Форум » Лувр » Кесарю - кесарево. 17 июля, начало первого пополудни » Ответить
Кесарю - кесарево. 17 июля, начало первого пополудни
Richelieu:
Ответов - 33, стр:
1 2 All
Richelieu: Для тех, кто имел удовольствие лицезреть первого министра его величества Людовика XIII в этот жаркий летний полдень, не составило бы труда заметить, что Ришелье был взволнован более обыкновенного, и доля притворства в этой видимой тревоге была не чрезмерно велика. Для постороннего глаза ритуал шествования его высокопреосвященства через просторные залы Лувра выглядел как обычно, дамы и кавалеры расступались почтительно и склонялись низко, но опытный придворный отметил бы то здесь то там легкую небрежность движений, некую неторопливость в оказании уважения, насмешливые переглядывания, злорадные улыбки и ехидные взгляды, услышал бы произнесенное колкое словцо, угадал бы непроизнесенное, и заключил бы с изрядной долей уверенности, что положение министра было сегодня до крайности шатким. При всей своей кажущейся уверенности Ришелье вздохнул с облегчением, перешагнув порог своего кабинета. Ламаль, оставивший его на входе в Лувр, присоединился к нему почти сразу, даже не пытаясь скрыть встревоженное выражение лица. – Его величество отказывает мне в аудиенции? – быстро спросил кардинал, и секретарь молча склонил голову. Ришелье вздохнул, вспоминая оставшуюся позади приемную, полупустую сегодня, кишащую просителями в обычные дни. – Я никого не принимаю. Оставьте меня, я сам вас вызову. Для верности он бесшумно задвинул засов на закрывшейся за Ламалем двери и быстро пересек кабинет, на ходу сбрасывая алую мантию и оставаясь в скромном светском костюме. Пройдя тайный ход, приведший к нему парой дней ранее мадам де Ланнуа, он преодолел несколько залов, привлекая не более внимания чем любой другой дворянин, и поднялся по потайной лестнице. Оказавшись в неосвещенной комнатушке, он наощупь отыскал нужную филенку, постучал и затаил дыхание.
Людовик XIII: Когда заслышался глухой стук, исходивший, казалось бы, из ниоткуда, в кабинете находились лишь двое - его хозяин и слуга, принесший блюдо с обожаемыми Его Величеством марципанами. Стрелки часов уже перевалили за полдень, а потому желудок наследника дома Бурбонов, отличавшихся завидным и даже безграничным аппетитом в самых разных жизненных обстоятельствах, настойчиво требовал умиротворить его какой-нибудь мало-мальски подходящей пищей. - Ступайте. И скажите там, что я пока никого не принимаю. Под "там", очевидно, подразумевалась приемная, а потому Бриссе, догадливый, как и всякий хороший слуга, молча поклонился и вышел за дверь. Король же, безотчетно следуя примеру своего министра, задвинул засов, чтобы никто нечаянно не стал свидетелем предстоящей беседы и не разрушил небольшую интригу, затеянную им вчера вечером, а сам направился к смежной с кабинетом небольшой комнатке, служившей ему молельней. Там, двигаясь уверенно в полумраке, едва разгоняемом тусклым светом свечей и наполненном запахом воска, Людовик нажал на щеколду - и дверь, сливавшаяся со обитыми темным шелком стенами, отворилась. - Отец Жозеф точен как никогда, - то ли сыронизировал, то ли на полном серьезе поприветствовал он кардинала, тут же направляясь обратно в кабинет, где было заметно просторнее и не так душно, как в молельне. - Что же вам удалось выяснить? Не считая той непреложной истины, что господа придворные подобны флюгеру.
