Форум » Лувр » Ах, сударыня, вы, верно, согласитесь... или случайная встреча двух шпионов, 17 июля, около часа дня. » Ответить
Ах, сударыня, вы, верно, согласитесь... или случайная встреча двух шпионов, 17 июля, около часа дня.
мадам де Ланнуа: - Ах, сударыня, вы, верно, согласитесь, Что погода хороша, как никогда? - Право, сударь, я скажу, Я и вправду нахожу, Что погода не такая, как всегда. Дуэт Эмилии и Трактирщика. "Обыкновенное чудо".
Ответов - 40, стр:
1 2 All
мадам де Ланнуа: << - Разговоры задушевные Размышляя о том, что рассказала Жюли де Ланже, мадам де Ланнуа отправила Аннет с поручением, предварительно подробно объяснив ей, кого следует искать, что следует говорить, и вручив необходимую для облегчения поисков и объяснений сумму. В состоянии легкой задумчивости, разместившись на оттоманке, пользуясь разрешением ее величества посвятить остаток дня поправке здоровья, Франсуаза пыталась соотнести услышанное, увиденное и придуманное. Аннет вернулась скоро, впустив в комнату полноватого молодого лакея, очевидно, собиравшегося в спешке – вероятно, девица хорошо справилась с заданием, и посулы получить больше возобладали над естественными опасениями слуги, что должен держаться подальше от господских причуд, если желает сохранить здоровье и жизнь в неприкосновенности. - Роже Луазо, мадам, - поклонился лакей, не без любопытства посматривая по сторонам. Через четверть часа незадачливый месье Луазо, испуганно утирающий пот со лба, вышел из комнат графини де Ланнуа с пылающим лицом , зажатой в кулаке монетой в один ливр, и данным блестящей даме обещанием хранить их разговор в строжайшей тайне. - Не вздумай болтать о том кому попало, милейший, если жизнь тебе дорога, - ласково сопроводила благодарность за предоставленную информацию графиня, и, махнув рукой, приказала информатору отправляться вон, заодно отправив прочь и любопытствующую Аннет. Сама же мадам де Ланнуа поняла, что отлеживаться сейчас – самое неразумное, что она могла бы делать. Чувствовала она себя гораздо лучше, хотя аппетит еще не вернулся, но прочие признаки недомогания отступили. Напившись родниковой воды, кликнув недавно выставленную вон младшую горничную, Франсуаза потребовала фисташковое платье, причесаться, и, нетерпеливо постукивая ножкой, торопя суетящуюся вокруг нее девушку, продумывала свои дальнейшие действия. Полученная информация сложила разрозненные фрагменты мозаики в относительно связную картину. Вскоре блистающая графиня де Ланнуа, распространяя вокруг себя восхитительнейшее сияние самоуверенности и самолюбования, тонкий аромат фиалок и шелест фисташковых юбок, покинула свои покои. Куда направлялась статс-дама - неведомо, однако провидение явно не предполагало, что она достигнет цели в ближайшее время. Проходя по галерее, графиня увидела в живописной гудящей толпе придворных виконта Мандевиля. «Монтегю!..» - вспомнила Франсуаза, перед мысленным взором которой услужливо предстало лисье личико мадемуазель де Ланже. На ходу поменяв свои планы, мадам де Ланнуа двинулась навстречу виконту, сияя ослепительной улыбкой.
Эдуард Монтегю: Нельзя сказать, чтобы посещение Пале-Кардиналь благотворно повлияло на расположение духа виконта Мандевиля – напротив, поджидавшее его там неприятное происшествие лишь еще более усложнило общую картину, которой и раньше не хватало стройности, – и направляясь в Лувр за новой порцией сплетен, Монтегю надеялся почерпнуть из них некоторые полезные сведения, способные добавить красок тому смутному наброску, что успел сформироваться в его воображении. Занятый своими размышлениями, Эдуард опомнился лишь когда обнаружил себя посреди шумной толпы придворных, как раз вовремя для того, чтобы заметить появление блистательной графини де Ланнуа, светившейся уверенностью и сознанием собственной красоты и значимости. То был несомненный подарок судьбы, ибо кто мог быть более в курсе событий, происходивших вокруг ее величества, нежели ее статс-дама? Монтегю с трудом поборол искушение обернуться и убедиться в том, что лучезарная улыбка неприступной красавицы предназначалась ему. Однако даже будь это иначе, виконт рискнул бы опередить гипотетического соперника и самолично завладеть вниманием дамы. При этой мысли уголки губ Эдуарда приподнялись в самодовольной и чуть ироничной улыбке, которая моментально преобразилась в любезную, и Монтегю выступил вперед, сделав несколько шагов навстречу графине. Благодаря сократившемуся расстоянию между ними, к ослепительному облику мадам де Ланнуа добавился тонкий аромат полевых цветов, однако виконт отметил также некоторую бледность лица статс-дамы, и память услужливо подсказала ему, что на карточной игре графиня не присутствовала. – Мадам, я искренне опечален тем, что не имел удовольствия наслаждаться вашим обществом вчера на вечере в Люксембургском дворце, но я тем более счастлив возможности видеть вас в добром здравии сегодня, – церемонно произнес виконт, склоняясь к руке женщины. Давешнее отсутствие мадам де Ланнуа подле ее величества уже тогда обратило на себя внимание Эдуарда, однако спрашивать о его причинах напрямую было бы неучтиво, а содержавшегося в его приветствии намека было более чем достаточно, чтобы проявить вежливую заинтересованность, в то же время оставив графине возможность проигнорировать скрытый в этой фразе вопрос, если он почему-либо был ей неприятен.
мадам де Ланнуа: Не менее лучезарная ответная улыбка, изменившая лицо Мандевиля - с равнодушно-скучающего до весьма любезного, вселила в мадам де Ланнуа уверенность, что виконту нужно от нее не меньше, чем ей от него. Размышляя, что может знать придворный щеголь о происшедшем в Лувре этой ночью, Франсуаза решила для начала выведать, сколь многое ему известно. А что ему что-то известно – статс-дама не сомневалась. Имя Марселины де Куаньи, произнесенное – и не раз – в разговоре королевы и виконта – явно было произнесено не случайно. И недовольство королевы виконтом – это милейшая Жюли утверждала совершенно уверенно – тоже наводило на подозрения. Мадам де Ланнуа обратила внимательный взгляд на улыбающегося Монтегю и расцвела еще более. - Мне невероятно жаль, что не смогла доставить вам такого удовольствия, виконт, - пропела она, кокетливо улыбаясь, - но я надеюсь, наша сегодняшняя встреча компенсирует нам этот досадный промах судьбы. Увы… небольшое недомогание… Мадам де Ланнуа легкомысленно махнула рукой, но за безмятежным взглядом голубых глаз статс-дамы притаилось столь же типичное, как женское кокетство, женское коварство. Знает ли Монтегю об отравлении, и позволит ли он себе намекнуть на то, что причина вчерашней болезни статс-дамы представляется ему связанной с прочими печальными событиями?
