Форум » Лувр » "Еще немного о политике". 16 июля, около половины четвертого дня. » Ответить
"Еще немного о политике". 16 июля, около половины четвертого дня.
Монморанси:
Ответов - 27, стр:
1 2 All
Монморанси: Герцог Монморанси приехал а Лувр чтобы увидеться с Анной Австрийской. Утренняя встреча с герцогиней де Шеврез не давала Анри покоя, и хотя известная искательница приключений голубых кровей ни о каких услугах его не просила, и тем более не просила ставить в известность об их встрече королеву, губернатор Лангедока рассудил иначе. Почему? Руководствуясь мальчишеским желанием услужить Анне, разумеется. Или, формулируя то же сами земными словами без галантных выкрутасов, герцог искал повод поговорить с прекрасной французской королевой вне предписаний этикета, и судьба услужливо предоставила ему этот повод в лице знаменитой беглянки, извлеченной людьми Монморанси из вод Сены. К сожалению, на этом одолжения судьбы закончились. Его ангел-хранитель, утомленный бурной ночью, проведенной Анри в компании короля и королевского фаворита, и не менее бурным утром, вероятно, отправился передохнуть. Поэтому в коридорах Лувра Монморанси неожиданно столкнулся с возвращающейся в Люксембургский дворец после беседы с сыном королевой-матерью. – Ваше величество, мое почтение, - исполняя приличествующий этикету поклон, Анри старательно отводил взгляд от лица венценосной итальянки. Он не сомневался, что после ночных приключений (о которых Медичи, наверняка, уже известно), королева разгневана, и уж конечно на него, самого старшего в компании ночных гуляк, больше, чем на сына или Сен-Симона. То, что все обошлось благополучно, счастливая случайность. Но полагаться на случайности, сопровождая особу королевской крови, непростительное легкомыслие. – Смею надеяться, что вы пребываете в добром здравии?
Мария Медичи: Королева-мать, несколько утомлённая разговором с сыном, шла по длинным галереям Лувра с твёрдым намерением отдохнуть перед вечерней игрой в карты. Поэтому неожиданный оклик заставил её нахмуриться. Обернувшись к тому дерзкому, что посмел отвлечь её от успокоительных мыслей, её величество узнала герцога де Монморанси. - А, это вы, герцог, - сказала королева, помрачнев ещё больше. - Благодарю вас, со мной всё в порядке. Но что с вами? Вы выглядите утомлённым, - участливо спросила Мария Медичи, но в её тоне послышались угрожающие нотки.
Монморанси: - Бессонная ночь, ваше величество. Монморанси по достоинству оценил любезную иронию королевы-матери. И, не удержавшись, невозмутимо отшутился в ответ. – Париж – суетный город, особенно по ночам. После тихого провинциального Лангедока, как выяснилось, это утомляет. К тому же утром я ездил в Шантийи… О том, что до фамильного гнезда он так и не добрался, Анри распространяться не стал. Это было понятно и без пояснений. Расстояние от Парижа до Шантийи и обратно просто физически не укладывалось в один день пути.
Мария Медичи: - По ночам? - переспросила старая итальянка, притворившись удивлённой. - Прогулки по ночному Парижу - странное увлечение для особы вашего титула. К тому же опасное, - продолжила она, подходя к волновавшему её вопросу. - Надеюсь, вы не настолько беспечны, чтобы прогуливаться в одиночестве?
Монморанси: - Конечно, нет. Наигранное удивление королевы-матери столкнулось с вполне искренним удивлением герцога. Желание прогуляться ночью по городу Людовик высказал за вчерашним ужином в Люксембургском дворце, и странно было думать, что его мать пропустила все сказанное вчера ее сыном мимо ушей. – Я был не один, ваше величество, и ночная прогулка, видит бог, не являлась моей неосмотрительной прихотью. Я сопровождал человека, воле которого не в праве противиться даже пэр Франции. Собственно мы с его величеством и герцогом де Сен-Симоном позволили себе пару стаканов вина в кабаке, облюбованном королевскими мушкетерами господина де Тревиля. А потом одно небольшое фехтовальное упражнение с участием этих же мушкетеров и нескольких парижских оборванцев. Монморанси еще раз невозмутимо поклонился своей хмурящейся собеседнице. - И, подобно тому, как испанские подданные прощают своего государя за любовь к полуночным променадам по Мадриду, надеюсь, и вы, ваше величество, простите своего сына за желание последовать примеру кузена Филиппа. Мне кажется, в ближайшее время повторения прогулки ожидать не следует.
