Форум » Лувр » Кесарю - кесарево. 17 июля, начало первого пополудни » Ответить
Кесарю - кесарево. 17 июля, начало первого пополудни
Richelieu:
Ответов - 33, стр:
1 2 All
Richelieu: Для тех, кто имел удовольствие лицезреть первого министра его величества Людовика XIII в этот жаркий летний полдень, не составило бы труда заметить, что Ришелье был взволнован более обыкновенного, и доля притворства в этой видимой тревоге была не чрезмерно велика. Для постороннего глаза ритуал шествования его высокопреосвященства через просторные залы Лувра выглядел как обычно, дамы и кавалеры расступались почтительно и склонялись низко, но опытный придворный отметил бы то здесь то там легкую небрежность движений, некую неторопливость в оказании уважения, насмешливые переглядывания, злорадные улыбки и ехидные взгляды, услышал бы произнесенное колкое словцо, угадал бы непроизнесенное, и заключил бы с изрядной долей уверенности, что положение министра было сегодня до крайности шатким. При всей своей кажущейся уверенности Ришелье вздохнул с облегчением, перешагнув порог своего кабинета. Ламаль, оставивший его на входе в Лувр, присоединился к нему почти сразу, даже не пытаясь скрыть встревоженное выражение лица. – Его величество отказывает мне в аудиенции? – быстро спросил кардинал, и секретарь молча склонил голову. Ришелье вздохнул, вспоминая оставшуюся позади приемную, полупустую сегодня, кишащую просителями в обычные дни. – Я никого не принимаю. Оставьте меня, я сам вас вызову. Для верности он бесшумно задвинул засов на закрывшейся за Ламалем двери и быстро пересек кабинет, на ходу сбрасывая алую мантию и оставаясь в скромном светском костюме. Пройдя тайный ход, приведший к нему парой дней ранее мадам де Ланнуа, он преодолел несколько залов, привлекая не более внимания чем любой другой дворянин, и поднялся по потайной лестнице. Оказавшись в неосвещенной комнатушке, он наощупь отыскал нужную филенку, постучал и затаил дыхание.
Людовик XIII: Когда заслышался глухой стук, исходивший, казалось бы, из ниоткуда, в кабинете находились лишь двое - его хозяин и слуга, принесший блюдо с обожаемыми Его Величеством марципанами. Стрелки часов уже перевалили за полдень, а потому желудок наследника дома Бурбонов, отличавшихся завидным и даже безграничным аппетитом в самых разных жизненных обстоятельствах, настойчиво требовал умиротворить его какой-нибудь мало-мальски подходящей пищей. - Ступайте. И скажите там, что я пока никого не принимаю. Под "там", очевидно, подразумевалась приемная, а потому Бриссе, догадливый, как и всякий хороший слуга, молча поклонился и вышел за дверь. Король же, безотчетно следуя примеру своего министра, задвинул засов, чтобы никто нечаянно не стал свидетелем предстоящей беседы и не разрушил небольшую интригу, затеянную им вчера вечером, а сам направился к смежной с кабинетом небольшой комнатке, служившей ему молельней. Там, двигаясь уверенно в полумраке, едва разгоняемом тусклым светом свечей и наполненном запахом воска, Людовик нажал на щеколду - и дверь, сливавшаяся со обитыми темным шелком стенами, отворилась. - Отец Жозеф точен как никогда, - то ли сыронизировал, то ли на полном серьезе поприветствовал он кардинала, тут же направляясь обратно в кабинет, где было заметно просторнее и не так душно, как в молельне. - Что же вам удалось выяснить? Не считая той непреложной истины, что господа придворные подобны флюгеру.