Эдуард Монтегю: Легкое недомогание едва ли могло стать достаточно веской причиной для пренебрежения обязанностями статс-дамы, не говоря уже о том, что ни одна женщина из королевской свиты не упустила бы по доброй воле возможности появиться на столь важном приеме. По-видимому, либо недомогание графини было не таким уж незначительным, либо дело здесь было в чем-то ином, о чем она распространяться не желала… Снова выпрямляясь во весь рост, Монтегю без лишней спешки выпустил руку мадам де Ланнуа. – Какая неприятность, сударыня! Надеюсь, ничего серьезного? Смею вас уверить, сегодня вы выглядите великолепно – как, впрочем, и всегда. Если обворожительная графиня желала узнать, известно ли виконту об отравлении фрейлин, то сам он, кроме всего прочего, надеялся выяснить, что же вызвало недовольство короля Франции минувшим вечером, и хотя мадам де Ланнуа не присутствовала на карточной игре, странно было бы подумать о том, что статс-дама Анны Австрийской могла быть не в курсе этой внезапной и очевидной перемены монаршего настроения… равно как и обернувшегося не самым удачным образом разговора виконта Мандевиля с ее величеством. Уж не для того ли сиятельная графиня завязала с ним беседу, чтобы выведать подробности? Это предположение не вызвало у Эдуарда воодушевления, и потому он не спешил заканчивать затянувшийся обмен любезностями из опасения ненароком указать даме путь к столь щекотливой теме.
мадам де Ланнуа: Совершенно предсказуемый, дежурный комплимент виконта утвердил графиню в том, что Монтегю есть что скрывать. Вывод ничем не подкрепленный, но вполне оправданный особенностями женской логики. И Монтегю будет скрывать это что-то очень старательно. Однако, следуя привычке не отступать от намеченного, пусть даже на достижение оного потребуется больше времени и усилий, мадам де Ланнуа решила принять условия игры виконта, и, улыбнувшись своему визави лучезарно, опершись о его руку, позволила себе неспешно прогуливаться, старательно продвигаясь подальше от любопытствующих глаз придворных. - Благодарю вас, виконт, - проворковала она, играя кружевом тонкого батистового платочка, – даже если вы льстите мне, я была бы несказанно опечалена, если бы вы рискнули утверждать обратное. Но… боюсь, если бы не усилия месье Эруара… все могло бы быть гораздо печальнее. Промолвив это, графиня де Ланнуа сделала расчетливую паузу и оглянулась на живописную группу расположившихся поодаль придворных, словно опасаясь быть услышанной. Столь определенный и недвусмысленный намек мог позволить придворному увести даму в менее людное место. Не то чтобы Франсуаза предполагала излишнюю откровенность с виконтом Мандевилем со своей стороны, но надеялась, что отсутствие лишних ушей, возможно, позволит быть более словоохотливым ее визави.
Эдуард Монтегю: Разгадав и мысленно одобрив намерение мадам де Ланнуа уйти в сторону от лишних глаз и ушей, виконт с готовностью подал ей руку и неторопливо повел придворную даму прочь от жужжащей толпы, на ходу ловя звуки ее мелодичной речи. Если первая часть ответа графини заставила Эдуарда кивнуть, признавая остроумие собеседницы, то продолжение удивило и насторожило его. Мадам де Ланнуа отнюдь не производила впечатления женщины, склонной излишне драматизировать ситуацию, а значит внимание, уделенное теме здоровья, не могло быть случайным. – Ужели вы собирались еще на несколько дней, а быть может, и на целую неделю лишить ваших многочисленных поклонников счастья наблюдать ваш ангельский лик и слышать ваш божественный голос? – намеренно избегая серьезности, поинтересовался Монтегю. – В таком случае, действительно следует сказать месье Эруару спасибо, ведь он уберег от страданий стольких несчастных разом! Видя, что мадам де Ланнуа старательно на что-то намекает, но не имея достаточно данных для того, чтобы угадать ее мысль, виконт мог лишь надеяться, что графиня не сменит тему раньше, чем он узнает от нее нечто стоящее – а в том, что произошло что-то важное, Монтегю уже не сомневался.
мадам де Ланнуа: Монтегю с его репутацией записного дамского угодника мог еще долго расточать комплименты, и в притворном удивлении и даже недоумении поднимать брови, и восхищаться, и внимать столь же льстивым и искусно сплетенным лживым заверениям, не выдавая нетерпения или недовольства. Графиня де Ланнуа, изрядно поднаторевшая в пустых разговорах, где из сотни сказанных слов лишь одно следовало услышать – и запомнить, также с завидным терпением выслушала очередную порцию восторгов и сожалений, и с сардонической усмешкой, придавшей ее лицу капризное выражение, заметила: - О, поверьте, виконт, доктор Эруар получил причитающуюся ему благодарность. Несчастные могут утешиться… - графиня переливчато рассмеялась и кокетливо промурлыкала, - надеюсь, вы были в первых рядах той страдающей толпы поклонников, что не имели счастья лицезреть меня на игре в Пале-Люксембург?.. Слегка потосковав о раненом лейтенанте Брешвиле, мадам де Ланнуа встряхнулась, словно боевая лошадь, заслышавшая звуки горна, решив, что поддерживать форму следует в любых обстоятельствах. Даже если бодрящая доза флирта соседствует с началом собственного расследования странных смертей в Лувре. Уповая на то, что вопрос о карточной игре даст ей возможность на время отодвинуть расспросы о случившемся в Лувре, она с особой улыбкой, выделявшей именно его, виконта Мандевиля, из пестрой толпы придворных, ждала ответа.
Эдуард Монтегю: То ли в силу привычки скрывать свои чувства, то ли подпав под обаяние мадам де Ланнуа, Монтегю не позволил себе выказать хотя бы намек на разочарование, когда статс-дама непринужденно сменила направление разговора, уходя от ответа с грацией и изяществом золотой рыбки, уплывающей прямо из рук. Да и рано было бы разочаровываться, ведь свою «золотую рыбку» виконт все еще поддерживал под локоток. – Вы читаете мои мысли, как открытую книгу, мадам! – признал Эдуард со все тем же понимающим и чуть насмешливым блеском в глазах и любезностью, содержащей в себе неизменную каплю иронии. – Не заметить вашего отсутствия было бы невозможно, ибо без вашего сияния и блеска вечер казался слишком мрачным. И лишь теперь я начинаю смутно припоминать, что в свите ее величества не доставало по крайней мере еще одной дамы, под коей я разумею графиню де Буа-Траси. Примечательное совпадение, вы не находите? Вопрос в обращенном к мадам де Ланнуа взгляде был вполне искренним: Монтегю действительно до крайности интересовало, что думает голубоглазая графиня об этом странном стечении обстоятельств, и если бы виконт мог знать наверняка, что совпадение это не было случайным, его любопытство распалилось бы стремительно и неуклонно.
мадам де Ланнуа: Франсуаза рассмеялась, шаловливо погрозив виконту пальцем – несмотря на пытливый, острый ум и наблюдательность, она оставалась женщиной, а какая женщина не подтает, как желе, когда кто-то, глядя на нее ласкающими карими глазами, скажет: «Мадам, ваше отсутствие было подобно мрачной, беззвездной ночи… да, еще какой-то де Буа-Траси, похоже, не было?..» Развеселившись, графиня де Ланнуа ответила виконту с куда большим желанием уступить, поддаться в их разговоре, напоминающем ей игру в шахматы: - Похоже, виконт, вы подозреваете больше, чем показываете. И хотите знать еще больше? – Франсуаза многообещающе улыбнулась, - что вы скажете, если я соглашусь, что отсутствие мадам де Буа-Траси не явилось удивительным совпадением, а было вызвано той же причиной, что и мое?.. Приоткрыв карты, мадам де Ланнуа понадеялась, что проглотивший наживку Монтегю сознательно или невольно приоткроет свои? Графиня устремила на виконта безмятежные голубые глаза, в которых плескалась ирония.
