Форум » Лувр » Суд, скорый и правый. 16 июля, полдень » Ответить

Суд, скорый и правый. 16 июля, полдень

Richelieu:

Ответов - 47, стр: 1 2 3 All

Richelieu: Карета остановилась с легким толчком, и кардинал раздраженно поднял глаза от лежавших у него на коленях депеш. Быстрый взгляд в окно подтвердил, что они в Лувре, и он со вздохом передал Шарпантье бумаги. Дверца распахнулась, дюжий лакей опустил взвизгнувшую на петлях ступеньку, и Ришелье демонстративно оперся на его руку, прежде чем ступить наружу. Анфилады Лувра как всегда кишели разряженными придворными, торопливо склонявшимися перед стремительно проходившей меж ними обманчиво хрупкой алой фигурой. Подходя к приемной его величества, Ришелье замедлил шаги, давая убежавшему вперед пажу время испросить у его величества аудиенции для первого министра. Взгляд кардинала на мгновенье задержался на мрачном лице капитана де Тревиля, также ожидавшего в приемной, и его губы тронула любезная улыбка, за которой скрывалось некоторое злорадство. Широкоплечие швейцарцы распахнули двери в королевские покои, имя его прозвучало под высокими потолками, и Ришелье почтительно склонился перед своим монархом.

Людовик XIII: Людовик так и не прилег по возвращении. Он с нетерпением ждал мушкетеров, отправленных в Консьержери с напавшим на него бандитом, и король почему-то надеялся, что тот немедленно выдаст имена своих соучастников, совершено позабыв, что даже Равальяка с Шале допрашивали в течение достаточно долгого времени. Он не проронил ни слова с Сен-Симоном, велев тому отправляться спать и строго-настрого запретив рассказывать кому бы то ни было о ночном происшествии. Фаворит, радуясь, что треклятый день наконец-то закончился, побрел в свою спальню, надеясь немедленно забыться крепким сном. - Не знаю, месье, что бы я делал без вашей помощи, - поблагодарил король Монморанси, кладя руку на плечо герцогу, что свидетельствовало о крайней степени признательности. Еще одним признаком монаршей благодарности стало то, что Людовик обратил внимание на усталость на лице губернатора Лангедока, а потому мягко попросил того пойти отдохнуть, так же, как и в случае с Сен-Симоном, попросив до поры до времени хранить молчание. Когда Монморанси откланялся, король отдал камердинеру приказ готовить ванну, чувствуя себя вывалившимся в грязи с ног до головы. *** За окном давным-давно стоял день, но Людовик никого не принимал и не собирался покидать свои покои. Сидя в кресле, придвинутом близко к окну, и глядя на садовников, ловко подстригавших кусты вдоль парковых дорожек, король перебирал в памяти все события прошлого вечера, начиная с визита в Пале-Люксембург. Что только ни бывает на свете, но внутренний голос твердил молодому человеку, что нападение произошло не случайно и вовсе не из-за богатых кошельков случайных посетителей трактира. Более того, эти висельники знали, кто был из целью, если не все, то, по меньшей мере, главарь. Мушкетеры, доложившие об успешном выполнении приказа, сказали, что раненый головорез назвал под пыткой имя некоего Косого Луи, в чьей банде он состоял. Людовик чувствовал необходимость посоветоваться с кем-то, кому мог доверять - и Небеса услышали его просьбу. Дворецкий доложил о визите кардинала де Ришелье.

Richelieu: Последние отчеты, прочитанные Ришелье, сообщали, что король вернулся во дворец посреди ночи в сопровождении Монморанси и Сен-Симона и что с тех пор он не ложился и пребывал в дурном настроении. Однако даже самое внимательное изучение прочих ночных новостей ни сном ни духом не намекало на происшедшее, и кардинал терялся в догадках. На лице его, впрочем, не было заметно ни следа терзавших его вопросов. – Я рад видеть ваше величество в добром здравии, – произнес он после всех надлежащих приветствий.


де Тревиль: Подумав после встречи , капитан пришел в приемную короля . Да , лакеи говорили , что его величество никого не принимает , но де Тревиль удобно устроился в кресле , и решил подождать - не даром же все таки он приехал в Лувр . Когда спустя недолгое время мимо него прошел кардинал , скупо улыбнувшись и явно недобро сверкая глазами из под тонзуры , капитан понял , что сюзерена увидеть точно надо .

