Форум » Лувр » Малый Королевский Совет. 15 июля, полдень. » Ответить

Малый Королевский Совет. 15 июля, полдень.

Ришелье:

Ответов - 43, стр: 1 2 3 All

Richelieu: Ришелье молча последовал за королем. Как только дверь оружейной комнаты закрылась за ними, он глубоко вздохнул, и вся усталость, вызванная событиями этой бессонной ночи, отразилась на его лице. Правдивый рассказ о происшествиях в его дворце скорее всего вызовет у короля некоторое злорадство, но ввиду явного умственного превосходства своего министра, неудивительно, что время от времени королю необходимо было почувствовать превосходство в чем-то другом… – Несколько мушкетеров, – сказал он с неприязнью в голосе, – подрались с моими гвардейцами, сняли с них форму, переоделись, прошли в Пале-Кардиналь и учинили маленький разгром в моем кабинете. Когда отец Жозеф застал их там, они, ничтоже сумняшеся, заставили его вывести их из дворца, угрожая ему оружием. Про особняк Сюлли не было сказано ни слова, ибо приказ об аресте молодой кастелянши ее величества у Ришелье уже был, а если гасконец, которого он решил удостоить личной беседы уже сегодня, поведет себя так, как хотелось, то он был готов о ней попросту забыть, до поры до времени.

Марильяк: Его величество и его высокопреосвященство удалились вместе, заставив канцлера недовольно сжать губы в нитку. Усиливающееся влияние министра на короля начинало не на шутку беспокоить этого осторожного и рассудительного вельможу. Людовик по крайней мере богоданный Франции монарх (хотя и тут пути Господни неисповедимы), но позволять безраздельно властвовать над добрыми французами кардиналу Ришелье – это уже слишком. После подобных размышлений граф, покидающий зал Совета, был непривычно хмур. И де Рамона, которого он встретил в приемной среди поджидающих его появления чиновников, был хмур не менее. Марильяк сразу узнал подручного ди Валетты. В какой зависимости эти двое состояли друг от друга, хранитель печати особо не вникал. Но о том, что рано седеющий (что часто свойственно южанам) крепыш с замашками то ли головореза, то ли телохранителя, является доверенным лицом его итальянского подопечного, граф осведомлен был. – Я слушаю, - коротко бросил канцлер Джиованни. Довольно бесцеремонно выделяя этого неизвестного никому при дворе господина из рядов остальных просителей. И, встретив непонимающий взгляд мужчины, поморщившись, повторил свой вопрос по-итальянски. – Ваше сиятельство, он еще жив. К сожалению. – С равнодушным поклоном ответствовал де Рамона без всякого сожаления в голосе. Дела этого напыщенного француза – не его дела. Он служит своему молодому герцогу, остальное не имеет значения. – Жи-ив… Вот как… На них поглядывали придворные, а Марильяк слишком хорошо знал цену придворным сплетням. Поэтому лишь брезгливо поджатые губы графа выдавали всю глубину его недовольства услышанным от посыльного. Спрашивать, какого черта висельники, промышляющие убийствами за деньги на постоянной основе, не смогли отправить в мир иной какого-то одного несчастного мушкетера, тут, в Лувре, было неуместно. Да и говорить об этом хранитель печати предпочитал с ди Валеттой лично. – Где твой хозяин? - Ищет… новых людей для старого дела, - уклончиво пояснил Джиованни. Не вдаваясь в подробности того, что целая банда нанятых им парней со Двора Чудес на деньги Марильяка охотится сейчас вовсе не за мушкетером, а за так некстати (или кстати?) появившемся в Париже мальчишкой ди Сант-Анной. Как знать, если сегодня они пустят священную кровь вендетты, может, завтра герцогу ди Валетте не придется больше пресмыкаться перед этим старым французским индюком. Что он думает о самом их сиятельстве, де Рамона, разумеется, тоже озвучивать не стал. – Хорошо… - Канцлер не усматривал в сказанном абсолютно ничего хорошего. Более того, настроение его было испорчено окончательно и бесповоротно. И хоть он и не забыл о том, что обещал испанскому посланнику маркизу де Мирабелю перекинуться с ним парой слов после окончания Совета, желания сдержать это обещание граф сейчас не испытывал. – Как только встретишь своего сеньора, передай, что я хочу его видеть немедленно, - буркнул Марильяк, отвернулся от де Рамоны, давая итальянцу понять, что на этом их беседа окончена, и подозвав лакея, велел подать карету к подъезду.