Эдуард Монтегю: Поначалу виконт, подыгрывая графине, изобразил раскаяние, не особенно заботясь о правдоподобии, однако стоило мадам де Ланнуа заговорить снова, как Эдуарду стало не до шуток, и в адресованном его обворожительной визави взгляде на мгновение отразилось плохо скрываемое изумление. – Скажу, что одного вашего слова оказалось достаточно, чтобы повергнуть меня в пучины глубочайшего недоумения, и мне остается лишь, смиренно покорившись вашей воле, уповать, что другое слово из ваших уст поможет мне снова обрести твердую почву под ногами и рассеять мрак неведения. – Какие бы эмоции ни испытывал Монтегю, его речь оставалась плавной и неторопливой, а к глазам быстро вернулось спокойное и чуть насмешливое выражение умеренной заинтересованности. – Какая же причина могла заставить сразу двух придворных дам ее величества отказаться от посещения вечера королевы-матери? Смутное подозрение и впрямь забрезжило на горизонте сознания виконта, но опасаясь ложных выводов, Эдуард решил по возможности прояснить этот вопрос.
мадам де Ланнуа: Ответ Монтегю ничуть не удивил мадам де Ланнуа – графиня была уверена, что виконт во всяком случае изобразит неведение, подталкивая собеседницу к большей откровенности. Однако его изумленный взгляд, который он не смог скрыть (а, возможно, старательно не скрывал) заставил ее усомниться в том, что знания придворного распространяются так глубоко, как ей казалось. Не более минуты она сомневалась – стоит ли идти в своей откровенности дальше, и, наконец, придя к выводу, что, оставив виконта в неведении, она сама вряд ли приобретет больше, чем отдаст, решительно направилась к выходу в сад: - Там нам никто не помешает, виконт, - пропела она, понимая, что Мандевиль вряд ли будет сопротивляться графине, передвигающейся боевой рысью, - и ваше любопытство будет удовлетворено. Она понизила голос, наклоняясь к своему визави чуть ближе – со стороны эта беседа могла казаться куда более романтичной, чем была на самом деле: - Похоже, недуг, не позволивший мне наслаждаться столь изысканным обществом и великолепной игрой, подкосил и бедняжку мадам де Буа-Траси. К нашему счастью, мы еще легко отделались, виконт…
Эдуард Монтегю: Едва поспевая за ходом мысли прекрасной графини, виконт вдруг осознал, что с трудом поспевает и за ней самой: для вчерашней тяжелобольной мадам де Ланнуа проявила неожиданную прыть. Монтегю, впрочем, не возражал против сада, как не возражал бы против любого другого места, где пожелала бы вместе с ним обрести уединение статс-дама Анны Австрийской, тем более если этому желанию предшествовало такое соблазнительное обещание. – Будьте милосердны, мадам! – взмолился Эдуард, не упуская случая накрыть свободной рукой изящную ладонь мадам де Ланнуа, покоившуюся в районе его локтевого сустава. – Я уже ослеплен и почти лишен рассудка вашей красотой, а теперь вы хотите завершить дело и окончательно свести меня с ума своими намеками. – То была смесь восхищения, легкого укора, иронии и смиренного почитания. – Уж не хотите ли вы сказать, что кто-то еще пострадал от этого загадочного недуга? Чем дальше заходила их беседа, тем сильнее Монтегю укреплялся в мысли, что пропустил нечто крайне важное, и он уже начинал подозревать, что догадывается, что именно – однако все еще чувствовал себя человеком, который держит в руке отколовшийся кусочек мозаики и не знает, какой стороной его приложить, чтобы картина снова обрела четкость и заиграла всеми красками.
мадам де Ланнуа: Франсуаза рассмеялась, не отнимая руки. Теплая ладонь Монтегю легко касалась белой надушенной ручки графини, в глазах сквозили ирония и восхищение, и мадам де Ланнуа, окунувшись в привычную для нее атмосферу интриг и флирта, почувствовала себя на десять лет моложе, окончательно позабыв о недавней болезни. Исчезли отголоски сверлящей головной боли, глаза статс-дамы заблестели, и она пропела нежным сопрано, легонько пошевелив пальцами руки, захваченной в плен ретивым придворным. - Ах, виконт, в моей ли власти заставить потерять вас голову… но пищу для размышлений я вам предоставлю, – оглянувшись по сторонам, и убедившись, что в тени деревьев не прячется случайный соглядатай, графиня продолжила, - ночью умерла фрейлина ее величества. Графиня решила не сваливать на голову визави все смерти сразу, и решила ограничиться для начала отравлением. Сама же Франсуаза, не спуская с Монтегю сияющих глаз, легкомысленно купаясь в его восхищении и собственной осведомленности, следила за малейшим изменением выражения его лица и напряженно думала, как связать виконта и смерть Марселины де Куаньи.
Эдуард Монтегю: Виконт удивленно приподнял брови, но улыбнулся, легко перешагивая через ту пропасть, что пролегла между игривым настроением графини и сообщенной ею новостью. – Сударыня, в вашей власти заставить меня потерять больше, чем голову, но я бы предпочел ограничиться сердцем, которое уже принадлежит вам, – промурлыкал Монтегю, и блеск в его глазах стал еще отчетливее. Сердце виконта Мандевиля, впрочем, обладало размерами весьма незаурядными, и это практичное свойство позволяло ему принадлежать двум, трем и большему числу дам одновременно, не покидая при этом своего хозяина, однако распространяться об этом Эдуард пока еще ни разу не счел необходимым, а в данный момент был и вовсе далек от подобных мыслей. – Но кто же эта бедняжка, которой так не повезло, и почему ее постигло это несчастье? После того как мадам де Ланнуа связала свое недомогание с неважным самочувствием мадам де Буа-Траси и смертью кого-то из фрейлин, едва ли можно было продолжать считать это совпадением, и если статс-дама ее величества не лукавила, мысль о внезапной болезни тоже можно было отбросить. Оставалось только одно. Однако если Эдуард угадал верно, то почему это затронуло фрейлину и придворных дам, но не коснулось той, из-за кого все затевалось? Виконт Мандевиль начал лихорадочно перебирать в голове возможные варианты, усилием воли удерживая на лице приличествующее случаю выражение.
мадам де Ланнуа: Франсуаза шаловливо улыбнулась и покачала аккуратно причесанной белокурой головкой, отчего солнечный свет, пробивающийся сквозь пышные кроны деревьев, заиграл на искусно вплетенной в волосы позолоченной нити. Графиня дала понять, что оценила очередной, изящный, как провансальское кружево, комплимент Монтегю, мысленно отметив, что предпочла бы потерю головы – так как это посулило бы гораздо большие возможности. Потеря же сердца – пустой звук для дамы, чья коллекция разбитых сердец успешно пополнялась, но в основном за счет тех, у кого сердце было – а таковых при дворе становилось все меньше. Однако последующий вопрос придворного требовал ответа – начав говорить, нельзя было остановиться на половине пути. И мадам де Ланнуа ответила – выделив для начала лишь одно имя. Даже информацию нужно выдавать небольшими порциями – от этого ценность ее возрастает. - Умерла мадемуазель де Венсен, виконт. Симптомы, что наблюдал доктор Эруар, были сходными у всех занемогших. Графиня де Ланнуа сказала много, возможно, много больше, чем мог ожидать Монтегю – и на мгновение застыла, ища в его лице хотя бы малейшую перемену. Вряд ли это имя он ожидал услышать… Выдаст ли он свою осведомленность хотя бы жестом?