Richelieu: С трудом удержав вздох облегчения, Ришелье поклонился своему повелителю и проследовал за ним в кабинет. Сомнения, однако, не вполне оставили его, и он не решился отметить, что, в отличие от придворных, флюгер поворачивается вместе с ветром, а не следуя своим представлениям об оном. – Немногое, сир, – признал он. Верно ли он поступил, не став расспрашивать мадам де Комбале о Вертере? Утром это решение казалось ему самым правильным, слишком велик был риск, что она почувствует его скрытые сомнения и оскорбится, но теперь, после того, как посланный за художником человек доложил, что тот покинул Париж еще на рассвете, Ришелье готов был решить, что совершил ошибку. – Однако сегодняшние отчеты чрезвычайно любопытны. Во-первых, ночью убили одного из приближенных вашей матушки, барона ди Сорди. Его тело было найдено утром на пустыре подле Люксембургского дворца.
Людовик XIII: - Сорди? Я видел этого господина, но не могу припомнить, чем он так примечателен. Он был убит на дуэли? Нападение грабителей? Или полагаете, он как-то был связан со вчерашними событиями? Людовик указал министру на кресло, сам же, пребывая в возбуждении при мысли о давешнем "маскараде", остался стоять, чувствуя себя не в состоянии усидеть на месте. Даже вид обсыпанных ореховой крошкой марципанов не мог вернуть королю спокойствие. - А что говорит королева-мать по поводу его гибели? Вопрос был задан вовсе не от незнания того очевидного факта, что старая флорентийка, сжигаемая ненавистью к своему бывшему протеже, не принимает его после вчерашнего, но из не менее очевидного факта, согласно которому кардинал всегда был осведомлен о самых последних происшествиях что в Лувре, что в Люксембургском дворце. Временами это раздражало Людовика, но он быстро приводил себя в чувство тем доводом, что подобное знание бывает крайне полезным.
Richelieu: Пальцы Ришелье безотчетно потянулись к всегда висевшим на поясе четкам, оставшимся вместе с кардинальской мантией у него в кабинете. Подозревать кого-то из людей королевы-матери это не то же самое, что обвинять ее саму, но разница была не настолько велика, чтобы обвинитель мог чувствовать себя в безопасности. – Ее величество… – кардинал заколебался. Своих людей кроме Мари-Мадлен в Люксембургском дворце у него по-прежнему не было, обычные сплетни до Пале-Кардиналь еще не добрались, а убийство барона ди Сорди могло обрадовать или огорчить королеву-мать, в зависимости от того, какую роль она в нем сыграла. – Я не знаю, сир, как она восприняла это известие, но покойный входил в число самых приближенных к ней людей. Тем удивительнее представляется мне его отсутствие на карточной игре… несмотря на то, что он был во дворце. Сведения, полученные от Рошфора, Ришелье решил пока оставить при себе.
Людовик XIII: - Был во дворце... - повторил Людовик, глядя куда-то поверх головы кардинала. Он несколько раз прошелся по кабинету, нервно покусывая губы и теребя подвески, украшавшие подол камзола. - А не мог ли он быть... хм, быть вами? Впрочем... - король махнул рукой. Жест вышел неопределенным: то ли он отгонял от себя эту мысль, то ли призывал роившиеся в его голове догадки к спокойствию. - Не будет ничего подозрительного в том, если обитателей дворца допросят. Вероятно, кто-то проболтается о том, где находился покойный во время игры.
Richelieu: Ришелье не позволил себе покачать головой несмотря на свои сомнения: если королева-мать и вправду затеяла эту опасную игру, расспросы, как бы невинно они ни выглядели, заставят ее насторожиться. А с другой стороны – что с того? Что она сможет сделать, что уже не сделала, как помешать? – Если вы, ваше величество, выразите свои соболезнования вашей матушке, – осторожно предложил он, – то ваш приказ прояснить обстоятельства смерти барона будет выглядеть вполне естественно… особенно ввиду того, что погиб он от удара шпагой. Если он нарушил эдикты, то это сделал не он один. Кардинал поднял на монарха вопросительный взгляд. Будучи «в опале», он не мог взять расследование на себя, но кому Людовик собирался это поручить? Право, давно пора уже обзавестись надежным человеком подле короля, который, с ведома и согласия последнего, мог бы делать вид… Ришелье заставил себя остановиться – его положение по-прежнему оставалось опасным.