Людовик XIII: - Что?.. - рот короля непроизвольно открылся, а в глазах его застыло неподдельное недоумение на грани ужаса. Людовик надеялся услышать что-то вроде забавной истории о напившихся слугах, решивших пошалить в хозяйских апартаментах, или же проворовавшемся управляющем, но то, что приключилось накануне ночью в Пале-Кардиналь, затмевало собой все фантазии. Мушкетеры не были ангелами, но то, что они позволили себе на сей раз, выходило за все рамки. - Зачем?.. Что это за..? Не найдя слов, чтобы описать поступок солдат и свое к нему августейшее отношение, король только и проговорил: - Я велю немедленно позвать сюда Тревиля.


Richelieu: Ришелье заметно заколебался. Неожиданная поддержка его величества была, что греха таить, очень кстати, но мысль о том, чтобы посвящать в свой конфуз еще и капитана мушкетеров, который, несомненно, порадуется неприятной ситуации, в которую его подопечные в очередной раз поставили гвардейцев кардинала, а стало быть, вряд ли сохранит ночные события в тайне, призывала к осторожности. – Мне кажется, ваше величество, что возлагать ответственность на господина де Тревиля было бы преждевременным и в любом случае, крайне нежелательным. Я ничуть не сомневаюсь, что мушкетеры действовали без его ведома, а поскольку это произошло ночью, в часы, когда они были свободны от службы, то возможно, было бы лучше разобраться с ними во внеслужебном порядке. Кроме того, один из злоумышленников мушкетером не является.

Людовик XIII: - Вот как? Значит, вам известны их имена? И кто же они? Ситуация становилась все интереснее. Нарушители законов и просто правил приличия, оказывается, не остались безвестны, но при этом они все еще пребывали на свободе. Почему Ришелье еще не отдал распоряжение арестовать нахалов, король не понимал. - Почему они не под стражей? Это какие-то неуловимые призраки? Людовик злился все сильнее. Недавняя взбучка, данная Тревилю, по всей очевидности, не повлияла на поведение подопечных отважного капитана.

Richelieu: Ришелье внимательно посмотрел на своего повелителя. Конечно, поведение мушкетеров в этот раз вышло за все пределы допустимого, но, зная, как привязан был Людовик к своим головорезам, не следовало слишком усердствовать, обвиняя их. – Отец Жозеф говорит, что один из них это некий господин д’Артаньян, гвардеец роты господина Дезэссара, – ответил он осторожно, – а остальные – его друзья, из числа мушкетеров вашего величества. Я пригласил господина д’Артаньяна посетить меня, дабы удостовериться, что святой отец не обознался, и рассчитываю вскоре узнать и об остальных тоже. В настоящий момент, на их личности указывают лишь косвенные признаки. Он не стал уточнять, что они сводились, во-первых, к общеизвестной дружбе между этими четырьмя молодыми людьми, а во-вторых, к отчету городской стражи о вчерашней потасовке в «Сосновой Шишке», входившему в число тех документов, которые он успел просмотреть по дороге в Лувр.

Людовик XIII: Немного обдумав слова кардинала, Людовик, уже оправлявшийся от шока, пристально посмотрел на своего министра. - Меня удивляет ваше спокойствие, месье де Ришелье. Ваш дом подвергся нападению... и вы, я в этом абсолютно уверен, что-то скрываете... - король, заложив руки за спину, прошелся по оружейной, что-то обдумывая, причем мысли, судя по его напряженному хмурому лицу, были не самыми приятными. - Почему вы от меня скрываете подробности? Я бы на вашем месте, узнав о нападавших, немедленно приказал их арестовать, а вы с ними возитесь, как с малыми детьми. Что это за секреты? И кто таков этот д'Артаньян? Мне кажется, я уже где-то слышал это имя.