Эдуард Монтегю: – Мадемуазель де Венсен? – переспросил виконт, пытаясь соотнести это имя с прелестным личиком одной из фрейлин. – Такая тихая белокурая девица, почти ребенок? Какая жалость! Через несколько лет она могла бы превратиться в настоящую сердцеедку, если бы ей хватило ума во всем брать пример с вас. Похоже, в этот раз стрелы смерти разили беспорядочнее, чем стрелы Амура, и хуже всего было то, что не достигнув единственной намеченной цели, они нашли себе несколько новых. Впрочем, умерла только одна фрейлина – но в свете недомогания обеих графинь даже это обстоятельство могло наделать немало шуму… Виконт задумчиво поправил кружево на манжете. – И все же это весьма печально, – неторопливо произнес он. – И подозрительно. Выходит, таинственный мор распространился лишь среди придворных дам ее величества?
мадам де Ланнуа: Выражение лица виконта Мандевиля осталось прежним, он столь же любопытствующе-ироничным взглядом рассматривал лицо мадам де Ланнуа, когда без оттенка сожаления говорил о несчастной Сесиль де Венсен, аккуратно поправляя кружево на рукаве. Предполагал ли он, что может быть названо другое имя – или был уверен, что оно не прозвучит в связи с отравлением? Франсуаза вздохнула – положительно ничего нельзя выведать для себя, не растеряв половины своих тайн. Впрочем, то, что она наговорила виконту – через несколько часов будет известно всему двору. Стаст-дама неторопливо прошла вперед, оглянувшись на Монтегю с лукавой улыбкой, словно приглашая следовать за ней, в глубину сада, романтическая обстановка которого не способствовала деловым беседам, а тем паче разговорам о смерти. - Подозрительно, вы правы… Возможно, ее величество упоминала об этом печальном событии, выказывала какие-то свои соображения? – внезапно спросила она, останавливаясь, – я слышала, ваша беседа была очень… интересной?.. Вы проиграли или выиграли, виконт?
Эдуард Монтегю: Несмотря на то, что виконт предчувствовал этот вопрос, он все же прозвучал неожиданно, и Монтегю искренне порадовался возможности сделать несколько шагов в молчании. – Мне нравится думать, что я не остался в проигрыше, – ответил он, останавливаясь рядом со статс-дамой Анны Австрийской. – Но выиграла, разумеется, ее величество. Следуя примеру мадам де Ланнуа, виконт скользнул взглядом по окружающему пространству, но точно так же, как до него графиня, не обнаружил ровным счетом ничего подозрительного. – Так что же… Выходит, мадемуазель де Венсен скончалась еще до начала вечера в Люксембургском дворце? Или вы говорите о каком-то ином событии? – Монтегю сделал легкий акцент на последнем слове. – Ее величество, по всей видимости, была опечалена отсутствием нескольких дам из ее свиты, однако имя мадемуазель де Венсен при этом упомянуто не было… Знала ли мадам де Ланнуа, о чем или, вернее, о ком шла беседа между королевой и виконтом Мандевилем? Эдуард уже не надеялся, что ответ на этот вопрос окажется отрицательным, но проверять, так ли это на самом деле, пока не торопился.
мадам де Ланнуа: Стоит ли намек о своей осведомленности последующих терзаний? Мадам де Ланнуа, не пытаясь продолжить неспешную прогулку по тропинке сада, благоухающего ароматами июльских трав и цветов, подняла глаза на Монтегю, очевидно, именно сейчас размышляющего о том, что известно графине де Ланнуа. Этим же была озадачена статс-дама, пытаясь понять, в какой мере может быть замешан в убийство Марселины де Куаньи виконт Мандевиль. Стоило ли ему говорить что-то о фрейлине, зная, что ее убьют через несколько часов, и тем вызывать серьезнейшие подозрения в свой адрес? Знает ли он, что именно мадемуазель де Куаньи передала лакею кувшин с отравленным шоколадом? В глазах виконта читалась лишь легкая заинтересованность, не более, и графиня решила сделать шаг назад, позволив ему думать, что она не осведомлена ни о чем более серьезном, чем обычный разговор за игрой между инфантой и придворным. - Я разумею болезнь придворных дам и фрейлин, виконт, - пояснила графиня, обмахиваясь тонким кружевным платочком. Солнц стояло в зените расплавленным золотым шаром, и лишь пышные кроны вековых спасали от полуденной летней жары. Стаст-дама вздохнула и добавила, понимая, что ответ требует пояснения: - О смерти мадемуазель де Венсен я узнала только сегодня – я ночевала не в Лувре, виконт, поэтому лишь примерно могу предположить, когда произошло это печальное событие. Разговор же с ее величеством утвердил меня в мысли, что королева также не знала о смерти фрейлины до сегодняшнего утра. О недомогании ей могли сообщить и накануне, во время игры, но, похоже, и этого не сделали. Упомянув о беседе с королевой, дама решила пойти в обход, надеясь, что Монтегю естественно заподозрит источником информации саму инфанту.
Эдуард Монтегю: Ответ статс-дамы заставил виконта задуматься, в каком настроении после таких новостей могла пребывать Анна Австрийская и насколько уместно или неуместно было бы сейчас искать с ней встречи, однако не располагая достаточным временем, чтобы прийти к определенному выводу, он вернулся мыслями к разговору: – Счастье в неведеньи, мадам: если бы ее величество узнала обо всем посреди вечера, она наверняка не смогла бы в полной мере насладиться карточной игрой. Впрочем, королева и без того казалась весьма обеспокоенной… – Монтегю покачал головой, молчаливо соболезнуя то ли незавидной участи придворных дам, то ли расстройству инфанты. – Надеюсь, от этой внезапной болезни более никто не пострадал? Во время нашей беседы ее величество обратила внимание на отсутствие еще одной из фрейлин, мадемуазель де Куаньи… О том, что высочайшее внимание к этой особе было привлечено им же, виконт уточнять не стал, чтобы не подчеркивать своего интереса к ее судьбе, а рядовое упоминание этого имени, по его мнению, отнюдь не могло заставить мадам де Ланнуа сделать вывод, что весь его давешний разговор с королевой вращался именно вокруг этой дамы. В то же время, отсутствие мадемуазель де Куаньи несколько озадачило Монтегю, и он уже раньше подумывал о том, кого было бы можно не слишком приметно расспросить на сей счет. По всему выходило, что лучшей возможности могло и не представиться...
мадам де Ланнуа: Странным образом Монтегю назвал имя мадемуазель де Куаньи при первом же упоминании разговора с инфантой, и Франсуазе не пришлось ломать голову о том, как повернуть их непринужденную беседу о печальных происшествиях в окружении ее величества в нужное русло. Однако не озадачить ее этот факт тоже не мог. Неужели услышанное мадемуазель де Ланже имя погибшей фрейлины, повторенное королевой неоднократно - и, как утверждала юная осведомительница графини де Ланнуа – далеко не спокойным тоном, было лишь незначительным эпизодом в беседе придворного и венценосной красавицы? - Чем же так примечательна мадемуазель де Куаньи, что ее величество заметила именно ее отсутствие? – задумчиво протянула Франсуаза, продолжая теребить кружево платочка, что, пожалуй, было единственным сколь-нибудь явным признаком волнения – да и тот мог быть виден только опытному глазу, - вы встречались с этой юной особой, виконт?