Людовик XIII: - Вы тоже не болеете, что не может не радовать, - мрачно проговорил Людовик, которого мало что нынче волновало, кроме закончившегося кровопролитием происшествия по пути к Новому Мосту. Сильно накрахмаленные манжеты камзола, приготовленного камердинером, жестко впивались в запястья, отчего король машинально потирал руки. Круги под его глазами красноречиво говорили о бессонной ночи, а нахмуренный лоб и складки, уходившие вниз от уголков рта с полноватой габсбургской губой, придавали лицу Его Величества крайне озабоченное выражение. - Вы говорили, Бэкингем прибыл в Париж. Вам уже удалось выяснить его местонахождение? Мысль не самая удачная, но ненависть короля Франции к фавориту короля Англии была столь велика, что он готов был заподозрить того даже в сговоре с Равальяком, не говоря уже о сговоре с парижскими головорезами.

Richelieu: Озабоченное выражение монаршьей физиономии в сочетании с вопросом о необъяснимо отсутствующем любимце Карла I не могли не обеспокоить кардинала, тем более что никаких вестей, которые могли бы подтвердить или опровергнуть его подозрение, что Бэкингем в Париже, не поступало. Если даже отец Жозеф… – Ваше величество, если Бэкингем и вправду в Париже, то доказательств тому пока не обнаружено. С другой стороны, ни в Портсмуте ни в Лондоне его тоже нет, что, согласитесь, неожиданно. Дилемма, перед которой стоял сейчас кардинал, была непроста: он мог либо расписаться в своем незнании и попытаться выяснить, где был Людовик прошлой ночью, либо сделать вид, что ему все известно, и перевести разговор на важные ему темы – мушкетеров, разгромивших накануне его кабинет, и тайную встречу между Анной Австрийской и опальной баронессой Жанной де Брэ. Разумеется, были также и государственные дела, но в них Ришелье был вполне способен разобраться и сам.

Людовик XIII: - Вам не кажется, месье де Ришелье, что этот безумец готов на любую подлость, лишь бы польстить собственному тщеславию? Рассудив, что довольно с него предисловий, Людовик перешел к сути своих подозрений. - Может он нанять убийц, которые сделали бы со мной то же, что некогда подлец Равальяк сотворил с моим покойным отцом? Допустим, Бэкингем подговорил наемников, которые подкараулили меня... да где угодно, вы ведь знаете, что я нередко охочусь без охраны... - король нервным шагом прошелся по кабинету. - И вот кампания по усмирению ла Рошели срывается, на радость месье Букинкану.

Richelieu: Лицо Ришелье приобрело выражение глубокого задумчивости, которое на сей раз вполне соответствовало его душевному состоянию. Вряд ли король заговорил бы о наемных убийцах просто так – быть может, где-то здесь и таилась разгадка его очевидной меланхолии? Или представление, устроенное вчера Марией Медичи, все же имело успех? – Ваше величество, герцог – дворянин. Неужели вы думаете, что он пойдет на действие столь несовместимое с дворянской честью: поднять руку на помазанника божьего? На самом деле, что бы Ришелье не думал о благородстве английского первого министра, полагаться на него он не собирался, также как и сообщать монарху, что его одиночество на подобного рода охотах зачастую было иллюзорным. – И даже если бы он решился на немыслимое – кто бы успел предупредить наемных убийц о том, что ваше величество отправляется на охоту или угнаться за вами в погоне за зверем? Все это, к его величайшему сожалению, было правдой: тайно приставленная к королю охрана далеко не всегда успешно выполняла свои обязанности, так быстро Людовик мог собраться в путь при сообщении, что его собаки подняли оленя или кабана.

Людовик XIII: - Не знаю, месье. Людовик махнул рукой, отгоняя наваждение. Кардинал был прав (как всегда прав, безо всякого удовольствия отметил про себя король), но кто же тогда осмелился замыслить столь страшное преступление?.. - Нынче ночью мы с герцогом де Монморанси и Сен-Симоном отправились на прогулку по Парижу, - молодой человек старался не встречаться взглядом с министром, ожидая увидеть в глазах последнего вполне объяснимое непонимание и неодобрение. - Это было после ужина у королевы-матери... Где-то между Люксембургом и... я точно не могу назвать это место, полагаю, господин шталмейстер лучше объяснит... О визите в кабак и возлияниях в компании двух распутных девиц, одна из которых уже предстала перед Создателем, Его Величество решил умолчать. - В переулке на нас напали неизвестные, было темно, я не знаю, сколько их всего набежало... Хотели ли они нас просто ограбить или же... - король взглянул на Ришелье, - думаю, вы понимаете, что я хочу сказать. Один из них сейчас в Консьержери, я веле допросить его.