Richelieu: С трудом удержав вздох облегчения, Ришелье поклонился своему повелителю и проследовал за ним в кабинет. Сомнения, однако, не вполне оставили его, и он не решился отметить, что, в отличие от придворных, флюгер поворачивается вместе с ветром, а не следуя своим представлениям об оном. – Немногое, сир, – признал он. Верно ли он поступил, не став расспрашивать мадам де Комбале о Вертере? Утром это решение казалось ему самым правильным, слишком велик был риск, что она почувствует его скрытые сомнения и оскорбится, но теперь, после того, как посланный за художником человек доложил, что тот покинул Париж еще на рассвете, Ришелье готов был решить, что совершил ошибку. – Однако сегодняшние отчеты чрезвычайно любопытны. Во-первых, ночью убили одного из приближенных вашей матушки, барона ди Сорди. Его тело было найдено утром на пустыре подле Люксембургского дворца.
Людовик XIII: - Сорди? Я видел этого господина, но не могу припомнить, чем он так примечателен. Он был убит на дуэли? Нападение грабителей? Или полагаете, он как-то был связан со вчерашними событиями? Людовик указал министру на кресло, сам же, пребывая в возбуждении при мысли о давешнем "маскараде", остался стоять, чувствуя себя не в состоянии усидеть на месте. Даже вид обсыпанных ореховой крошкой марципанов не мог вернуть королю спокойствие. - А что говорит королева-мать по поводу его гибели? Вопрос был задан вовсе не от незнания того очевидного факта, что старая флорентийка, сжигаемая ненавистью к своему бывшему протеже, не принимает его после вчерашнего, но из не менее очевидного факта, согласно которому кардинал всегда был осведомлен о самых последних происшествиях что в Лувре, что в Люксембургском дворце. Временами это раздражало Людовика, но он быстро приводил себя в чувство тем доводом, что подобное знание бывает крайне полезным.
Richelieu: Пальцы Ришелье безотчетно потянулись к всегда висевшим на поясе четкам, оставшимся вместе с кардинальской мантией у него в кабинете. Подозревать кого-то из людей королевы-матери это не то же самое, что обвинять ее саму, но разница была не настолько велика, чтобы обвинитель мог чувствовать себя в безопасности. – Ее величество… – кардинал заколебался. Своих людей кроме Мари-Мадлен в Люксембургском дворце у него по-прежнему не было, обычные сплетни до Пале-Кардиналь еще не добрались, а убийство барона ди Сорди могло обрадовать или огорчить королеву-мать, в зависимости от того, какую роль она в нем сыграла. – Я не знаю, сир, как она восприняла это известие, но покойный входил в число самых приближенных к ней людей. Тем удивительнее представляется мне его отсутствие на карточной игре… несмотря на то, что он был во дворце. Сведения, полученные от Рошфора, Ришелье решил пока оставить при себе.
Людовик XIII: - Был во дворце... - повторил Людовик, глядя куда-то поверх головы кардинала. Он несколько раз прошелся по кабинету, нервно покусывая губы и теребя подвески, украшавшие подол камзола. - А не мог ли он быть... хм, быть вами? Впрочем... - король махнул рукой. Жест вышел неопределенным: то ли он отгонял от себя эту мысль, то ли призывал роившиеся в его голове догадки к спокойствию. - Не будет ничего подозрительного в том, если обитателей дворца допросят. Вероятно, кто-то проболтается о том, где находился покойный во время игры.
Richelieu: Ришелье не позволил себе покачать головой несмотря на свои сомнения: если королева-мать и вправду затеяла эту опасную игру, расспросы, как бы невинно они ни выглядели, заставят ее насторожиться. А с другой стороны – что с того? Что она сможет сделать, что уже не сделала, как помешать? – Если вы, ваше величество, выразите свои соболезнования вашей матушке, – осторожно предложил он, – то ваш приказ прояснить обстоятельства смерти барона будет выглядеть вполне естественно… особенно ввиду того, что погиб он от удара шпагой. Если он нарушил эдикты, то это сделал не он один. Кардинал поднял на монарха вопросительный взгляд. Будучи «в опале», он не мог взять расследование на себя, но кому Людовик собирался это поручить? Право, давно пора уже обзавестись надежным человеком подле короля, который, с ведома и согласия последнего, мог бы делать вид… Ришелье заставил себя остановиться – его положение по-прежнему оставалось опасным.