Эдуард Монтегю: Монтегю выразительно пожал плечами, не сочтя нужным комментировать первый вопрос статс-дамы каким-то иным образом. – Мадемуазель де Куаньи я видел неоднократно – точно так же как и мадемуазель де Венсен и других фрейлин ее величества, – мысленно улыбнувшись, ответствовал Эдуард. – Я никогда не искал с ней более близкого знакомства, потому что мадемуазель де Куаньи хотя и весьма мила, но все же не совсем в моем вкусе, – прибавил он, на этот раз и в самом деле с улыбкой, которую мадам де Ланнуа, по его мнению, должна была истолковать надлежащим образом. – Но почему вы спрашиваете, мадам? Или причиной, не позволившей и этой молодой даме присутствовать на вечере, был все тот же таинственный недуг? Вопросы графини недвусмысленно указывали на ее интерес к разговору, имевшему место между королевой и виконтом Мандевилем, и Монтегю, склонный подозревать за этим нечто большее, чем элементарное любопытство, перешел в наступление, предпочитая сам задавать вопросы, а не отвечать на них.
мадам де Ланнуа: Монтегю ловко и виртуозно ушел от ответа, умудрившись одним жестом и парой фраз обозначить одновременно совершеннейшее равнодушие к мадемуазель де Куаньи и явный интерес к ее судьбе. Франсуаза усмехнулась в ответ на его многозначительную улыбку весьма рассеянно, что можно было принять как за одобрение намека, содержащегося в улыбке виконта, так и погружение в собственные мысли. - Смею вас уверить, виконт - недуг, что заставил меня и мадам де Буа-Траси отказаться от удовольствия быть на игре, не явился причиной отсутствия мадемуазель де Куаньи, - наконец обратилась она к Монтегю, расцветая ослепительной улыбкой, еще более искренней от того, что мадам де Ланнуа получала особое удовольствие, заставляя придворного идти на всевозможные уловки для добычи информации. К тому же, она почти не пошла против истины – разве известно доподлинно, что Марселину отравили, возможно, это лишь ее собственные досужие домыслы? «Хотя, возможно, именно этот недуг стал и причиной, и следствием, – подумала про себя статс-дама, - скорее всего, тот, кто дал юной отравительнице яд, нашел самый разумный способ заставить ее замолчать». - Возможно, ее величество не предполагала присутствия мадемуазель де Куаньи на игре в доме королевы-матери? – легкая рассеянная смешливость графини де Ланнуа сменилась ироническим любопытством, мелькнувшим в холодных голубых глазах, - далеко не каждая фрейлина удостаивается чести сопровождать королеву на подобные вечера. Ее величество выразила вам свое недоумение по поводу отсутствия именно мадемуазель де Куаньи?
Эдуард Монтегю: Виконт ответил не сразу. Тут следовало очень осторожно подбирать слова, чтобы не погрешить против истины и в то же время не сказать лишнего. – Это было не недоумение, мадам. Скорее, раздражение, – усмехнулся Эдуард, как только ему удалось подобрать подходящую формулировку. – Я полагаю, вам как статс-даме ее величества лучше знать, что могла думать инфанта о вероятности присутствия мадемуазель де Куаньи в Люксембургском дворце, однако если вы готовы положиться на мое суждение – мне показалось, что королева была скорее обеспокоена отсутствием этой особы… и не только ее. Смею заметить, ваше имя прозвучало из уст ее величества раньше. Надеюсь, впрочем, что причина вашего отсутствия была сочтена уважительной и избавила вас от лишних неприятностей? Спрашивать об этой проклятой Куаньи было опасно, но не спросить Монтегю уже не мог, а посему ему лишь оставалось облечь свой вопрос в более-менее приемлемую форму, что он и попытался сделать, одарив мадам де Ланнуа взглядом, полным желания… не вполне определенного характера. – Истинно говорят, что женщина создана мужчине на погибель. Рано или поздно вы все-таки сведете меня с ума своими недомолвками, мадам, а ведь вы наверняка утаили от меня самое интересное, – виконт покачал головой, глядя на графиню с шутливым укором. – Так что же стряслось с нашей мадемуазель де Куаньи? Мы что-то слишком часто произносим это имя, вы не находите? Действительно, преувеличенный интерес мадам де Ланнуа к персоне фрейлины начинал выглядеть подозрительно, и Монтегю забеспокоился, что статс-дама могла узнать о чем-то, о чем ей знать не следовало бы. Только усилием воли он заставил себя не отвести взгляд и не вцепиться пальцами в кружево на манжете, ожидая ее ответа.
мадам де Ланнуа: И вновь оценив способности Монтегю уходить от прямого ответа, графиня де Ланнуа легко поймала шутливый тон придворного, и ответила ему с лукавой улыбкой, позволив себе выбрать то, что она считает необходимым сказать в первую очередь: - Но, возможно, виконт, я того и добиваюсь – свести вас с ума? - промурлыкала Франсуаза, вновь опираясь на его руку и продолжая прогулку по тропке меж деревьев, - тогда, вероятно, моя скрытность имеет веские основания, не находите? Шаловливая усмешка и легкий флирт были лишь попыткой оттянуть неминуемый рассказ о гибели Марселины, подстегиваемой явным желанием узнать то, что Мандевиль так же старательно хотел скрыть. - Да, имя мадемуазель де Куаньи звучит тем более часто, тем больше равнодушия вы поначалу выказали в отношении бедняжки, – во взгляде статс-дамы мелькнула ироническая искорка - и погасла . - Но, виконт, неужели вам пришлось терпеть раздражение Ее величества, направленное вовсе не на вас, а на захворавших придворных дам?.. Право, мне жаль вас – если мне приходится принимать недовольство королевы по должности, то вы-то не приболели и явились в Пале-Люксембург вовремя и в добром здравии? Ужель вы опрометчиво выразили сожаления о моем отсутствии или отсутствии иной дамы – иначе чем же объяснить столь явное ее недовольство вами? Выказав то, что хотела бы придержать на крайний случай, мадам де Ланнуа слегка нахмурилась – виконт неминуемо задастся вопросом, что еще знает придворная дама, коль она осведомлена о тоне беседы инфанты и Монтегю.
Эдуард Монтегю: Главный и, в сущности, единственный заслуживавший внимания вопрос виконта мадам де Ланнуа попросту обошла молчанием, но именно это молчание и укрепило Монтегю в мысли, что с Марселиной де Куаньи что-то неладно, и это что-то известно статс-даме лучше, чем ему самому. – Если вы действительно желали свести меня с ума, то я поздравляю вас, сударыня: вам это удалось. Как минимум, вы напрочь лишили меня способности связно мыслить, – Эдуард отвесил своей восхитительной визави поклон умеренной глубины и серьезности. – Но моя память пока еще не пала в этом неравном бою, и она подсказывает мне, что вы так и оставили меня в неведении относительно того, что случилось с мадемуазель де Куаньи… Вот видите, вы вновь вынуждаете меня произнести это имя, а между тем, сегодня оно прозвучало уже столько раз, что могло бы хватить на целую жизнь. Что же до недовольства ее величества… Иногда с женскими прихотями проще смириться, чем докопаться до их причины. Тем более, что нередко всему виной оказывается дурное настроение, и только. Виконт был вполне искренен: вчера, заводя с ее величеством разговор по поводу ее фрейлины, он никак не мог ожидать, что королева воспримет его слова с таким воинственным недоверием, и удивление Эдуарда было тем больше, чем правдивее был его рассказ.
