Форум » Пале Кардиналь » "Гаскони неизвестно слово "трус", 16 июля, около шести вечера » Ответить
"Гаскони неизвестно слово "трус", 16 июля, около шести вечера
Шарль д`Артаньян:
Ответов - 32, стр:
1 2 All
Матье де Брешвиль: - Шевалье дю Роше, паж ее величества Анны Австрийской, - без выражения протянул Матье, от души не понимая, с чего вдруг капитану понадобилось расспрашивать о мальчишке. И не имея ни малейших оснований не отвечать на вопрос, даже если причина столь внезапного интереса де Кавуа к дю Роше оставалась для офицера тайной за семью печатями. В конце концов все имеют права на просто любопытство. Пальцы де Брешвиля сжались на узком детском еще плечике Александра, прикрытом камзолом цветов отнюдь не королевы, а маршала Марильяка, безмолвно призывая к осмотрительности. Если мальчик ляпнет какую-нибудь глупость, то его возвращение в Лувр отодвинется на неопределенный срок, и лейтенант уже ничего не сможет сделать по этому поводу. Начальству не перечат.
Alexander: Александр ничуть не сомневался, что в конце концов его ожидают наказание и новые нотации, которыми начинался или заканчивался почти каждый его день. Все кому ни лень считали своей обязанностью как следует отучить ребенка от того поведения, которое он избрал в отношениях со старшими и сверстниками. И каждый раз шевалье дю Роше не считал себя виновным, лишь создавая у "учителей" впечатление, что его терзают муки совести. Ныне, ведомый гвардейцами, он так же не терзался по поводу своего поведения, более того, испытывал негодование, что его то запирают, то грозятся наказать ни за что, ни про что. Тот, что крепко сжимал его плечо, и чье имя было, как он услышал, Матье де Брешвиль, видимо, ни без оснований боялся, что юный шевалье сбежит. Во время отнюдь не дружеского разговора гвардейцев кардинала и гвардейца короля, мальчик все же предусмотрительно молчал, справедливо решив, что в разговор взрослых, тем более такой, сейчас вмешиваться не стоит, и лишь молча посматривал то на одного, то на другого, то на третьего. Ему так и хотелось сказать такому же южанину, как он, каким оказался противник его тюремщиков в словесной баталии, что ему было бы лучше бежать, пока не поздно, из этого сумасшедшего дома, но от Брешвиля можно было ожидать чего угодно. Когда на сцене появился новый участник и спросил о нем, Александр сделал попытку поклонится, однако это было затруднительно с плечом будто зажатым в тиски. - Прошу вас, не сжимайте так мое плечо, - шепнул мальчик гвардейцу, - вы меня раздавите...Клянусь новым заточением, я не буду делать даже попыток сбежать. К тому же, тут полно ваших сослуживцев - мне и не удастся.
Жан-Марк де Каюзак: "Ууу, пришел начальник, кончилось веселье..." Каюзак принял вполне вменяемый вид и сдержанно поклонился: -Месье капитан... Имею честь доложить, что во время моего дежурства ничего чрезвычайного не приозошло, - он многозначительно глянул на гасконца, давая понять, чтоего появление к чрезвычайным происшествиям не относится.
Луи де Кавуа: - Паж королевы? А я уж было решил... - неожиданно дружелюбно улыбнулся капитан. - Я уж было решил, что это ваш родственник. Брешвиль, если я правильно понимаю, вы в увольнении. Не смею вас больше задерживать. Жду вас завтра утром. Полагаю, вы не слишком опоздаете. Кавуа опять помрачнел, вспомнив ночное происшествие в Пале Кардиналь и нагоняй от Ришелье. Кардинал был очень, очень недоволен, хотя и выразил это с присущей ему вежливой сдержанностью. За этой сдержанностью стояло многое... Капитан смерил взглядом пост у дверей, остался доволен внешним видом своих подчиненных, и перевел начальственный взор на Каюзака. В памяти Кавуа отложилось несоответствие слов Матье и внешнего вида мальчика (тот был в цветах Марильяка, а не в форме королевских пажей), но капитану было немного не до того. Опираясь на трость с выправкой истинного офицера, он внимательно смотрел на лейтенанта, памятуя старую истину - если за подчиненным кроется грешок, он невольно начинает прятать глаза. Похоже, на этот раз все было нормально. Посты на местах, все трезвы и никто не сбежал от дежурства.
Шарль д`Артаньян: Брешвиль в увольнении, и тем не менее находится в Пале Кардиналь с мальчишкой, который служит королеве и носит цвета Марильяка. Вот так-так! Дело пахнет интригой?.. Ну, это я запомню. При появлении капитана гвардейцев кардинала гасконец приосанился и напустил на себя надменный и неприступный вид. После указания "подождать", которое все же было лучше прежнего "Не пущу любой ценой", д`Артаньян с почти смиренным лицом принялся изучать потолок. После короткого диалога гвардейцев до слуха ушедшего в себя гасконца донесся детский шепот. "Прошу вас, не..." Всей фразы королевский гвардеец не расслышал, но внимательнее присмотрелся к Брешвилю и его... пленнику. Теперь в этом не оставалось сомнений - лейтенант так сжимал плечо мальчика, что боль и неудобство отражались во всей позе пажа. Д`Артаньян поморщился, и обратился к Брешвилю: - Вам действительно так нравится мучить этого юного шевалье?
