Форум » Лувр » Отцы и дети. 17 июля, около девяти утра » Ответить

Отцы и дети. 17 июля, около девяти утра

Alexander:

Ответов - 14

Alexander: Не заходите без стука в чужую комнату Дворцовые коридоры встретили Александра уже привычным гулом: все спешили по своим делам, кто-то заигрывал с дамами, кто-то стоял на карауле, кто-то ожидал разрешения войти. И совсем никто еще не знал о маленькой трагедии, случившейся в покоях одной из фрейлин, никто еще не подозревал о своем "соседстве" с трупом. Это было настолько странно, что ребенку поневоле пришлось замереть, прислонившись к одной из стен, недалеко от только что покинутой комнаты. Почему-то казалось, что он теперь отделен от мира какой-то стеной, завесой не своей (но страшной) тайны и целым ворохом дурных предчувствий... Уж не упомянут ли почтенные дамы его имя в своем докладе вышестоящим? И сколько это самое упоминание доставит проблем юному пажу? Суета. Одна сплошная суета вокруг, в которой неподвижность смотрелась столь чуждо. Совсем никто, ни вот тот лакей, ни та дама, не ощущали присутствия смерти. А Александр... Александр ощущал. Наверное, еще только около девяти, - рассуждал ребенок, - хотя по ощущениям прошла вечность. Что же делать до двух? Ему пришлось покинуть свое "убежище", когда изумленные взгляды слишком часто стали обращаться в сторону его неподвижной фигурки. Александру все время казалось, что его сейчас кинутся допрашивать, что в итоге все докопаются до сути и, почему-то, обвинят его во всех смертных грехах. И единственным пока местом в этом огромном муравейнике, где он немножко мог бы побыть один - была маленькая комнатушка, в которой осталась его кровать и сумка с вещами, путь к которой сейчас казался неожиданно долгим...

Отец Жозеф: Все, разобрался с хронологией. ... Отец Жозеф медленно шел по коридорам; беседа с королем оставила у него двойственное впечатление: тихая радость душевной близости сочеталась в нем с тревогой и нарастающим пониманием того, что дело будет долгим и сложным. Пока основным кругом подозрительных лиц продолжали оставаться все, кто стоял близко к ее величество. В этом женское непостоянство играло капуцину на руку. Не так много народу знало, в каком именно платье королева будет на балу. Еще меньшее количество располагало возможностью воспроизвести его. И первой в этом списке значилась портниха королевы. ... Монах был полностью погружен в свои мысли, которые пытался упорядочить, повторяя, словно молитву: Кеппель, Капель, Шере, Шеврез... потом, словно пловец на поверхность, выныривал из них, упрекая себя за подобную небрежность... и снова погружался обратно. Возможно, именно потому, что его внутренний взор был полностью сосредоточен, полуслепые глаза различили какую-то странность в поведении одного из пажей - очень бледного мальчика лет десяти на вид. Тот неподвижно стоял возле одной из стен, глядя вокруг себя с таким видом, словно он видит этот мир впервые. Впрочем, капуцин только отметил эту странность, нацеленный на предстоящую беседу с королем, и не предпринял ничего. Но провидению было угодно решить за него: ребенок внезапно сорвался с места почти бегом бросился по коридору. Судя по всему, он продолжал пребывать в подобии ступора, потому что пару раз едва не налетел на фланирующих по коридору придворных, и в итоге, пытаясь избежать очередного столкновения, буквально налетел на провинциала. Грубые руки тотчас же подхватили его и привели в равновесие. - Тише, тише, дитя мое!- проговорил над ухом пажа полный умиротворения голос. Если что-то не устраивает, я перепишу.

