Форум » Альтистория » АУ: 17 июля, около двух часов дня. Лавка мэтра Буонасье с клиентами » Ответить
АУ: 17 июля, около двух часов дня. Лавка мэтра Буонасье с клиентами
Провидение:
Ответов - 67, стр:
1 2 3 4 All
г-н Буонасье: Жак-Мишель Буонасье с самой возможной осторожностью развешивал новые образцы в лавке. От больших дел он давно отошел, но маленькая лавочка, остаток давних оборотов, помогала старику чувствовать себя нужным, моложе что ли. К тому же, при молодой жене (надобно помнить, что о своем вдовстве мэтр еще не знал), никак нельзя было становится шаркающим тапками созданием, годным лишь для добычи сыплющегося песка. Таким, небольшим окошком в прошлые лета и возможностью использовать не до конца растраченный торгашеский талант была для мэтра его лавка. Место, где он все еще чувствовал себя нужным, негромко напевая песенки, раскладывая товар наилучшим образом.
Мартина де Ланселла: Мартина все еще помнила о своем обещании порекомендовать лавку мэтра Бонасье своим титулованным знакомым, которых накануне у баронессы и в помине не было. Визит Монтрезора настроил вдову на сентиментальный лад, и Мартина возжелала вечером непременно надеть подарки графа. Чтобы мадам де Ланселла могла исполнить свою маленькую прихоть, пришлось перетряхнуть весь гардероб кузины Анны и отчасти - даже тетушки Луизы, однако выбранное в итоге платье требовало значительной переделки. Мало того, подходящих для этого лент, тесьмы и кружев в доме не нашлось, ибо все, что могли предложить Мартине дамы де Тревиль, было либо слишком скромным, либо совершенно не сочеталось по цвету и фактуре. Разумеется, Мартина не выразила своего огорчения вслух, но весь ее вид говорил о том, что страдания баронессы безмерны и сведут ее в гроб еще до начала представления. Когда же выяснилось, что Анна в любом случае намеревалась отправиться за покупками в галантерейную лавку, наступил звездный час мэтра Буонасье, обревшего в лице Мартины красноречивого приказчика и пылкого адвоката.
г-н Буонасье: "Шпионы там - шпионы здесь" напевал под нос мэтр уличную песенку, когда дверь в лавку отворилась. Буонасье, как это положено хозяину, невозможным прыжком очутился в центре лавки. _ Ах, баронесса! - рассыпался в приветствии старый пройдоха. - Простите мою прямоту, но я счастлив видеть вас у себя. Конечно же, старый каналья подумал о будущем свидании вдовы и Монтрезора - о чем еще он мог помыслить? - и вел себя соответственно. - Баронесса, Ваша Милость, я уже отправил Ваш заказ, но сегодня мне пришло такое... такое... Вот, взгляните на эти кружева. Голландия? Ан нет! Париж! Но стоит вчетверо дешевле, не различая вида! Парижские кружева, каково?!! Буонасье мог собой гордится. Он первым перехватил этот товар.
Анна де Тревиль: Мадемуазель де Тревиль прежде в галантерейной лавке мэтра Буонасье бывать не доводилось, и теперь она с тщанием осматривалась в расхваленном кузиной бойком месте. Анна пальчиком провела по извивам узора парижских мастериц, рекомендованного вниманию благородных дам ушлым торговцем. Цена вчетверо ниже против голландских кружев звучала крайне соблазнительно, но верно ли эти не хуже? Анна отчасти пожалела, что Луиза де Тревиль не пошла за покупками с племянницами. – А у вас есть точно такие же, но голландские? Покажите, – коварно предложила она.
Провидение: Колетта-Лапка, неприметно следовавшая за двумя девушками от самого дома г-на де Тревиля, змейкой проскользнула в лавку, еле заметно пошевелив быстрыми пальчиками для разминки. Опытный взгляд молодой карманницы привычно оценил по достоинству украшения младшей из дам, нашел еле заметную прорезь на юбке старшей и наметил кратчайший путь к ее корзинке. Колетта жеманно поправила на голове украшенную цветными перьями шляпку, которая вкупе с шелковым платьем и поддельными кольцами превращала уличную воровку в зажиточную горожанку, приблизилась к прилавку и вытянула шейку, якобы также заинтересовавшись кружевами.
Gaston d'Orleans: Весьма довольный своим талантом уговаривать, Месье направлялся в Пале-Люксембург. В голове у него, - не иначе как от одуряющей жары, - слегка шумело, да и выпитое вино не добавило бодрости. Предстать же пред светлые очи матушки с таком томном состоянии было крайне нежелательно, поэтому принц, совсем не торопясь, лениво посматривал по сторонам. И тут выражение его глаз резко изменилось. - Неужели? - ухмыльнулся Гастон, наблюдая, как две дамы, в одной из которых он узнал мадемуазель де Тревиль, а вторая, похоже, была той самой таинственной баронессой, зашли в какую-то лавчонку. Ни секунды не медля, он крикнул, чтобы остановили экипаж, и постукивая ногой от нетерпения, буквально выскочил из кареты. На улице Месье недовольно зажмурился и, пробормотав пару неласковых слов в адрес слепящего солнца, с видом человека, который везде чувствует себя, как дома, зашел в лавку. На третью даму, ужом проскользнувшую в помещение, Гастон не обратил никакого внимания.
