Форум » Пале Кардиналь » "Перед прочтением сжечь...", 17 июля, около 9 утра » Ответить
"Перед прочтением сжечь...", 17 июля, около 9 утра
Луи де Кавуа:
Ответов - 17
Луи де Кавуа: Мысли о непонятной шифровке занимали капитана все утро. Помимо обычного человеческого любопытства (а этому пороку подвержены и лучшие из людей королевства, к которым капитан себя не причислял), Кавуа руководствовался куда более практичными соображениями. Если это письмо – след посторонней интриги, никто не помешает капитану выбросить его и забыть, как страшный сон или иную безделицу, не стоящую внимания офицера и дворянина. Если это записка от Давенпорта, ее непременно следует расшифровать. Давенпорт хоть и не был близким другом капитана гвардейцев кардинала, но все же между ними существовала вполне определенная связь, которая не позволяла сейчас Кавуа вовсе забыть о судьбе английского лорда, пропавшего где-то на берегах Франции. ...У дверей небольшого, но все-таки отдельного кабинета Кавуа ненадолго задержался. Он стоял и занимался делом, более присущим служителям церкви, нежели военным – взвешивал свои добрые и злые дела по отношению к человеку, к которому собирался обратиться за помощью. Взаимных обид при ближайшем рассмотрении не обнаруживалось. Это было капитану на руку. Он собирался по возможности сохранить втайне свое участие в деле с шифрованной запиской, и надеялся, что Россиньолю хватит чувства признательности, подкрепленного денежным вознаграждением, чтобы не слишком распространяться об этом утреннем визите.
Луи де Кавуа: История их знакомства была простой и незамысловатой, но могла бы не состояться, если бы не стечение неких обстоятельств, которые человек, не лишенный воображения, мог бы назвать драматическими. Много лет назад – впрочем, не так уж много, если говорить об Истории, но прилично, если вести речь о человеческой жизни, - Луи де Кавуа поступал на службу к известному и знатному дворянину Анри де Монморанси-Дамвилю. Кавуа в ту пору едва исполнилось восемнадцать, и будущее виделось ему в самых радужных тонах, ведь служба у столь высокопоставленного лица заранее обещала карьеру, славу, приключения и возможность свысока поглядывать на менее везучих собратьев из числа провинциальных шевалье. В пору своей бурной молодости Кавуа, не в пример другим уроженцам Пикардии, был заядлым бретером и задирой. Благо, в те благословенные времена, когда и кони были быстрее, и лье короче, эдикты о запрете дуэлей казались чем-то весьма эфемерным. В компании таких же любителей фехтования Кавуа хладнокровно мог заключить (и заключал) пари о том, в каком городе и с кем именно произойдет его следующий поединок. Получая удары шпагой, он никогда не оставался в долгу, и очень скоро в родных краях осталось совсем немного желающих бросить вызов нагловатому и самоуверенному юнцу - в Амьене и Бове, Санлисе и Компьени, в любом из этих городов нашлось бы несколько представителей юной поросли местного дворянства с отметинами шпаги Кавуа. Долго это продолжаться не могло, хотя бы по той простой причине, что сам бретер отнюдь не был заговоренным, а его отец хотел бы видеть отпрыска не хладным трупом, какие нередко обнаруживались в лесу Алат и прочих местах, подходящих для вооруженной беседы.