Alexander: Трудно лавировать на коридорам Лувра в разгар дня, когда рядом нет дам, ради которых стоит держать себя в руках. Александр еще успел слабо улыбнуться этой нехитрой мысли, прежде чем на его плечи легли тяжелые, теплые руки. Выдав испуганное "ой", ребенок рванулся назад, так толком и не разглядев, кто перед ним. Какая разница, когда богатое воображение уже нарисовало картины прознавшего про их визит к покойной убийцы или, того хуже, капитана стражи. Но реальность превзошла все ожидания... - Простите, святой отец! - златоволосая голова покорно склонилась, выражая все раскаяние и почтение к человеку Церкви. Кажется, Александр вновь умудрился напортачить (и это- не сделав, толком, и дюжины шагов!), чуть не снеся с ног монаха. Знать бы только, так ли глубоко понимание этим человеком законов Божьих, чтобы простить ребенку эту маленькую оплошность..


Отец Жозеф: Капуцин несколько мгновений созерцал отрока, пытаясь понять, что же так настораживало в его поведении. Может быть, он только что получил свой первый поцелуй от юной очаровательницы или знатная дама решилась сыграть с ним фривольную шутку... Жозеф Парижский, только что вышедший от короля, бывшего когда-то таким же ребенком, еле заметно покривил губы. Суета земная, тщета помыслов и желаний человеческих! Его рука поднялась для благословения... и замерла. Нет, что-то не так. С таким лицом не выбегают после первого свидания. Тревога и подозрительность, отодвинутые ненадолго воспоминаниями, вновь поднялись в душе капуцина. Нет, его лицо не приобрело хищного выражения, а в глазах не мелькнул опасный огонек; все эти признаки, столь излюбленные романистами, отступали перед самообладанием провинциала. Он произнес благословение, но не завершил его традиционным "ступай с миром", а продолжал стоять, глядя на юношу. Это было как невидимая петля, накинутая на собеседника - безотказное средство, когда надо было кого-то привести в замешательство или смутить. Затем тихим, ровным голосом монах произнес: - Дитя мое... могу я просить вас о небольшой услуге?

Alexander: - Спасибо, Святой отец, - вымолвил ребенок, стоило лишь отзвучать заключительной части. Казалось бы, можно было бы теперь и действительно ступать, со своим весьма сомнительным миром, но… У Александра, наконец, явилась в голову светлая мысль о рассказе произошедшего человеку Церкви (кому же еще толком-то стоит рассказывать о чужой смерти?), но и она спешно бежала, стоило только голубым глазам ребенка встретиться с тяжелым взглядом капуцина. Печальная басня о судьбе кролика, постигшей его при встрече с удавом, тут же всплыла в памяти. И, мысленно дорисовывая себе длинные уши, Александр поспешно согласился с просьбой Святого отца: - Я к вашим услугам.

Отец Жозеф: С очень давних пор отец Жезеф усвоил одну истину: если хочешь что-то узнать, то с детьми следует обращаться, как со взрослыми, а со взрослыми - как с детьми. Поэтому он не стал изображать умиленной и лживой улыбки - души безгрешные куда тоньше чувствуют ложь - но, приподняв углы губ, проговорил: - Дитя мое, к великому прискорбию, Господу было угодно наказать меня за грехи, почти лишив способности видеть этот мир; сказать правду, я немного заблудился в луврских коридорах. Это была почти правда: капуцин, действительно, с трудом мог различить черты лица своего собеседника. Но ему давно уже не нужно было зрение, чтобы вести беседы; легкие перебои в дыхании, интонации, движения людей, и, если хотите, их эманация - не забудем, что провинциал принадлежал к мистикам - были той книгой, с которой он считывал скрытые побуждения. Мальчик напоминал сейчас легкую птичку, которая, пролетая, задела крылом истекающее густой черной смолой дерево. Ему очень хотелось очиститься от какого-то липкого груза; не в силах взлететь, он кружил возле человека, боясь попросить помощи и страстно желая ее. И первое, что следовало сделать - протянуть ему открытую руку. Улыбка на обветренных губах стала неловкой. - Вы не могли бы помочь мне выйти отсюда? Разумеется, если это не нарушает никаких ваших планов.

