Форум » Лувр » Воспитание по-королевски. 17 июля, начало десятого. » Ответить
Воспитание по-королевски. 17 июля, начало десятого.
Арамис: ***
Ответов - 42, стр:
1 2 3 All
Арамис: Арамис мечтал стать аббатом. Он мечтал об этом давно, то скромно пряча мечту среди страниц молитвенника, то водружая на самое видное место и почти щеголяя, но всегда, всегда оставаясь ей преданным. Однако иногда мечта эта становилась особенно пленительной и яркой. Так в минуты душевного смятения, когда неуместная суетность мира причиняла мушкетеру особенные душевные страдания, ему так и виделся строгий силуэт монастыря, защищенного надежным панцирем прохлады, зелени и благочестия. Обострялось это желание и перед предположительно неприятными беседами с капитаном, а уж перед аудиенцией у Его Величества желание сменить мушкетерский плащ на сутану и раствориться где-нибудь в Нанси стало и вовсе едва одолимым. Вот и теперь, стоило мушкетерам под предводительством и строгим надзором капитана оказаться в Лувре, душа мушкетера-поневоле заныла в предчувствии сугубо мирских тягот, что придало его лицу смиренное выражение постника, который не способен нагрешить в принципе и более того - заранее прощает всех завистников и клеветников, скорых на наветы.
Портос: Чеканя шаг по гулким коридорам главной королевской резиденции, Портос, в отличие от своего друга, перед лицом начальства вид имел не смиренный, но бравый и преданный. Не потому, что так ему подсказывал внутренний голос, а только по личному убеждению и из трепета перед монаршим величием. То были благословенные времена, когда корона не украшала чью попало голову, и слово «король» было не пустым звуком для дворянства. Утренняя поверка у капитана де Тревиля совершенно неожиданно обернулась королевской аудиенцией в Лувре, от чего мушкетер все еще не мог опомниться. Количество сведений, о которых следовало не распространяться, неуклонно росло. Сначала мадам Мирелли, потом Арамис… Ах нет, сначала был Атос с перехваченным письмом, адресованным Арамису, о котором тоже пока следовало помалкивать. Тут Портос совсем расстроился – меньше всего ему хотелось объясняться с чувствительным и тонкокожим Арамисом еще по этому поводу.
Шарль д`Артаньян: Самого молодого из друзей в это утро не тревожили ни странные идеи стать аббатом (не отбирать же хлеб у Арамиса, в самом деле), ни какие бы то ни было письма, ни трепет перед Его Величеством. Состояние гасконца можно было бы передать затертым выражением «умирают один раз», и если королю вздумается лишить роту Тревиля четверки неразлучных (а себя д’Артаньян, безусловно, причислял к мушкетерам) - ну что ж, судьбе видней. Подобный фатализм объяснялся очень просто – хоть человек и не может бесконечно пребывать в глубокой печали, рассвет снова принес гасконцу воспоминания о погибшей Констанции, а вместе с ними и острое желание во всем разобраться. Атос отправился в Кале; давать добрые советы и остужать горячую голову д’Артаньяна было некому, и он обдумывал планы – один безумнее другого, и снова страдал оттого, что не мог немедленно приняться за их осуществление.
Арамис: Как ни занят был Арамис размышлениями о суетности этого мира, смятение д`Артаньяна не ускользнуло от его внимания, и хотя события последнего времени могли сокрушить кого угодно, чутье подсказывало ему, что главная причина терзаний молодого гасконца кроется за стенами обители святого Винсента, и имя ей - Констанция... В самом деле, что еще может так тревожить душу молодого человека и зажигать в его глазах такой беспокойный огонь, как ни любовь? Приблизившись к товарищу, Арамис сделал ему знак на пару шагов отстать от капитана и негромко произнес: - Что с вами, друг мой? Вы похожи на тень пророка Самуила со всеми его предсказаниями. Не тревожьтесь, д`Артаньян. Надеюсь, мы скоро получим известия из Санлиса, и вы обретете прежнее присутствие духа.
Шарль д`Артаньян: В горле у гасконца встал комок. Похоже, Арамис еще ничего не знает... Да и не удивительно – такие известия едва ли могли просочиться сквозь стены Консьержери и достигнуть ушей ввергнутого в узилище мушкетера. С некоторым трудом подняв глаза на друга, д’Артаньян хрипло отозвался: - Я уже получил новости из Санлиса... Констанция мертва. После этих слов он замолчал, словно утратил дар связной речи. И верно, эти два слова содержали в себе все, о чем он готов был поведать другу – и его горе, и жажду мести, и безмолвную мольбу о помощи.