Richelieu: При всем его самообладании Ришелье пришлось приложить немалые усилия, чтобы испытываемые им чувства не отразились ни на его лице ни в его голосе: – Понимаю, ваше величество. Хвала Создателю, он не допустил, чтобы с его помазанником что-то случилось. – Он нахмурился, подыскивая подходящие слова. – Могу я спросить, когда вы приняли решение отправиться на эту прогулку и знал ли кто-нибудь о ваших намерениях?

Людовик XIII: - Я... я говорил об этом за ужином. Обе королевы и сеньор Мирабель присутствовали при этом. И конечно же, Монморанси и Сен-Симон, - Людовик нервно потеребил пальцами пуговицы камзола, пытаясь понять, кому из вышеперечисленных господ могла понадобиться его внезапная кончина. - Но не думаете ли вы, что мои спутники могли на такое отважиться? Герцог дрался как лев, я видел это собственными глазами, он с ходу уложил одного из нападавших. И Сен-Симон старался меня оградить... Нет, это вряд ли... Неужели Мирабель? Вы думаете, он?

Richelieu: В очередной раз кардинал мысленно произнес проклятие на всех итальянцев – благодаря предпочтениям королевы-матери, хороших шпионов в Люксембургском дворце у него все еще не было. Надо будет сказать отцу Жозефу, чтобы он занялся этим лично, не может же быть, чтобы все эти неаполитанцы, венецианцы, римляне и миланцы были одинаково преданы вдовствующей королеве! То, что его службы не были осведомлены о происшедшем на семейном обеде, было возмутительно – и даже хотя рано или поздно полный отчет доберется до него, в таких делах время всегда играет решающую роль. С другой стороны, кто мог действовать так быстро? Услышать о безумном намерении короля и найти наемных убийц еще до того, как тот покинул дворец? – Маркиз де Мирабель обычно предпочитает действовать через посредников, – задумчиво отозвался он, – но «обычно» отнюдь не означает «всегда». Я приложу все усилия, чтобы найти виновных, однако… Мадемуазель Делорм, с которой кардинала связывали не совсем обычные для священника и куртизанки дружеские отношения, успела сообщить ему о событиях в ее салоне накануне вечером. Если вчера стычка между испанским посланником и гвардейцем показалась Ришелье не заслуживающей даже невольного раздражения, вызванного у него осознанием, почему д’Артаньян не счел нужным посетить его, то сейчас она приобретала новый оттенок. Если таким образом Мирабель пытался создать себе алиби… – Некий шевалье д’Артаньян, гвардеец на службе вашего величества, о коем я имел честь упомянуть вашему величеству как об одном из участников вторжения в мой кабинет, был замечен вчера вечером за беседой с сеньором маркизом. Не знаю, насколько это может быть важно, но… признаться, ваше величество, я не решаюсь более защищать его перед вами. Ни его самого ни его сотоварищей.

Людовик XIII: - Д'Артаньян... Это тот самый, что вечно крутится в компании неких мушкетеров? - нахмурился Людовик, пытаясь припомнить все, что ему было известно о названной кардиналом личности. Выслушивать от Ришелье жалобы на носителей вышитых королевскими лилиями плащей стало так же привычно, как и внимать пылким защитным речам их капитана. Однако проникновение в жилище министра стало выходкой слишком серьезной, чтобы исподтишка посмеяться над ловкостью его людей и, попеняв не слишком сурово, с миром отпустить господ вояк и дальше досаждать Его Высокопреосвященству бесчинствами в адрес его охраны. - А что говорят Тревиль и дез Эссар? Вы не имели с ними беседу по этому поводу? Хотя сомневаюсь, чтобы мушкетеры или гвардейцы осмелились что-то содеять в таком роде. Во всяком случае, если бы не их помощь, сейчас бы все славили короля Гастона Первого... Черт... дорогой братец мог бы получить немалую выгоду от вероятного несчастья с Людовиком. Но ведь его даже не было на ужине в Люксембургском предместье, думал король, да и как возможно собрать разбойников за столь малое время?..