мадам де Ланнуа: Поняв, что, намекая, можно ходить вокруг да около долго, статс-дама решила переменить тактику, и глаза ее хищно блеснули. - Бог с вами, виконт, - непринужденно пропела она, внимательно взглядывая на Монтегю, – ваша рассудочность стоит моих пяти. И что-то подсказывает мне, что столь живой интерес к особе мадемуазель де Куаньи не может быть вызван вскользь высказанным недовольством королевы по поводу ее отсутствия и тем паче праздным любопытством. Тому ведь есть свои причины, верно? Фразсуаза легко прошла вперед, обгоняя Мандевиля, и, развернувшись, остановилась, заставляя остановиться и своего визави. В глазах ее прыгали чертики: - Давайте окажем друг другу любезность, мой друг. Вы поделитесь своим секретом, я – своим. Вам начинать, виконт – вы первый упомянули имя мадемуазель.
Эдуард Монтегю: Монтегю рассмеялся и поднял руки, признавая поражение. Впрочем, это было не поражение, а сделка – сделка, которой он предпочел бы избежать, но если уж не выходит иначе... Да и кроме того, когда ее величество проверит правдивость его сообщения и все, конечно же, подтвердится, а мадемуазель де Куаньи, вероятно, попадет в немилость, причина столь внезапной перемены положения девицы вряд ли останется тайной, и уж точно не для статс-дамы Анны Австрийской. – От вас невозможно что-то скрыть, мадам! Не стану отрицать: с ее величеством мы действительно беседовали преимущественно о мадемуазель де Куаньи, однако те сведения, что я имел сообщить королеве об этой юной особе, носят такой характер, что с моей стороны было бы непорядочно передавать их кому-либо, кроме ее величества... и, возможно, ее статс-дамы, – виконт позволил себе заговорщицки улыбнуться мадам де Ланнуа. – Но должен вас предупредить, что секрет этот не мой, и открылся он мне по чистой случайности. Монтегю взглянул на графиню, пытаясь понять, не изменила ли она до сих пор своему решению, но не найдя в ее лице ничего, что могло бы заставить его замолчать, продолжил: – Суть этой тайны состоит в том, что происхождение небезызвестной мадемуазель отнюдь не так безупречно, как все мы привыкли считать, и, узнав об этом, я счел своим долгом предупредить ее величество, только и всего. Какие бы колебания и сомнения ни посетили Эдуарда в эту минуту, они затаились глубоко на дне его глаз, и угадать беспокойство за неизменной внешней любезностью смог бы только очень внимательный и опытный взгляд.
мадам де Ланнуа: Графиня де Ланнуа настороженно взглянула на Монтегю – могут ли его слова быть ложью, если он не знает о смерти мадемуазель де Куаньи? Но, по-видимому, он действительно не знает. Она задумчиво повертела головой, словно отгоняя наваждение, призрак смерти, явившийся при мысли о ней, бурые пятна на постели фрейлины… - Мадемуазель де Куаньи… - сказала статс-дама, не отводя взгляда от лица придворного, - умерла сегодня ночью… Ее смерть не была естественной. Ей …помогли. Как вы полагаете, виконт, тот, кто явился для вас источником знаний о сомнительном происхождении Марселины де Куаньи, не мог ее шантажировать этим? «Впрочем, - подумал Франсуаза, продожая наблюдать за лицом виконта, на котором еще блуждала любезная улыбка, - если Монтегю лукавит, и его знания более обширны, чем мне представляется, он наверняка станет отрицать подобную возможность…»
Эдуард Монтегю: Новость, сообщенная ему статс-дамой, произвела на виконта Мандевиля столь сильное впечатление, что он даже позабыл скрыть свое изумление. Нет, это известие его ничуть не опечалило, напротив. Однако если у Монтегю и появилось некое не вполне беспочвенное подозрение, то скорость, с которой все было проделано, его озадачила, пожалуй, не меньше, чем молчание Вильардуэна. – В свете ваших новостей мои изрядно теряют в актуальности, – вполголоса заметил виконт, и привычная полуулыбка окончательно сошла с его губ. – Знакомый, от которого я узнал о происхождении мадемуазель де Куаньи, не живет в Париже, мадам, – с сомнением добавил он. Развивать эту тему Эдуард, по понятным причинам, не хотел и предпочел перейти к более интересному вопросу: – Но почему вы уверены, что ее убили? И где же это произошло – ужели прямо здесь, в Лувре? Со слов мадам де Ланнуа Монтегю сделал вывод, что Марселина де Куаньи, по крайней мере, не была отравлена и факт убийства не подвергался сомнению, но подробности этого дела чрезвычайно занимали его: виконту хотелось увериться в том, что фрейлина ее величества действительно простилась с жизнью и уже не воскреснет из мертвых.
мадам де Ланнуа: Неприкрытое изумление на лице Монтегю определенно свидетельствовало о том, что об убийстве ему ничего не известно. Однако графиня де Ланнуа поняла, что виконт сознательно выражает некоторое недоверие – хотя в подобной ситуации куда приличнее было выразить сожаление. Это еще более насторожило Франсуазу, как и мимоходом произнесенные слова о весьма компетентном знакомом, что не живет в Париже. Мандевиль желал знать больше – или хотел узнать, как много известно ей? В любом случае, демонстрировать свою осведомленность Франсуаза не спешила. Она снова ловким движением подхватила руку виконта своей белой надушенной ручкой и продолжила неспешную прогулку по саду – хотя внимательный наблюдатель заметил бы - что, то ли от волнения, то ли от глубокой задумчивости мадам де Ланнуа покинула дорожку и ступала по траве, цепляя юбками отцветающие розовые кусты. - Уверена, виконт, - сказала статс-дама, поднимая на Монтегю задумчивый взгляд, - фрейлину зарезали в собственной спальне. Оповестили начальника стражи и Ее величество. О том, что она сама была в комнате фрейлины и успела поделиться этой вопиющей новостью с отцом Жозефом, графиня предпочла умолчать, и, предупреждая всякие вопросы, задала свой: - А вы уверены, что ваш… знакомый не в Париже?
Эдуард Монтегю: – Зарезали… – машинально повторил виконт и нахмурился. – Какая ужасная смерть! И самое неприятное в этой истории, что тот, кто это сделал, сумел проникнуть в Лувр… «Да еще так скоро», – мысленно прибавил Монтегю. Ведь если верить словам мадам де Ланнуа, весомо подкрепленным отсутствием нескольких придворных дам на карточной игре, отравление все-таки имело место, и случилось это, надо полагать, только вчера днем. А ночью убийца уже сделал свое дело. Эдуард втайне порадовался тому, что все случилось так быстро: даже если кто-то успел разузнать о причастности мадемуазель де Куаньи к этому инциденту, докопаться до истины за такой короткий срок едва ли было возможно. Это мысль его несколько приободрила. – Знакомый, о котором вы изволите говорить – английский лорд, мадам. Я уверен, если бы он прибыл в Париж, то навестил бы меня или хотя бы дал мне знать о своем приезде, – сообщил Монтегю, мягко возвращая свою прекрасную собеседницу с травы на дорожку, где ее наряду ничто не угрожало.