Richelieu: Проницательность короля в очередной раз обескуражила Ришелье, хотя в этот раз речь шла вовсе не о делах государственных. Ответил же он лишь на последний вопрос его величества, рассудив, что о секретах чем меньше сказано, тем лучше: – Это тот самый молодой гасконец, ваше величество, которому вы оказали честь, вознаградив его за храбрость в двух поединках с моими гвардейцами. Может быть, ввиду своей молодости, он неправильно понял эту вашу снисходительность. – Отпустив эту колкость, Ришелье улыбнулся и тут же потянулся за следующим гвоздем для гроба того, кого якобы защищал. – Мне кажется, что недавно он имел также честь как-то послужить ее величеству, судя по той награде, которой она его удостоила, но это какая-то тайна, о которой я не вполне осведомлен. То, что гвардейцы, посланные арестовать д’Артаньяна, пока не вернулись, не беспокоило Ришелье – трудно было предположить, что молодой гасконец будет так глуп, что вернется домой тут же после своего предприятия. Но рано или поздно, он либо объявится, либо – либо кардиналу больше никогда не придется беспокоиться о нем.

Людовик XIII: - И чем же этот молодчик послужил Ее Величеству? - встрепенулся король. - На какую такую награду вы намекаете? Людовик всегда болезненно воспринимал любые упоминания о супруге, которую за два года привык подозревать в посягательствах на свою честь, а потому, ввиду последних событий, заставивших перешептываться весь Лувр, возвращение к прежним отношениям показалось бы ему кошмаром. Увертки Ришелье, явно не желавшего посвящать короля в свои дела, начинали злить последнего. Руки Луи были заложены за спину, и пальцы одной вцепились в другую с такой силой, будто этим нехитрым способом он желал отворить себе кровь. - Зная вас, месье, я никогда не поверю, что вы станете говорить о чем-то, имея об этом предмете лишь поверхностное представление. Или вам доставляет удовольствие наблюдать мои тщетные попытки докопаться до истины? Подумав немного, Людовик добавил: - Или вы желаете сказать, что королева Анна причастна к погрому в вашем кабинете?

Richelieu: – Умоляю вас, ваше величество, – запротестовал Ришелье, – вы одновременно чересчур добры ко мне, полагая, что мне все известно, и чересчур суровы, обвиняя меня в желании это от вас скрыть. Я, как и вы, провел прошлую ночь в Фонтенбло и вернулся только рано утром. Если я не могу сообщить вашему величеству истину в полном ее объеме, так это потому, что я сам ее не знаю. Единственно, позвольте мне заверить вас, что я ни на секунду не верю в причастность ее величества к этому странному делу. Даже если бы кардинал и впрямь был уверен в непричастности королевы (а в настоящий момент он и вправду не знал, было ли ночное вторжение связано только с этой Бонасье и если да, то каким образом), он не стал бы прилагать усилий, чтобы разубедить короля в его подозрениях. Не будучи романтиком, Ришелье не верил ни в длительность ни в желательность столь неожиданного потепления в отношениях августейших супругов (отчет о котором он тоже успел прочитать в карете), а чем сильнее становилось влияние королевы, тем больше ослабевало его собственное. Не выступая напрямую против ее величества (и даже, как правило, выказывая себя ее защитником), вполне можно было предоставить природе взять свое, избегая как неприятностей для себя лично, так и возможных отрицательных последствий для французской внешней политики.

Людовик XIII: - Но о какой тогда услуге Вы ведете речь, месье? - не унимался король. Еще в отроческие годы его злило, что долговязый государственный секретарь, кем тогда являлся его нынешний собеседник, знает больше, чем он сам. Былая враждебность в последние несколько лет пошла на спад, превращаясь в некое подобие уважения и даже дружбы, но непредсказуемость характера Людовика могла обратиться за помощью к его врожденной злопамятности, обострявшейся в моменты потрясения. - Как простой мушкетер... или, вы сказали, гвардеец? Так вот, как простой гвардеец мог оказать услугу королеве Франции? Бросить ей плащ под ноги? - ухмыльнулся Луи. - Или отогнать Бэкингема?