Alexander: Удав улыбнулся, заставив кролика поджать уши и стать его "другом". Александр быстро кивнул, прежде чем сообразил, что этот его жест, наверное, остался недоступен взору святого отца. И успев подивиться такому наказанию человека Церкви, озвучил свое согласие: - Да, конечно. Нам...туда, - секундная задержка была вызвана тем, что и сам ребенок не очень-то знал стены этого дворца. А в это крыло добирался и вовсе - по наитию, да за юбками, почти как опытный ловелас (если сделать скидку на возраст). С обратным же путем вышло несколько потруднее - наитие упорно отказывалось работать в данном направлении, требуя немедленного признания о смерти несчастной мадемуазель. - Святой отец, - нерешительно начал ребенок, когда один поворот спустя его совесть стала непозволительно громкой. Прежде он успел еще предложить локоть монаху, и постараться как можно аккуратнее вести его сквозь толпу, но здесь он был вынужден остановиться. - А смерть требует вашего присутствия? - точнее выразиться он просто не смог, а более расплывчато - не захотел. Имея ввиду, конечно, не сам момент смерти, когда исповедь - святое дело, паж Ее Величества кинул быстрый (и как ему казалось, незаметный) взгляд в ту сторону, откуда они пришли и вновь весь обернулся к капуцину.

Отец Жозеф: "Бедное дитя,"- невольное движение жалости на мгновение стеснило сердце провинциала,- "так вот что за страшный груз ты несешь"... Он вздохнул, устремив взор на светлую голову пажа. Забавно, с какой опаской люди принимают чужое увечье. Теперь этот мальчик обращался с ним как с совершенно слепым,- хорошо еще, что завидевшие серую рясу придворные сами давали дорогу другу всесильного кардинала и его странному спутнику. Но отец Жозеф не собирался разочаровывать проводника, тем более, что разговор свернул в такое интересное русло. Он медленно брел, склонив голову, как это положено пожилому и утомленному годами трудной жизни человеку. - Смерть, мой мальчик, требует присутствия божьего, чтобы даровать отходящему в мир иной человеку надежду на искупление и спасение. Мирской человек, поглощенный суетами этого мира, горем по покойному, или, напротив, радостию при его кончине, едва ли может за этими химерами различить истинную любовь божью,- монах остановился, словно переводя дыхание, улыбаясь грустной, тихой улыбкой. Его полуопущенные ресницы подрагивали, словно он наблюдал сейчас за чем-то, недоступным чужому пониманию. Затем этот взгляд, казавшийся особенно пронзительным из-за своей мягкости, перешел на лицо юноши. - Но все они: и покойный, и скорбящий, и отягощенный тайной и горем - могут найти единственное прибежище - на коленях перед лицом Господа. А я... я лишь недостойный, кому дозволено просить Его выслушать их покаяние и молитву.

Alexander: Едва слышный вздох, изданный человеком в рясе, был воспринят юным шевалье совершенно по иному. Да и как он мог бы догадаться о своей ошибке, если свято верил то, что действует ровно так, как и следует действовать человеку, услышавшему о чужой проблеме. Вместо этого он лишь вздохнул, как ему казалось, так же тяжко, прощаясь с неведомой мадемуазель. - Тогда нам надо вернуться, - с жаром заговорил он, нарушая все писанные и неписанные нормы, и тут же осекся. Уж не диктовать ли свою волю этому человеку в летах? - Там женщина... девушка, святой отец, девушка там, - всплывшая в памяти картина убитой была слишком въяве, чтобы мальчик сохранил способность говорить связно. Он пытался сдержано жестикулировать и не слишком повышать голос, дабы не привлечь к их странной паре еще больше внимания, но, как часто это случается, толком не выходило ни того, ни другого. Был слишком силен страх смерти, но еще сильнее был страх того, что монах сейчас ничего не поймет из его слов и все же уйдет. Из-за этого паж начинал говорить еще быстрее, проглатывая львиную долю не только окончаний, но и начал и речь его превратилась в кашу. - Ее убили, - одними губами прошептал он в конце концов, отчаявшись объяснить все толком.