Портос: Мушкетеры уже подошли к королевским апартаментам в Лувре, и капитан де Тревиль сделал молодым людям знак дожидаться, пока их вызовут. Сам капитан, завидев в приемной Ла Шене, личного камердинера короля, направился в его сторону. Прежде чем Его Величеству доложат о прибытии избранного состава мушкетеров его роты, не лишним было бы разузнать о настроении капризного монарха сегодня утром. Портос отвел взгляд и принялся оправлять перевязь, чтобы скрыть смущение от своей ненужной осведомленности. Да и что тут скажешь? Любые слова только будут растравлять сердечную рану друга. Портосу не была свойственна подобная тонкость понимания чужой души, но свежо ощущая собственную потерю, он видел в переживаниях д`Артаньяна симптомы своей хвори, и потому мог сочувствовать в прямом смысле этого слова. Мушкетер откашлялся и, положив руку на плечо гасконца, печально произнес: – Мужайтесь, друг. Потому что другого выхода у нас нет. Не заметив своей оговорки, Портос заметно помрачнел. Месть убийце доньи Селены не уменьшила его горя и бессильного гнева. Что бы он ни сделал, он сделал слишком поздно.
Арамис: - Ах! Но... Как?! - воскликнул мушкетер и ту же осекся под суровым взглядом обернувшегося капитана, похоронив все вопросы в потрясенном молчании. Горестное безмолвие д`Артаньяна было так красноречиво, а вопросы так бессмысленны, что Арамис предпочел лишь молча коснуться плеча гасконца, выражая соболезнования. - Портос прав, милый друг. Вашей несчастной возлюбленной уже ничем не поможешь. Теперь нам остаются лишь молитвы, скорбь и... возмездие, - произнес Арамис, к концу фразы понизив голос почти до шепота, - Однако будьте осторожны, д`Артаньян. Не позволяйте жажде отмщения заглушить голос разума - это слабость, которую могут использовать против вас.
Шарль д`Артаньян: Д‘Артаньян в свою очередь не заметил той оговорки Портоса, которую в любое другое время ни за что не пропустил бы мимо ушей. Голос разума, к которому взывал Арамис, едва подавал признаки жизни, зато слова мушкетера о возмездии живо нашли свой отклик. - Отмщение... – прошептал д’Артаньян. – Если бы я знал, кому! Атос упомянул какую-то леди Винтер, говорят, она была в монастыре в тот день, когда была отравлена Констанция. Кто такая эта леди Винтер, хотел бы я знать...
Портос: Портос подозрительно посмотрел на Арамиса, не без причины полагая, что слова о мести и голосе разума могут относиться и к его персоне (историю о преступных деяниях барона ди Сорди Арамис выслушал очень… сдержанно), но легче было бы разгадать все тайны сфинкса, чем прочесть сейчас мысли будущего аббата по лицу. Немного подумав, мушкетер предпочел оставить сомнительный вопрос при себе и ответить д’Артаньяну. – Думаю, это англичанка, – глубокомысленно заметил Портос. – Имя-то английское. Если она ехала в Париж, то отыскать ее будет несложно, сейчас в Париже мало англичан.
Арамис: "Леди Винтер... Как скоро вершит свои дела этот темный ангел кардинала. Немыслимо, ведь уже вчера вечером она была в Париже, - подумал мушкетер, вспоминая ужин у князя, - На свое или наше несчастье эта женщина быстра, как молния, и деятельна, как ураган". - Несложно, - коротко кивнул Арамис, не вдаваясь в подробности, - Однако д`Артаньян, простите мне мои сомнения, но... Вы уверены, что эта упомянутая Атосом дама действительно является причиной смерти Констанции? "Или мы рискуем усугубить наше положение еще больше, - мысленно закончил Арамис, стараясь удержаться от соблазна и не одарить Портоса выразительным взглядом потенциального инквизитора, - Впрочем в данной ситуации лучше бы избегать эту даму вовсе".
Шарль д`Артаньян: Д’Артаньян сначала бросил воодушевленный взгляд на Портоса, потом – растерянный – на Арамиса. - Я не уверен, - прошептал он. – Если бы я был уверен... Она просто была там, и, я думаю, неспроста... Я так хотел бы найти ее! И добавил, обнимая обоих друзей за плечи: - Вы поможете мне, правда? Гасконец опять забыл, что дальнейшая судьба их под вопросом, что король еще не вынес своего решения, и неизвестно, что готовят им грядущие часы. А ведь есть еще убийство Селены Эскано, неведомая (и вовсе не обязательно мифическая) угроза, нависшая над герцогиней де Шеврез, о чем неплохо бы поведать Арамису, который, наверное, ничего еще не знает, он же был в тюрьме...