Луи де Кавуа: На службе у Монморанси, уже в Лангедоке, Кавуа остепенился и стал серьезнее. Возникшая вдруг сдержанность и характерный для профессионального дуэлянта усталый взгляд, который не покинет его и через пятнадцать лет, привлекали к нему не только дочерей мелкопоместных дворян и симпатичных горничных. Совершенно неожиданно к нему проявила интерес дочь покровителя, Шарлотта-Маргарита де Монморанси, которой в скором времени предстоял брак с принцем Конде. Человек предполагает, а вот располагают все-таки высшие силы. Со свойственным ему тогда авантюризмом Кавуа попытался ответить на этот безмолвный призыв любви, но эта попытка принесла ему только дуэль с кузеном прелестницы Бутвилем, который ничуть не хуже владел шпагой. Здесь Кавуа и получил рану, на долгое время уложившую его в постель. Когда молодой задира снова смог ходить и держаться в седле, его ждал добрый совет от старшего Монморанси (который по странному стечению обстоятельств питал дружеские чувства к своему подопечному, и не утратил их после дуэли последнего с Бутвилем). К совету прилагались рекомендательные письма и деньги... Разумеется, объяснялась эта благотворительность куда прозаичнее – дружба дружбой, но зная характер Бутвиля и учитывая склонности Кавуа, дуэль просто обязана была повториться, и губернатор Лангедока не на шутку опасался, что в следующий раз на скорбном ложе окажется его родственник. Так Кавуа оказался в Париже, сменив не только место жительства, но и покровителя. Впрочем, сам бретер не считал, что остался в проигрыше – служить Его Высокопреосвященству ничуть не хуже, чем губернатору Лангедока, а жить в столице заведомо интереснее. Кавуа не мог не понимать, что Монморанси просто избавился от него столь изящно и вежливо – и великодушно, стоит заметить, - но не был в обиде. Особенно по прошествии нескольких лет. Когда после битвы при Бельмоне Ришелье пожелал видеть искусного шифровальщика, обеспечившего Конде победу над гугенотами, Кавуа лично вызвался доставить Россиньоля к кардиналу. Двигало им не столько желание выслужиться, сколько смутная потребность посмотреть на человека, за которого выдали замуж его несостоявшуюся любовь и, быть может, желание увидеть эту самую любовь по прошествии стольких лет. Кавуа, как мы уже отмечали неоднократно, не избавился от любопытства и в более зрелом возрасте. ...Взвесив все «за и против», капитан наконец вошел в нужную дверь. Он не особенно тешил себя надеждой, что Россиньоль до сих пор испытывает благодарность к человеку, что в свое время помог ему с устройством светлого будущего, но кто знает? Показать это мог только грядущий разговор.
Serviteur: В отличие от своего неожиданного гостя, Антуан Россиньоль всегда был человеком замкнутым и уравновешенным. Он жил более в духовном мире, нежели среди мирской суеты, и самым прекрасным, что, по его мнению, могло открыться человеческому взору и разуму, были цифры. Он мог бесконечно просиживать за расчетами, один вид которых мог повергнуть в суеверный ужас человека неискушенного, который не преминул бы заподозрить в уважаемом мэтре чернокнижника. Однако же Россиньоль был куда как далек от желания познать имя Бога или сосчитать количество звезд на небе. Ему доставлял неописуемое удовольствие сам процесс игры числами, а с тех пор, как он, подобно каббалисту, открыл удивительную связь между буквами и цифрами, рождающую совершенно иной смысл написанного, он с новым восторгом предался своим изысканиям. Капитан был замечен далеко не сразу - пожалуй, если бы у Россиньоля не сломалось перо, разбрызгивая чернила по листу, испещренному столбцами закорючек, он бы так и не поднял взгляд от своего увлекательного занятия. -Месье де Кавуа? - уточнил он, близоруко щурясь. - Добрый день, простите, я несколько задумался, не услышал, как вы вошли.
Луи де Кавуа: Капитан аккуратно прикрыл за собой дверь. Эта беседа ни в коем случае не должна была стать достоянием гласности. Вытащив из-за отворота перчатки сложенную вчетверо копию шифровки, Кавуа неторопливо подошел к столу и как мог удобно устроился на стуле напротив Россиньоля. - Добрый день, мэтр. У меня есть для вас одна безделица, но это дело... Личного характера.
Serviteur: - Личного характера? - рассеянно переспросил Россиньоль, которому, по большому счету, было совершенно безразлично, принес ли Кавуа своеручно составленный план государственного переворота для шифрования или, напротив, не может прочесть письмо от изобретательной возлюбленной. Перед ним возникла перспектива решения новой любопытной головоломки, и мэтра интересовало не столько ее содержание, сколько форма. Каждый раз он открывал что-то, позволяющее сделать его систему еще более совершенной, и поэтому предоставленная капитаном возможность вновь испытать силу разума стоила обета молчания. - Да-да, я понял, только между нами. Вы позволите?