мадам де Ланнуа: Слова Монтегю заставили прекрасную графиню задуматься – и тоненькая морщинка появилась на белом гладком лбу. Он считает, что убийца проник в Лувр, минуя охрану, с ножом в руках и свирепым выражением лица? Это было не так просто, хотя не невозможно. Тут она опомнилась, заметив, что Мандевиль аккуратно, но настойчиво тащит ее в сторону от розовых кустов, что грозили порвать персиковые юбки нового платья графини. Мадам де Ланнуа слегка пожала плечами, морщинка на лбу разгладилась, и свой вопрос она задала с привычной уже лукавой улыбкой, словно продолжая пустой светский разговор о погоде или предстоящем маскараде: - Вы не допускаете, виконт, что тот, кто это сделал, обитает в Лувре или пришел сюда днем, затерялся в жужжащей толпе, возможно, поздоровался с вами, перебросился парой слов или улыбнулся дружелюбно? – в глазах мадам де Ланнуа заплясали чертики, - как вы полагаете, ваш знакомый английский лорд… мог поделиться своим знанием о сомнительном прошлом мадемуазель де Куаньи с кем-то еще? Внезапно мадам де Ланнуа пришло в голову, что Монтегю, ничтоже сумняшеся, говорит так о Бэкингеме – и хотя сама мысль была абсурдна и невозможна, она не удержалась и прибавила, надеясь на естественное желание собеседника опровергнуть явные домыслы статс-дамы: - Уж не герцог ли Бэкингем поведал вам о происхождении несчастной фрейлины?
Эдуард Монтегю: Предположение мадам де Ланнуа было столь неожиданным, что, несмотря на печальный предмет их беседы, Монтегю искренне рассмеялся, пока мысли разной степени мрачности не успели привнести в этот порыв натянутости или неестественности. Тем не менее, ответил он уже спокойно и как всегда любезно: – Нет, мадам, этот достойный человек пока не успел достигнуть таких высот. Но, вынужден признать, я не сторонник гаданий и не обладаю талантом сыщика: мне трудно судить о том, чего я не знаю. Ради вашего удовольствия я готов допустить что угодно, однако если убийца мадемуазель де Куаньи обитает в Лувре… право, это было бы не менее неприятно, чем если бы он проник во дворец с улицы: кем бы он ни был, своего он добился. – Виконт снова обвел задумчивым взглядом окружающее пространство, остановившись на лице своей визави, которое, по всей вероятности, было сочтено перспективой наиболее достойной из прочих возможных. – Но зачем кому-то могло понадобиться избавляться от фрейлины, да еще так вызывающе откровенно?.. Ответ на этот вопрос не имел для Эдуарда никакого интереса, но для человека несведущего задать его было бы логично, а для осведомленного – логично вдвойне, ибо куда лучше сделать это самому, чем уступать сей шанс собеседнице, какой бы красавицей она ни была. Тем более если в очаровательной белокурой головке скрыты идеи куда более сложные и хитроумные, чем те, что готовы сорваться с губ, – а в том, что графиня озвучивала лишь малую долю своих соображений, виконт был почти уверен.
мадам де Ланнуа: Весьма искренний смех Мандевиля послужил более чем показательным ответом на неожиданный вопрос Франсуазы, хотя ей на мгновение почудилась в смехе виконта некая искусственность. Возможно, будь у нее больше времени поразмыслить над этим обстоятельством, как и над личностью загадочного английского лорда, размышления привели бы ее к определенному выводу, однако времени оставалось не так много – Франсуаза резонно опасалась, что ее прогулка по саду не останется незамеченной. И хотя мадам де Ланнуа заранее подготовила не менее чем три ответа на вопрос Ее Величества о занятиях статс-дамы в то время как королева повелела ей отдыхать, обойтись без нагромождений очередной порции лжи ей искренне хотелось. Не потому, что правда звучит приятнее своему уху, а потому, что в собственной лжи тем легче запутаться, чем выше сооруженная тобою башня вранья, как бы правдоподобно и изысканно оно ни выглядело. Поэтому графиня де Ланнуа решительно повернула обратно, на ходу продумывая, что лучше: оказаться на следующий же день после светской беседы с обаятельным придворным в положении мадемуазель де Куаньи, или пожертвовать возможностью раздобыть нужные сведения, которые прольют свет на личность убийцы. Перспектива не дожить до рассвета не радовала. Покосившись на виконта, графиня де Ланнуа поняла, что всякий ответ, даже верный, он примет с маской равнодушного удивления, но выводы могут оказаться весьма опасными для нее. - Возможно, если происхождение мадемуазель де Куаньи так сомнительно, как вы утверждаете, мой друг, то с ней подобным образом расправился шантажист, которому она не желала платить за молчание о ее тайне? – графиня де Ланнуа пожала плечами и продолжила с равнодушной улыбкой, настолько равнодушной, что невнимательный собеседник решил бы, что дама потеряла интерес к вопросу. – В любом случае, он поступил глупо, ибо живая мишень для шантажиста куда прибыльнее мертвой. А… ваш всезнайка-лорд не упоминал, что за тайна происхождения порочит имя юной фрейлины? Последний вопрос был задан так, чтобы при желании его можно было счесть шуткой.
