Форум » Лувр » Умножающий знание, умножает печаль. 17 июля, около часа пополудни. » Ответить

Умножающий знание, умножает печаль. 17 июля, около часа пополудни.

мадам де Ланнуа: ... ибо во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь. Экклезиаст

Ответов - 61, стр: 1 2 3 4 All

мадам де Ланнуа: Возможностей приблизить миг триумфа у нее было не более, чем возможностей приблизить угасание дня. Все шло своим чередом, и, лишь стрелка часов на каминной полке приблизилась к часу пополудни, графиня встряхнулась, как боевая лошадь, заслышавшая звуки горна, и поспешила вон из комнаты с прытью, вовсе не характерной для болящей статс-дамы, получившей от королевы недвусмысленное распоряжение посвятить день поправке здоровья. Убедившись, что за ней никто не наблюдает, Франсуаза, пройдя вглубь галереи, и отодвинув с каменной стены гобелен, проделала тот самый путь, что и два дня назад, распугав крыс, с тонким и злым писком устремившихся прочь из под ног женщины, ступающей по выщербленным ступеням с осторожностью канатоходца. И так же, как два дня назад, она остановилась и внимательно прислушалась к тихому шороху в нескольких шагах, по ту сторону деревянной преграды, разделяющей статс-даму и тайного ее работодателя… Она прислушивалась достаточно долго, чтобы увериться в отсутствии посторонних глаз и ушей. Наверняка услышанное успокоило ее. Графиня де Ланнуа тихо поскреблась в дверь, и тут же толкнула ее, нажав полированную медную ручку. Дверь отворилась бесшумно – было очевидно, что кто-то тщательно следил за тем, чтобы петли были смазаны. Она сделала несколько шагов вперед и остановилась. - Прошу простить меня, Ваше высокопреосвященство, если невольно заставила себя ждать, – статс-дама королевы склонилась в глубоком реверансе, не поднимая головы и следя за перемещениями кардинала по движению по полу красной мантии.

Richelieu: Вернувшись в свой кабинет, кардинал снова облачился в давно уже ставшие для него второй кожей алые одежды и устало опустился в стоявшее за заваленным бумагами столом кресло. Разговор с королем оставил его, как это часто случалось, неуверенным в себе и утомленным, несмотря на благополучный исход, и, также по привычке, Ришелье нашел забвение и отдохновение в работе. Появившийся на зов колокольчика Ламаль едва успевал записывать за ним наброски писем, поручения, замечания по полученным отчетам, указания послам и агентам… Стопка последних сообщений таяла как лед под лучами июльского солнца, однако, даже когда в руках кардинала оказался последний, мелко исписанный лист, он по-прежнему ничего не знал о судьбе занемогших накануне фрейлин. Новая морщинка прочертила лоб кардинала, и он поднял глаза на Ламаля, чей взгляд как по волшебству тут же оторвался от конторки. – Пошлите за моей каретой, сударь, – негромко сказал Ришелье. – Я уезжаю через полчаса. Когда секретарь удалился, кардинал глянул на тайную дверь в стене, и словно повинуясь его взгляду, она отворилась. – Добрый день, сударыня. В отличие от их предыдущей встречи, на этот раз голос первого министра не выражал его удовольствия от ее появления. Впрочем, и явного недовольства в нем также не прозвучало – Ришелье ждал объяснений.

мадам де Ланнуа: Тон кардинала, известного своим умением не выдавать спрятанные за ним чувства, тем не менее дал понять острому уху осведомительницы, что Его высокопреосвященство недоволен. Она успела достаточно изучить Ришелье, чтобы по одному приветствию, не подчеркнуто холодному, но ненарочито равнодушному, угадать его недовольство. Вероятно, кардинал владел лишь толикой информации о случившемся в Лувре, и тем более не имел сведений о причине ее отсутствия на карточной игре. Это могло быть единственным явным поводом для неудовлетворения, по мнению графини де Ланнуа. Она едва заметно пожала плечами, не столько выражая удивление, сколько отмечая то, что сдержанность приветствия не укрылась от нее. Привычно преклонив колени и прикоснувшись губами к холодно подмигнувшему аметисту, Франсуаза поднялась и позволила себе легкую улыбку: - Насколько он добрый, судить вам, монсеньор. Я же могу сказать, что он последовал за весьма насыщенной событиями ночью. Она опустила глаза, скрывая насмешку над собственной робостью, не оставлявшей ее в присутствии Ришелье.