Richelieu: – Совершенно верно, ваше величество. Несмотря на то, что Ришелье больше всего хотелось учинить своему монарху форменный допрос, усилием воли он заставил себя сосредоточиться на вторгшихся в его кабинет мушкетерах. Самое худшее сейчас будет потерять дар соображения и дар речи, позволив себе задуматься о несостоявшихся последствиях неудавшегося покушения. Нет, в тысячу раз лучше будет заняться этим потом, перечитав отчеты и переговорив с Рошфором и отцом Жозефом. – Как вы помните, ваше величество, мы с вами решили никого не посвящать в подробности этой странной истории, не собрав всех данных и не уточнив личность преступников. Но сейчас, когда у меня не осталось, увы, никаких сомнений… – Он выразительно развел руками. – На господ мушкетеров возложена величайшая честь и величайшая ответственность, и я благодарю Создателя, что вчерашней ночью они оправдали доверие вашего величества и капитана де Тревиля. Именно поэтому я не сомневаюсь, что капитан будет так же заинтересован как и я в том, чтобы иметь в рядах вашей охраны лишь лучших дворян королевства. Он взглянул в сторону двери, из-за которой неразборчиво доносились голоса надеявшихся на аудиенцию дворян, и добавил: – Капитан, между прочим, сейчас находится в вашей приемной. Быть может, он осведомлен о каких-то смягчающих обстоятельствах…

Людовик XIII: - Так пусть попросят его! - оживился Людовик. - С Тревилем мушкетеры бывают очень откровенны, быть может, ему что-то удалось услышать от этих головорезов... Пока вызванный распорядитель выполнял приказ, король, понизив голос, сказал Ришелье: - Конечно, мне сейчас бы не хотелось устраивать показательную порку для подопечных нашего капитана. По меньшей мере, пока все подробности не будут выяснены. Если у вас есть доказательства, то предъявите их незамедлительно. И да, не сообщайте ему пока о том, что случилось нынче ночью. Возможно, он сам уже обо всем узнал, но даже если и нет... - дверь отворилась, и Людовик, пока на пороге кабинета не показался Тревиль, быстро договорил, перейдя на шепот, - даже если и нет, тем лучше.

Richelieu: Ришелье склонился перед королем. – Разумеется, ваше величество. В этот момент он как никогда ранее чувствовал себя строгим дядюшкой. Судя по лицу его величества, тот уже сделал нужные выводы о недопустимости ночных прогулок, и говорить об этом вслух не следовало, но… что бы он не дал сейчас за возможность провести хотя бы десять минут с полученными им отчетами и затем допросить короля по-настоящему! Cui bono? Список подозреваемых был велик, но все же не бесконечен…

де Тревиль: Войдя в кабинет короля , капитан поклонился своему монарху , и его высокопреосвященству господину кардиналу . От зоркого взгляда старого солдата не укрылось , как Людовик перебросился с первым министром парой фраз , перейдя на шепот .

Людовик XIII: - Тревиль, ваши люди из головорезов превратились в воров, - безо всяких предисловий обрушился на капитана Его Величество. - Вот уж не думал, что такие метаморфозы произойдут с людьми, находящимися под вашим началом, месье. Что скажете? Людовик заложил руки за спину и сердито посмотрел на гасконца. Всем было давно известно, что раздражение короля не всегда означало вину того, на чью голову оно падало, а являлось признаком дурного настроения монарха или неприятностей, вызванных какой-то иной причиной. Однако тем, кому выпадала честь становиться мишенью ярости Людовика, легче отнюдь не становилось. - Они теперь не только сцепляются друг с другом, но и вздумали грабить высокопоставленных лиц. Не удивлюсь, если сегодня ночью они влезут в мои апартаменты и украдут что-нибудь. Ведь они такие бравые молодцы, что им стоит, право!

де Тревиль: - "Сир ..." - спокойно начал капитан , покосившись на явного виновника этой гневной тирады , стоявшего рядом с креслом короля - "Я не знаю , откуда у вас такие сведения , но королевские мушкетеры никогда не опустятся до грабежа , да и думать так о истинных дворянах и сынах Франции по меньшей мере не справедливо . Вы прекрасно знаете , сир , что мои воины главным своим долгом почитают службу во славу Вашему Величеству ."

Людовик XIII: - Не опустятся? - усмехнулся Людовик. - У меня совсем иные сведения, Тревиль. И свидельства неоспоримы, ибо исходят от лиц, полностью заслуживающих мое доверие. И что до справедливости, так я вам гарантирую, что виновные понесут наказание по всей строгости. Справедливости... Короля явно задело сомнение начальника его телохранителей в качестве, которое возвели в его, Людовика, прозвание. - Ваше Преосвященство, поведайте господину капитану о подвигах господ мушкетеров.

де Тревиль: - "А , свидетельства исходят от его высокопреосвященства ." - с едва заметным сарказмом прокомментировал де Тревиль - "Конечно , сир , все в ваших руках , мы все лишь ваши верные слуги , но не относится ли господин кардинал излишне предвзято к вашим верным мушкетерам ?"