Мария Медичи: - Прекрасно! - в негодовании воскликнула королева-мать. - Фехтовальное упражнение! Значит, вы так изволите называть покушение на жизнь вашего короля! Не напомнить ли вам, герцог, что ваша обязанность не только слепо подчиняться воле его величества, но и защищать его... Хотя бы и от него самого! Неужели вы не могли вразумить его, - продолжала она, понизив голос, - сыграть, в конце концов, на его слабостях! Нет же, вы повели его в кабак! К уличным девкам, пьяницам, прощелыгам! Достойная компания для короля Франции! Последнюю фразу Мария Медичи произнесла почти спокойно, решив сменить гнев на милость. - Впрочем, я должна быть вам благодарна. Уверена, вы преподали этим оборванцам хороший урок... фехтования.
Монморанси: – Смею надеяться, что да. Герцогу пришлось безропотно проглотить упреки, которыми осыпала его разгневанная флорентийка. Тем более, что в сказанном королевой-матерью имелась изрядная доля истины. Если, разумеется, не принимать во внимание тот факт, что манипулировать королем, даже в такой мелочи, как выбор направления для прогулки, ох как непросто. И уж об этом-то его родная мать должна быть осведомлена лучше прочих. – Но я не посмею присвоить себе эту заслугу полностью. И Сен-Симон, и подоспевшие нам на помощь мушкетеры, дрались, как львы. Анри, не моргнув глазом, «поэтизировал» уличную стычку. Но, глянув на тревожную морщинку на лбу Марии Медичи, сменил тон на более практичный. – Однако, ваше величество, появление головорезов было настолько похоже на загодя подготовленное нападение, что впредь я поостерегусь так гулять. Если бы король планировал нашу авантюру заранее, покушение было бы легче объяснить. Но идея родилась внезапно из обычной светской болтовни…да вы и сами все слышали, обмен любезностями с маркизом Мирабелем, упоминание кузена Филиппа, и вот уже мы «гуляем» ночью по Парижу, как какие-нибудь рехнувшиеся от скуки повесы… Монморанси с некоторым недоумением пожал плечами. – И тут эта засада. Мистика какая-то.
Мария Медичи: - Авантюра - наконец-то вы нашли подходящее слово! - снова вскинулась темпераментная итальянка, но вспышка гнева была недолгой. Лицо королевы приняло тревожное выражение, - Что за блажь нашла на Луиджи, - она покачала головой, - это так на него непохоже. Но, как бы то ни было, кто-то нанял этих... бандитов. О, герцог, это заговор! Заговор, против моего сына, составленный в моём собственном доме! Но кто же мог?.. Мария Медичи была так обескуражена, что ей не хватило сил закончить вопрос и она беспомощно посмотрела на Монморанси.
Монморанси: – Если бы вы не упомянули ваш дом, ваше величество, я бы легко составил список тех, кто не желает нашему королю добра, - поморщился губернатор Лангедока. – Англичане, чего греха таить, испанцы, гугеноты… «Гугенотов» и всю прилагающуюся к ним партию Роанов-Субизов Монморанси не любил особенно. Памятуя о прошлой войне в Лангедоке и предчувствуя войну грядущую. Шпионы доносили, что гугеноты планируют выступления а юге в поддержку ла Рошели, если Людовик, или скорее Ришелье, начнет полномасштабные действия против опального города. И опять война придет в Лангедок. Но в данном случае личная неприязнь не мешала Анри рассуждать здраво, а здравый смысл напоминал, что Мария Медичи – рьяный враг гугенотов, и вряд ли кто-то из них шпионит в Люксембургском дворце. – Но сейчас просто скажу «не знаю». Но нам удалось взять одного из нападавших живым, а палач, уверен, развяжет ему язык…
Мария Медичи: - Очень надеюсь на это, герцог, - вздохнула королева. - Будьте любезны, известите меня, если что-нибудь прояснится. Несмотря на достаточно прохладное отношение её величества к старшему сыну, она не могла оставаться равнодушной к тому, что кто-то посмел покуситься на его жизнь, а значит, и на его трон. Пожалуй, именно именно угроза потери одного из сыновей вызвала такое бурное проявление материнских чувств. Но, как любой легкомысленный человек, Мария Медичи легко переходила от гнева к милости, от слёз к смеху и от тревоги к беззаботности. Поэтому, сделав небольшую паузу, она с самым любезным тоном спросила: - Как здоровье вашей жены, моей крестницы? Когда мы будем имет удовольствие видеть её при дворе?
Монморанси: - Мария так полюбила Лангедок и прекрасную Тулузу, что теперь не хочет возвращаться в Париж. Анри слегка покривил душой, на этот раз он сам не пожелал взять свою жену с собой в столицу, сославшись на её недомогание, настолько легкое, что вряд ли оно повредило бы в дороге. Причина была, пожалуй, в том, что даже самый добродетельный мужчина иногда устает от присутствия рядом добродетельной женщины, и Монморанси не был исключением. Его «идеальный» брак, настолько небесный, что в нем никак не заводились дети, иногда не на шутку тяготил герцога. Приходилось развлекаться войной, и очередная как раз не за горами. – Хоть и очень скучает по вам, ваше величество. Возможно, на следующий год. Если вы не откажете нам в чести приютить герцогиню в своей свите. Она была бы счастлива.
