Форум » Альтистория » АУ: 17 июля, около двух часов дня. Лавка мэтра Буонасье с клиентами » Ответить
АУ: 17 июля, около двух часов дня. Лавка мэтра Буонасье с клиентами
Провидение:
Ответов - 67, стр:
1 2 3 4 All
Мартина де Ланселла: Вмешательство Анны дало Мартине время собраться с мыслями, которых, впрочем, оказалось всего две: "Как эта звенящая штука оказалась у меня?" и "Что скажет бабушка?" Светлый образ мадам де Флорак, стойкой во всякий час своей нелегкой жизни, послужил ее внучке чем-то вроде орифламмы, под сенью которой баронесса устремилась в бой. - Если бы в те места, где бывают люди благородные, избегали пускать кого попало, Его Высочество был бы избавлен от необходимости выслушивать подобный вздор, - она бросила извиняющийся взгляд на Гастона, одновременно запуская руку в корзину. Мартина извлекла из-под кружев золотые часы с затейливой гравировкой, показавшиеся ей тяжелыми, как мельничный жернов.
Gaston d'Orleans: - Это же мои часы! - Месье олицетворял собой праведный гнев. Прищурившись, он нехорошим взглядом обвел присутствующих и сквозь зубы процедил. - Интересно, и как они сюда попали? Ну? Галантность принца, как рукой сняло. Его Высочество всегда питал слабость к часам и то, что дорогой сердцу предмет оказался в корзинке баронессы, воспринял как личное оскорбление.
Эмили-Франсуаза де К: В проклятую щелку ничего, ну ничегошеньки невозможно было разглядеть! Кусая губы от досады, Эмили встала на цыпочки, но лучше видно не стало. К тому же, за дверью было страшно душно. Девушка чувствовала, как противная капля пота уже ползет по виску, а влажные колечки волос прилипают к щекам и шее. Добрая английская шерсть, из которой были сшиты ее камзол и штаны, сейчас казалась отвратительно колючей, рубашка липла к спине, и мадемуазель де Кюинь стала подумывать о том, что пора все же выбираться из «засады», только как же это сделать незаметно? Увы, похоже, это было невозможно. В лавке же события принимали все более драматический оборот, заставляя Эмили забыть о неудобствах и снова приникнуть к дверной щели.
Провидение: Мадам Иветта поперхнулась на полуслове и уставилась на Гастона глазами, в которых явственно читалось непечатное выражение глубокого изумления. Гонор, однако, быстро возобладал над немотой, и толстуха снова пошла в атаку: – Может, честность нынче и не в чести, эвон, вздором уже считается, но я-то знаю, как часы попадают из карманов в корзины! Здесь сводня несколько преувеличила: нелегкое мастерство «щипачей» было ей знакомо только понаслышке.
Мартина де Ланселла: - Что же, ловлю на слове, - Мартина даже сделала шаг вперед, и хотя в комплекции она далеко уступала мадам, но движение это получилось угрожающим. - Если вы, сударыня, знаете, каким волшебным образом часы летают по воздуху, то не откажетесь рассказать об этом и нам? - вопросительная интонация была обозначена исключительно из почтения к присутствующему принцу крови. Хотя толстуха совсем недавно вошла в лавку и вряд ли могла быть причастна каким-либо образом к пропаже Гастоновой собственности, у баронессы оставался только один способ защиты - нападение. Отчаянное, бессмысленное, зато по-гасконски шумное.
Провидение: Мадам Иветта мысленно помянула дурными словами и некстати зазвонившие часы, из-за которых она не могла сейчас «обнаружить» пропажу своего кошелька, и его высочество, блистательное общество которого отвлекло ее настолько, что она сама, выражаясь вульгарно, «подставилась». – По воздуху, значит, летают? – Сводня распрямила плечи, вскинула голову и выставила вперед подбородок, казалось, вдвое увеличившись в объеме. На фоне ее расфуфыренного великолепия Мартина приобрела сходство с маленьким отважным воробушком перед рассерженным индюком. – Ну так я скажу вам, милочка, что ни часам ни кружевам крыльев Господь не дал! Кто к кружевам приценивался, для той они, верно, слишком дорогими и показались! Однако произнося эту тираду, мадам Иветта начала медленно осознавать, что дело они с Колеттой провалили. Сказано же было: чтоб можно было потом дамочку прижать – но присутствие Гастона спутало мошенницам все карты: если сам Месье видел, как ее поймали с поличным, бояться ей было уже нечего.
Gaston d'Orleans: Сначала Месье находился в полном изумлении, - насколько он знал, на часах не вырастали сами собой ни ноги, ни крылья, но и поверить, что благородная дама опустится до воровства, тоже не мог, - затем баронессу хранил незримо присутствующий здесь Монтрезор, но дальше сдерживаться Его Высочество уже не мог. Избегая смотреть на саму мадам де Ланселла, исключительно из сочувствия к графу, замешанному, впрочем, на легком злорадстве, - так она не только не вдова, она еще и воровка, - Гастон повернулся к Анне и ядовито поинтересовался: - Может быть вы, мадемуазель де Тревиль, мне расскажете, каким образом мои часы оказались в этой корзине? Мадам Иветту Месье попросту игнорировал, не того полета птица.