Людовик XIII: Снова в кабинете повисло молчание, однако длилось оно недолго, ибо мысли министра и короля совпадали. - Вы правы. После обеда я отправлюсь навестить матушку, возможно, что-то прояснится из ее поведения, знала ли она о готовившемся фарсе или совершенно непричастна. Последние слова Людовик произнес едва ли не шепотом, словно сам не веря в возможную невиновность Марии Медичи. Сердце его при этом разрывалось. Несмотря на всю холодность и небрежение в прошлом, ее открытые выступления против старшего сына в прошлом, тот продолжал в душе хранить трепетную веру в то, что старая флорентийка питает материнские чувства не к одному лишь герцогу Орлеанскому. - Если непричастна, то Ее Величество будет нам лишь в помощь.
Richelieu: – Я глубоко убежден в невиновности ее величества, – механически отозвался кардинал, даже не пытаясь придать своему голосу подобие убедительности, но и не скрывая от короля испытываемой им грусти. Сведения, полученные от Рошфора, должны были бы лишить его всякой надежды, однако вопреки всему он продолжал надеяться. – Барон, тем не менее, был не единственным, кто не пережил этой ночи: маркиз де Вильардуэн, также из числа приближенных ее величества, умер на заре, а ее высочество принцесса де Гонзага – сегодня утром. Оба были отравлены, одним и тем же ядом. Не желая прозвучать чересчур трагично, последние слова Ришелье произнес нарочито тусклым голосом.
Людовик XIII: - Умерла? - вскрикнул король, резко прервав свои блуждания по кабинету. - Черт возьми, почему мне никто не сообщил?! Принцесса де Гонзага не входила в число дам, лицезреть которых доставляло ему удовольствие, в лучшем случае, он испытывал к ней любезное равнодушие, но после вчерашних выпадов ее дочери супруга герцога Неверского вызывала больше раздражения, чем когда бы то ни было. И не ее кончина задела Людовика, но то, что он до сих пор не был извещен об этом событии, а выслушивал новость из уст министра. Когда задетое самолюбие, и без того болезненное, оправилось от очередного удара, Его Величество оценил и прочие слова кардинала. - Одним ядом... не могу представить, как принцесса могла быть причастна к... вы поняли чему. Очевидно, лишний раз прямо упоминать поцелуи в Люксембургском саду было неприятно королю. - Ничего не понимаю... Сорди, Гонзага, Вильардуэн... Я направлю доктора Эруара к принцессе, чтобы тот поприсутствовал при вскрытии тела. Ему не составит труда узнать подробности, хотя бы некоторые... Что вы сами думаете по этому поводу? Я вижу, что у вас есть какие-то мысли, но вы почему-то их скрываете. Говорите. Или вы тоже хотите держать меня в неведении? С этими полными ядовитой горечи словами, Людовик шумно опустился в кресло, закинул ногу на ногу и принялся свирепо теребить подлокотники, чья обивка, ввиду данной привычки хозяина, постепенно приходила в негодность.
Richelieu: Ришелье хотел было возразить, что Ситуа вполне способен был определить, каким ядом отравили мадам де Гиз, но упрек короля тут же изменил направление его мыслей. – Я ничего не скрываю от вас, ваше величество, – запротестовал он, – и если я не спешу поделиться с вами своими соображениями, так это потому что я не взялся бы сказать сейчас, какие из них верны, какие ложны. Но меня не оставляет чувство, сир, что не все части головоломки еще оказались в наших руках. Так, например, вы несомненно знаете, что нескольким придворным дамам ее величества вчера стало нехорошо – не невозможно, что их недомогание также каким-то образом связано с вчерашними… событиями. Где-то в кипе бумаг, высившейся на столе в его луврском кабинете, должны были содержаться и сведения о состоянии заболевших дам, но спеша увидиться с королем, Ришелье не задержался, чтобы их прочитать. Поступил ли он правильно – Бог весть!