Richelieu: Ришелье, слушавший беседу его величества с капитаном с все возрастающим возмущением, никак, впрочем не отразившимся на его лице, при последних словах бравого вояки едва не улыбнулся. Возражать против слова «грабеж», так неудачно выбранного королем, он не решился, но по счастью, вместо того, чтобы настаивать на несправедливости обвинения, капитан де Тревиль перешел к личным нападкам на кардинала… а это было неосторожно. – Право, господин капитан, вы ко мне несправедливы, – мягко возразил он, – даже если бы ceteris paribus я заслуживал вашего упрека, в данном случае, как вам может подтвердить его величество, я вовсе не желал верить в их вину. Более того, я первым буду просить о снисхождении, если вы сможете мне объяснить, почему они сочли возможным тайно проникнуть в мой кабинет, под страхом смерти вынудить отца Жозефа рассказать им, где содержится некая государственная преступница, и, убив четырех человек и ранив еще четырех, похитить ее из-под стражи? Бросив быстрый взгляд на короля, для которого, если только он не прочитал сегодня утром докладную записку своего министра, последняя часть истории была новостью, Ришелье добавил, – Ввиду возникших сомнений в моей непредвзятости, могу я надеяться, что монарх, коего недаром прозвали Людовиком Справедливым, возьмет на себя разрешение этого запутанного дела?

де Тревиль: "Разумеется , ваше высокопреосвященство , если все обстояло именно так , как вы рассказываете , виновные должны быть наказаны . Одно неясно мне ..." - прищурился капитан - "Это были действительно мушкетеры его величества ? Вы уверены в этом ? И как это ваша прославленная гвардия , я не возьму в толк , не смогла защитить ваш кабинет ?! Простите великодушно , но ведь чтобы взять штурмом Пале Кардиналь , понадобилась бы по крайней мере вся рота , вверенная моему командыванию . И это если предположить , что один мушкетер стоит нескольких ваших гвардейцев ( граф хмыкнул ) , ведь как известно , осажденные всегда имеют преимущество по сравнению с нападающими . Впрочем простите , господин кардинал , вам , молящимся за наше спасение , это возможно не понятно , в отличие от нас , второго сословия ... В общем , мне достоверно известно , что стоявшие на постах мушкетеры не покидали их ; да и о примении артиллерии в центре Парижа мне так же не говорили .

Richelieu: Несмотря на то, что кардинал знал, что Тревиль не оставит оплошность его гвардейцев без внимания, губы его раздраженно сжались. Однако, хоть у него было заготовлено несколько ответов, он ограничился легким пожатием плеч. Слово было за его величеством, а напомнить капитану, что закон это закон, он всегда успеет… в правильной форме.

де Тревиль: Удар попал точно в цель , и это не укрылось от де Тревиля . Повернувшись к своему монарху , он продолжал : - "Сир , если , как утверждает его высокопреосвященство , его доблестные гвардейцы потеряли четырех человек , то были бы наверное и потери среди мушкетеров , раз уж кому то кажется , что это были именно они ?! Если господин кардинал предоставит нам тела убитых нападавших , мы без труда узнаем , состоят ли данные люди в роте !"

Людовик XIII: - Тревиль! - резко оборвал капитана Людовик. - Я нисколько не сомневаюсь в ваших военных познаниях, однако что свершилось, то свершилось. Ваши люди, как воры, повторяю, как воры проникли в дом месье де Ришелье и сделали то, о чем он только что сам вам рассказал. О четверых убитых и некоей преступнице король и сам слышал впервые. Дело принимало еще более серьезный оборот, а потому ехидное замечание гасконца лишь усугубило дурной настрой Его Величества. - Если бы господа мушкетеры были паиньками, как вы сейчас пытаетесь нас уверить, то мне бы не поступали жалобы на них с завидной регулярностью. Я вечно закрываю глаза на то, что они нарушают дисциплину, совершенно не чтут эдикты, которые я издаю, позоря тем самым свое звание. Но то, что произошло прошлой ночью, вообще превзошло все мои ожидания. Тревиль, только уважение к вам останавливает меня от того, чтобы не отдать немедленно приказ об аресте всех мушкетеров!

де Тревиль: - "Ваше величество , я всего лишь пытаюсь выяснить у господина кардинала , с чего он взял , что это были именно мушкетеры ?! Если кто либо посмеет ворваться в мой кабинет ( и это им удасться ... ) , я не стану огульно утверждать , что это непременно были гвардейцы его высокопреосвященства , несмотря на то , что они нарушают эдикты и дисциплину уж точно не меньше ваших верных слуг , сир ..."