Richelieu: Имя Бэкингема в очередной раз напомнило Ришелье, что он до сих пор так и не знает, что затевает сумасбродный любимец Карла Первого и где он находится, но на выразительном лице кардинала нельзя было в этот момент прочитать ничего кроме глубочайшего раскаяния. – Ваше величество, прошу простить меня, я, должно быть, невольно ввел вас в заблуждение. Щедрость ее величества общеизвестна, а значит, награда может во много раз превосходить услугу, которая, как вы изволили заметить, скорее всего, была незначительной. Почему бы вам не спросить саму королеву? Несомненно, она будет только благодарна вашему величеству за ваших слуг.

Людовик XIII: - Раз вы знаете об этой незначительной, как вы ее назвали, услуге, значит, она стоит того, чтобы интересоваться ею. Или вы собираете сведения о королеве? - Людовик постарался облачить эти слова в шуточный тон, однако не отказал себе в удовольствии одарить кардинала достаточно двусмысленным взглядом, чтобы тот припомнил о своих тесных отношениях с хозяйкой Люксембургского дворца и о том, что ее сын отнюдь не пребывает в неведении - что бы там ни было в действительности. - Вы ведь уже слышали, что мы с королевой решили восстановить добрые отношения, которые и должны царить между супругами? Так вот, я хотел бы надеяться, что никакие недоразумения не помешают нам и впредь подавать подданным пример образцовой семейной жизни. Король потеребил голубую орденскую ленту, свешивавшуюся с его шеи. - Тем более что со мной всякое может случиться...

Richelieu: Шутливый тон короля не ввел бы в заблуждение и котенка, учитывая взгляд, сопровождавший его слова. Его величество, как было известно всем и каждому, не только подозревал королеву в супружеской неверности, но и непрерывно опасался найти подтверждение своим страхам. При этом, несмотря на желание Людовика знать все о своей супруге, устанавливать слежку за королевой было недопустимо… так что благослови Господь госпожу де Ланнуа! – Ваше величество, я действительно уже получил эту добрую весть, – сказал кардинал, – и я более чем счастлив, что тучи, омрачавшие небосклон вашей жизни, столь внезапно рассеялись. В глубине души Ришелье опасался, что примирение между супругами могло быть как-то связано с исчезновением Бэкингема. В конце концов, свидания между амьенскими любовниками можно было не опасаться, пока королеве не разрешалось покидать Лувр, герцогиня де Шеврез оставалась в Лотарингии, а эта Бонасье… Тут Ришелье едва заметно нахмурился. Эта Бонасье только что сумела сбежать из своей тюрьмы… впрочем, в Лувре она вряд ли появится. Размышления эти не заняли и мгновения, и кардинал даже не сделал паузы: – Но вы знаете, что я всегда был уверен, что одно лишь неудачное стечение обстоятельств мешало до сих пор вашему примирению, ведь королева так любит ваше величество. И что бы мне не случалось узнавать, собирая сведения о других лицах, никогда на ее величество не падало и тени подозрения. Что же до сомнений короля в собственном здоровье, то Ришелье предпочел обойти эту тему молчанием, ибо отрицать болезненность монарха может быть так же опасно как признавать ее.

Людовик XIII: - Надеюсь, не упадет и впредь... Тревога, вызванная упоминанием королевы в связи со странным происшествием прошлой ночи, немного улеглась, хотя вовсе забыта не была, просто отложена на лучший - или, лучше сказать, не самый лучший для Анны Австрийской - день. - Так что же вы намерены предпринять? Мне все же кажется, что следует немедленно арестовать этого д'Артиняна... или как там его, д'Артаньяна? И его приятелей. Такие шутки слишком далеко заводят.