Мария Медичи: Тот факт, что встреча с крестницей откладывается как минимум на год, искренне опечалил старую флорентийку: - Как жаль... Конечно же, я буду рада видеть Мари среди моих фрейлин, - поспешила заверить Монморанси королева-мать. Перед ней открылась заманчивая перспектива поговорить на свою любимую тему: о кардинале. При всём своём легкомыслии Мария Медичи была удивительно постоянна в двух вещах: в своих симпатиях и своей неприязни. Причём количество тех, к кому её величество испытывала не самые лучшие чувства, значительно превышало количество приятных ей людей. Но такой ненависти как к Ришелье, королева ещё никогда ни к кому не испытывала. И длинные монологи с лейтмотивом "о чёрной неблагодарности", которые приходилось выслушивать Луизе, только ещё больше растравляли флорентийку. Поэтому сейчас она начала издалека, дабы растянуть удовольствие от предстоящей беседы: - Как приятно было бы видеть рядом хоть одно приятное лицо, - Мария Медичи сокрушённо покачала головой. - Ах, герцог, знали бы вы, как тоскливо без преданных друзей! Кому я могу доверять? Меня окружают шпионы, шпионы этого ужасного кардинала! Во всём Люксембургском дворце не найдётся уголка, где бы можно было говорить свободно, без опаски быть услышанной предателями. Конечно, королева-мать преувеличивала - тот, кто оказывался в приёмной её величества в первый раз, мог подумать, что в одну секунду пеоеместился из Парижа во Флоренцию или Милан - так часто итальянская речь была слышна в коридорах Пале-Люксембург. Поэтому, даже при всей своей мнительности, старая флорентийка не могла жаловаться на засилье "шпионов" искренне. Скорее, она привыкла винить первого министра во всех бедах - как реальных, так и придуманных. Не знай она, что король - единственная опора её бывшего протеже, она обвинила бы Ришелье и в организации ночного нападения.
Монморанси: – Ваше величество, во Франции множество достойных дворян, - протянул в ответ герцог, чувствуя, что разговор поворачивает на опасную стезю. Для женщины, если уж ее симпатия к кому-нибудь по воле рока и стечению обстоятельств оборачивается ненавистью, то это будет самая черная ненависть, что только в состоянии излить душа человеческая. Именно такова была, по мнению Монморанси, ненависть королевы-матери к первому министру Франции.– Верных, преданных и умеющих хранить молчание. Их гораздо больше, чем предателей, уверяю вас. Что же до его собственного отношения к Ришелье, в нем пока не было ни ненависти, ни любви. Уважение к незаурядным талантам этого человека мешалось с естественной холодностью аристократа, чьи права ущемлены, причем, по его мнению, незаслуженно. А тут еще недавняя казнь кузена… - То, что его высокопреосвященство порой забывается, верша суд и расправу, еще не значит все же, что он забывается и в правилах приличия также, - пробормотал Анри, подавая руку королеве. Раз уж речь зашла о соглядатаях, то следует помнить, что разговор, ведущийся на ходу, подслушать труднее. - Уверен, Ришелье не осмелится в открытую шпионить за вами в вашей собственной резиденции.
Мария Медичи: - Нет, он не забывается в правилах приличия, - со спокойным презрением произнесла королева-мать. - Они ему попросту неизвестны. Я не буду повторять здесь все те слухи, которые так нравятся Парижу. Лувр не место для сплетен. Но... дыма без огня не бывает. Мария Медичи на мгновение прервала свою речь и украдкой взглянула на собеседника. Затем продолжила доверительным тоном: - Франция давно стала моей родиной. Я свыклась с новыми обычаями и нравами, хотя порой они казались странными и расходились с тем, что мне внушали с детства. Лишь одного я не могу ни понять, ни принять. Конечно, даже там, где я родилась, кардинальский сан - это скорее пропуск в мир политики, нежели шаг на пути к вечному блаженству. Но ни один из кардиналов Италии не пренебрегает церковными обязанностями в угоду мирским наслаждениям и соблазнам. Объясните мне, герцог, как можно терпеть человека, который обращает в насмешку веру и честь? Достойные дворяне - кажется, так вы сказали? - всегда были силой Франции. Но благодаря Ришелье их становится всё меньше и меньше! Вам ли этого не знать?
