Форум » Лувр » Умножающий знание, умножает печаль. 17 июля, около часа пополудни. » Ответить

Умножающий знание, умножает печаль. 17 июля, около часа пополудни.

мадам де Ланнуа: ... ибо во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь. Экклезиаст

Ответов - 61, стр: 1 2 3 4 All

мадам де Ланнуа: Мадам де Ланнуа, тщательно скрывая растерянность, хрустнула костяшками пальцев и посмотрела на Ришелье с видом не менее удивленным. Тот факт, что шевалье де Брэ был баронессой де Брэ, не был для кардинала новостью. Похоже, он не мог не знать и всего остального. Он проверяет ее? - Очевидно, вам неверно донесли, монсеньор, - пропела графиня, - мадемуазель де Венсен отпросилась в Отель-Дье после встречи ее величества с «кузеном» - значит, она спешила на встречу не с ним, а с кем-то другим. Назавтра я сама предложила ей... – графиня задумалась, осторожно лавируя между желанием убедить кардинала в наличии у девицы сообщника, коим являлся месье Шере, и нежеланием афишировать свои… личные отношения, – позволила ей отлучиться, если у нее появится желание, но девица отказалась, хотя после того долго беседовала с кем-то из слуг. Я видела этого человека в окно, ваше высокопреосвященство. Повисшая пауза, как многозначительно приподнятая бровь графини, были очень красноречивы. « Спросите же у меня о том, как выглядел этот слуга, монсеньор!» - было написано на холеном лице статс-дамы.

Richelieu: – С кем-то из слуг? – недоумевая, переспросил Ришелье. Что подозрительного можно найти в разговоре со слугой? – Вы заметили, кто это был? Молчаливая просьба графини возымела свой эффект, однако не ограничилась им: подозрения кардинала, почти уже погасшие, вспыхнули с новой силой. Значит, в предыдущую их встречу она не сочла нужным рассказать о сообщнике? И забыла упомянуть, что, устроив свидание королевы с баронессой де Брэ, мадемуазель де Венсен покидала Лувр? Впрочем, теперь кардинал склонен был верить, что мадемуазель де Венсен не была прожженной интриганкой. Посещение городской больницы объяснялось уже упомянутой мадам де Ланнуа склонностью к благотворительности и не вызывало таких подозрений после встречи королевы с мадам де Брэ, как вызвало бы, случись оно до этой встречи, а наивность, столь часто сочетающаяся с благочестием, делала понятной ту легкость, с которой Шере настолько завоевал доверие фрейлины, что она упомянула ему «шевалье де Брэ». Что же до письма… что, спрашивается, ей было писать своему «кузену», раз встреча уже произошла?

мадам де Ланнуа: Сказать прямо - кто это был, графиня де Ланнуа не могла, понимая, что в этом случае ей придется озвучивать и источник своих знаний. Все более чувствуя себя ужом на горячей сковородке, Франсуаза изобразила на лице подобие глубокой задумчивости: - Это достаточно молодой человек… невысокий. Немного мешковат… Одет в темное… Волос каштановый, рыжеватый, как у белки после линьки… Мне показалось, он старался выглядеть таким незаметным, что готов был слиться с каменной стеной. Мадемуазель де Венсен и этот… - графиня подвигала пальцами, подбирая нужное слово, - слуга стояли очень близко друг к другу, вот я и подумала, что они неплохо знакомы… И сейчас у меня закралось подозрение - девица подозревала, что за ней могут следить, и передала записку баронессе, или самой герцогине через… этого м-мм… молодого человека. Графиня проглотила последние слова, облизнув пересохшие от волнения губы и едва удерживаясь от желания рассказать то, что сообщил ей вчера вечером лейтенант де Брешвиль. Слишком много пришлось бы рассказывать тогда, а реноме блюстительницы нравов первой статс-даме королевы терять не хотелось - в глазах человека, который оплачивал ее старания на благо Франции, и оплачивал щедро, даже если отринуть такую малость, что он был князем церкви. Мадам де Ланнуа была не слишком ревностной католичкой, но внешние приличия блюла свято. Придворная дама вздохнула, всем своим видом выражая надежду, что описание предполагаемого сообщника погибшей во цвете лет фрейлины было достаточно... убедительным.


Richelieu: – И вновь я не могу не восхититься вашей наблюдательностью, – проговорил Ришелье, учтиво склоняя голову. Описание не удивило его, но подтверждение слов Шере бросало новый свет на таинственную фигуру секретаря. Если мадемуазель де Венсен знала, что он явится, и опасалась слежки… жаль, что расспрашивать ее саму уже поздно. – Но что же ей было писать? Вопрос был скорее риторическим, пусть ответ на его и занимал кардинала до чрезвычайности.