Людовик XIII: Снова в кабинете повисло молчание, однако длилось оно недолго, ибо мысли министра и короля совпадали. - Вы правы. После обеда я отправлюсь навестить матушку, возможно, что-то прояснится из ее поведения, знала ли она о готовившемся фарсе или совершенно непричастна. Последние слова Людовик произнес едва ли не шепотом, словно сам не веря в возможную невиновность Марии Медичи. Сердце его при этом разрывалось. Несмотря на всю холодность и небрежение в прошлом, ее открытые выступления против старшего сына в прошлом, тот продолжал в душе хранить трепетную веру в то, что старая флорентийка питает материнские чувства не к одному лишь герцогу Орлеанскому. - Если непричастна, то Ее Величество будет нам лишь в помощь.
Richelieu: – Я глубоко убежден в невиновности ее величества, – механически отозвался кардинал, даже не пытаясь придать своему голосу подобие убедительности, но и не скрывая от короля испытываемой им грусти. Сведения, полученные от Рошфора, должны были бы лишить его всякой надежды, однако вопреки всему он продолжал надеяться. – Барон, тем не менее, был не единственным, кто не пережил этой ночи: маркиз де Вильардуэн, также из числа приближенных ее величества, умер на заре, а ее высочество принцесса де Гонзага – сегодня утром. Оба были отравлены, одним и тем же ядом. Не желая прозвучать чересчур трагично, последние слова Ришелье произнес нарочито тусклым голосом.
Людовик XIII: - Умерла? - вскрикнул король, резко прервав свои блуждания по кабинету. - Черт возьми, почему мне никто не сообщил?! Принцесса де Гонзага не входила в число дам, лицезреть которых доставляло ему удовольствие, в лучшем случае, он испытывал к ней любезное равнодушие, но после вчерашних выпадов ее дочери супруга герцога Неверского вызывала больше раздражения, чем когда бы то ни было. И не ее кончина задела Людовика, но то, что он до сих пор не был извещен об этом событии, а выслушивал новость из уст министра. Когда задетое самолюбие, и без того болезненное, оправилось от очередного удара, Его Величество оценил и прочие слова кардинала. - Одним ядом... не могу представить, как принцесса могла быть причастна к... вы поняли чему. Очевидно, лишний раз прямо упоминать поцелуи в Люксембургском саду было неприятно королю. - Ничего не понимаю... Сорди, Гонзага, Вильардуэн... Я направлю доктора Эруара к принцессе, чтобы тот поприсутствовал при вскрытии тела. Ему не составит труда узнать подробности, хотя бы некоторые... Что вы сами думаете по этому поводу? Я вижу, что у вас есть какие-то мысли, но вы почему-то их скрываете. Говорите. Или вы тоже хотите держать меня в неведении? С этими полными ядовитой горечи словами, Людовик шумно опустился в кресло, закинул ногу на ногу и принялся свирепо теребить подлокотники, чья обивка, ввиду данной привычки хозяина, постепенно приходила в негодность.
Richelieu: Ришелье хотел было возразить, что Ситуа вполне способен был определить, каким ядом отравили мадам де Гиз, но упрек короля тут же изменил направление его мыслей. – Я ничего не скрываю от вас, ваше величество, – запротестовал он, – и если я не спешу поделиться с вами своими соображениями, так это потому что я не взялся бы сказать сейчас, какие из них верны, какие ложны. Но меня не оставляет чувство, сир, что не все части головоломки еще оказались в наших руках. Так, например, вы несомненно знаете, что нескольким придворным дамам ее величества вчера стало нехорошо – не невозможно, что их недомогание также каким-то образом связано с вчерашними… событиями. Где-то в кипе бумаг, высившейся на столе в его луврском кабинете, должны были содержаться и сведения о состоянии заболевших дам, но спеша увидиться с королем, Ришелье не задержался, чтобы их прочитать. Поступил ли он правильно – Бог весть!