Портос: – Тьфу! Вечно вы все усложняете, Арамис, – в сердцах воскликнул Портос. – В письме ведь черным по белому написано, что именно это имя назвала госпожа Бонасье, а кому знать как не ей. Можете целиком располагать мною, д’Артаньян, моя шпага всегда к вашим услугам, – горячо заверил он друга, как и он, на время позабыв, что сейчас мушкетеров ожидает аудиенция у Его Величества, а после аудиенции – может статься, и Бастилия.
Арамис: - Разумеется, дорогой друг, разумеется, - почти нетерпеливо произнес Арамис в ответ на отчаянный вопрос молодого товарища, про себя отметив, что помощь д`Артаньяну прежде всего заключается в спасении от Бастилии всех четверых. И о чем только думают эти гасконцы? Пусть этим горячим головам не по вкусу месть в холодном виде, но ее стоит, по крайней мере, довести до готовности! А не бросать проклятия в кого попало, стоя одной ногой на эшафоте. Воистину: ярость и боль утраты затмевают чужой разум и... властно направляют твой собственный, в красках рисуя подходящие для него мишени. Арамис глубоко вздохнул. "Pater noster, ne nos inducas in tentationem..." Однако слова Портоса прервали молитву. - Вы сказали, в письме? В каком письме, Портос?
Портос: Портос понял, что проговорился, и попытался вывернуться. – Которое пришло д`Артаньяну из Санлиса, – простодушно сказал он. – Он нам его так живо пересказал, что я словно увидел его воочию. Гигант пристально посмотрел на д`Артаньяна в надежде, что тот поймет его безмолвный сигнал. В отсутствие Атоса Портос не хотел бы рассказывать, как их друг вскрыл чужое письмо. Конечно, у него были на то серьезные причины, и он оказался прав, но… Лучше будет, если Атос объяснится сам. Если нужно, своими речами их старший товарищ мог утихомирить и черта лысого в аду. У Портоса почему-то получалось всегда наоборот.
Шарль д`Артаньян: Д’Артаньян рассудил так же, хоть ему и не пришлось по душе некоторое лукавство, которое крылось в подобной трактовке событий. Он сам впервые услышал о письме от Атоса, и не очень понимал, почему нужно скрыть от Арамиса, что письмо было вскрыто – ведь Атосом руководило желание выяснить, куда пропал друг и не нужна ли ему помощь. Но просьба в глазах Портоса заставила гасконца перевести разговор в плоскость, которая была ему более интересна: - Атос сказал, что эта женщина, леди Винтер, была там неспроста... Я верю ему, вы же знаете, он никогда ничего не говорит просто так.
Арамис: Не получив хоть сколько-нибудь правдоподобных объяснений, Арамис, куда больше озабоченный неприкосновенностью личной переписки, нежели причастностью леди Винтер к чему бы то ни было, впился в лицо наиболее простодушного из друзей взглядом, которым можно было бы раскалывать камни: - Письмо д`Артаньяну, вы говорите? Верно ли вы разобрали имя адресата, Портос? Вы что же, хотите меня уверить, что некто в Санлисе оказался столь прозорлив и милосерден, что решил известить о несчастье не меня, а самого д`Артаньяна?! Да полноте. Я скорее поверю в чье-то непомерное любопытство, нежели в подобную предупредительность. У каждого свои любимые мозоли. И никакое сочувствие, никакое долготерпение не пришли Арамису на помощь, когда Портос так веско наступил на мозоль, именуемую "личной тайной". Как сказал бы поэт, "гнев сковал реки милосердия", и только близость королевских покоев заставила мушкетера сократить размеры отповеди. Заметно побледневший молодой человек перевел взгляд с Портоса на д`Артаньяна и обратно и тихо спросил: - Кто вскрыл письмо?
Людовик XIII: Ответа на свой вопрос шевалье д'Эрбле узнать не удалось, потому как подле них бесшумно возник, расточая всем своим видом небывалую важность, первый дворецкий короля и пригласил мушкетеров и гвардейца проследовать за ним в кабинет Его Величества. Людовик, судя по его сердитому виду и метавшему молнии взгляды, уже приготовился к встрече с доблестной четверкой, еще не зная, что она, вследствие определенных причин, превратилась в трио. Не дождавшись, когда молодые люди завершат положенные поклоны, он немедленно приступил к самой важной части их встречи. - Итак, господа, ваш капитан уже должен был известить вас о том, что я недоволен, нет, взбешен вашей недавней выходкой. Да-да, той самой, после которой слугам господина кардинала пришлось приводить в порядок его кабинет. Такая наглость, распущенность и самодовольство превзошли все мои ожидания. Вы не останавливаетесь на достигнутом, господа, браво, браво!.. Итак, что вы забыли в кабинете Его Высокопреосвященства?