Richelieu: Ришелье ответил своему монарху низким поклоном. Те, кто с нескрываемым сожалением отмечал, что изначальная неприязнь Людовика XIII к навязанному ему матерью первому министру постепенно сменялась более дружеским отношением, не задумывались, разумеется, о чувствах самого министра. Но кардинал, вначале не слишком высоко ставивший молодого человека, столь долго бывшего безвольным сыном своей матери, тоже не долго оставался при своей точке зрения. Людовик не только глубоко осознавал ответственность, связанную со его высоким положением, но и умел, редчайшая черта в человеке, отличать личные предпочтения от других соображений. Вот и теперь, даже если насмешки Тревиля и были приятны королю, он ничем этого не выразил, снова безошибочно сосредоточившись на сути вещей. Именно поэтому, вместо того, чтобы, как ему отчаянно хотелось, возразить, что его гвардейцы не нарушают эдикты, Ришелье вновь избрал более сложную тактику: – Разумеется, в моем распоряжении имеются доказательства. Во-первых и в основных, показания отца Жозефа, готового, пусть даже вопреки своему желанию, опознать напавших на него дворян. Во-вторых, свидетельства тех из моих людей, которые были ранены, и некоторые косвенные доказательства, изложенные в этих отчетах городской стражи. – Ришелье извлек из складок мантии несколько листов бумаги и почтительно предложил их королю. – В-третьих, слуга одного из господ мушкетеров, будучи задержанным при подозрительных обстоятельствах, назвал их всех поименно… что и направило следствие на верный путь. Он снова кивнул на представленные им королю документы. Содержавшиеся в них «косвенные доказательства» сводились, на деле, к признанию Планше, отчете о драке в кабачке «Сосновая шишка», хозяин которого не только назвал имена трех друзей, но и рассказал о похищенных плащах, и еще паре улик. Строго говоря, их могло хватить и без свидетельства пострадавших, но, топя котят в мешке, стоит ли скупиться на камни? Довольно и того, что он не хотел называть имя племянницы… но если король усомнится, он готов был и на это… не при Тревиле, само собой. – Мне очень жаль, капитан, – закончил он, – что ваши люди не оправдывают вашего доверия, но, к сожалению, сомнений быть не может.

Людовик XIII: - Ну, что теперь скажете, Тревиль? - Людовик очень близко подошел к капитану и теперь едва ли не кричал тому в самое ухо. - Вместо того чтобы потакать мушкетерам в стычках с охраной Его Высокопреосвященства и тем самым баловать их, следовало изначально примерно наказывать этих мерзавцев! За любое, даже самое незначительное нарушение! Может быть, такие меры удержали бы этих господ к узде. Король не стал упоминать о том, что и сам неоднократно выражал удовольствие от побед солдат роты Тревиля над гвардейцами кардинала. По праву сказать, в данную минуту он об этом даже позабыл. - Что же говорят ваши люди, месье де Ришелье? Пожалуйста, приведите все детали, имена, чтобы у нас не осталось даже малейших сомнений в истинности ваших слов. Произнося эту тираду, Людовик не спускал пылавших яростью глаз с капитана.

Richelieu: По спокойному лицу кардинала никак нельзя было заключить, что в душе он торжествовал. Голос его также не выразил ничего кроме желания как можно точнее ответить на вопрос короля. – Вчера днем господа Атос, Портос и д’Артаньян напали в кабаке «Сосновая шишка» на солдат моей гвардии. Целью этого нападения, насколько я могу судить, было приобрести форменные плащи моей охраны, что им и удалось. – Отвращение, испытываемое Ришелье к этой необходимости еще раз расписываться в поражении своих людей, лишь немного поубавилось, когда он добавил, – Я попросил господ гвардейцев воздержаться от жалобы на грабеж из уважения к капитану де Тревилю.

Людовик XIII: - Эти имена я слышу уже не в первый раз! - на лице короля появилась зловещая улыбка, явно не предвещавшая ничего хорошего для господ, только что названных кардиналом Ришелье. - Они, видимо, герои роты!

де Тревиль: - "И что , ваше преосвященство , ваших гвардейцев раздели ?! Или в вашей роте своих людей узнают не по лицам , а по плащам ?!" - развел руками граф - "Я все таки настаиваю , сир , чтобы причастность моих людей была установлена более конкретно , а не на основе жалоб побитых гвардейцев , которые наверняка сами начали ссору , и на рассказах пытаемого в застенках чьего то там слуги ... Что касается вышеназванных - да , это верные дворяне , и если уж они и совершили что то , внешне кажущееся недостойным , то наверняка это было сделано во славу короля и Франции . В случае если это не так - я сам буду требовать их примерного наказания !"