Эмили-Франсуаза де К: До лавки мадам Пикар Эмили-Франсуаза добралась довольно быстро, несмотря на царящее на улице удушающее полуденное пекло. По-хорошему, ей бы надо было не бегать по улицам с поручениями чужих камеристок, а снять комнатку в скромной гостинице и потихоньку отсидеться до завтрашнего вечера, до встречи с Монтегю. Это было бы разумно… и скучно. А вот посмотреть на лавку парижской портнихи, да не простой, а той, у которой одеваются герцогини… Не очень разумно, но… «В конце концов», - утешила себя девушка, - «пока все складывается удачно». Письмо нашлось и попало к адресату, а сама она была жива и на свободе. От мысли, что никогда в жизни она не была настолько свободной, по спине Эмили, несмотря на жару, пробежал приятный холодок. Царапина на щеке подсохла, и глаз вовсе не заплыл. Синяки – это ерунда, они пройдут сами. За пазухой лежал кошелек Монтегю. А о том, является ли приобретенная свобода благом, мадемуазель де Кюинь предпочла не задумываться. К огромному ее сожалению, никаких герцогинь и вообще ничего интересного в лавке мадам Пикар Эмили не встретила, а потому известие о том, что ленты для мадам де Комбале будут отправлены с посыльным, ее ничуть не огорчило. Палящий зной не располагал к прогулкам. И девушка решила отправиться к д′Артаньяну, по тому самому адресу на улице Могильщиков, который гасконец дал ей утром. Во-первых, потому что она обещала. А во-вторых, потому, что мысль о возможном предательстве гвардейца не давала ей покоя. В шестнадцатилетней головке наивной и романтичной девушки д′Артаньян уже представлялся этаким безупречным сэром Галахадом без страха и упрека, и верить в его вероломство было просто невозможно. И потому Эмили-Франсуаза решила, что должна узнать правду. Каким образом – там видно будет. Когда девушка подошла к означенному дому, в лавку на первом этаже как раз входили нарядные дамы, а потом поспешно вошел не менее нарядный кавалер. Эмили незаметно скользнула следом, надеясь, пока все заняты, без лишних объяснений попасть на второй этаж. Услышав же, о чем разговор, она, повинуясь безотчетному порыву, спряталась в маленькой нише за раскрытой дверью. Ей было любопытно.
г-н Буонасье: "Вот те раз. - подумал Жак-Мишель. - То пусто, то густо". - Конечно же, есть голландские и фламандские кружева. - ответил он увлекая мадмуазель де Тревиль к образцам. Предложенные им продукты парижского "творчества", надобно сказать, были полным барахлом и не выдерживали даже и третьей стирки, хотя выглядяли премило. - Брюггское кружево есть, извольте заметить и венгерские кружева тоже есть, а также фландрские и вот подборочка итальянских. Помолчав считанные секунды, мэтр не без некоторой обоснованной гордости добавил: - У меня, изволите ли видеть, одна из лучших, если не лучшая в Париже, подборка галантерейных товаров. Вот и госпожа баронесса может вам подтвердить, она уже успела стать моей клиенткой. Недавней, но уже очень дорогой. Последняя фраза была произнесена практически одновременно с появлением принца Орлеанского. "Эге, это не иначе как к моему постояльцу", подумал Буонасье. "Такие птицы, как этот павлин, сами себе ничего не покупают".
Мартина де Ланселла: Мартина никак не ожидала, что товары мэтра Буонасье пользуются таким бешеным спросом, хотя и не отрицала, что в его лавке можно было найти вполне достойные вещи по разумной цене. Тетушка Луиза, выслушав дифирамбы баронессы кружевам и тесьме из закромов Буонасье, даже не сочла нужным сопровождать своих подопечных, ибо со слов Мартины можно было заключить, что речь идет о месте тихом и безопасном для девичьей нравственности. Собственно, таким оно и было до появления блистательного вовсех смыслах кавалера, причем, судя по наряду вошедшего, Галантерея была его священным идолом. Парижские сороки должны были дохнуть от зависти на лету, узрев подобное великолепие. Мартина чинно сложила руки в замок, надеясь, что это уймет зуд в кончиках пальцев - так ей захотелось пощупать роскошную ткань камзола. - Покажите нам алансонские, любезный, - промолвила она, в точности копируя интонации Монтрезора, - помнится, у вас была штука кружев с веточками и птичками... Мадам де Ланселла не имела ни малейшего понятия, были ли в лавке такие кружева, однако в интересах галантерейщика было срочно изобрести причину, почему он не может предъявить требуемое. Разумнее всего было бы сослаться на визит какой-нибудь герцогини, которая тоже воспылала желанием украсить себя птичками и веточками. Царственный тон Мартины должен был не только произвести впечатление на всех присутствующих, знакомых и незнакомых, но и намекнуть мэтру Бонасье, что сейчас у него появилась отличная возможность заполучить еще одного завидного покупателя. Возможно, настолько завидного, что бесплатными кружевами благодарному галантерейщику не обойтись...
г-н Буонасье: - С птичками?... - Буонасье на пару кратких мгновений замолк, умудряясь думать две мысли одновременно. Первая мысль была о том, что алансонские кружева у него, конечно же, есть но именно с таким узором припомнить он среди своего товара их не мог. Учитывая то обстоятельство, что даже и будучи разбуженным глубокой ночью, Жак-Мишель с легкостью мог бы рассказать что именно у него есть на продажу и в каком количестве, было это как минимум странно. О качестве товара, буде его бы даже и спросили, он бы все равно не сказал бы ничего - пускай легковерные сами обманывают себя, а умные в это время будут молчать и мысленно считать барыши, не нарушая при том никаких законов людских или божеских. Вторая мысль относилась к внезапно прорезавшемуся у баронессы аристократизму светской львицы и ее надменно-покровительственному тону. Была эта мысль для вдовы весьма нелицеприятной, поминались в ней привычки шиковать за счет любовников, наглеющие от нежданной удачи церковные мыши, гасконская жуликоватость (с которой он хорошо был знаком благодоря своему постояльцу), а равно доставалось всем прочим дочерям Евы, несомненно наставившей рога прародителю Адаму еще со Змеем, и как бы не до изгнания из Эдемского Сада. - С птичками, изволите ли видеть, это кастильские, а не алансонские. Да вот же они. - мэтр незамедлительно предъявил покупательницам самый подходящий под описание товар. С Гастоном он, сказать начистоту, заговорить первым побоялся, благоразумно полагая, что ежели блистательному кавалеру что-то потребуется от скромного него, тот сам снизойдет до обращения. Синяки, поставленные давеча господином д`Артаньяном на его шкуре, были с владельцем оной шкуры совершенно согласны.