Людовик XIII: - Что? Очередной удар, очередной раскат грома среди ясного неба раздался над самой головой Людовика. Снова он остается в дураках - а как иначе можно назвать хозяина, который в последнюю очередь узнает, что творится под крышей его дома. Еще немного - и он узнает, что королева Анна и впрямь изливает свою благосклонность на кардинала. - Недомогание? Какое недомогание? Что... Но король вынужден был прерваться на полуслове. Он вспомнил, как доктор Эруар говорил ему об этом в Люксембурге и желала что-то сказать позже, в Лувре, но отложил свой рассказ до утра, ввиду не слишком трезвого состояния своего августейшего пациента, и без того излишне возбужденного по нескольким причинам разом. Нынче утром Людовик спешно покинул апартаменты доктора, засветло, когда старик Эруа еще мирно похрапывал на кушетке, а потому известий о судьбе пострадавших он до сих не получал. - Что же случилось с этими женщинами? Слово "фрейлина" чаще всего являлось для Его Величества словом ругательным, синонимом интриганки, лживой и порочной особы, а потому он старался по возможности избегать ее в разговоре.
Richelieu: Вопрос короля, а еще больше – раздражение, явственно в нем прозвучавшее, сказали Ришелье достаточно. Даже если бы он знал о судьбе занемогших дам, он не стал бы в том признаваться: быть осведомленнее короля о происходящем в Лувре было полезно лишь до определенной степени – проявляя свои таланты, следовало пробуждать уважение, а не неприязнь. – Я должен признаться, ваше величество, что мне это неизвестно, – произнес он. – Но как только я вернусь к себе, я приложу все усилия, чтобы немедленно в этом разобраться. Если я не придал тому достаточного значения, так только потому что дело не казалось важным, простая придворная сплетня. Не думаю, что эти дамы пострадали от большего, чем жара. Здесь кардинал несколько лукавил, понимая, что в нынешнем его «опальном» положении король узнает о состоянии придворных дам гораздо раньше его самого.
Людовик XIII: - Если бы это было так, Ваше Высокопреосвященство не стали бы упоминать о такой безделице, - покосился на своего собеседника Людовик. - К слову, о безделицах, если это так можно назвать. Нынче утром я принимал мушкетеров, тех самых, которым не терпелось проникнуть в ваш кабинет. Видя, как оживился взгляд кардинала, король не мог отказаться себе в удовольствии, растягивая слова, поведать тому о допросе, что он учинил подчиненным Тревиля. - Он признались, что забрались в ваш дом для того, чтобы обнаружить некую девицу из свиты Ее Величества, которую вы приказали арестовать. Этот, по их словам, ангел по плоти, ничего не сотворил... Кто это? Они так и не назвали мне ее имени.
Richelieu: При упоминании о мушкетерах Ришелье не сумел сдержать легкой гримасы – при всем осознании, что предложенный им вчера план действий требовал от короля мягкости к этим наглецам, чувства отказывались повиноваться разуму. К счастью, вопрос Людовика XIII отвлек его от бесполезных сожалений. – Речь шла о некой мадам Бонасье, кастелянше ее величества, никак не ангеле и не девице, – пояснил он почти ровным голосом. – Она была арестована за то, что по просьбе мадам де Шеврез тайно провела в Лувр неизвестного мужчину. Может, вы вспомните, ваше величество: когда герцогиня приезжала в Париж для встречи с герцогом Бэкингемом. Как бы нежелательно ни казалось ему упоминать о подозрениях в неверности, преследовавших королеву с достопамятных событий в Амьене, во сто крат опаснее было бы недооценить монаршью память и смолчать.