Richelieu: Ришелье наклонил голову. Отсутствие графини на карточной игре позволяло заключить, что говорила она не о вчерашнем происшествии… вряд ли она о нем не знала, слухи в Париже распространяются с невероятной быстротой. – Я чрезвычайно заинтригован, сударыня. Что произошло прошлой ночью? Понимание, что графиня де Ланнуа появилась у него в кабинете несмотря на его общеизвестную опалу, смягчило его голос, снова зазвучавший по-дружески.

мадам де Ланнуа: Несколько секунд Франсуаза медлила с ответом, устраиваясь в кресле – у нее не было причин позволить себе расположиться вольно и с удобствами, но не было желания провести то время, что потребовалось бы для освещения событий этой ночи, сидя на краешке стула, подобно счастливой просительнице, удостоившейся аудиенции могущественного кардинала. Возможно, он провел бессонную ночь - на немного бледном лице были видны явные признаки усталости - так показалось графине де Ланнуа, чье воображение подпитывалось слухами, распространившимися по Лувру с привычной придворному уху скоростью. Впрочем, слухи, имеющие свойство распространяться быстрее чумной эпидемии, далеко не всегда соответствовали истинному положению дел. Памятуя об этом, мадам де Ланнуа сочла более чем удачным свой визит сегодня. Если опала Ришелье всего лишь желаемое, выдаваемое ретивыми царедворцами за действительное, Его высокопреосвященство запомнит тех немногих, кто осмелился сегодня выразить ему свое почтение. Если же положение дел серьезнее, чем она могла предполагать, ее визит сохранится в тайне. - Итак, монсеньор, наверняка я многое упустила, не присутствуя на карточной игре, не по своей вине, - графиня подалась вперед, понижая голос – это было вызвано не боязнью быть услышанной посторонним, а подсознательным стремлением усилить значимость сказанного, - но, увы, и многое узнала, пусть мне пришлось ради этого заглянуть в глаза смерти. Вчера днем, во время визита королевы-матери Ее величеству Анне была подана чашка шоколада… Королева отказалась от лакомства, и кувшин с шоколадом поступил в распоряжение свиты. Как вы полагаете, монсеньор, кто попробовал это изысканное лакомство? Я начну называть имена… Любопытство подвигло меня сделать пару глотков… Свою чашку я отдала мадемуазель де Венсен… Мадам де Ланнуа подняла голову и взглянула в лицо кардиналу, пытаясь понять, сколько ему известно о жертвах отравления.

Richelieu: Память Ришелье, неизменно приходившая ему на выручку при самых разных обстоятельствах, и в этот раз сослужила ему добрую службу: имя мадемуазель де Венсен, уже связавшееся для кардинала с сомнительным месье Шере, не могло не броситься ему в глаза, когда он проглядывал утренние отчеты. – Мадемуазель де Лири, – полувопросительным тоном проговорил он, – тоже полакомилась шоколадом? В отчете упоминались только эти две фрейлины, но похоже, список этот был не полон… и у мадам де Ланнуа была веская причина пропустить карточную игру.

мадам де Ланнуа: - Вы совершенно правы, монсеньор, - мадам де Ланнуа кивнула, подтверждая сказанное и пряча улыбку - разумеется, опальный кардинал - или по-прежнему могущественнейший человек в стране был в курсе всего, что происходило в Лувре. – Мадемуазель де Лири, графиня де Буа-Траси… возможно, список продолжится, Ваше высокопреосвященство. Нам с мадам де Буа-Траси повезло куда больше. Мадемуазель де Венсен скончалась вчера вечером, мадемуазель де Лири – сегодня утром. Ночью умерла еще одна фрейлина королевы… Марселина де Куаньи. Франсуаза поискала глазами распятие и осенила себя крестным знамением – жест скорее машинальный, выдававший страх, а не печаль. - Ее зарезали, – статс-дама не пыталась придать голосу оттенок истинной скорби; интерес ее к этому делу усиливали не сожаления, и даже не надежды на щедрое вознаграждение. – И я, вероятно, могу сказать, почему.