Gaston d'Orleans: Своим великолепным видом Гастон Орлеанский был обязан отнюдь не собственным усилиям. Если уж совсем откровенно, он понятия не имел о том, где именно продаются лучшие в Париже кружева, да, в общем, и особо от этого не страдал. Но повод для того, чтобы подойти поближе, был не самый плохой и с видом заинтересованного покупателя Месье подошел к самому прилавку и, делая, вид, что нет ничего на свете интереснее изделия кастильских мастериц, стал исподтишка посматривать в сторону баронессы.
Провидение: Неожиданное появление блестящего кавалера, создавшее у прилавка столь удобную для карманников толкотню, наполнило сердце Колетты-Лапки чувствами настолько противоречивыми, что место им было в груди какой-нибудь салонной жеманницы. После нескольких мгновений внутренней борьбы притягательность роскошной добычи одержала верх, и воровка ненавязчиво переместилась на шаг-другой. За считанные секунды изящные подвески, украшавшие рукав оказавшегося в пределах досягаемости дворянина, и его золотые часы с боем осели в потайном месте под юбкой Колетты, и девушка вернулась на исходную позицию так же незаметно, как покинула ее, для продолжения намеченного плана кампании.
Анна де Тревиль: Появление в лавке галантерейщика особы королевской крови заставило Анну в буквальном смысле слова онеметь. Кружева были забыты. Напрасно господин Бонасье рассыпался в подробностях кружевного дела – мадемуазель де Тревиль не слышала и половины, равно как незамеченным ею осталось и разительное перевоплощение кузины из робкой провинциалки в бывалую столичную модницу. Анна сейчас задавалась другим вопросом. Узнавать или не узнавать? Потому что, как ни крути, принцы самолично по галантерейным лавкам не ходят. Следовательно, Его Высочество может не обрадоваться разоблачению своего инкогнито. Тем паче, что у нее не было причин полагать, что блистательный сын Франции удержал в своей переменчивой памяти персону дочери капитана королевских мушкетеров, хотя она и была ему некогда представлена. Однако вопреки ожиданиям, Гастон подошел к прилавку, будто в лавке его и впрямь ничего не интересовало, кроме товаров. Мадемуазель де Тревиль растерянно опустила глаза на пресловутые кастильские кружева с птичками.
Мартина де Ланселла: Конечно, как всякой провинциалке, впервые побывавшей при дворе, родственницы вчера издалека показали Мартине короля, обеих королев и наследника престола. Однако же внимание баронессы была кощунственно поглощено персоной графа де Монтрезора, а посему сегодня и вблизи она Его Высочество не узнала. Мысленно воздав должное привлекательной наружности и благородной осанке незнакомца, гасконка благоразумно вспомнила пословицу об охоте на двух зайцев и сосредоточилась на разглядывании кружев. Тем не менее, Мартина заметила, что ее саму рассматривают примерно с тем же интересом, что и она сама - изысканное переплетение нитей.
Эмили-Франсуаза де К: Сквозь дверную щелку Эмили-Франсуаза с интересом наблюдала за разворачивающимися событиями. Увы, кружева с птичками ей было не разглядеть, поэтому свое внимание девушка сосредоточила на действующих лицах. Движение молодой особы от нее не ускользнуло, и Эмили пришлось закусить собственный кулак, чтобы сдержать возмущенный возглас. Первой порывом ее было выскочить из укрытия и разоблачить воровку, но девушка тут же усомнилась в том, что действительно стала свидетельницей кражи. Та девица не подавала никаких признаков волнения, уйти не стремилась, и Эмили подумала, что могла и ошибиться. К тому же ей с некоторым опозданием пришло в голову, что будет… несколько сложно объяснить заинтересованным лицам, каким образом она смогла все это видеть. А потому мадемуазель де Кюинь приняла мудрое решение немного подождать и еще понаблюдать за происходящим.
Gaston d'Orleans: Столь же незаметный, как и белая ворона в стае своих черных товарок, Месье был полностью поглощен созерцанием мадам де Ланселла, поэтому взгляды, исподтишка бросаемые мадемуазель де Тревиль, как и перераспределение ценностей, произведенное молодой воровкой, остались вне его внимания. Надо сказать, что Гастон как-то и не подумал о том, что присутствие наследника престола в галантерейной лавке несколько неуместно и даже странно. Он посмотрел на сомнительного вида кружева, - ведь для того, чтобы разбираться в качестве, совсем не обязательно быть покупателем, тем более, если ты с детства привык к самому лучшему, - и, переведя взгляд на жуликоватого вида галатерейщика, презрительно хмыкнул: - И кого вы тут пытаетесь надуть?
г-н Буонасье: - Надуть? - почтенный галантерейщик аж подпрыгнул на месте от негодования. - Что вы такое говорите, сударь? Где я, и где надуть? Да вам любой человек в Париже скажет, что Жак-Мишель Буонасье, честнейший малый во всем городе! Как же вам меня чернить не совестно, сударь? Да мне товары сам господин Кольбер, первейший в Реймсе купец, на реализацию в Париже отдает. Синяки были позабыты - праведное возмущение и обида на несправедливость незнакомого дворянина вытеснили все и вся из души мэтра. - Да, признаю, это не самые лучшие кружева, что есть в моей лавке! Но ведь меня просили именно их. Не иначе как Её Милость баронесса желает заказать скромное платье для э-э-э-э... посещений церкви.
Gaston d'Orleans: - Мне должно быть совестно? Да в своем ли вы уме? - сначала немного оторопев от наглости, снизошел Гастон до негодовавшего лавочника. - Это вам должно быть стыдно, что предлагаете вот это... Месье, двумя пальцами взял кружева за край и, крайне неодобрительно посмотрев на предлагаемый галантерейщиком товар, продолжил: - И кому? Дочери капитана королевских мушкетеров, - он слегка улыбнулся Анне, не осознавая, что прекратил тем самым сомнения мадемуазель де Тревиль и, уже не скрывая своего интереса, вновь посмотрел на мадам де Ланселла, - и ее знакомой. Понятное дело, что рассказывать о том, что он прекрасно знает, кем является "знакомая", - а после слов лавочника в этом не оставалось никаких сомнений, - Его Высочество не спешил.