Людовик XIII: - Еще одна из дьявольской когорты, - с отвращением выплюнул король. Даже с трудом сдерживавшийся от слез молодой гасконец, рассказывавший о печальной судьбе усопшей, не заставил Людовика хотя бы в малейшей степени посочувствовать его утрате и уходе в мир иной еще одной христианской души. Впрочем, все те, кто прислуживал королеве в ее неправедных делах, не заслуживали, по глубокому убеждению государя, даже права на чистилище, и, задумай кардинал, который, помимо исполнения министерских обязанностей, являлся князем Римской Католической Церкви, оспорить это мнение, ему бы пришлось выслушать гневную и исполненную страти отповедь. - Вам следовало бы препроводить ее в Бастилию, не дожидаясь, когда эти молодцы ринутся ее спасать. Кулаки Людовика сжались за спиной. - Иногда мне кажется, Тревиль руководствуется при отборе в роту исключительно храбростью, но не умением понимать вопросы верности короне и интересам государства... Я взял с них слово, что они не покинут пределов Парижа, пока я не назначу им достойного наказания. Король нисколько не сомневался в умении своего министра читать между строк, а на сей раз невидимыми чернилами в воздухе повисли строчки, гласившие, что лишать свободы, жизни или имущества лихих вояк Его Величеству нисколько не хотелось, однако он был бы не прочь направить их энергию в более мирное русло. - Вы говорили, что один из них, Портос... это ведь тот здоровяк? Так вот, он что-то выполняет по вашему поручению, - сощурился, силясь вспомнить давешнюю беседу с Ришелье, Людовик.
Richelieu: Кардинал благоразумно решил оставить без внимания указание на то, как ему следовало поступить, и перешел прямо к судьбе мушкетеров. – Талантам этих господ найдется достойное применение под Ларошелью, сир, – отозвался он, искренне надеясь, что его истинные чувства не нашли отражения в его голосе. – Что же до месье Портоса… В этот момент Ришелье вспомнил, что в сумятице прошлого вечера назначил мушкетеру встречу в полдень. Оставалось лишь надеяться, что кто-нибудь в Пале-Кардиналь сможет сообщить тому, где находится первый министр. – Я рассчитываю услышать, чего он добился, во второй половине дня, – почти без паузы продолжил он. – Хотя, конечно, если смерть сеньориты Эскано и вправду связана с каким-то замыслом Оливареса, вряд ли простой солдат, коих отбирают, как вы заметили, ваше величество, не по уму, сумеет разгадать эту загадку.
Людовик XIII: - Меня удивляет, монсеньор, не только количество смертей, которых в последнее время, согласитесь, стало подозрительно много, - внезапно оживился король, разве что руками не развел. - Более поразительно то, что людей, к ним причастным или не причастным, а оказавшимся, по несчастливой или даже дьявольской случайности, где-то поблизости, даже и заподозрить невозможно в столь хитроумных планах. Этот господин... Портос... мне он показался... хм, одним словом, не слишком похожим на вашего Рошфора, - проявил неожиданную деликатность Его Величество. - А что это за имя, его предки - выходцы из Португалии?
Richelieu: Ришелье вздохнул. Так легко было напомнить королю о двух других молодых людях со странными именами, устроивших пожар в его кабинете, и в то же время вернуть разговор к тому, как именно Тревиль отбирает состав своей роты… но долг требовал другого. – Количество убийств как раз неудивительно, – заметил он, – если их целью было заменить один-единственный удар кинжалом на улице Медников.
Людовик XIII: Ответом кардиналу был взгляд, который можно было бы назвать пристальным, не читайся в нем тени - не страха, тревожности. Несмотря на то, что в памяти до сих пор были живы имена Клемана и Равальяка, Людовик отчего-то верил, что его-то минует чаша, которую довелось испить двум его предшественникам. Такая самоуверенность была продиктована верой в неотвратимость воли Божией, помноженной не бесстрашие, которое король неоднократно демонстрировал в кампаниях. - И кому же может принадлежать подобный умысел? - тихо спросил Людовик.
Richelieu: Ни на миг не заблуждаясь кажущейся наивностью вопроса – король не мог не знать ответ на него, Ришелье еще раз взвесил за и против, прежде чем поделиться с монархом частью своих соображений. – Мне кажется, что представление, устроенное вчера для вашего величества в Люксембургском дворце, было задумано другими людьми, нежели те, что послали убийц к вам и герцогу де Монморанси, – медленно проговорил он. – Первое было, несомненно, тщательно подготовлено, второе носит все следы спешки, хотя и в том и в другом случае у заговорщиков было немного времени. Кардинал сделал паузу, в очередной раз убеждаясь, что, как все дороги ведут в Рим, любая ниточка подозрений протягивалась, казалось, к королеве-матери. Да, никто не мог знать заранее, что король вздумает гулять по улицам Парижа ночью и без охраны, но с карточной игрой все было несколько сложнее. – И то и другое может носить политический характер, – нехотя продолжил он, – но трудно предположить, что люди, потратившие так много усилий и времени на ненасильственную ловушку, прибегнут к наемным убийцам, когда их планы почти осуществились. Ришелье снова замолчал, поднимая на короля внимательный взгляд.