Анна де Тревиль: Луиза де Тревиль несомненно строго осудила бы достойную всяческого сожаления свару, в которую готовились вступить ее молодые родственницы, но мадемуазель де Тревиль в данную минуту меньше всего думала о чувствах своей тетушки, настолько владело ею возмущение. Причем мадам Иветте доставалась от праведного негодования мадемуазель едва ли половина – в конце концов, от особы низкого звания ожидать нечего, но со стороны принца оскорбительно спрашивать объяснений у благородных дам из-за каких-то часов, когда в лавке присутствуют люди подлого сословия. − Я расскажу?! Боюсь, что я не в силах помочь вам, Ваше Высочество, – едва владея собой, выдохнула Анна. Только впитываемое с молоком матери уважение к королевскому дому помешало мадемуазель де Тревиль ответить, что за свои вещи отвечает хозяин, а редкостные самозвонящие часы вполне могли оказаться самоходящими. Мысль о причастности к перемещению часов самой кузины, мысль, которую упорно старалась внушить вульгарная дама, у Анны де Тревиль даже не возникла, хотя с кузиной она познакомилась не далее как вчера. Следуя чувству развитой гасконской семейственности, Анна придвинулась к Мартине поближе и взяла ее под руку. Про театр и приглашение в ложу принца было забыто. Впрочем, если бы в вихре неожиданных событий у мадемуазель де Тревиль и оставалось время вспомнить о приглашении, на ее поступке это бы никак не сказалось.
Gaston d'Orleans: - Что ж, очень жаль, - севший от внезапно нахлынувшей ярости голос принца прозвучал немногим громче шепота. Еще чуть-чуть и, несмотря на дружеские чувства к Монтрезору, Месье бы назвал вещи своими именами, но тут его взгляд вновь упал на недостойного галантерейщика. - Где крадут? - с ехидцей повторил он слова торговца. - Да в вашей лавке и крадут, - и, прищурившись, посмотрел на корзинку мадам де Ланселла.
Провидение: – А может, сам хозяин и крадет? – вопросила мадам Иветта, поворачиваясь к мэтру Бонасье. Два шага из того разряда, который позже назовут гренадерским, и недостойная дама нависла над галантерейщиком. – Может, такое кружево иначе и не купит никто? Трудно представить себе, чего рассчитывала добиться сводня такой тактикой, но рассудительность никогда не была ее сильной стороной. Решительно зашуршав юбкой из переливчатой тафты, она крутанулась на каблуке и гневно воззрилась на мадемуазель де Тревиль, словно требуя от той немедленной поддержки.
Анна де Тревиль: Мадемуазель де Тревиль резкий вираж женской логики Иветты застал врасплох, но принадлежа к тому же полу, что мадам, после небольшой заминки она все же сумела последовать за ней в ее рассуждениях. – О! – только и сказала Анна и перевела надменный взор с принца на галантерейщика.
Провидение: Под перекрестным огнем взглядов достойный галантерейщик приобрел явное сходство с выброшенной на берег рыбой (точнее даже, с красноперкой), однако то ли возмущение столь голословным обвинением то ли внезапное воспоминание, что покупки баронессы де Ланселла он давеча отсылал в особняк де Тревиля, то ли еще что напрочь лишило его дара речи, и, раскрасневшийся, с выпученными глазами и полуоткрытым ртом, он мог лишь выдавить что-то нечленораздельное в адрес – как нетрудно догадаться – мадам Иветты. Последняя однако, почуяв слабину, окинула лавку победным взглядом и потребовала у Мартины: – Вы вот где стояли, милочка? Мог он к вам в корзинку залезть? Задав свой вопрос, она вперила взор в Гастона. Мог ли столь неожиданно явившийся в лавке принц крови также оказаться жертвой неправедно обвиненного галантерейщика? Ввиду продолжающегося отсутствия мэтра Бонасье играем без него.
Gaston d'Orleans: Его Высочество всегда отличался острым, даже злым языком, но сейчас сумел выдавить единственную фразу: - Но при чем здесь корзина мадам де Ланселла? Впрочем надо заметить, что сказано это было отнюдь не в защиту галантерейщика и даже не из мужской солидарности: что может быть общего между наследником престола и презренным лавочником? Месье действительно было непонятно, для чего тому нужно было красть его часы, - руки бы отрубить, - чтобы потом подложить их в корзину баронессы.