Отец Жозеф: Правду сказать, монах не ожидал, что отрок так легко сознается. Хотя - почему нет? Творец небесный, как же погряз этот мир в грехах, если даже в том, кого ты сам назвал безгрешной душой, ищешь зло и извращение божественного Провидения? Первым его движением была только жалость, горе, сердечное сокрушение при мысли о том, что где-то погибло без покаяния человеческое существо. Подчиняясь этому порыву, монах сделал было шаг в сторону, куда утремлен был остановившийся в неизъяснимом ужасе взгляд юного пажа. - Идем. Идем же! Но почти тут же он споткнулся, словно налетев на невидимую стену - и на стене этой огненными письменами вещалось о делах небогоугодных. - Нет, стой. Погоди,- понимая, что нужно как-то оправдать в глазах спутника перемену решения, капуцин поймал того за локоть. Невольная дрожь пробежала по плечам мужчины при этом прикосновении. Казалось, их обоих, молодого и старого, накрыло невидимым колпаком темного, взаимного ужаса. Он был настолько ощутим, что у отца Жозефа перехватила дыхание. - Погоди, я... мне нужно... постой. Он схватился за горло, на этот раз не притворяясь, в самом деле чувствуя дурноту, как будто некто неизвестный лишил его способности дышать. Не отпуская поводыря, монах прохромал к оконной нише и тяжело прислонился к стене под встревоженный шепоток немногих свидетелей. Видение отступило так же стремительно, как и навалилось. Провинциал вытер пот, проступивший на висках, и устремил на юношу расширенные, потемневшие глаза. - Ты уверен, что не стоит поручить это дело дворцовой страже? Если ты застал убийство, то преступник мог видеть тебя... Вечный покой даруй им, Господи, и да сияет им свет вечный. Господи, помилуй!- он истово перекрестился.

Провидение: В это мгновенье из-за угла стремительно вывернулся долговязый белобрысый лакей, чья прыщавая физиономия расплылась в улыбке при виде пажеской ливреи цветов Марильяка. Не успел мальчик и рта раскрыть, как пальцы слуги сомкнулись на его левом предплечье. Непостижимым маневром лакей умудрился в то же время отвесить монаху низкий поклон. – Прошу прощения, ваше преподобие. Шевалье, вас желает видеть начальник пажей, и сию минуту. Святой отец, мальчик что-то натворил? Не полагаясь на одни слова, он сделал шаг назад, увлекая пажа за собой.

Отец Жозеф: Досаду, охватившую отца Жозефа при этом несвоевременном появлении, трудно было описать. Конечно, он мог бы употребить власть, которую близость к всесильному министру и собственные заслуги давали ему, чтобы заставить черезчур ретивого слугу умерить свою прыть. Юный шевалье, имени которого он даже не успел узнать, выглядел слишком... нет, не испуганным, испуг мальчик хорошо ксрывал, хотя монах чувствовал, как замириет сердце в его груди от одной только мысли о смерти - но растеряным, сбитым с толку пониманьем того, что жизнь, которая здесь, в Лувре, казалась ему пусть не легкой, но безопасной, в действительности всего на шаг отстоит от смерти. Он вспомнил тот день и час, когда сам оказался перед распятием, и вдруг осознал, что, оборвись этот волосок - и настанет тьма небытия, ничто. Вера давала ему надежду заслужить Царствие небесное... но быть там и не быть здась - все равно слишком страшно, так страшно... О, слишком страшно для одиннадцати лет. - Сей благочестивый отрок беседовал со мной о вещах, которые не касаются, сударь, вашего понимания,- ответил монах тем холодным, отрезвляющим тоном, каким говорил, когда не оставалось иного средства напомнить людям, что есть нечто большее, чем их суетная мирская жизнь.- Вам следовало спросить прежде, чем прерывать нас. Дитя мое,- его ясные глаза обратились на отрока, и в них в то же мгновение отразилось и понимание и та боль, которую он испытал, впервые познав скоротечность земной жизни.- Дитя мое, не тревожьтесь. Вы поступили так, как подобает христианину, и ваш поступок, несомненно, зачтется вам в жизни вечной. Я тоже поступлю, как подобает христианину и возьму на себя все заботы, которые вы мне препоручили. Вы можете быть спокойны. Он еще раз произнес благословение и смиренно склонил голову, прощаясь со своим юным собеседником и с тем, кому только что адресовал полные холодности слова. Затем, перебирая четки, быстрым шагом направился по коридорам, в обратном порядке повторяя тот путь, по которому они пришли сюда. Я надеюсь, наше уважаемое Провидение не разгневается на меня за мою резкость. На самом деле я бесконечно признателен и ему и юному шевалье.