Людовик XIII: - В таком случае, я ничего не понимаю. Непростительное заявление для человека, носившего три короны, но Людовика оправдывало то, что в обществе министра, за спиной которого шептались, будто он наводит чары на своего повелителя, король позволял сомнениям вырываться наружу. - Те, кто устроил засаду возле Нового Моста, люди глупые и на хозяев Равальяка нисколько не тянут, - промолвил Людовик после недолгой паузы. Он скрестил руки на груди и смотрел теперь исподлобья, напоминая временно притихшего, но не утратившего своих повадок головореза. - Либо это чья-то дурная шутка... Неприятный блеск во внезапно расширившихся глазах сулил недоброе, причем, недоброе это могло болезненно коснуться одного из младших членов дома Бурбонов, окажись догадка Его Величества правдой. - ...либо засаду устроили на кого-то иного, на того же Монморанси, допустим. Хотя кто мог знать, что герцог вызвется сопровождать меня в город...
Richelieu: Глаза Ришелье расширились. Те, кто считал Людовика безвольной игрушкой в руках его первого министра, удивились бы, узнав, сколь велика была доля короля в их общих решениях и как часто кардиналу выпадала роль простого исполнителя. Монморанси! Монморанси, который только что и неожиданно вернулся в Париж, чьи военные успехи внушали кому зависть кому страх, чью роль в грядущей осаде трудно было переоценить… – Герцог известен склонностью полагаться лишь на себя самого, – выдохнул он, не заботясь, кого или что ставили сейчас под угрозу его размышления вслух, – иначе он позаботился бы об охране для вас обоих или взял бы с собой своих людей. Это объяснило бы и скорость, с которой были найдены убийцы: о его возвращении стало известно только днем, но полдня это все же не то же самое, что час или два. И найти людей, готовых поднять руку на своего монарха, намного сложнее… Сир, я думаю, что вы правы – покушались не на вас. Что не отвечает на вопрос «Кто?».
Людовик XIII: - И что нисколько не уменьшает вины нападавших. Вернее, заказчика, - уточнил Людовик. Король расцепил пальцы и опустил руки на подлокотники, и тут же в его ладонь уткнулось что-то холодное и мокрое. Занятый размышлениями о клубке странных событий, он не заметил, как Артюс, его любимая гончая, проснувшись, переместилась из-под стола к креслу и теперь, чувствуя волнение и тревоги хозяина, решила по-своему выразить ему свое сочувствие. - То ли наш галантный герцог перешел дорогу какому-нибудь ревнивцу, то ли кому-то не понравилась его прямота... Не знаю, месье де Ришелье, что и думать, - поглаживая мохнатую собачью морду, медленно тянул слова Людовик. - Устранить человека, метящего на должность коннетабля, дело нешуточное, а значит, и враг его - птица столь же высокого полета. Прости меня, Господи, думал король, если это очередная выходка Гастона. Герцог Орлеанский был в глазах старшего брата воплощением каверз и не самых умных выходок, несмотря на то, что сам наследник был отнюдь не глуп. - Каково ваше мнение на сей счет?
Richelieu: Ришелье глянул на гончую с тщательным отсутствием видимой неприязни – ни один любитель кошек не чувствует себя уютно в собачьем обществе – и вновь перевел взгляд на своего монарха. – Я думаю, это связано с грядущей осадой, – сказал он. – Ревнивцы и прочие личные дела должны были бы остаться в Лангедоке. Я даже рискну сказать больше: в отличие от виконта де Мандевиля, маркиз де Мирабель присутствовал на ужине у ее величества. Как ни смешно, в данном случае кардинал склонен был считать, что этот факт позволял исключить испанского посла из числа непосредственных поодозреваемых – хотя тот мог бы организовать нападение не выходя из дворца, кому-то, кто там не находился, это было сделать проще.