Матье де Брешвиль: – Мои дела с этим шевалье – абсолютно не ваше дело, господин д’Артаньян, - любезно проинформировал гасконца Матье. При этом взгляд, брошенный на месье де Кавуа, был полон недоумения. «Какого дьявола, капитан? Если я так плох, что не могу явиться с докладом вовремя, подыщи себе другого лейтенанта…» Впрочем, озвучивать свои мысли, де Брешвиль не стал. Если начальство встало не с той ноги, это не его дело. Главное, он получил разрешение уйти, и вопросы на счет дю Роше закончились, так толком и не начавшись. – Удачно отдежурить, Жан-Марк, - с легкой улыбкой напутствовал он Каюзака, которого приходилось покидать, оставляя один на один с заметно находящимся не в духе командиром. – Мое почтение, господин капитан. Для Александра начало движения ознаменовалось легким толчком в спину, но объясняться с пажом мужчина определенно предпочел бы уже на улице и без свидетелей. Через минуту эти двое были уже во дворе, и, оставив за спиной все перипетии нежной «дружбы» гвардейцев с мушкетерами, направляясь к выходу на Сент-Оноре.
Луи де Кавуа: Кавуа поморщился от острой боли в некогда раненой ноге. Он заметил недовольство своего лейтенанта, и даже ощутил нечто вроде раскаяния за небрежно брошенную фразу, но наладить отношения с подчиненным можно было и позже. Сделав в памяти отметку на этот счет, капитан попрощался с Каюзаком, попросив его чуть позже доложить кардиналу о прибытии гостя. Чуть холоднее капитан простился с гасконцем. Прихрамывая сильнее обычного, Луи вышел из Пале Кардиналь. Проводив взглядом Брешвиля и его спутника, отправился домой, по пути обдумывая насущные проблемы...
Жан-Марк де Каюзак: Каюзак остался стоять напротив гасконца, все так же преграждая ему путь внутрь, несмотря на то, что один из караульных уже был отправлен с докладом о настырном посетителе. Вскоре гвардеец вернулся и сообщил лейтенанту о том, что гасконцу велено подождать в приемной. Жану - Марку не оставалось ничего иного, кроме как пропустить наглого южанина - и это после такой перепалки! Да еще и капитан... Каюзак скривился, припомнив, как Кавуа обошелся со своими лейтенантами на глазах у постороннего. Мало сказать, у постороннего - у человека, который тут же пустит слух о том, что офицеры кардинальской гвардии ничем не отличаются от лакеев, если молча позволяют собой помыкать. Он прислушался - не слышно ли колокольного звона. Как раз перед тем, как заступить на дежурство, Жан - Марк закончил очередное письмо домой, перепоганив три листа бумаги и дюжину перьев, а нынче после шести к нему обещал заглянуть фермер, обретающийся неподалеку от его родового гнезда и исполняющий при семействе де Каюзак роль Гермеса, то и дело доставляющего весточки от родителей к сынку и обратно. Папаша Любен часто наведывался в Париж, привозя на продажу свой знатный яблочный сидр, и Жан - Марк старался не пропускать ни одного его приезда, чтобы воспользоваться оказией. Больше того, он же предупреждал капитана, что сегодня его надо сменить пораньше, и что?