Провидение: Отповедь монаха вызвала алую краску на щеках лакея, но в основе ее лежал не стыд, но раздражение: мало кто любит выволочки – а уж выслушивать выговоры в присутствии тех, кого, истинно или ложно, полагает ниже себя, не готов никто. Юный паж ее величества, несмотря на дворянский титул, был новичком при дворе и раза в три младше, а потому, стоило капуцину скрыться из виду, прыщавый лакей решительно потащил мальчика за собой. Не обнаружив начальника пажей на месте, слуга высказал охотно слушавшим его собратьям все, что он думал о знатных господах, полагающих, что у других дел никаких нет кроме как за пажами бегать, запер Александра в ближайшей кладовке и поспешил по своим делам. Святой отец, Провидение на Вас не в обиде... и еще на Вас отыграется

Отец Жозеф: ... Вернувшись в ту часть Лувра, где началось его знакомство с юным шевалье, капуцин застал там совершенно иную картину, чем та, которая служила начальной мизансценой. Разумеется, декорации не поменялись, а вот статистов значительно прибыло. "И стены имеют уши",- сказал мудрый человек, а в таком муравейнике, как Лувр, секреты удавалось сохранить разве что ценой отсечения этих самых ушей вместе с головами. Улыбками и благословениями прокладывая себе дорогу, монах подумал, что, весьма вероятно, госпожа де Куаньи не ко времени услыхала одну из таких тайн. Оставалось лишь дознаться, какую. Скажем в скобках, что на некоторых любопытных появление "серого кардинала" подействовало как ладан на нечистых духов; провинциал усмехнулся, подумав, что не пройдет и получаса, как Лувр уже будет обсуждать его, отца Жозефа, участие в этом пугающем деле. Когда он, наконец, проник в комнату фрейлины, взору его предстала небольшое помещение, освещенное мягким утренним солнцем, и носившее на себе печать того беспорядка, который вызывается присутствием только двух созданий на земле: женщины и смерти. Сейчас первая уже понемногу уступала свои владения второй, и явными тому доказательствами служило присутствие капеллана, бормотавшего молитвы возле изголовья. Королевский хирург, присутствие которого здесь было, скорее, данью формальности, стоял в стороне, у камина, то ли внимая божьему слову, то ли пытаясь проснуться после нелегкой ночи, которую ему должна была доставить внезапная болезнь фрейлин Ее величества. Все остальное пространство, казалось, занимала фигура молодого человека в форме королевского мушкетера. Капуцин смиренно поздоровался со всеми и смолк в ожидании, пока стоявшие по обе стороны входа мушкетеры оттесняли зевак, жаждущих просунуть в комнату хотя бы кончик носа. Когда двери за его спиной закрылись, провинциал, глубоко вздохнув и перекрестившись, сделал шаг к кровати, на которой лежало тело молодой дамы...



полная версия страницы