Провидение: Перебранка, разворачивавшаяся между лавочником и дворянином, была столь на руку карманнице, что лучше было и не придумать. Улучив подходящий момент, Колетта-Лапка незаметно прибрала с прилавка расхваленные Бонасье голландские кружева и вновь придвинулась к присмотренной ею прорези на юбке баронессы де Ланселла.
Анна де Тревиль: Мадемуазель де Тревиль присела реверансе в знак благодарности, хотя и была удивлена вниманием Его Высочества к столь прозаическому и скучному предмету, как дамские покупки. Причиной необычного поведения принца следовало считать либо внезапно проснувшуюся страсть к наведению порядка и справедливости где попало, либо столь же внезапный каприз. Одного отнять было нельзя – судя по наряду, принц в модных кружевах разбирался гораздо лучше мадемуазель де Тревиль. Она отложила подвергшийся уничижительной критике товар в сторонку. – Пожалуй, голландские все же лучше подойдут нам, – заметила Анна баронессе. – Или вам больше по душе фламандские, кузина? Ей пришло в голову, что выбор Мартины мог зависеть не только от провинциального вкуса, но и от скромной толщины ее кошелька, и запнулась, не зная как намекнуть, что моток хороших кружев не разорит семейство де Тревиль.
Мартина де Ланселла: - Для выхода в церковь, пожалуй, лучше голландские, - великодушно согласилась Мартина и с Анной, и с Буонасье одновременно, устремляя полный любопытства взгляд на молодого человека, показавшего себя таким тонким ценителем. Если мужчины-гасконцы прибывали в Париж с тремя экю в кармане и уверенностью, что могут купить Лувр, их соотечественницы не сомневались в том, что найдется тот, кто совершит эту покупку в их честь. К счастью для герцога, светлый образ графа де Монтрезора незримо реял над правым плечом баронессы, подобно ангелу-хранителю. - Вы не представите нас, кузина? - улыбнулась Мартина мадемуазель де Тревиль, досадуя на незнакомую девицу, которая вертелась у нее за плечом, пытаясь рассмотреть товар. Неужели не заметно, что сейчас не время? Что за люди, ей- Богу, никакой деликатности!
Эмили-Франсуаза де К: В кружевах Эмили не понимала ровным счетом ничего, самой их выбирать ей не приходилось. А понять, из-за чего спор, ужасно хотелось. Но смотреть сквозь щелку было неудобно, уж больно маленький был обзор. Движение руки молодой особы около голландских кружев девушка заметила, но так и не поняла, действительно ли они пропали, а если пропали, то куда. Куда девица могла их так быстро и так незаметно спрятать? Слова кавалера о дочери капитана королевских мушкетеров отвлекли ее от этого интересного исследования и заставили обратить пристальное внимание на Анну. Неужели это дочь уже знакомого ей де Тревиля? Хотя, в Париже много капитанов…
Анна де Тревиль: Предложение кузины заставило Анну вторично смешаться. Право слово, в такой ситуации было ли ей дело до прочих посетительниц галантерейной лавки? Глубоко вздохнув, мадемуазель де Тревиль решительно произнесла: – Ваше Высочество, разрешите представить вам мою кузину, вдовствующую баронессу де Ланселла. Гасконское везение явно не обошло стороной Мартину сегодня, и было бы глупо и грешно им пренебрегать. О том, что гасконская удача – вещь очень специфическая, мадемуазель де Тревиль в силу возраста и пола покуда осведомлена не была.
Gaston d'Orleans: Тщеславный от рождения, - впрочем, кто его в этом обвинит, - герцог Орлеанский слегка наклонил голову и с насмешкой взглянул на галатерейщика. "И как, сударь, что теперь вы скажете?" - пожалуй, невозможно было бы лучше показать, что именно думал Месье, даже если бы он произнес эту фразу вслух. Ситуация в лавке стала напоминать водевильную, но, как ни странно, Его Высочеству она доставляла удовольствие. - Счастлив познакомиться с вами, мадам, - повернувшись к баронессе, как-то неопределенно отозвался он и уже с совсем другим выражением лица обратился к Буонасье. - Вы, кажется, хотели со мной поспорить?
г-н Буонасье: Бедняга Буонасье не знал что делать - провалиться под землю или немедленно наложить на себя руки - дабы потом, где-нибудь на дыбе, не было мучительно больно. - Ва-ва-ва-ваааше Высочество, и в мыслях не было такой мысли, чтобы такое помыслить. - пролепетал он. - Я всего лишь хотел сказать, что Её Милость баронесса, в силу своей скромности и целомудренности навряд ли захочет одевать шикарные платья для походов к Святому Причастию. Сообразив, что он ляпнул - а сообразить, глядя на костюм Месье было нетрудно, - галантерейщик прикусил язык и пошел багровым пятнами. Визит к кардиналу и испытанные им при нем переживания были еще слишком свежи, так что Жак-Мишель уже мысленно начал прикидывать, что можно и должно собрать с собой до того, как его придут арестовывать гвардейцы, но уже Его Величества, а не Его Преосвященства.
Провидение: Прежде чем придвинуться к Мартине, Колетта-Лапка еле слышно вздохнула и облизнула нижнюю губку. Движения ее, однако, не стали от того менее быстрыми и уверенными, и несколькими мгновеньями позже она отступила на шаг, вознося полусознательную хвалу пречистой деве Марии. Не прислушиваясь к оживленному разговору вокруг, она начала незаметно перемещаться к выходу, когда дверь лавки отворилась, впуская чрезвычайно полную и до крайности безвкусно разряженную даму.