Richelieu: Как всегда, когда гвардейцы капитана Кавуа выглядели не слишком достойно на фоне головорезов Тревиля, кардиналу стоило больших усилий сдержать всплеск раздражения. – Я уже обещал вам, сударь, что судебного дела не будет, – ответил он тоном, в котором сквозило несколько снисходительное терпение к вспыльчивости бравого капитана. – Лицезрение десятка молодых дворян, обвиняющих друг друга во всех смертных грехах, половина которых безусловно говорит неправду, притом, что все беспристрастные свидетели являются простолюдинами, не может вызвать ничего кроме отвращения. Но я вижу, что мне нет необходимости продолжать: я не могу сослаться ни на что, кроме показаний нескольких десятков дворян и свидетельств непричастных простолюдинов. Ах да, и слово отца Жозефа. Кардинал сделал шаг назад, с трудом сдерживая свое возмущение, но все же надеясь, что на его лице по-прежнему ничего нельзя было прочесть. Как бы хорошо он ни понимал, что важно было не наказать трех мушкетеров и одного гвардейца, важно было доверие короля, та легкость, с которой они пробрались в его кабинет, до сих пор бесила его. Если бы не уверенность, что король не может не осознавать, до какой степени Тревиль подменяет логику сарказмом… или же может? Пальцы Ришелье невольно затеребили шелк мантии.

Людовик XIII: - Тревиль! - Людовик уже был не раздражен - он был зол, как на мушкетеров, осмелившихся опуститься до такого бесчинства, так и на их капитана, покрывавшего их проступки с решительностью, которую можно было бы назвать похвальной в любом ином случае. - Если вам лично эти свидетельства не кажутся достаточно весомыми, то осмелюсь с вами не согласиться. И потому приказываю арестовать этих Атоса, д'Артаньяна... и как зовут их приятеля, Портос? И Портоса. Незамедлительно! Если они невинный, как младенцы, то позже они получат свободу. Но не ранее. Иначе, боюсь, скоро ко мне с жалобами придет королева-мать. Но конечно же, это будет сделано во славу Франции и меня лично! - не мог удержаться от язвительной реплики Его Величество.

Richelieu: Как бы он ни старался сдерживать любое проявление чувства, на мгновенье в глазах кардинала мелькнуло торжество. – В похищении интриганки принимал участие еще и некий господин Арамис, – сказал он.

Людовик XIII: - И Арамиса вместе с ними! Внезапно некая мысль осенила голову короля. - Постойте... Этот Арамис сегодня ночью был среди тех, кто помог мне выбраться из той переделки... Людовик растерянно взглянул на кардинала.

Richelieu: Кардинал мужественно снес внезапно нанесенный удар: – Господин Арамис не нападал – Ришелье едва не сказал «грабил», – на моих гвардейцев и не устраивал пожар в моем кабинете, – согласился он. – Быть может, упрек из уст вашего величества?..

де Тревиль: - "Все в вашей воле , сир ." - смиренно склонил голову де Тревиль . "В переделке ?" - хмыкнул он про себя - "И там был Арамис ? Очень интересно , куда занесло нашего суверена ночью ..." - "Надеюсь , вы будете справедливы к вашим верным слугам , неоднократно доказывавшим вам свою верность , ваше величество . Так кого именно следует арестовать ?! Ваше высокопреосвященство , вы не могли бы более конкретно определится в том , кто там чего поджигал и похищал ?"

Richelieu: И снова кардиналу не сразу удалось восстановить душевное равновесие после очередного выпада капитана. Выражения, в которые гасконец облекал свои ответы, были нескрываемо оскорбительными, пусть даже тон его оставался почтительным. – Если ваше величество соблаговолит, – в руках первого министра, словно по волшебству, появились новые бумаги, и он глянул в сторону приютившейся возле окна конторки красного дерева – приказ об аресте и препровождении в Бастилию господ Атоса, Портоса… и д’Артаньяна. Имя Арамиса также стояло в подготовленном им приказе, но Ришелье не стал его называть. Вычеркнуть его – дело секунды, но ведь можно же и не вычеркивать.

Людовик XIII: Людовик, кинув еще один гневный взгляд на капитана, взял бумагу из рук Ришелье и, не приседая за стол, вывел крупным, как у ребенка, почерком буквы своего имени под приказом о заточении четверых провинившихся. - Исполняйте немедленно, Тревиль. И Арамиса тоже арестуйте. Тех троих в Бастилию, а его сначала ко мне. После уже решим, куда его девать. Но полагаю, он составит компанию своим приятелям по развлечениям. Король собственноручно присыпал песком бумагу и отдал ее в руки гасконцу.