Портос: Портос, не моргая, глядел на бушующее величество. Богатый опыт объяснений с капитаном, – а король как никак тоже беарнец, хотя бы наполовину, – давно научил его сначала молча слушать и ждать, пока выдохнется начальствующая гроза, а затем в краткий момент передышки вставить емкое оправдательное слово. Гигант скосил глаза на Арамиса. Тот по-прежнему был бледен от гнева и подозрений, что его почты касались чужие руки. Портос возвел очи горе: порой чистоплюйство друга выводило его из себя. В конце концов, по прочтении Арамис сам показал бы друзьям то злосчастное письмо ради содержащихся в нем важных новостей. Так в чем разница? Заданный на повышенных тонах вопрос заставил мушкетера встрепенуться в предчувствии той самой передышки, однако сам вопрос поставил его в тупик. В общих чертах причины, побудившие четверку друзей вторгнуться в святая святых кардинала, были несомненно и благородными, и вескими, но для предъявления королю в качестве оправдательных никак не годились. – Видите ли, Ваше Величество, – откашлялся Портос, – произошло всего лишь прискорбное недоразумение. Мы с друзьями отправились нести ночной дозор в… Лувре, но совершенно случайно перепутали дворцы. В темноте Пале-Кардиналь очень похож на Пале-Рояль, знаете ли. Но мы сразу же, сразу поняли свою ошибку и собирались незаметно уйти. К сожалению, откуда-то набежали гвардейцы кардинала, и мы были просто вынуждены оказать сопротивление для сохранения всеобщего спокойствия и мирных отношений между нашими ротами.
Людовик XIII: Король посмотрел на Портоса как на умалишенного. - Месье... - прошипел Людовик, - вы соображаете, что говорите? Вы что, так перебрали в трактире перед службой, что не смогли отличить Лувр от кардинальского дворца? Тревиль, эти господа лишь с неделю в Париже, я правильно понимаю? Мне казалось, их уже давно зачислили в роту, и потому весьма, весьма странно, что они могли не выучить, как выглядит Лувр! Совершенно не по-королевски, Его Величество подбоченился, словно сварливая жена, готовая огреть скалкой непутевого пьянчугу-мужу. - Вы что, господа, за дурака меня держите?! - августейший голос походил теперь на грозный рык. - Еще раз спрашиваю, что вы забыли в кабинете кардинала? Почему переворошили все его бумаги? Почему ведете себя так, что позорите не только звание королевских мушкетеров... - Людовик покосился на д'Артаньяна, которого никак не мог припомнить в голубом с крестом плаще, - и прочие подразделения, но и вашего капитана. И меня! Что вы себе позволяете? Почему моих мушкетеров называют бандитами, головорезами, грабителями, ворами? Возможно, стоило совершенно иначе повести себя и заговорить с молодыми людьми спокойно и доверительно, дабы расположить их к откровенным признаниям. Но все раздражение, что накопилось за недолгие годы существования роты, неизменно отмеченные скандалами и резней, умело провоцируемыми подопечными Тревиля, теперь прорвалось, подобно не сдерживаемой плотиной бурной реке.
Шарль д`Артаньян: Д’Артаньян сам был беарнцем, и слова короля о народной славе мушкетеров задели его до глубины души. Он, хоть и не был пока мушкетером, страдал за честь полка ничуть не меньше, а может быть, даже больше Его Величества, и оттого промолчать не мог, как ни старался сохранить на лице вид покорного раскаяния. - Ваше Величество!.. – негромко и покаянно проговорил гасконец, делая небольшой шаг вперед и опускаясь на одно колено. – Ваше Величество, в вашей власти наказать нас всех, и мы с радостью примем заслуженную кару от справедливейшего из королей, если она принесет нам и ваше прощение. Мы готовы признать себя головорезами, ибо в ту ночь действительно пострадали некоторые гвардейцы кардинала... Д’Артаньян сделал паузу, опустив голову и всем своим видом выражая сожаление по поводу сказанного и глубокую скорбь по безвременно павшим гвардейцам. Выдержав минорную ноту, он добавил: - Но первый из лжецов тот, кто зовет ваших мушкетеров ворами и грабителями. Гасконец покривил душой, ибо из кардинальского дворца был все-таки похищен отец Жозеф, но, как уже упоминалось, это можно было назвать скорее займом, нежели грабежом – «серое преосвященство» честно был освобожден, как только в нем отпала надобность.
полная версия страницы