Richelieu: Ришелье даже не заметил, как перекрестился – пустяковое заболевание двух фрейлин на деле оказывалось настолько важнее, чем он предполагал, что по спине у него поползли мурашки. И как ему объяснять королю, что дело было не в жаре и не сводилось к обычной придворной сплетне? – Почему же ее зарезали? – спросил он, хотя угадать было легко: мадемуазель де Куаньи связывала таинственного итальянского князя с герцогом Орлеанским. – И… кто? То, что эти сведения еще не добрались до него, можно было объяснить лишь чьим-то дальновидным распоряжением – три смерти в свите ее величества привели бы прочих придворных в состояние полной паники.

мадам де Ланнуа: - Я не сказала «могу сказать, кто», монсеньор, - графиня де Ланнуа сцепила пальцы – этот бессознательный жест выдавал волнение, - я могу сказать – почему. Ее уверенность в том, что в деле замешан Монтегю, не окрепла достаточно, но выводы после разговоры с ним напрашивались весьма определенные… - Девица была убита, дабы скрыть преступление. Лакей, подававший шоколад, уверяет меня, что кувшин ему дала фрейлина, по описанию похожая на мадемуазель де Куаньи. Я не думаю, - с нажимом произнесла статс-дама, на мгновение забывая, перед кем она находится, - не думаю, что подобное деяние было совершено ею сознательно. Скорее, кто-то использовал ее, а потом помог уйти в мир иной, и унести все следы в могилу.

Richelieu: Глаза Ришелье невольно расширились, и, бессознательно повторяя ее жест, он сцепил пальцы и окинул свою собеседницу внимательным взглядом. Понимает ли она, что подразумевает ее вывод, знает ли об вчерашней встрече убитой девушки с наследником престола? То, что раньше казалось неудачным началом для еще одной интрижки Гастона, вдруг приобрело совсем другую подоплеку, подоплеку тайного свидания, замаскированного под нападение. Ришелье мысленно пообещал себе еще раз поговорить с таинственным итальянским князем ди Сант-Анна – если, конечно, он еще жив, дворянин не откажется от поединка без крайне важной причины. В этот момент из глубин памяти кардинала, будто из некоего неисчерпаемого колодца, всплыло еще одно имя – синьора ди Валетта, и Ришелье нахмурился. Если история Шере окажется правдой, у князя могла быть очень веская причина не быть в назначенный час на месте дуэли. – Кто-то, – пробормотал он самому себе, скорее чем графине де Ланнуа, – кто мог беспрепятственно навестить ее среди ночи, не вызывая подозрений… Следующий вопрос задан не был, но кардинал не сомневался, что графиня на него ответит.

мадам де Ланнуа: Уверенность, сопровождавшая ее с тех пор, как она узнала от Монтегю историю Марселины де Куаньи, не поколебалась ни на мгновение. Статс-дама не сомневалась, что злодей, совершивший убийство, был вхож во дворец - ничем иным объяснить случившееся было невозможно. Злодей был знаком с погибшей – чем еще объяснить то, что дворцовая стража не слышала криков жертвы? Только тем, что он мог подойти близко, и, прежде чем ударить… - Я … находилась в комнате мадемуазель де Куаньи, когда было обнаружено ее тело, монсеньор, – графиня содрогнулась и позеленела – скорее для порядка, и для того, чтобы кардинал по достоинству оценил ее рвение, нежели по причине подступившей дурноты. - Она была убита ночью, и, без сомнения, человеком, который не торопился, чтобы обставить положение вещей со всей тщательностью. Это меня еще раз утверждает в мысли, что убийца знал Лувр достаточно хорошо, чтобы не бояться оказаться застигнутым на месте преступления. Возможно… он не просто вхож во дворец… Недоговоренность повисла в воздухе, как предрассветный туман. Графиня де Ланнуа не сочла возможным для себя намекнуть на несостоятельность дворцовой охраны.