Мартина де Ланселла: Поскольку внимание герцога Орлеанского было поглощено мямлящим галантерейщиком, Мартина воздержалась пока что от положенного реверанса, не желая, чтобы он пропал втуне. Возможно, если бы баронесса не пренебрегла приличиями, Колетте не удалось бы так ловко увести у нее кошелек. Так или иначе, Мартина пропажи не заметила, равно как не хватилась столь приглянувшихся ей кружев, поскольку во все глаза смотрела на наследника французской короны, покровителя ее драгоценного графа. Когда Анна назвала ей имя молодого человека, Мартина немедленно узнала в нем принца, которого видела вчера на карточной игре, и теперь могла только поражаться собственной невнимательности. Поскольку Буонасье удостоил ее комплимента, Мартина сочла своим долгом подтвердить в глазах принца свои прекрасные качества, на случай, если история со встречей в лавке дойдет до слуха Монтрезора. - Ваше Высочество, - кротко промолвила она, - вы, несомненно, правы, относительно качества этих кружев, но, видите ли, это - епитимья.
Gaston d'Orleans: Страдания и переживания нижестоящих... какое дело до них наследнику престола? Посчитав, что чрезмерно уделять внимание презренному лавочнику недостойно герцога Орлеанского, Его Высочество вновь обратил свой взор на мадам де Ланселла. Тем паче, что личико баронессы, несомненно гораздо привлекательнее перепуганной физиономии пожилого галантерейщика. - Епитимья, сударыня? За что такое наказание? - Гастон вопросительно приподнял бровь, а сам с ехидцей подумал, что, если он не ошибается касаемо барона де Ланселла, - а он не ошибается, - то есть за что. Краем глаза уловив какое-то движение у дверей, Месье слегка повернулся и презрительно скривился: дама, направившаяся к выходу, не представляла никакого интереса - типичная буржуа, а вот вошедшая особа для него, как для тонкого ценителя женской красоты, являлась просто оскорблением для глаз. Куда приятнее смотреть на мнимую вдову и мадемуазель де Тревиль. Как зачастую бывало, взгляд Его Высочества стал масляным и, пренебрежительно отмахнувшись от заикающегося лавочника, он с уверенностью человека, не так уж часто получающего отказ, повторил вопрос: - Так за что епитимья, мадам?
Мартина де Ланселла: - Мой супруг, барон де Ланселла, упокоился с миром год назад, - потупила очи Мартина, сочтя, что нелишним будет напомнить о факте своего вдовства. - Конечно, было бы не очень прилично так скоро снять траур по мужу... Но мой духовник, узнав, что я отправляюсь ко двору, одобрил это при условии, что мои наряды будут из тканей не дороже, чем по сорок су за локоть. Гасконка выразительно вздохнула, давая понять всем присутствующим, что единственно уговор с духовным отцом мешает ей ослеплять двор роскошью нарядов. Герцог Орлеанский смотрел на нее оценивающе, и Мартина не хотела, чтобы он счел ее недостойной парой Монтрезору. Мужчины тщеславны, говорила бабушка, и любят похваляться друг перед другом своими дамами. Кстати, а Месье ведь тоже вдовец... Цену назвала наугад, подразумевается дешевка - если преувеличила, с радостью приму замечание знающих людей.
Gaston d'Orleans: - Какое несчастье, - Гастон просто излучал сочувствие, - потерять супруга в столь юном возрасте. Впрочем, - в принце вновь проснулся философ, - гораздо хуже остаться пожилой вдовой. "Интересно, а почему мадемуазель де Тревиль не поправит свою кузину? Неужели баронесса умудрилась ввести в заблуждение и родственников?" - герцог оценивающе посмотрел на Мартину, - хороша, чертовка, - и, наклонившись почти к самому ушку Мартины, промурлыкал: - Знаете, мадам, меня ведь тоже постигло подобное несчастье, - ради красного словца Месье немного... или много... погрешил против истины, безвременную смерть жены он воспринял скорее как избавление, - но, признаться, мне и в голову не пришло выражать свою скорбь столь... интересным способом.
Провидение: Меж тем новая посетительница лавки, в коей лишь самые близкие знакомые признали бы мадам Иветту, владелицу низкопробного веселого дома на улице Сен-Дени, обменялась еле заметным кивком с Колеттой-Лапкой и громогласно заявила, ни к кому, впрочем, не обращаясь: – За кружевами надо ехать в Брюгге. – О да, – вздохнула Колетта, кривя хорошенький ротик. – В Париже хороших кружев не найти. Подав тем самым сигнал своей товарке, воровка устремилась к выходу. Дверь не успела закрыться за ней, когда лавку наполнил мелодичный звон, донесшийся из корзинки баронессы, где, полускрытыe мотком голландских кружев, лежали часы герцога Орлеанского. Мадам Иветта подскочила на месте и во все глаза уставилась на Мартину.
Эмили-Франсуаза де К: "Высочество" – это ж герцог или… принц", - соображала опешившая Эмили. Минутой раньше она выдумывала повод, чтобы выйти из укрытия и присоединиться к собравшейся компании, а сейчас радовалась, что не смогла ничего выдумать. Представить невозможно, настоящий принц! Это не поддельная королева… Девушка рассматривала Месье во все глаза, когда заметила, что подозрительная девица направилась к выходу. Мадемуазель де Кюинь совсем было решилась преградить ей дорогу, как вдруг… Окажись Эмили- Франсуаза не столь худенькой, ее, наверное, придавило бы той самой дверью, за которой она стояла, при появлении тучной дамы… Помешать воровке уйти зажатая в нише за дверью девушка не успела, а мгновение спустя растерялась, не зная, где больше нужно (и нужно ли) ее вмешательство.
г-н Буонасье: - Как не найти? - возмутился слегка пришедший в себя галантерейщик. - Да в моей лавке самые лучшие кружева во всей Франции! Однако звон из юбки баронессы де Ланселла заставил его умолкнуть и начать удивленно озираться. - Что бы это могло быть? - пробормотал он.