Richelieu: В глазах Ришелье появилась задумчивость. Несмотря на то, что отцу Жозефу он говорил о привлечении д’Артаньяна на свою сторону, истинной причиной его необычайной снисходительности было просто желание подразнить старого друга. Теперь же, когда непривычность ситуации несколько поизносилась, а прочитанные отчеты напомнили ему о связях юного гвардейца с Англией, шутка стала казаться куда более пресной. – Он все еще очень молод, ваше величество, – с сомнением в голосе произнес Ришелье, – и мне хотелось бы думать, что мы с вами не ошиблись, простив ему его предыдущие прегрешения. Говоря это, кардинал думал не только о достопамятных двух поражениях, кои потерпели его гвардейцы благодаря все тому же д’Артаньяну, но и о той беседе, в которой он предлагал ему место в своей гвардии.

Людовик XIII: - Судя по всему, вы имеете на него какие-то виды, верно? Судя по голосу короля, можно было почти что уверенно сказать, что он начал успокаиваться после того шквала эмоций, которые всего четверть часа назад захлестнули Его Величество. - Если он и впрямь настолько хорош, как Вы о нем отзываетесь, полагаю, он и его товарищи могут найти отменное поле для применения своих... хм, талантов при осаде... - Людовик прошелся по оружейной, явно обдумывая какой-то вопрос, и только отвлекшись от собственных мыслей, жестом предложил своему министру присесть. - К слову, господин кардинал, мне бы не хотелось, чтобы накануне такого события мой брат Гастон преподнес мне какой-нибудь сюрприз, неприятного характера, разумеется. Его Высочество вновь принялся за старое, и как знать, вероятно, его драгоценные друзья захотят втянуть принца в очередную гадость.

Richelieu: – С позволения вашего величества я именно так и сделаю, – ответил Ришелье. Отослать эту сумасбродную четверку подальше из Парижа, например в форт Сен-Мартен, действительно было великолепным решением стоявшей перед ним задачи: с одной стороны, это было явным наказанием, с другой же, позволяло использовать их таланты в полной мере. А если господин д’Артаньян сотоварищи не сумеют в полной мере оценить снисходительность кардинала – что ж, на войне как на войне, и шальных пуль не счесть. Рассеянно следя за перемещениями короля по оружейной и сохраняя на лице почтительно-внимательное выражение, Ришелье не только продумал эту мысль до логического конца, но и последовал за некоторыми возможными разветвлениями, в результате чего морщинка на его лбу почти разгладилась. Впрочем, упоминание о Гастоне тут же заставило министра вновь нахмуриться. – Я приложу все усилия, ваше величество, – сказал он с уверенностью, коей вовсе не испытывал. – Но хочется надеяться, что брак его высочества, пусть даже и столь кратковременный, все же оказал на него благоприятное воздействие.

Людовик XIII: - Вы слишком хорошо судите о людях, - усмехнулся Людовик. - Разве вы забыли, с каким трудом нам удалось убедить дофина жениться на покойнице герцогине? Перед глазами короля всплыла испуганная физиономия брата, когда тот оправдывался за свое участие в заговоре Шале и был готов на что угодно, лишь бы не разделить участь своих сводных братьев Вандомов. - Поэтому лучше оказывать ему всяческую помощь в наставлении на путь истинный, - в восторге от собственной метафоры, Людовик, впервые за последний час, улыбнулся.

Richelieu: Ответная улыбка Ришелье была вызвана, увы, отнюдь не шуткой Людовика, а его предположением, что первый министр его величества мог и впрямь слишком хорошо думать о его брате. Если бы речь не шла о наследнике французского трона и младшем брате его повелителя, то чувства кардинала можно было бы описать как смесь опасения с отвращением. – Его высочество еще очень молод, – задумчиво протянул он, – и дружеский совет ему и вправду не помешает. Если вы позволите, ваше величество, я позволю себе предупредить его об опасностях, коим подвергается любой подданный вашего величества, вольно или невольно оказавшийся символом для смутьянов.



полная версия страницы