Richelieu: Сочувствие, ясно выразившееся во взгляде кардинала, было притворным – не раз и не два ему приходилось убеждаться, что женщины, эти боязливые и хрупкие создания, пугаются пауков и мышей только в присутствии мужчин, в одиночестве же без малейшего колебания растаптывают и тех и других. – «Обставить положение вещей со всей тщательностью»? – переспросил он. – Что вы имеете в виду? Комната злосчастной девушки, несомненно, находилась неподалеку от покоев ее величества. Убийство королевы при подобных обстоятельствах имело бы крайне неприятные последствия, но если убийца мог бы с той же легкостью проникнуть и в покои короля…

мадам де Ланнуа: - В комнате не было беспорядка, полог кровати, где лежала убитая, был задернут… - монотонно перечислила графиня, и глаза ее хищно блеснули, подтверждая мысли кардинала о мнимой беспомощности хрупких созданий, именуемых женщинами, - и, тем не менее, на полу комнаты лежала улика. Улику предусмотрительная мадам де Ланнуа положила в кошель, привязанный к поясу, поскольку мужчина, сидевший перед ней, не располагал к поискам тестона за корсажем. Графиня сделала расчетливую паузу, чтобы Его высокопреосвященство успел оценить сказанное, и, достав, положила монету перед собой: - Вот она, монсеньор. Серебро тестона тускло блеснуло в лучах солнца, прибивающегося сквозь плотные занавеси, оттеняя черную, оплавленную круглую дырку посредине – там, где сердце

Richelieu: Тонкие длинные пальцы кардинала сомкнулись на монете, поворачивая ее то абрисом, то реверсом. Профиль остался четким, словно монета вовсе не побывала в обороте, но серебро потускнело от времени, и края дырки казались не то стертыми, не то оплавленными. Мрачный сувенир из прошлого века, неизбежно вызывавший в памяти имя Равальяка – найденный в комнате убитой? – У вас есть причины предполагать, что это, – Ришелье кивнул на монету, – принадлежало убийце? И было оставлено преднамеренно? Если фрейлину убили ночью, это объясняло и задернутый полог и отсутствие беспорядка в ее комнате, но мадам де Ланнуа явно видела здесь что-то иное, что-то важное и неразрывно связанное с тестоном на полу. Однако, если покойная не была склонна к опрятности… нет, тогда она сама же и могла потерять тестон. Ришелье вновь поднял вопросительный взгляд на придворную даму, без слов приглашая ее пояснить ход ее мыслей.

мадам де Ланнуа: - Я не могу утверждать, монсеньор, – графиня де Ланнуа снова наклонила голову, - умение делать верные выводы не относится к числу неоспоримых моих достоинств. Но я могу видеть. Отсутствие беспорядка, закрытый полог могли свидетельствовать о том, что убийца не торопился… Жертва не кричала… дворцовая охрана не слышала криков… наверняка он мог подойти к ней близко…Возможно, он ее отравил? Так же, как и остальных? Он наверняка не боялся немедленного разоблачения… иначе не привел бы в порядок комнату. Франсуаза вздохнула, поднимая глаза на Ришелье, чтобы понять, верно ли он слышит ее – и, что не маловажно – слышит ли он то, что она еще не сказала? - При таком раскладе странно, что он сделал все, чтобы замести следы и оставил монету – на видном месте, - пряча нетерпение, пояснила она, – я не в состоянии была осмотреть комнату, кроме меня там присутствовала еще графиня де Буа-Траси и… паж. Не знаю, зажигались ли свечи… Когда именно была убита фрейлина – возможно, на рассвете, когда в комнате было светло… Франсуаза не стала уточнять, что ее состояние не позволило бы провести осмотр даже в полном одиночестве – особенно в полном одиночестве, настолько все в комнате убитой было пропитано страхом…