Монморанси: Безмятежно-любезный взгляд Анри заметно потемнел. Последняя шпилька королевы угодила герцогу в больное место. Конечно, ее величество могла говорить о ком угодно, например об этом бедолаге Шале, но Монморанси, разумеется, отнес ее слова к своему покойному кузену графу де Бутвилю. - Это глупо и неосмотрительно, отправлять на эшафот молодых благородных мужчин, всем сердцем преданных королю к тому же, за провинности, в которых было больше шалости, чем злого умысла. Голос губернатора Лангедока возмущенно дрогнул, на миг утратив обычную спокойную учтивость. – Лишив дворянина права поливать за свою честь кровь на дуэли, как можно требовать потом от него чести?! Герцог вскинул голову в невольном жесте оскорбленного достоинства, и тут же поправился, сообразив, что сгоряча завел «неженский» разговор. – Простите, ваше величество, моя досада проистекает отнюдь не от кровожадности и пренебрежения к Святому Писанию, уверяю вас. Де Бутвиль был достойным человеком, и, уверен, его шпага хорошо бы послужила Франции в грядущей войне. Насколько его смерть послужит устрашением любителям дуэлей… Не знаю, время покажет, и Бог судья месье кардиналу.
Мария Медичи: Мария Медичи слушала очень внимательно, участливо кивая головой: - Я прекрасно понимаю вас, герцог, - мягко сказала она, - и мне жаль вашего кузена. Уверена, это был один из достойнейших дворян Франции. Королева глубоко вздохнула, как бы сожалея о де Бутвиле. - Конечно, нынешние эдикты чрезмерно суровы. Казнить за дуэль, только чтобы продемонстрировать силу закона, всё равно что отрубить ребёнку руку, дабы показать что топор опасен. - Она ещё раз вздохнула. - Но не будем о грустном. Благо, вы сейчас в милости у его величества... Здесь королева-мать сделала небольшую паузу и неожиданно улыбнулась: - С какой же наградой мне вас поздравить?
Монморанси: Монморанси с легким удивлением взглянул на подобревшую флорентийку. После упреков в отсутствии здравомыслия, едва не стоившем жизни королю, разговор о награде был неожидан. – Для меня нет большей награды, ваше величество, чем служить Франции и вашему сыну. Герцог по-мальчишечьи улыбнулся, и признался доверительно. – Конечно, у всех есть амбиции. Моя мечта – маршальский жезл, но такого рода награды получают на поле боя, а не после ночных драк в подворотнях. Адмиралом я уже успел побывать… Анри поперхнулся, разговор, как его не веди, постоянно сворачивал к личности первого министра. Не так давно именно Ришелье настоял на продаже адмиральской должности, и, хоть губернатор Лангедока и получил за нее пристойную компенсацию, Монморанси не покидало ощущение, что его незаслуженно оставили не у дел. Неужели он был настолько плох? Победы в морской компании у острова Рэ свидетельствовали об ином. Так почему «награда» столь сомнительна? Тонкий политический расчет, нюансы которого герцогу не дано оценить? Или просто зависть? - … А коннетаблем при нынешнем министре побываю вряд ли, - резюмировал Анри иронично. – Остается уповать на грядущую войну…
Мария Медичи: Услышав последнюю реплику Монморанси, королева-мать решила, что настал момент раскрыть карты. - А я бы на вашем месте не возлагала особых надежд на войну, - хладнокровно возразила Мария Медичи. - Вы не могли не заметить, что на высоких постах господин кардинал предпочитает видеть либо преданных ему людей, либо тех, кого легко заставить таковыми стать. Похоже, что вас он не относит ни к одной из этих категорий. Но это поправимо. Министр не король, он может уйти в отставку. Что бы вы сказали, если бы я предложила вам помочь в этом деле месье де Ришелье?
Монморанси: Призрак бедолаги Шале – хорошее напоминание тем, кто неосмотрительно заигрывается в политике. К сожалению, живые быстро забывают о мертвых, и тем более не склонны извлекать уроки из чужих печальных примеров. Королева-мать была сейчас предельно откровенна с ним, и Монморанси понимал, что подобный жест требует ответной откровенности (или хотя бы видимости оной) с его стороны. – Отвечу вам честно, ваше величество, - герцог склонил голову, взвешивая возможные «за» и «против». - Если его высокопреосвященство изволит изыскать причину, по которой мне будет отказано в возможности сопровождать моего короля под Ла Рошель, я целиком и полностью в вашем распоряжении. И окажу вашим планам и намерениям любую посильную помощь.
Мария Медичи: Во взгляде старой флорентийки промелькнуло неудовольствие, однако оно быстро сменилось выражением беззаботности. Лукаво улыбнувшись, она сказала: - Нет, герцог, так не пойдёт. При всём моём расположении к вам, я не могу дать вам столько времени на раздумье. Поймите правильно, мне слишком дорого спокойствие вашей жены, чтобы подвергать риску вашу жизнь либо вашу свободу. И поскольку я не предлагаю вам фактически ничего... серьёзного, требую ответа сейчас.
полная версия страницы