Людовик XIII: - Что? Очередной удар, очередной раскат грома среди ясного неба раздался над самой головой Людовика. Снова он остается в дураках - а как иначе можно назвать хозяина, который в последнюю очередь узнает, что творится под крышей его дома. Еще немного - и он узнает, что королева Анна и впрямь изливает свою благосклонность на кардинала. - Недомогание? Какое недомогание? Что... Но король вынужден был прерваться на полуслове. Он вспомнил, как доктор Эруар говорил ему об этом в Люксембурге и желала что-то сказать позже, в Лувре, но отложил свой рассказ до утра, ввиду не слишком трезвого состояния своего августейшего пациента, и без того излишне возбужденного по нескольким причинам разом. Нынче утром Людовик спешно покинул апартаменты доктора, засветло, когда старик Эруа еще мирно похрапывал на кушетке, а потому известий о судьбе пострадавших он до сих не получал. - Что же случилось с этими женщинами? Слово "фрейлина" чаще всего являлось для Его Величества словом ругательным, синонимом интриганки, лживой и порочной особы, а потому он старался по возможности избегать ее в разговоре.
Richelieu: Вопрос короля, а еще больше – раздражение, явственно в нем прозвучавшее, сказали Ришелье достаточно. Даже если бы он знал о судьбе занемогших дам, он не стал бы в том признаваться: быть осведомленнее короля о происходящем в Лувре было полезно лишь до определенной степени – проявляя свои таланты, следовало пробуждать уважение, а не неприязнь. – Я должен признаться, ваше величество, что мне это неизвестно, – произнес он. – Но как только я вернусь к себе, я приложу все усилия, чтобы немедленно в этом разобраться. Если я не придал тому достаточного значения, так только потому что дело не казалось важным, простая придворная сплетня. Не думаю, что эти дамы пострадали от большего, чем жара. Здесь кардинал несколько лукавил, понимая, что в нынешнем его «опальном» положении король узнает о состоянии придворных дам гораздо раньше его самого.
Людовик XIII: - Если бы это было так, Ваше Высокопреосвященство не стали бы упоминать о такой безделице, - покосился на своего собеседника Людовик. - К слову, о безделицах, если это так можно назвать. Нынче утром я принимал мушкетеров, тех самых, которым не терпелось проникнуть в ваш кабинет. Видя, как оживился взгляд кардинала, король не мог отказаться себе в удовольствии, растягивая слова, поведать тому о допросе, что он учинил подчиненным Тревиля. - Он признались, что забрались в ваш дом для того, чтобы обнаружить некую девицу из свиты Ее Величества, которую вы приказали арестовать. Этот, по их словам, ангел по плоти, ничего не сотворил... Кто это? Они так и не назвали мне ее имени.
Richelieu: При упоминании о мушкетерах Ришелье не сумел сдержать легкой гримасы – при всем осознании, что предложенный им вчера план действий требовал от короля мягкости к этим наглецам, чувства отказывались повиноваться разуму. К счастью, вопрос Людовика XIII отвлек его от бесполезных сожалений. – Речь шла о некой мадам Бонасье, кастелянше ее величества, никак не ангеле и не девице, – пояснил он почти ровным голосом. – Она была арестована за то, что по просьбе мадам де Шеврез тайно провела в Лувр неизвестного мужчину. Может, вы вспомните, ваше величество: когда герцогиня приезжала в Париж для встречи с герцогом Бэкингемом. Как бы нежелательно ни казалось ему упоминать о подозрениях в неверности, преследовавших королеву с достопамятных событий в Амьене, во сто крат опаснее было бы недооценить монаршью память и смолчать.