де Тревиль: - "Слушаюсь , ваше величество ." - капитан принял у короля бумагу , и , поклонившись , направился к дверям , всем своим видом показывая , как он опечален несправедливым гневом монарха к своим верным стражам .

Richelieu: Ришелье проводил Тревиля взглядом, в котором, даже если бы тот обернулся, ничего невозможно было прочитать, и снова повернулся к королю. – Благодарю вас, ваше величество, – просто сказал он. – Если наши дворяне будут знать, что их монарх склонен принимать свидетельства простолюдинов всерьез, то, быть может, у простолюдинов будет меньше причин для жалоб. Разумеется, жалобы простого народа беспокоили первого министра ничуть не больше чем любого другого дворянина… но прецедент был нешуточным. Отныне он знал, что у него появилось новое оружие против знати… а сама знать не может не понять, что король принял его сторону против капитана своих мушкетеров. И то и другое стоило того, что Париж вволю посмеется над оплошностью его охраны – если, конечно, Тревиль вздумает болтать о том, что его мушкетеры отправились в Бастилию по обвинению в воровстве.

Людовик XIII: - Я бы очень хотел, чтобы эти самые дворяне воспринимали всерьез мои указы. И вели себя соответственно своему званию, а не словно свора выскочек и оборванцев. Даже приказ об аресте бесчинствующих мушкетеров и гвардейца не избавил Людовика от накопившегося гнева. Наоборот, он лишь сильнее распалялся, перенося недовольство на все второе сословие разом. - Я желаю, чтобы все подчинялись закону, а не собственным прихотям. Довольно потакать дурным нравам, мне это надоело. Провинившуюся собаку бьют палкой, то же самое будет со всеми, кто осмелится своевольничать и не подчиняться королю. Его Величество не пощадил Бутвиля, несмотря на заступничество Монморанси и мольбы беременной жены дерзкого дуэлянта, осмелившегося нарушить эдикт о поединках в Страстную пятницу, но до сих пор терзался совестью, чему не помогало убеждение самого себя в верности выбора такой жесткой тактики. Сейчас же эти муки отступили перед злостью и уязвленным монаршим самолюбием. - Я хочу, чтобы вы присутствовали при допросе этого Арамиса. Уверен, у вас к нему больше вопросов, чем у меня.

Richelieu: Ришелье снова склонился перед королем. – Разумеется, ваше величество. И все же… я позволю себе надеяться на ваше милосердие. В конце концов, услуга, которую он оказал Франции, неоценима. Сообразив, что при таком личном допросе нетрудно будет вплести в разговор имя герцогини де Шеврез, ненавистной Людовику настолько, что он называл ее не иначе как «дьяволицей», кардинал еле заметно улыбнулся. Похоже, что чудесное избавление монарха из рук неизвестных наемных убийц не спасет Арамиса.

Людовик XIII: - Посмотрим, что господин мушкетер скажет во время допроса. И заслуживает ли он милосердия вообще. Людовик подумал, что, в общем-то, было бы не слишком благородно и даже неблагодарно отправлять в заточение человека, спасшего тебя от верной гибели, однако поступиться правосудием во имя снисхождения к человеку, зарекомендовавшего себя с не самой лучшей стороны, было бы недопустимо, если желаешь заставить всех уважать закон. - И что у него за имя такое? Да и у его приятелей... прямо-таки не имена, а прозвища...

Richelieu: На лице кардинала выразилось смирение, как будто он признавал поражение и не решался более противоречить гневу монарха. – Господин де Тревиль должен бы знать, кто скрывается под этими кличками, – сказал он, – хотя зачем дворянину скрывать свое имя, выше моего понимания… в обычных обстоятельствах. Разумеется, он никогда не стал бы утверждать напрямую, что три мушкетера, о которых шла речь, и впрямь скрывались от закона под своими прозвищами, но в этот момент он счел, что сполна расплатился с Тревилем за недавние насмешки.

Людовик XIII: - Ладно, пусть Тревиль отыщет этих негодников, а после расспросим их поподробнее, что же они забыли в ваших апартаментах... А пока давайте перейдем к нашим делам. Людовик предложил кардиналу присесть и сам поудобнее устроился за столом, готовясь изучить бумаги, приготовленные министром к сегодняшней встрече.



полная версия страницы