Луи де Кавуа: Капитан внимательно посмотрел в глаза собеседника. Увлеченность Россиньоля своим делом была общеизвестна, но Кавуа хорошо знал разницу между «быть» и «казаться». За внешней отстраненностью математика скрывался живой ум, позволявший ему поддерживать образ человека «не от мира сего», но обманываться не стоило. - Разумеется. Признаюсь вам честно, мэтр – я не знаю, что это за письмо, я не знаю, кто его автор, да и попало оно ко мне случайно... Но мне кажется, что этот шифр вас заинтересует. Кавуа протянул Россиньолю копию записки. - Я позволил себе предположить, что знаю инициалы автора. Но я бы не стал на это полагаться.
Serviteur: Россиньоль всмотрелся в письмо. На первый взгляд можно было предположить, что капитан принес незатейливый шифр Цезаря, старый как мир и не слишком интересный для профессионального шифровальщика. Впрочем, как раз в любовных записках этот шифр использовался напропалую, но крайне сомнительно было то, что Кавуа пришел к нему за расшифровкой чужого (а тем паче своего) амурного послания. Россиньоль взялся за перо. Самый простой ход, с которого он собирался начать эту партию – партию не с самим собой, а с неизвестным составителем письма, - предположить, что приписанные в конце текста инициалы определены капитаном верно. А затем просто просчитать алфавитный сдвиг по произвольно выбранному слову – в тексте имелось как минимум два названия, за которые можно было зацепиться. Спустя некоторое время шифровальщик Его Высокопреосвященства был вынужден признать, что выбранный им метод результатов не принес. С новым интересом взглянув на записку, Россиньоль вытащил из ящика стола шифровальный диск и принялся за самую нудную часть своей ежедневной работы. - Сейчас в моде многоалфавитные шифры, - пояснил он, не особо задумываясь над тем, понял его собеседник или нет. – Если вы слышали о работах Альберти...
Луи де Кавуа: Кавуа затосковал, но всем своим видом изобразил вежливый интерес. - Альберти?.. Представьте, нет. И весьма сожалею об этом. Терпения у капитана хватало, а вот свободного времени было негусто, - как у любого человека на государственной службе. Тем не менее, торопить шифровальщика Кавуа не стал. Ошибочно переведенное письмо хуже зашифрованного. Да полно, сколько можно возиться над шифром? Если он так сложен, речь идет о чем-то серьезном, и, должно быть, не зря был отдан приказ Каюзаку... Чем дольше работал Россиньоль, тем сильней капитану хотелось посмотреть на результат.
Serviteur: - О, я бы с удовольствием рассказал вам... Видите этот круг? – Россиньоль так и не поднимал взгляда на собеседника, зачем-то расчерчивая лист на квадраты. – Эти круги придумал как раз Альберти. Очень полезная вещь. На внешнем кольце – обычный алфавит. На внутреннем... Ах, вот оно... Боюсь, капитан, мне потребуется еще немного времени. И, если ваша догадка про инициалы неверна, боюсь, я ничем не смогу вам помочь. Россиньоль замолчал. Расшифровка по степени распространенности букв вдруг выдала совершенно неожиданный результат, какой был возможен только в одном случае – шифр действительно был многоалфавитным. Несколько попыток вычислить шаг смещения, начавшие было приводить к почти вразумительному результату, окончились ничем... Вскоре на листе бумаги перед Россиньолем предстала обычная для того времени tabula recta – шифровальный квадрат. Диск вернулся на свое место в ящик стола. Спохватившись, Россиньоль пояснил: - На внутреннем круге тот же алфавит, только вразброс, но это нам ничем не поможет. Признайтесь, капитан, откуда эта занятная головоломка? Может быть, есть что-то, что мне стоит знать?
Луи де Кавуа: Кавуа поколебался немного. - Я допускаю, что автор шифровки – англичанин... Если это вам поможет. Но и это – всего лишь допущение. Как я уже сказал вам, бумага попала ко мне случайно. И я просто хочу удостовериться, что она не содержит ничего важного. Если я ошибся с инициалами автора – это тоже результат, который меня, пожалуй, устроил бы более всего. Наблюдать за работой Россиньоля было интересно. А идею использования шифровальных дисков капитан бережно сохранил в памяти.