Луи де Кавуа: Сделав несколько шагов по парижской мостовой, капитан гвардейцев кардинала вдруг остановился, тяжело оперевшись на трость. На душе было скверно. Кавуа четко осознавал, что повел себя недостойно. Под влиянием боли, эмоций, которые затмили обычное хладнокровие. Не оправдывайся, - одернул себя капитан с беспощадной правдивостью. - Ты оскорбил Брешвиля. И это при мушкетере. Ты... потерял лицо. Сегодня. Перед подчиненными. А вчера - перед кардиналом. Впору застрелиться... Возьми себя в руки! Ты же офицер, а не фрейлина! Довольно! Кавуа выпрямился еще ровнее, хотя казалось, это невозможно. Взвесил в руке трость. Наполняясь холодным бешенством по отношению к самому себе, сломал ее и выбросил обломки. Довольно... Я обещал Каюзаку сменить его в шесть. Нужно возвращаться. Я спокоен? Я - спокоен. Вряд ли посторонний наблюдатель мог бы сказать, что этот офицер, идущий к Пале Кардиналь, когда-то хромал. Каждый шаг давался Кавуа тяжело, но эта боль приносила облегчение и не отражалась ни на лице, ни на походке капитана. Уверенно толкнув дверь, Кавуа вошел во дворец. Пост с непроницаемым видом изображал архангелов у райских врат, всем своим видом символизируя неподкупность и непреодолимость. Гасконец, очевидно, переместился наконец в приемную Ришелье. Каюзак отчего-то нервничал. Вряд ли это понял бы посторонний. Кавуа знал своих людей. Он решил, что я забыл. Это конец. Конец меня как капитана гвардии. Что там было про "застрелиться"?... А я бы успел вернуться?.. К шести?.. Да, успел бы. Тут недалеко. Подойдя к лейтенанту, Кавуа остановился и посмотрел ему в глаза. Мучительно ожидая прочитать в них презрение. То самое презрение, с которым уходил Брешвиль. Чувство такое, что лично я виноват во всем. В том, что мушкетеры гуляют по дворцу, когда им вздумается. Ночью и днем. В том, что кое-кто позволяет себе покинуть пост, находясь на дежурстве. В том... А, черт! Конечно, виноват. Это же мои люди. - Шевалье. - Негромко окликнул Кавуа своего лейтенанта. - Помнится, вам нужно было уйти сегодня раньше. Капитан оглянулся, понял, что вряд ли его услышит кто-то кроме Каюзака, и продолжил: - Сегодня я лично вас заменю. В следующий раз будьте любезны найти себе замену... Я не могу подменять своих лейтенантов каждый раз, когда им вздумается навестить очередную даму. В голосе Кавуа слышалась непонятная тоска, и он снова себя одернул. Что для меня рота? Жизнь. Без нее... Без нее я - никто. И плевать на деньги и происхождение... К черту! Я здесь, пока мои люди верят мне. Пока мне верит Ришелье...
Жан-Марк де Каюзак: Жан-Марк вспыхнул сразу - он всегда легко краснел, сердясь или стыдясь, а сейчас в душе у него был и гнев на то, что с ним снова обошлись, как с мальчишкой, и стыд - оттого, что командир, о котором Каюзак всегда был довольно высокого мнения, способен так ронять себя в глазах подчиненных. Надо же, капитан де Кавуа в Пале - Кардиналь единственный, кто дело знает туго, а прочие все больше так, для красоты обстановки. Подсвечники с мушкетами, черт побери. -Если вас не затруднит, месье капитан, объясните мне, чем я заслужил подобное пренебрежительное отношение? Кажется, я тщательно выполняю свои обязанности, не злоупотребляю личными делами в служебное время и мои люди - тоже.
Луи де Кавуа: Обиделся... Думает, я его унизить хочу... Или оскорбить... Не понимает. Как дети... Придется объяснить. - Лейтенант... Если бы вы заслужили пренебрежительное отношение или злоупотребляли личными делами на службе - я никогда не отпустил бы вас с дежурства ранее положенного срока. Просто в следующий раз, будьте любезны, - Кавуа с заметным нажимом произнес последние два слова, - подыщите себе замену заранее. Так будет лучше и для вас, и для меня, и для роты. Мое присутствие может потребоваться где-нибудь в другом месте. В любой момент. Кавуа вдруг поймал себя на мысли, что говорит так мягко, как мог бы говорить с собственным сыном. Если бы он был. Невзирая на то, что судя по возрастной разнице Каюзак годился капитану разве что в младшие братья. - Ну что же, идите. Вы же торопитесь. Не смею вас больше задерживать. Да, кстати. Надеюсь, вы примете во внимание тот факт, что дворец монсеньора стал излюбленным местом для ночных прогулок непонятных господ. Вот например секретарь Его высокопреосвященства, месье Шере, умудрился поспорить, что проникнет в Пале Кардиналь ночью и беспрепятственно покинет дворец... И ему это удалось! Вот кто объяснит мне - как типичный бумагомарака пробрался сквозь все посты нашей доблестной гвардии? В следующий раз хотя бы составьте ему компанию. Лучше всего в виде конвоя.
Жан-Марк де Каюзак: Отеческий, снисходительный тон Кавуа задел Жана - Марка еще сильнее, чем сам факт незаслуженной выволочки. В голосе капитана была некая безнадежность, он заведомо смирялся с тем, что все его наставления и просьбы пропадут втуне по причине природной тупости лейтенанта, но капитан был так великодушен, что заранее прощал бестолкового подчиненного.... Каюзак сделался пунцовым, как шпалерная роза, руки сами собой сжались в кулаки. -Честь имею, месье капитан, - сдержанно поклонился он, однако, повернувшись на каблуках, поспешил не к выходу, а вглубь Пале - Кардиналь. Шере. Канцелярская крыса, из-за которой нет покоя приличным людям. Он, видите ли, заключает пари, а другие после этого вынуждены терпеть проповеди о нерадивости и нерасторопности. Что же, много времени вразумление Шере не займет, он еще успеет встретиться с папашей Любеном, а если и нет, то, так уж и быть, пусть пропадает плод многочасового труда - незначительная жертва за удовольствие поставить на место наглого выскочку.
полная версия страницы