мадам де Ланнуа: Благодарно опустив глаза, мадам де Ланнуа нерешительно подалась перед. Ей казалось, она довольно ясно дала понять, что мадемуазель де Венсен очевидно опасалась слежки. Похоже, статс-дама недооценила хитрость маленькой кандидатки в монашки. Не удержавшись, графиня ответила на риторический вопрос кардинала: - Наверняка она желала предупредить о том, что ее «кузену» грозит разоблачение. Советовала быть осторожнее. Возможно, передавала весточку от ее величества герцогине де Шеврез… Многозначительный взгляд, обращенный на Ришелье, подтверждал все самые худшие его подозрения, буде таковые появятся. Если его высокопреосвященство знал определенно о связи прекрасной авантюристки (взгляд статс-дамы сделался колючим, а на лице появилась кисловатая гримаса) и серой мышки де Венсен, он не мог не предвидеть того, что девушка могла осуществлять и эту миссию - судя по всему, небезуспешно. - Известно ли что-то о пребывании мадам де Шеврез в Париже, монсеньор? - спросила графиня, не скрывая интереса к предмету, хотя и не надеясь на ответ.

Richelieu: – Да, – кратко признал Ришелье: обсуждать этот вопрос он не собирался. – К сожалению, мне известно только то, что она здесь. Он снова подобрал со стола тестон и уставился на него задумчивым взглядом. Святая Лига и Лотарингский Дом… даже если монета была подброшена, она могла предназначаться для кого-то другого. – Вы говорили, что когда вы обнаружили тело, в комнате были также графиня де Буа-Траси и какой-то паж? – спросил он.

мадам де Ланнуа: Графиня де Ланнуа молча приняла к сведению сухое и лаконичное «да» его высокопреосвященства, отметив про себя, что агентура Ришелье работает отлично, даже если и допускает порой мелкие промахи. Кислое выражение на лице статс-дамы, вызванное мыслями о герцогине де Шеврез, не успело раствориться, как вопрос кардинала о мадам де Буа-Траси вернул его на место, дополненное саркастической улыбкой, и едва слышным хмыканьем. - Мадам де Буа-Траси после своего ухода, побывав у ее величества, дабы первой сообщить ей известие о смерти фрейлин, исчезла, как исчезла после их беседы и мадам дю Фаржи. Франсуаза мысленно представила судьбу графини де Буа-Траси - согласно легенде, гонцов, принесших плохие вести, казнили. Воображаемая сценка несколько развеселила ее, однако она не позволила себе надолго отвлечься на впечатляющие своей кровожадностью домыслы. - Кроме того, в комнате находился паж ее величества, Александр дю Роше, - мадам де Ланнуа с сожалением пожала плечами, понимая, что ей так некстати нечего сказать о весьма подозрительном мальчишке, чье поведение со всей очевидностью показало, что он не по годам хитер и отлично умеет владеть собой.

Richelieu: Глаза Ришелье еле заметно расширились. – Дю Роше? – повторил он. – Это новое для меня имя. Предубеждение кардинала против женщин могло только возрасти при этом очередном подтверждении их неразумности: с его точки зрения, статс-дама избрала странный способ сообщать ему новости, казалось, скрывая их до последнего.

мадам де Ланнуа: Мадам де Ланнуа пришлось признаться, что это слышать это имя в новинку и для нее. - Мальчик проявил недюжинную выдержку, - задумчиво протянула она, словно пытаясь ухватить ускользающую мысль, - и очень старательно уворачивался от расспросов. Мадам де Буа-Траси так же весьма настойчиво пыталась услать мальчишку вон из комнаты, чем навлекла на себя дополнительные подозрения. Будь ее воля, она давно приставила бы к графине де Буа-Траси личного соглядатая, но сие было не во власти статс-дамы, для которой интриги герцогини де Шеврез, ее кузины, мадам де Буа-Траси, невинной овечки Сесиль де Венсен и исчезнувшей бесследно баронессы де Брэ стали серьезным испытанием весьма высокому мнению о собственной наблюдательности. Красноречивое молчание его высокопреосвященства, свидетельствующее о недовольстве шпионкой, заставило графиню изыскивать менее скользкие темы для разговора, и она, не делая паузы, продолжила: - Не удивительно, что в окружении ее величества появляются новые лица, о которых и сказать толком ничего нельзя… - обиженно заключила Франсуаза, давая понять, что не в ее власти проверить каждого пажа, неизвестно каким образом попавшего в свиту королевы, - после ночных событий, монсеньор, мадемуазель д’Эне отпросилась навестить болящую мать… хотя у меня создалось впечатление, что девица просто-напросто сбежала, напуганная ночными смертями.