Эмили-Франсуаза де К: «Да никак не мог!» - чуть не воскликнула изнемогающая от жары и нетерпения Эмили-Франсуаза. Девушка невольно была потрясена искусством карманницы. Каким образом девице удалось сунуть кружево в корзинку дамы, когда она, Эмили, следила за ней безотрывно – и ничего не заметила! Надо было вылезать… Сколь ни малоприятным казался лавочник, его обвиняли незаслуженно… Надо было вылезать, но мадемуазель де Кюинь самым банальным образом трусила. Если бы не присутствие принца! Для нее, выросшей в провинции, вдалеке от двора, особа королевской крови приравнивалась к небожителям, а тут… Признаться в том, что она… «Да шпионила, о чем тут говорить», - внутренне ежась, думала Эмили, - «подслушивать и подсматривать – это и есть шпионить». К тому же девушку крайне смущало то, как присутствующие в лавке вели себя в обществе царственной особы. Никто из этих людей отнюдь не трепетал и не обнаруживал желания пасть на колени. Все они говорили с Его Высочеством едва ли не как с равным и даже осмеливались спорить… И добро бы только благородные дамы, но галантерейщик и эта толстая тетка… «Может быть, принц тоже поддельный, как вчерашняя королева? Или в Париже так принято?» - раздумывала мадемуазель де Кюинь, продолжая наблюдать за происходящим в лавке.
Провидение: Мадам Иветта, отлично осведомленная, с какой целью были похищены часы Гастона, мысленно призвала громы и молнии на бедовую голову Колетты-Лапки и расплылась в улыбке, лишь немногим менее фальшивой чем золото ее локонов. – Обронил? – предположила она с самым что ни на есть дурацким видом.
Мартина де Ланселла: Наступил тот редчайший случай, когда баронессе де Ланселла просто нечего было сказать, настолько нелепым было сложившееся положение. Она в самом деле не имела ни малейшего понятия, каким образом часы очутились в ее корзине, и даже более того, не могла придумать никакого разумного объяснения, помимо козней диавольских. Единственным, что мешало ей во всеуслышанье приписать бессмысленную кражу самому Люциферу, стал внезапный приступ скромности, также Мартине не слишком свойственной. Следовало признать, что князю мира сего хватало хлопот и без гасконской вдовушки, а значит, сие было делом рук человеческих. Принц, разумеется, не стал бы подбрасывать ей свои часы, об Анне было грешно и думать, Буонасье стоял так, что вряд ли мог вытащить и переложить дорогую вещицу, толстуха только-только подошла к прилавку... - Ваше Высочество! Да вас же обокрала та дамочка, что перед тем толкнула меня! - осенило Мартину.
Анна де Тревиль: Анна недоуменно нахмурилась: никакой дамочки она не помнила. Лишь где-то на краю сознания мелькнул образ неприметной девицы, которая крутилась то ли здесь, то ли неподалеку. Впрочем, если девицы и не было, ее стоило выдумать, поскольку в поиске виноватого присутствующие явно зашли в тупик. − Кузина! – воскликнула мадемуазель де Тревиль, в свою очередь осененная блестящей мыслью. – А у вас ничего не пропало? Ее собственный небольшой кошель покоился на месте в складках юбки, а чтобы придать вес подозрениям в адрес неизвестной воровки, требовалось нечто большее, чем слова.
Gaston d'Orleans: Его Высочество по очереди переводил взгляд и одной дамы на другую. По мнению Месье, самое подходящее место для женщины, - и не важно, благородная она или нет, - на спине с задранными юбками. Высказанные же идеи только еще больше убедили его в том, что ни одна, даже самая разумная особа, просто неспособна думать о чем-то более серьезном, чем новое платье. Но женщины - женщинами, а часы, - что гораздо важнее, - так и оставались у мадам де Ланселла. - Перед тем, как это выяснится, - мрачно проговорил Его Высочество, обращаясь сразу ко всем, - мне хотелось бы получить обратно то, что пропало у меня.
Мартина де Ланселла: Требование Его Высочества было разумным и законным, посему баронесса почтительно вручила Гастону его собственность, надеясь, что за время пребывания часов в ее корзинке с ними не случилось еще чего-нибудь, совсем уж непоправимого. Избавившись от тяжкой улики, обличающей ее в несовершённом злодеянии, Мартина принялась выяснять, не нанесен ли какой-то ущерб ее собственной персоне и имуществу. - Ах, дьявол!.. - воскликнула баронесса и тут же прикусила язык - приличной даме следовало бы воззвать к Господу, моля о заступничестве. - У меня пропал кошелек!
Провидение: Мадам Иветта сунула руку в прорезь юбки и испустила такой пронзительный визг, что стая ворон, облюбовавшая каштан перед лавкой, с карканьем сорвалась с места и в панике заметалась по улице Могильщиков. – Ах негодяйка! – вскричала толстуха. – То-то она меня толкнула! Оттолкнув оказавшегося на ее пути галантерейщика, мадам Иветта бросилась к выходу и, распахнув дверь, выбежала наружу. Быстрый взгляд показал ей, что Колетта-Лапка благоразумно ретировалась с места преступления, и сводня, яростно потрясая корзинкой и изрыгая площаную брань, также двинулась в сторону Сены, покидая лавку и эту историю.
полная версия страницы