Мартина де Ланселла: Если бы Мартина родилась на триста лье севернее, она бы просто упала в обморок, узрев пресловутые кружева аккуратно уложенными в свою корзинку для покупок. И это было еще полбеды - гораздо хуже было то, что с одной стороны на баронессу при этом смотрела мадемуазель де Тревиль, а с другой - герцог Орлеанский. В провинции Мартине не приходилось сталкиваться с воришками, ибо там ей не доводилось вот так привольно бродить по модным лавкам. Тем не менее, она быстро сообразила, что кружева с прилавка стянула ушлая девица, которая так старательно вертелась вокруг обеих кузин. Точно так же Мартина не была знакома с устройством карманных часов, а поэтому была сильно озадачена перезвоном, доносившимся из-под кружев. - По-моему, это отсюда, - с выдержкой, достойной Сцеволы, Мартина сунула руку под кружево, нащупывая загадочный предмет. - Эти кружева мы берем, мэтр Буонасье. И вот те, с розочками, тоже - алансонские, если не ошибаюсь. Один Бог ведал, чего стоил Мартине этот благожелательно-беззаботный вид. "Держать лицо" было очень трудно, когда все внутри завязывало узлом от страха.
Gaston d'Orleans: Его Высочество герцог Орлеанский не так уж часто терял дар речи, - если не принимать в расчет те моменты, когда он был не в состоянии разговаривать по причине, никак не связанной с удивлением, - но сейчас он застыл в недоумении: раздающийся мелодичный звон был ему был очень хорошо знаком. Принц машинально хлопнул себя по боку, но вместо часов ощутил лишь пустоту. - Позвольте, мадам, - сумел, наконец, выдавить он, протягивая руку к корзинке баронессы.
Провидение: Опомнившись от первоначальной растерянности, мадам Иветта отвела глаза от пресловутых кружев и уперлась тяжелым взглядом в галантерейщика. – Не все то золото, что блестит, – назидательно сообщила она, – крадут и не самое лучшее, лишь бы деньги стоило. Манипуляции Гастона не избегли ее внимания, и недостойная дама нарочито суетливо принялась ощупывать свою юбку. Звон часов помешал ей приблизиться к Мартине достаточно близко, чтобы осуществить свою часть заговора, но сдаваться сразу мадам Иветта не привыкла. Его высочество любезно уточнил, что репетир и часы с боем это не одно и то же, и сами по себе звонят только вторые: http://www.horology.ru/articles/repeater2.htm Текст поправлен.
г-н Буонасье: - Крадут? - встрепенулся галантерейщик, собравшийся уже было упаковать заказ баронессы. - Что крадут? Где крадут?
Провидение: Мадам Иветта уничижительно фыркнула, бессознательно подтверждая тем самым свидетельство своего гардероба. – Некоторые дамы, – сообщила она, выразительно покосившись на баронессу, – берутся за кошелек, только когда иначе не выходит. А что это у Вас там звенело, милочка? Вопрос этот был продиктован не злонамеренностью, как могло показаться со стороны, но самым искренним неуeмным любопытством.
Анна де Тревиль: Мадемуазель де Тревиль поначалу даже не поняла намека вульгарной мещанки ввиду абсурдности и смехотворности подобных подозрений в адрес Мартины, но мадам Иветта выразилась более откровенно, и суть нанесенного оскорбления стала предельно ясна. Анна вспыхнула до корней волос и высокомерно с ног до головы смерила взглядом крикливо одетую даму, чувствуя себя обязанной встать на защиту кузины, которая вполне могла растеряться от незаслуженных нападок. − По себе судите равных, сударыня, − презрительно ответила она и повернулась к незнакомке спиной.
Провидение: Расценив заступничество девушки как признак слабости своей жертвы, мадам Иветта вздернула подбродок. – Мы, может, знати всякой и не ровня, зато люди честные, – отрезала она. – В кружевах в церкви не разгуливаем, но что носим, за все платим. Ввиду того, что мадам Иветта исправно посещала каждую воскресную мессу одетая в черное, часть сказанного ею вполне соответствовала истине.
Мартина де Ланселла: Вмешательство Анны дало Мартине время собраться с мыслями, которых, впрочем, оказалось всего две: "Как эта звенящая штука оказалась у меня?" и "Что скажет бабушка?" Светлый образ мадам де Флорак, стойкой во всякий час своей нелегкой жизни, послужил ее внучке чем-то вроде орифламмы, под сенью которой баронесса устремилась в бой. - Если бы в те места, где бывают люди благородные, избегали пускать кого попало, Его Высочество был бы избавлен от необходимости выслушивать подобный вздор, - она бросила извиняющийся взгляд на Гастона, одновременно запуская руку в корзину. Мартина извлекла из-под кружев золотые часы с затейливой гравировкой, показавшиеся ей тяжелыми, как мельничный жернов.
Gaston d'Orleans: - Это же мои часы! - Месье олицетворял собой праведный гнев. Прищурившись, он нехорошим взглядом обвел присутствующих и сквозь зубы процедил. - Интересно, и как они сюда попали? Ну? Галантность принца, как рукой сняло. Его Высочество всегда питал слабость к часам и то, что дорогой сердцу предмет оказался в корзинке баронессы, воспринял как личное оскорбление.
Эмили-Франсуаза де К: В проклятую щелку ничего, ну ничегошеньки невозможно было разглядеть! Кусая губы от досады, Эмили встала на цыпочки, но лучше видно не стало. К тому же, за дверью было страшно душно. Девушка чувствовала, как противная капля пота уже ползет по виску, а влажные колечки волос прилипают к щекам и шее. Добрая английская шерсть, из которой были сшиты ее камзол и штаны, сейчас казалась отвратительно колючей, рубашка липла к спине, и мадемуазель де Кюинь стала подумывать о том, что пора все же выбираться из «засады», только как же это сделать незаметно? Увы, похоже, это было невозможно. В лавке же события принимали все более драматический оборот, заставляя Эмили забыть о неудобствах и снова приникнуть к дверной щели.