Людовик XIII: Ох уж эти служители святой матери Церкви! Редко когда скажут что-нибудь напрямую, если это не касается Рая или геенны огненной. - Вы намекаете, что англичанам наш герой не по нутру? - вскинул бровь король. - Но почему им не подослать убийц, допустим, к Бассомпьеру или Шомбергу? Да и Монморанси, насколько мне известно, пользуется уважением даже за проливом... И я не понимаю, что делает в Париже этот Монтегю, да еще и заявляется в дом королевы-матери. Подобное поведение, по меньшей мере, неприлично. Как будто он не знает, что его государь отправляет флот к стенам французской крепости. Артюс положил голову на колено Людовика, не обращая никакого внимания на человека, занимавшего, по сути, второе место к королевстве. Рассуждений о политике собака понимать не могла, а людские страхи и тревоги чувствовала лучше иных проницательных двуногих. Вот и сейчас пес видел, что хозяина начинает донимать гнев, пока спрятанный внутри, но готовый в любой миг прорваться наружу. - Мне не нужны шпионы Бэкингема. Думаю, его следует как можно скорее выслать на его проклятую родину.
Richelieu: – Я позабочусь о том, чтобы лорд Монтегю покинул нас в ближайшее время, – согласился Ришелье, намеренно не уточняя, каким способом он собирался этого добиться. Не обладая официальным статусом, виконт Мандевиль не отбыл вместе с английским посланником, видимых причин изгонять его не было, но кардинал не сомневался в успехе… да и долг, как известно, платежом красен. – И я уточню, не произошло ли чего-нибудь из ряда вон выходящего с маршалами. В новых бесплодных поисках четок пальцы Ришелье опустились на застежку его камзола и стиснули ее с такой силой, что серебро смялось. Лучше все маршалы чем один-единственный король, но… как бы он хотел надеяться, что напавшие на короля были всего лишь грабителями!
Людовик XIII: - Как вы думаете, - нерешительно начал Людовик, поглощенный очередной беспокойной мыслью, - не мог ли наш друг Монтегю быть причастным к давешней истории? Его господин Бэкингем уже достаточно постарался для того, чтобы имя Ее Величества оказалось запятнанным скандалом, вы Бэкингему с его англичанами, что таить, явно не по душе... Предположение можно было бы назвать смелым, даже дерзким, исходи оно из уст не короля, а любого из его подданных. Однако виконт Мандевиль, несмотря на врожденный талант уроженцев островов проникать куда угодно и при каких угодно обстоятельствах, не запомнился Его Величеству своим присутствием на карточной игре, а подкупить флорентийцев королевы-матери для спектакля еще не означало подвигнуть их на столь вызывающую провокацию, что предстала перед глазами Людовика накануне. Если только сама хозяйка Люксембургского дворца не вступила в сговор с Монтегю, чтобы насолить единовременно и бывшему протеже, и невестке. - Впрочем, оставим это, - отмахнулся от этих неприятных измышлений король. Свою порцию дурного настроения он уже получил, было бы несправедливым, по его мнению, лишать этого наслаждения и кардинала. - Покамест я не получал никаких рекомендаций касательно того, кем вас заменить. Вы же знаете, что сейчас все жаждут перемен, - Людовик жадно вглядывался в лицо министра, пытаясь уловить едва заметные изменения, вызванные его словами. Отказать себе в этом небольшом удовольствии он никак не мог. - Думаю, сегодня же от Ее Величества посыплются рекомендации на сей счет. Даже любопытно, кто настолько смел, что не боится убрать вас столь престранным способом...
