи, ну что же ему могло понадобиться здесь? Неужто в Париже так мало кабаков, где можно перевернуть все вверх дном? - под нос пролепетала девушка, вновь прижимаясь лбом к стеклу. - Не понимаю я этих господ, месье Доминик, совсем не понимаю...
Dominique: Карета дернулась с места, и Шере отстранился от окна. – Дворян вообще понять трудно, – начал он, когда за спиной хлопнула дверь, и мгновеньем позже знакомый голос ехидно добавил: – Особенно так называемым бывшим преступникам, не так ли? Всякое выражение изчезло с лица Шере, и он молча склонился перед личным секретарем его высокопреосвященства. – Где вас черти носят, милостивый государь? – сухо продолжил тот. – У вас, если не ошибаюсь, есть работа. – Граф де Рошфор, – нерешительно начал Шере, но глаза Шарпантье сузились в таком выражении, что Шере поспешил закончить совсем не так, как собирался, – …задержал меня, прошу прощения, сударь. Но я, кажется, все письма еще с утра написал. Шарпантье гневно мотнул головой. – Лейтенант де Брешвиль приказал доставить в канцелярию какой-то сундук с долговыми обязательствами, в которых никто разобраться не может. Я беспокоить г-на Бутилье из-за пустяков не собираюсь, так что идите посмотрите, вы вроде как в этом должны что-то понимать. Шере, которого простое упоминание о гвардейце заставило чуть побледнеть, кивнул и поспешил за секретарем Ришелье, еле заметным взмахом руки обозначив прощальный жест в сторону Дениз.
Дениз: Ответив на жест секретаря воздушным поцелуем, девушка не преминула показать язык спине зануды Шарпантье. Хотя последнему ничего не сталось от этого проявления немилости, Дениз была удовлетворена демонстрацией собственного возмущения от бестактного вмешательства в приватную беседу. Когда-то Мадо, служанка, прибирающаяся в личных апартаментах служителей канцелярии, предложила вместе плюнуть в чашку с бульоном для этого писаки, однако столь блестящая затея была обрублена на корню появлением на кухне самого Шарпантье, простуженного, а потому еще более сердитого, чем обычно. Господин личный секретарь Его Высокопреосвященства решил не дожидаться целебной жижи и сам спустился за ней до того момента, как девицы в накрахмаленных передниках могли осуществить страшную месть за все придирки и кислую мину. "Вот уж кого следовало бы попотчевать крысиным ядом", - поморщила носик Дениз. Она еще несколько мгновений оставалась в коридоре, перебирая в памяти дела на сегодняший день, самым важным из которых было приготовить хозяйку к предстоящей поездке и прихорошиться самой, чтобы предстать перед Каюзаком в самом лучшем виде. Обещание, данное Шере, камеристка намеревалась исполнить как можно быстрее, и от нее во многом зависело, чтобы бравый солдат и помыслить не мог отказать своей возлюбленной в такой мелочи - для него, и таком важном деле - для секретаря.
полная версия страницы