Провидение: Мадам Иветта поперхнулась на полуслове и уставилась на Гастона глазами, в которых явственно читалось непечатное выражение глубокого изумления. Гонор, однако, быстро возобладал над немотой, и толстуха снова пошла в атаку: – Может, честность нынче и не в чести, эвон, вздором уже считается, но я-то знаю, как часы попадают из карманов в корзины! Здесь сводня несколько преувеличила: нелегкое мастерство «щипачей» было ей знакомо только понаслышке.
Мартина де Ланселла: - Что же, ловлю на слове, - Мартина даже сделала шаг вперед, и хотя в комплекции она далеко уступала мадам, но движение это получилось угрожающим. - Если вы, сударыня, знаете, каким волшебным образом часы летают по воздуху, то не откажетесь рассказать об этом и нам? - вопросительная интонация была обозначена исключительно из почтения к присутствующему принцу крови. Хотя толстуха совсем недавно вошла в лавку и вряд ли могла быть причастна каким-либо образом к пропаже Гастоновой собственности, у баронессы оставался только один способ защиты - нападение. Отчаянное, бессмысленное, зато по-гасконски шумное.
Провидение: Мадам Иветта мысленно помянула дурными словами и некстати зазвонившие часы, из-за которых она не могла сейчас «обнаружить» пропажу своего кошелька, и его высочество, блистательное общество которого отвлекло ее настолько, что она сама, выражаясь вульгарно, «подставилась». – По воздуху, значит, летают? – Сводня распрямила плечи, вскинула голову и выставила вперед подбородок, казалось, вдвое увеличившись в объеме. На фоне ее расфуфыренного великолепия Мартина приобрела сходство с маленьким отважным воробушком перед рассерженным индюком. – Ну так я скажу вам, милочка, что ни часам ни кружевам крыльев Господь не дал! Кто к кружевам приценивался, для той они, верно, слишком дорогими и показались! Однако произнося эту тираду, мадам Иветта начала медленно осознавать, что дело они с Колеттой провалили. Сказано же было: чтоб можно было потом дамочку прижать – но присутствие Гастона спутало мошенницам все карты: если сам Месье видел, как ее поймали с поличным, бояться ей было уже нечего.
Gaston d'Orleans: Сначала Месье находился в полном изумлении, - насколько он знал, на часах не вырастали сами собой ни ноги, ни крылья, но и поверить, что благородная дама опустится до воровства, тоже не мог, - затем баронессу хранил незримо присутствующий здесь Монтрезор, но дальше сдерживаться Его Высочество уже не мог. Избегая смотреть на саму мадам де Ланселла, исключительно из сочувствия к графу, замешанному, впрочем, на легком злорадстве, - так она не только не вдова, она еще и воровка, - Гастон повернулся к Анне и ядовито поинтересовался: - Может быть вы, мадемуазель де Тревиль, мне расскажете, каким образом мои часы оказались в этой корзине? Мадам Иветту Месье попросту игнорировал, не того полета птица.
Анна де Тревиль: Луиза де Тревиль несомненно строго осудила бы достойную всяческого сожаления свару, в которую готовились вступить ее молодые родственницы, но мадемуазель де Тревиль в данную минуту меньше всего думала о чувствах своей тетушки, настолько владело ею возмущение. Причем мадам Иветте доставалась от праведного негодования мадемуазель едва ли половина – в конце концов, от особы низкого звания ожидать нечего, но со стороны принца оскорбительно спрашивать объяснений у благородных дам из-за каких-то часов, когда в лавке присутствуют люди подлого сословия. − Я расскажу?! Боюсь, что я не в силах помочь вам, Ваше Высочество, – едва владея собой, выдохнула Анна. Только впитываемое с молоком матери уважение к королевскому дому помешало мадемуазель де Тревиль ответить, что за свои вещи отвечает хозяин, а редкостные самозвонящие часы вполне могли оказаться самоходящими. Мысль о причастности к перемещению часов самой кузины, мысль, которую упорно старалась внушить вульгарная дама, у Анны де Тревиль даже не возникла, хотя с кузиной она познакомилась не далее как вчера. Следуя чувству развитой гасконской семейственности, Анна придвинулась к Мартине поближе и взяла ее под руку. Про театр и приглашение в ложу принца было забыто. Впрочем, если бы в вихре неожиданных событий у мадемуазель де Тревиль и оставалось время вспомнить о приглашении, на ее поступке это бы никак не сказалось.
Gaston d'Orleans: - Что ж, очень жаль, - севший от внезапно нахлынувшей ярости голос принца прозвучал немногим громче шепота. Еще чуть-чуть и, несмотря на дружеские чувства к Монтрезору, Месье бы назвал вещи своими именами, но тут его взгляд вновь упал на недостойного галантерейщика. - Где крадут? - с ехидцей повторил он слова торговца. - Да в вашей лавке и крадут, - и, прищурившись, посмотрел на корзинку мадам де Ланселла.
Провидение: – А может, сам хозяин и крадет? – вопросила мадам Иветта, поворачиваясь к мэтру Бонасье. Два шага из того разряда, который позже назовут гренадерским, и недостойная дама нависла над галантерейщиком. – Может, такое кружево иначе и не купит никто? Трудно представить себе, чего рассчитывала добиться сводня такой тактикой, но рассудительность никогда не была ее сильной стороной. Решительно зашуршав юбкой из переливчатой тафты, она крутанулась на каблуке и гневно воззрилась на мадемуазель де Тревиль, словно требуя от той немедленной поддержки.
Анна де Тревиль: Мадемуазель де Тревиль резкий вираж женской логики Иветты застал врасплох, но принадлежа к тому же полу, что мадам, после небольшой заминки она все же сумела последовать за ней в ее рассуждениях. – О! – только и сказала Анна и перевела надменный взор с принца на галантерейщика.