Richelieu: Поворачивая в пальцах таинственную монету, Ришелье размышлял. Убийство произошло ночью или рано утром, когда покойная фрейлина должна была спать – почему же графиня ожидала беспорядка? По телу было видно, что жертва отчаянно сопротивлялась? Если ее убили одним ударом ножа, она бы тоже не кричала… – Как она умерла? – спросил он, осеняя себя крестным знамением и мысленно проклиная весь женский пол, столь склонный к неясностям и недомолвкам. – И что еще вы можете о ней рассказать? Ваша наблюдательность как никогда необходима мне сейчас. Если убийство было связано с Месье, изуродованный тестон скорее всего был и вправду подброшен для отвода глаз, хотя ничего нельзя было исключить сразу.

мадам де Ланнуа: - Как она умерла?.. – эхом повторила вопрос Ришелье статс-дама, – она… страшно умерла… постель была залита кровью, рана была не одна… Сдержав приступ внезапной дурноты, вызванный возникшей перед ее мысленным взором картины, графиня стиснула зубы, перекрестилась на распятие, и, помолчав немного, добавила: - Я полагаю, монсеньор, на этот вопрос вам лучше ответит доктор… Что я могу еще сказать о ней? Как оказалось, после ее смерти я могу сказать о ней гораздо больше. Я размышляла о причине, что могла подвигнуть девицу благородного происхождения на столь чудовищное преступление… Похоже, причина найдена, но сообщил мне о ней человек, чье имя станет для вас… неожиданностью. Мадам де Ланнуа не верила в то, что для его высокопреосвященства что-то может быть слишком неожиданным, но привкус удивления, сопровождавшего ее после беседы с Монтегю, не исчезал.

Richelieu: Губы Ришелье зашевелились в беззвучной молитве – картина, вызванная к жизни словами мадам де Ланнуа, пугала. Неудивительно, что статс-дама задавалась вопросом, отравили ли фрейлину! На ее месте, впрочем, другой отравился бы сам, едва узнав о недомогании придворных дам – участь, постигшая Равальяка, еще не успела изгладиться из людской памяти. – И кто же этот человек? – не без любопытства спросил кардинал, мысленно отмечая упоминание о докторе. Значит, у смертного одра находился еще и врач – и при всем том, ему самому еще не донесли о происшествии.

мадам де Ланнуа: Графиня де Ланнуа уже с десяток раз проговорила про себя имя виконта, всякий раз по-новому представляя изумление Ришелье при этих словах. Впрочем, увидеть изумление на сдержанно-постном лице кардинала ей ранее не доводилось, поэтому она старательно подготавливалась, выдержала паузу, прежде, чем произнести это имя с тщательно скрываемым торжеством в музыкальном напевном сопрано: - Это Монтегю, монсеньор, - Франсуаза прикрыла на мгновение глаза, вспоминая детали ее беседы с виконтом, словно лицезрение сидящего перед ней кардинала мешало путешествию в недалекое прошлое, - он поведал мне историю погибшей фрейлины, которая, увы, бросала столь серьезную тень на происхождение девицы, что ее пребывание в свите монаршей особы представлялось далее невозможным. Эта история могла послужить более чем серьезным основанием для шантажа. И девица, желая спасти свою честь и… свою жизнь, могла пойти на многое…

Richelieu: – Монтегю? – удивленно переспросил кардинал. – Лорд Монтегю? Сказать, что названное графиней имя наводило на неприятные размышления, означало ничего не сказать. Ришелье не верил в случайности: если Монтегю что-то рассказал мадам де Ланнуа, то это было сделано намеренно. Неужели, несмотря на все предосторожности, истинная роль статс-дамы больше не была тайной? – Что же он вам поведал? И главное, как? Одновременно он безуспешно попытался припомнить, что ему было известно о графе и графине де Куаньи.



полная версия страницы