Serviteur: Замечание Кавуа не слишком облегчило Россиньолю следующую попытку пробраться сквозь дебри шифра, однако дало основу для нового предположения - что, если изначалено текст был не французским, а английским? Проверка этого предположения в который уже раз себя не оправдала. Но Россиньоль, зная, что автор записки англоязычен, предположил, что он вполне мог допустить в изначальном тексте ошибку, которая, возможно, поставила бы в тупик даже того, кто владел ключом к шифру. Именно поэтому следовало приложить немного больше усилий к проверке вероятных ключей, не ограничиваться одним словом, а попробовать расшифровать ключом весь текст, не обращая внимания на то, что среди внятных слов вдруг попадаются отдельные участки беспорядочно расставленных букв. Прошло немного времени, и мало-помалу бессмыслица начала превращаться в связные предложения, и содержание их заставило мэтра задуматься над тем, каким образом это письмо попало в руки капитана.
Луи де Кавуа: Кавуа вежливо окликнул Россиньоля, сообразив, что шифровальщик погрузился в размышления: - Мэтр?.. Ожидая, когда собеседник сочтет нужным поделиться результатом своих изысканий, капитан подумал о том, что будет забавно, если с тем же письмом к Россиньолю вскоре придет миледи. А это было очень вероятно – предположить, что у миледи окажется ключ к случайно найденной записке, Кавуа никак не мог. Оставалось одно – искать помощи у профессионала. - Что вас так поразило?
Serviteur: Поскольку Россиньоль, равно как и Кавуа, был прекрасно осведомлен о том, что стены Пале - Кардиналь имеют уши, он предпочел оставить содержание письма неозвученным. Вместо этого он бегло и не слишком разборчиво записал расшифрованное на чистом листе и, сложив его вдвое, передал капитану, полагая свой долг выполненным. Благоразумие велело Россиньолю просто позабыть о том, что он читал эти бумаги, поэтому шифровальщик ни словом не обмолвился о возможном вознаграждении за свой нелегкий труд.
Луи де Кавуа: Кавуа, не читая текста письма, не очень понял причину подобного бескорыстия. Но он был достаточно наблюдательным человеком, чтобы понять - результат расшифровки Россиньолю совсем не понравился. Да что же там такое? - Мэтр, благодарю вас. Будь на месте Россиньоля кто-нибудь, кого Кавуа уважал меньше, на стол ненавязчиво лег бы кошель. Скажем, в виде взноса на развитие шифровального дела во Франции. Но Россиньоль оставался Россиньолем – этим человеком стоило почти суеверно восхищаться, как и любым мастером своего дела. - Могу ли я еще раз просить вас сохранить в тайне мой визит... От кого бы то ни было? Подозреваю, что это дело может оказаться куда более важным, чем я полагал изначально. Кавуа до сих пор не прочел письма, но выражение лица шифровальщика сказало ему чересчур много.
Serviteur: Кавуа мог и не напоминать о том, что все, сказанное между ними, должно остаться в секрете. Россиньоль был от природы неболтлив и ему как нельзя больше подходило столь необычное ремесло, налагающее на мэтра такой же строгий обет молчания, как на монаха - камедула. - Вы можете не беспокоиться об этом, месье капитан, - заверил он Кавуа.
Луи де Кавуа: Офицер вежливо попрощался и покинул кабинет. Только закрыв за собой дверь, он развернул бумагу и жадно пробежал глазами текст. - Боже мой... – несколько отстраненно констатировал Кавуа. – Он сошел с ума... Но как удачно он это сделал. Подняв взгляд к потолку, капитан несколько мгновений прикидывал, к кому явиться с этим письмом. Следовало, конечно, доложить обо всем Ришелье, но ведь не исключено, что миледи уже сделала это. И как потом объясняться насчет того, откуда взялась копия письма... «В крайнем случае, всегда можно сказать правду», - мысленно ухмыльнулся капитан, убирая бумаги подальше от чужих глаз. В этой истории было кое-что, что можно было обернуть себе на пользу, но над этим стоило поразмыслить. Эпизод завершен.
полная версия страницы