Эдуард Монтегю: Виконт Мандевиль рад был решению графини, и если бы она не повернула обратно, в сторону дворца, он, вероятно, сам подтолкнул бы ее в этом направлении: узнать что-то еще от мадам де Ланнуа надежды было мало, а число обращенных к нему вопросов росло быстрее, чем расстояние до дворца, ныне начавшее сокращаться. – Действительно, очень глупо, – согласился Монтегю, по достоинству оценив способности статс-дамы к применению сомнительных средств. – Выходит, либо этот шантажист не слишком умен, либо никакого шантажиста не было, а дело здесь в чем-то другом. Последний вопрос очаровательной графини показался виконту вполне правомерным: его удивило только, что прозвучал он так поздно. Впрочем, Эдуарду это было только на руку – уже зная о смерти незадачливой отравительницы, можно было не особенно волноваться по поводу влияния ее прошлого на общее настоящее. – Упоминал, разумеется. Смею вас уверить, я не заговорил бы с ее величеством на столь щекотливую тему, не будучи в курсе хотя бы некоторых подробностей, – следующие несколько шагов Монтегю сделал в молчании – не для того, чтобы лучше сформулировать мысль, но только лишь чтобы немного поддразнить статс-даму, излучавшую наигранное безразличие к этой теме. – Видите ли, мадам, настоящая мать мадемуазель де Куаньи была женщиной хотя и весьма красивой, но до такой степени неразборчивой в связях, что ее появление в приличном обществе сочли бы предосудительным – если, конечно, ей довелось бы в нем появиться. Теперь все это, впрочем, не имеет особого значения…
мадам де Ланнуа: - Мадемуазель де Куаньи дочь куртизанки? Разумеется, не имеет значения, - задумчиво пробормотала графиня, эхом повторив последние слова Монтегю. Все складывалось. Марселина де Куаньи, дочь падшей женщины, если верить словам Мандевиля, в одночасье лишилась бы места и будущего, окажись ее история известной королеве. Ради того, чтобы осведомленный «доброжелатель» молчал, она и стала отравительницей. А когда девушка сделала то, что на нее было возложено, ее убили – заставив тем замолчать навеки. Если бы королева, для которой предназначался напиток, выпила хотя бы пару чашек, как делала это обычно, сегодня Лувр скорбел бы по иной причине, куда более весомой, чем смерть трех фрейлин и недомогание пары придворных дам. Кто мог желать смерти инфанты? Смерть королевы выгодна при ряде условий, первое из которых – злоумышленник не случайный маньяк-одиночка, которого показательно лишат головы или повесят при поимке. Убийца постарался замести следы, уничтожив исполнительницу в тот же день. Судя по времени, проведенном в ее комнате, он имел возможность убедиться в отсутствии ненужных следов и ненужных свидетелей. Но оставил у двери тестон, знак Лиги. Случайно или закономерно? И почему в тот же вечер, сразу после происшествия в Лувре, виконт Мандевиль, англичанин, друг Бэкингема, спешит просветить королеву, заблуждающуюся относительно происхождения своей фрейлины. Почему именно вчера вечером? Из его же слов следует, что он узнал тайну Марселины не вчера. Для чего же придерживал? Ждал подходящего момента? Франсуаза покосилась на невозмутимого придворного, неспешно шествующего по тропинке обратно ко дворцу. На лице его продолжала сиять в меру любезная, в меру равнодушная улыбка, однако разыгравшееся воображение мадам де Ланнуа немедленно вырастило во рту виконта клыки, а на руке, где покоилась белая ручка графини – когти. Предположив возможную причастность, или - как самое малое – осведомленность Монтегю о свершившемся злодеянии , мадам де Ланнуа побледнела, и, обмахиваясь платочком, сказала тем капризным голосом красивой женщины, что доставляет радость только влюбленному, в остальных случаях он лишь заставляет кавалера поскорее избавиться от привередливой визави: - Вы не находите, виконт, что здесь невыносимо жарко, - графиня де Ланнуа еще раз показательно махнула платочком, - мне, пожалуй, следует вернуться к себе – я еще недостаточно окрепла. Сдерживаясь, чтобы не побежать обратно вприпрыжку, статс-дама весомо оперлась на руку виконта, дабы убедить его в своем дурном самочувствии.
Эдуард Монтегю: С готовностью поддержав статс-даму, Монтегю кивнул в ответ и кинул на нее обеспокоенный взгляд: он с самого начала приметил, что графиня выглядела несколько бледнее, чем обычно (и немудрено); теперь же это впечатление усилилось. Но было ли то следствием неважного самочувствия или внезапного волнения? Проникнуть в мысли мадам де Ланнуа Эдуард, к сожалению, не мог, а гадания способны увести так далеко от истины, что связываться с ними не всегда имеет смысл. Могла ли графиня предположить, что он сопричастен к болезни придворных дам и гибели мадемуазель де Куаньи? Довольно сложно было в это поверить, если учесть, что эти новости он и в самом деле услышал впервые именно от мадам де Ланнуа. Конечно, его беседа с королевой привлекла к нему излишнее внимание, а возможно, даже подозрения, но и тут все казалось не так плохо: во-первых, зачем человеку, задумавшему убийство фрейлины, всего за несколько часов до этого компрометировать ее перед самой королевой рассказом о ее сомнительном происхождении? А во-вторых, сложно было представить, чтобы кому-то удалось организовать убийство мадемуазель де Куаньи так скоро после попытки отравления (к слову, неудачной), когда еще не было толком известно, что эта попытка состоялась. Над последним вопросом виконт в продолжение разговора со статс-дамой сам бился довольно безуспешно. Как Вильардуэну удалось это провернуть? Разве что он был уверен, что фрейлина справится со своим заданием в определенный срок и предусмотрительно нанял убийцу заранее? Эдуард пообещал себе непременно выяснить в деталях, как было дело, а пока ему не оставалось ничего иного, кроме как сосредоточить свое внимание на тяжело опиравшейся на его руку белокурой красавице. – Вы правы, мадам, – учтиво согласился Монтегю, уловив в тоне статс-дамы неожиданно капризные нотки. – Позвольте, я провожу вас. О чем бы в эту минуту ни думала мадам де Ланнуа, виконт мысленно вздохнул с облегчением, предчувствуя скорый конец этой щекотливой беседы, из которой он нежданно почерпнул столько жизненно важных известий, крайне нуждавшихся в спокойном и тщательном осмыслении.
мадам де Ланнуа: Готовность Монтегю немедленно проводить ее во дворец еще более укрепила мадам де Ланнуа в мысли, что придворный узнал все, что ему нужно – а нужно было лишь увериться в смерти исполнительницы злого умысла (наверняка его собственного или его хм… приятеля). Стараясь выглядеть естественно утомленной, она, добросовестно опираясь на руку виконта Мандевиля и сдерживаясь, чтобы не ускорить шаг, с улыбкой, которую с изрядной долей справедливости можно было назвать вымученной, продолжила видимость светской беседы, пеняя на жару. Благо, что до входа оставалось не более тридцати шагов, и несколько минут, которые нужно было продержаться, изображая неведение, и нежелание вникать в хитросплетения судьбы фрейлины. Единственное, что могло утешить статс-даму, так это уверенность в том, что Монтегю наверняка не может знать о том, что ей известно участие мадемуазель Куаньи в отравлении, следовательно, угрозы для убийц она не представляет. Или они пока не представляют для нее угрозы? Франсуаза воспряла духом, моментально переключившись на более приятные размышления – на что способны немногие, чаще женщины, и в основном блондинки. Предвкушение встречи с Его высокопреосвященством и убежденность в том, что новости, принесенные ею, будут весьма щедро оценены, подняло настроение придворной дамы, и, войдя в широкую, освещенную солнцем галерею, Франсуаза обрела былую бодрость духа. Вокруг сновали слуги, там-сям перешептывались придворные, казалось, занятые своими делами и не обращающие внимания на статс-даму и ее спутника. Однако это были люди, в присутствии которых даже убийца не осмелился бы поднять на нее руку. Графиня де Ланнуа ослепительно улыбнулась Монтегю, и проворковала легкомысленным сопрано, совершенно не вязавшимся с напряженной работой мысли в белокурой головке графини: - Мне уже гораздо лучше, виконт. Можете далее не провожать меня, я найду дорогу к своим покоям. Приятно было встретить вас. Двусмысленность прощальной фразы о приятности встречи развеселила статс-даму, и она склонилась в легком реверансе, пряча ироническую улыбку.
Эдуард Монтегю: По всей форме простившись с придворной дамой и пожелав ей скорейшего и полного выздоровления, виконт Мандевиль поневоле задержался, чтобы проводить взглядом фигурку удаляющейся прочь белокурой красавицы, так озадачившей его своими известиями. Когда она скрылась из виду, Монтегю ненадолго остался наедине со своими мыслями и воспользовался этой передышкой, чтобы еще раз прокрутить в голове содержание насыщенной беседы со статс-дамой, после чего, стряхнув с себя задумчивость и заготовив привычную любезную полуулыбку, продолжил охоту за слухами и сплетнями, которой остался чрезвычайно доволен, ибо среди тех, с кем ему довелось обсудить последние новости, нашлись такие, кто рядом с намеком на отравление шепотом называл имя королевы-матери – а именно такой результат и был наиболее желанным для виконта. Эпизод завершен.
полная версия страницы