Richelieu: Кардинал вздохнул. – Сударыня, я отказываюсь от надежды вас понять, – сказал он, не пытаясь даже скрыть раздражение. – Право же, пажи не берутся из воздуха и не возникают на ровном месте. У него должны были быть поручители, не так ли? Прекрасно понимая, что болезнь графини скорее всего попросту помешала ей навести справки, Ришелье все же не мог избавиться от ощущения, что она потеряла интерес к существовавшей между ними тайной договоренности и рассказывала ему лишь то, что не могла скрыть. Почему она ни звуком не упомянула, что у королевы появился новый паж, не назвала его имя?

мадам де Ланнуа: В ответ на явное раздражение Ришелье графиня лишь позволила себе недоуменно приподнять бровь. Если кардинал склонен видеть в ее промахе умысел… Снова хрустнув пальцами – привычка, которая выдавала в ней эмоции большие, нежели те, что написаны на холеном, равнодушном лице, мадам де Ланнуа произнесла ровным голосом: - Безусловно, поручитель был, монсеньор, Будь у меня больше времени, я узнала бы его имя. Сейчас же я могу сказать только, что поручитель не из тех лиц, кому может отказать ее величество, но явно не относится к тем, кого она считает своими друзьями. Могу предположить, не исключая, что ошибусь, что мальчик рекомендован королевой-матерью. Это можно проверить. Графиня переменила позу и добавила, опираясь о подлокотники кресла: - Кстати, еще одно небольшое событие, могущее представлять для вас интерес, монсеньор… На карточной игре ее величество весьма азартно играла… и проиграла рубиновую брошь испанскому послу…

Richelieu: Рубиновая брошь? Легкая улыбка скольнула по губам Ришелье. Ее величество явно не позволяла недостатку денег ограничивать ее в ее развлечениях. Интересно, не прилагался ли к пажу такого же рода подарок? – Узнайте, прошу вас, – кивнул он, отказываясь от первого желания спросить мадам де Ланнуа, на чем она основывала свой вывод. – Я вижу, ваша болезнь не помешала вам выяснить до мельчайших деталей события вчерашнего вечера. Говоря это, он снова взял со стола таинственную монету и позволил явному одобрению выразиться в своем взгляде. Если бы она была мужчиной… – Что-нибудь еще? Притаившаяся было мигрень выбрала именно этот момент, чтобы снова дать знать о себе, и губы кардинала невольно сжались в болезненной гримасе.

мадам де Ланнуа: Вопрос его высокопреосвященства давал понять, что аудиенция близится к концу, а графиня де Ланнуа еще не выложила свой главный козырь. Бросив внимательный взгляд на кардинала, Франсуаза вновь вспомнила о курсирующих по дворцу слухах, передававшихся из уст в уста то удивленным, то злорадным шепотом. Легкая гримаса, на мгновение исказившая тонкие губы, показала, что разговор затягивать не стоит, и статс-дама решительно достала из висящего на поясе кошеля сложенную вчетверо, изрядно потрепанную бумагу и протянула первому министру. Мадам де Ланнуа не могла отказать себе в удовольствии увидеть выражение лица Ришелье по прочтении послания «верных сынов Франции», поэтому с умыслом не стала предварять долгими комментариями передачу корреспонденции. - Письмо, монсеньор, - лаконично пояснила она, сопровождая слова неопределенной улыбкой и движением бровей.

Richelieu: Отложив загадочную монету, Ришелье взял протянутое ему письмо. Первые же строки приковали его внимание, и он быстро перевернул бумагу, однако печать полностью искрошилась и от воска остались только жирные пятна. Нахмурившись, кардинал вернулся к загадочному посланию и на сей раз дочитал его до конца. – «Завтра около четырех», – задумчиво проговорил он. Даты не было, а вид у письма был такой, словно ему было уже несколько лет. – Откуда это у вас?

мадам де Ланнуа: Графиня замялась лишь на мгновение. - Это письмо попало ко мне сегодня утром, случайно, – далее она заговорила осторожно, балансируя между стремлением не сказать ни слова неправды и желанием не разболтать лишнего, хранящегося в сундуке ее личных секретов, - его принесли ко мне по ошибке. Я разыскала служанку, что несла это… послание. Мадам де Ланнуа бросила короткий взгляд на потрепанную бумагу в суховатой руке кардинала. Выводы, которые она приберегла для разговора с Ришелье, не казались ей неоспоримыми, но она надеялась, что великий ум сможет исправить промахи в рассуждениях его шпионки. - Девица, которую украшает отнюдь не скромность, за некоторую сумму поведала мне, что несла письмо и вычищенный камзол доктора Эруара… вероятно, его владельцу. Судя по всему, камзол многоуважаемого мэтра был в беспорядке вчера вечером. Может быть, попал под дождь? - намек статс-дамы был очевиден, и явную потрепанность письма она готова было списать на вчерашнюю грозу, – возможно ли такое, монсеньор? Графиня не ждала немедленного ответа, но внимательно следила за выражением лица его высокопреосвященства.