Richelieu: На мгновенье сердце Ришелье остановилось, когда тонкая игла откровенного страха холодом пронзила грудь. Как бы он ни уверял себя, что необходим королю, мысль об истинной опале и изгнании, позорном или почетном, никогда надолго не покидала его. Продолжая их игру, Людовик вынужден будет хотя бы сделать вид, что прислушивается к советам королевы-матери, а там, кто знает? Тот же Берюль был отнюдь не дураком… – У вашего величества немало недоброжелателей, – проникновенно произнес Ришелье, – при всей ничтожности моих заслуг, столь серьезные перемены у самого кормила власти не могут не ослабить страну перед войной, даже если заговорщики метили лично в вас, сир. Желание его величества переменить тему, хоть и болезненное для кардинала, пришлось как нельзя более кстати: невозможно было даже представить себе, чтобы флорентийка стала сговариваться с протестантом против собственного сына, а без ее помощи, и Ришелье понимал это все лучше, затея была бы заведомо обречена на провал. Если бы только его люди не столкнулись с непреодолимыми сложностями, пытаясь найти шпиона в Люксембургском дворце, он мог бы еще поверить в ее непричастность…
Людовик XIII: - Сокрушить еретиков - дело святое, вряд ли те, кто негодовал из-за брака моей сестры с протестантом, осудят меня за Ла Рошель. Снова Людовик ощутил унизительное бессилие: он готов был без колебаний поставить на колени непокорных жителей одной из цитаделей реформатов, но не мог справиться с треволнениями, сотрясавшими его собственную семью. Кулаки его непроизвольно сжались. Ни одного пристойного слова не шло на язык, хотелось просто и по-солдатски выругаться, адресуя все сокровища площадной брани тем, кто затеял с ним дьявольскую шутку. Не в силах более сдерживаться, Людовик дал волю обуревавшим его чувствам. Стены его кабинета стали свидетелями сцены весьма любопытной: кардинал Ришелье, опасавшийся немилости, выслушивал лавину оскорблений и угроз, но направленных не на него, а на неведомых врагов и Сатану, подвигшего их на мерзкие козни и интриги. Когда поток иссяк, король, до того вскочивший на ноги и расхаживавший по комнате, обессиленно опустился в кресло. Воцарилось молчание, нарушить которое Людовик решился не сразу. - Никаких изменений планы кампании не понесут. Включая и ваши полномочия. Господа заговорщики могут сколько угодно глумиться и торжествовать победу, однако ликовать им придется недолго.
Richelieu: В первый момент Ришелье показалось было, что вспышка королевской ярости направлена на него, но почти сразу его ошибка стала очевидной и кардинал на миг сжал зубы, преодолевая подступившую дурноту и стыдясь ее. Давно пора поверить и привыкнуть, что он давно уже не временщик, подобный Кончини или Люиня, что былая неприязнь Людовика окончательно прошла, что порыва встречного ветра не хватит более, чтобы смести его с занимаемой им высоты… но тело не рассуждает и поддается страху вопреки всем желаниям разума. – Благодарю вас, сир, – тихо сказал он. Думать о том, что произойдет, если ему так и не удастся узнать истину, или, хуже того, узнать подозреваемую им неприятную истину, ему не хотелось.
Людовик XIII: Охваченный неожиданной дурнотой, из-за которой вид любимых марципанов превращался в зрелище крайне неприятное, Людовик заметил, что и его собеседнику нездоровится. Флорентийская матрона намекала не раз, что кардинал-де наделен слишком чувствительными нервами и может расплакаться, когда ему вздумается. Сейчас король понимал, что при обстоятельствах, подобных нынешним, сохранять самообладание было крайне непросто. - Полагаю, вскоре мы доберемся до истины. А пока что вам лучше отдохнуть, а возможно, даже позвать медика.
Richelieu: Ришелье поклонился с искренней благодарностью: королевская забота в столь щекотливый момент успокаивала лучше любых уверений… если, конечно, забыть о том, что в каждое мгновенье болезни кто-то может занять твое место. Отступая к молельне и произнося почтительные слова прощания и глубокой признательности, он почувствовал первый, слабый еще укол подступающей мигрени подле правого виска. Эпизод завершен
полная версия страницы