Людовик XIII: - Еще одна из дьявольской когорты, - с отвращением выплюнул король. Даже с трудом сдерживавшийся от слез молодой гасконец, рассказывавший о печальной судьбе усопшей, не заставил Людовика хотя бы в малейшей степени посочувствовать его утрате и уходе в мир иной еще одной христианской души. Впрочем, все те, кто прислуживал королеве в ее неправедных делах, не заслуживали, по глубокому убеждению государя, даже права на чистилище, и, задумай кардинал, который, помимо исполнения министерских обязанностей, являлся князем Римской Католической Церкви, оспорить это мнение, ему бы пришлось выслушать гневную и исполненную страти отповедь. - Вам следовало бы препроводить ее в Бастилию, не дожидаясь, когда эти молодцы ринутся ее спасать. Кулаки Людовика сжались за спиной. - Иногда мне кажется, Тревиль руководствуется при отборе в роту исключительно храбростью, но не умением понимать вопросы верности короне и интересам государства... Я взял с них слово, что они не покинут пределов Парижа, пока я не назначу им достойного наказания. Король нисколько не сомневался в умении своего министра читать между строк, а на сей раз невидимыми чернилами в воздухе повисли строчки, гласившие, что лишать свободы, жизни или имущества лихих вояк Его Величеству нисколько не хотелось, однако он был бы не прочь направить их энергию в более мирное русло. - Вы говорили, что один из них, Портос... это ведь тот здоровяк? Так вот, он что-то выполняет по вашему поручению, - сощурился, силясь вспомнить давешнюю беседу с Ришелье, Людовик.
Richelieu: Кардинал благоразумно решил оставить без внимания указание на то, как ему следовало поступить, и перешел прямо к судьбе мушкетеров. – Талантам этих господ найдется достойное применение под Ларошелью, сир, – отозвался он, искренне надеясь, что его истинные чувства не нашли отражения в его голосе. – Что же до месье Портоса… В этот момент Ришелье вспомнил, что в сумятице прошлого вечера назначил мушкетеру встречу в полдень. Оставалось лишь надеяться, что кто-нибудь в Пале-Кардиналь сможет сообщить тому, где находится первый министр. – Я рассчитываю услышать, чего он добился, во второй половине дня, – почти без паузы продолжил он. – Хотя, конечно, если смерть сеньориты Эскано и вправду связана с каким-то замыслом Оливареса, вряд ли простой солдат, коих отбирают, как вы заметили, ваше величество, не по уму, сумеет разгадать эту загадку.
Людовик XIII: - Меня удивляет, монсеньор, не только количество смертей, которых в последнее время, согласитесь, стало подозрительно много, - внезапно оживился король, разве что руками не развел. - Более поразительно то, что людей, к ним причастным или не причастным, а оказавшимся, по несчастливой или даже дьявольской случайности, где-то поблизости, даже и заподозрить невозможно в столь хитроумных планах. Этот господин... Портос... мне он показался... хм, одним словом, не слишком похожим на вашего Рошфора, - проявил неожиданную деликатность Его Величество. - А что это за имя, его предки - выходцы из Португалии?
Richelieu: Ришелье вздохнул. Так легко было напомнить королю о двух других молодых людях со странными именами, устроивших пожар в его кабинете, и в то же время вернуть разговор к тому, как именно Тревиль отбирает состав своей роты… но долг требовал другого. – Количество убийств как раз неудивительно, – заметил он, – если их целью было заменить один-единственный удар кинжалом на улице Медников.
Людовик XIII: Ответом кардиналу был взгляд, который можно было бы назвать пристальным, не читайся в нем тени - не страха, тревожности. Несмотря на то, что в памяти до сих пор были живы имена Клемана и Равальяка, Людовик отчего-то верил, что его-то минует чаша, которую довелось испить двум его предшественникам. Такая самоуверенность была продиктована верой в неотвратимость воли Божией, помноженной не бесстрашие, которое король неоднократно демонстрировал в кампаниях. - И кому же может принадлежать подобный умысел? - тихо спросил Людовик.
полная версия страницы