Richelieu: Ришелье снова взглянул на письмо, отмечая на сей раз и чуть размытые буквы и темные пятна – видимо, от полинявшей ткани. «Совершенно случайно» попавшее к графине, обращенное к неведомому графу, найденное в кармане доктора Эруара – едва ли не единственного человека, в чьей преданности королю можно было быть увереннным… первая мысль, посетившая кардинала по окончании рассказа статс-дамы, выражалась известным латинским вопросом: Cui bono? – Вы думаете, что это… собрание должно состояться сегодня? – уточнил он. Игла боли снова пронзила мозг, и он невольно закусил губу.

мадам де Ланнуа: Статс-дама пожала плечами. Полной уверенности у нее быть не могло, и бестолковая пышногрудая субретка отвечала слишком неопределенно, да и пролежать это письмо в кармане камзола доктора Эруара могло Бог знает сколько времени… Хотя последний постулат наверняка неверен. Такие письма предпочитают не хранить дольше, чем то необходимо, и не оставлять в карманах одежды… - Конечно, это только предположение, монсеньор, предположение, которое может быть ошибочным, - негромко ответила Франсуаза, бросив настороженный взгляд на побледневшее лицо Ришелье, и не удержалась от желания выказать давно лелеемый ею вывод, - но, учитывая несомненную важность этого послания, полагаю, не лишним будет проверить его. Слова статс-дамы куда более походили на совет, а не на рассуждение, чего графиня де Ланнуа прежде себе не позволяла. Но от ее внимательного взгляда не укрылись гримасы, исказившие побледневшее лицо кардинала. - Могу ли я смиренно просить вашу эминенцию не затруднять себя дальнейшей беседой, если она может повредить вашему здоровью? – осторожно спросила графиня, которой руководила скорее не женская жалость, а расчет. Плохое самочувствие его высокопреосвященства может сослужить дурную службу в оценке заслуг его шпионки, и затягивать беседу, по мнению мадам де Ланнуа, не следовало.

Richelieu: Ришелье подавил приступ раздражения, узнавая в нем еще одно последствие снедавшего его недуга – обычно он принимал советы с благодарностью, даже когда не собирался им следовать, признавая, что один из ста может оказаться разумным. Сейчас, однако, любезные слова давались ему с трудом. – Благодарю вас, сударыня, поистине у вас доброе сердце. – Кардинал послал своей собеседнице усталую улыбку и отложил таинственное послание в сторону. – Даже ваша проницательность не восхищает меня в той же степени… Напомните, у вас ведь трое детей? Мальчики? Сколько им лет? Мигрень на миг отступила, как кошка, готовящаяся к прыжку, и Ришелье не замедлил воспользоваться данной ему передышкой. Графиня не только сообщила ему немало интересного, но и проделала это в момент его общеизвестной «опалы» – подобную преданность следовало поощрять.

мадам де Ланнуа: - Старшая девочка, монсеньор, - быстро ответила мадам де Ланнуа, размышляя, какие блага сможет обещать Ришелье, и напоминая себе, что стараниями отца Жозефа два ее сына будут определены в иезуитский колледж. – Аньес, ей сейчас пятнадцать. Мальчикам двенадцать и десять, ваше высокопреосвященство. Франсуаза не могла загадывать столь далеко, но упомянуть подросшую дочь не считала излишним. Место фрейлины сейчас – свободно, завтра занято, а послезавтра, глядишь, опять свободно… Статс-дама выпрямилась в кресле, не показывая, что торопится закончить встречу, но давая понять, что готова покинуть Ришелье по первому его знаку. Отправит ли кардинал своего человека к аббатству святой Женевьевы? Зная Ришелье, его шпионка почти с полной уверенностью могла положительно ответить на этот вопрос. Но едкий червячок сомнения точил ее изнутри, пробуждая охотничий азарт. Графиня де Ланнуа опустила глаза, пряча мимолетное любопытство, мелькнувшее во взгляде и так же стремительно растворившееся.

Richelieu: Ришелье сделал пометку на ближайшем листе бумаги. – Мне сообщили, что недавно в одном небольшом монастыре в Нормандии освободилась должность аббата, – сказал он, – но десять лет это все же рановато. Дайте мне знать, когда вы решите привезти вашу дочь в Париж. Кардинал отложил перо и устало потер висок. – Не смею вас более задерживать, дорогая графиня. Поверьте, я чрезвычайно признателен вам за вашу помощь и непременно приложу все усилия, чтобы узнать, что произошло или произойдет в аббатстве св. Женевьевы. Он дружески кивнул статс-даме и протянул ей руку.



полная версия страницы