Провидение: Под перекрестным огнем взглядов достойный галантерейщик приобрел явное сходство с выброшенной на берег рыбой (точнее даже, с красноперкой), однако то ли возмущение столь голословным обвинением то ли внезапное воспоминание, что покупки баронессы де Ланселла он давеча отсылал в особняк де Тревиля, то ли еще что напрочь лишило его дара речи, и, раскрасневшийся, с выпученными глазами и полуоткрытым ртом, он мог лишь выдавить что-то нечленораздельное в адрес – как нетрудно догадаться – мадам Иветты. Последняя однако, почуяв слабину, окинула лавку победным взглядом и потребовала у Мартины: – Вы вот где стояли, милочка? Мог он к вам в корзинку залезть? Задав свой вопрос, она вперила взор в Гастона. Мог ли столь неожиданно явившийся в лавке принц крови также оказаться жертвой неправедно обвиненного галантерейщика? Ввиду продолжающегося отсутствия мэтра Бонасье играем без него.
Gaston d'Orleans: Его Высочество всегда отличался острым, даже злым языком, но сейчас сумел выдавить единственную фразу: - Но при чем здесь корзина мадам де Ланселла? Впрочем надо заметить, что сказано это было отнюдь не в защиту галантерейщика и даже не из мужской солидарности: что может быть общего между наследником престола и презренным лавочником? Месье действительно было непонятно, для чего тому нужно было красть его часы, - руки бы отрубить, - чтобы потом подложить их в корзину баронессы.
Эмили-Франсуаза де К: «Да никак не мог!» - чуть не воскликнула изнемогающая от жары и нетерпения Эмили-Франсуаза. Девушка невольно была потрясена искусством карманницы. Каким образом девице удалось сунуть кружево в корзинку дамы, когда она, Эмили, следила за ней безотрывно – и ничего не заметила! Надо было вылезать… Сколь ни малоприятным казался лавочник, его обвиняли незаслуженно… Надо было вылезать, но мадемуазель де Кюинь самым банальным образом трусила. Если бы не присутствие принца! Для нее, выросшей в провинции, вдалеке от двора, особа королевской крови приравнивалась к небожителям, а тут… Признаться в том, что она… «Да шпионила, о чем тут говорить», - внутренне ежась, думала Эмили, - «подслушивать и подсматривать – это и есть шпионить». К тому же девушку крайне смущало то, как присутствующие в лавке вели себя в обществе царственной особы. Никто из этих людей отнюдь не трепетал и не обнаруживал желания пасть на колени. Все они говорили с Его Высочеством едва ли не как с равным и даже осмеливались спорить… И добро бы только благородные дамы, но галантерейщик и эта толстая тетка… «Может быть, принц тоже поддельный, как вчерашняя королева? Или в Париже так принято?» - раздумывала мадемуазель де Кюинь, продолжая наблюдать за происходящим в лавке.
Провидение: Мадам Иветта, отлично осведомленная, с какой целью были похищены часы Гастона, мысленно призвала громы и молнии на бедовую голову Колетты-Лапки и расплылась в улыбке, лишь немногим менее фальшивой чем золото ее локонов. – Обронил? – предположила она с самым что ни на есть дурацким видом.
Мартина де Ланселла: Наступил тот редчайший случай, когда баронессе де Ланселла просто нечего было сказать, настолько нелепым было сложившееся положение. Она в самом деле не имела ни малейшего понятия, каким образом часы очутились в ее корзине, и даже более того, не могла придумать никакого разумного объяснения, помимо козней диавольских. Единственным, что мешало ей во всеуслышанье приписать бессмысленную кражу самому Люциферу, стал внезапный приступ скромности, также Мартине не слишком свойственной. Следовало признать, что князю мира сего хватало хлопот и без гасконской вдовушки, а значит, сие было делом рук человеческих. Принц, разумеется, не стал бы подбрасывать ей свои часы, об Анне было грешно и думать, Буонасье стоял так, что вряд ли мог вытащить и переложить дорогую вещицу, толстуха только-только подошла к прилавку... - Ваше Высочество! Да вас же обокрала та дамочка, что перед тем толкнула меня! - осенило Мартину.
Анна де Тревиль: Анна недоуменно нахмурилась: никакой дамочки она не помнила. Лишь где-то на краю сознания мелькнул образ неприметной девицы, которая крутилась то ли здесь, то ли неподалеку. Впрочем, если девицы и не было, ее стоило выдумать, поскольку в поиске виноватого присутствующие явно зашли в тупик. − Кузина! – воскликнула мадемуазель де Тревиль, в свою очередь осененная блестящей мыслью. – А у вас ничего не пропало? Ее собственный небольшой кошель покоился на месте в складках юбки, а чтобы придать вес подозрениям в адрес неизвестной воровки, требовалось нечто большее, чем слова.
Gaston d'Orleans: Его Высочество по очереди переводил взгляд и одной дамы на другую. По мнению Месье, самое подходящее место для женщины, - и не важно, благородная она или нет, - на спине с задранными юбками. Высказанные же идеи только еще больше убедили его в том, что ни одна, даже самая разумная особа, просто неспособна думать о чем-то более серьезном, чем новое платье. Но женщины - женщинами, а часы, - что гораздо важнее, - так и оставались у мадам де Ланселла. - Перед тем, как это выяснится, - мрачно проговорил Его Высочество, обращаясь сразу ко всем, - мне хотелось бы получить обратно то, что пропало у меня.
Мартина де Ланселла: Требование Его Высочества было разумным и законным, посему баронесса почтительно вручила Гастону его собственность, надеясь, что за время пребывания часов в ее корзинке с ними не случилось еще чего-нибудь, совсем уж непоправимого. Избавившись от тяжкой улики, обличающей ее в несовершённом злодеянии, Мартина принялась выяснять, не нанесен ли какой-то ущерб ее собственной персоне и имуществу. - Ах, дьявол!.. - воскликнула баронесса и тут же прикусила язык - приличной даме следовало бы воззвать к Господу, моля о заступничестве. - У меня пропал кошелек!
Провидение: Мадам Иветта сунула руку в прорезь юбки и испустила такой пронзительный визг, что стая ворон, облюбовавшая каштан перед лавкой, с карканьем сорвалась с места и в панике заметалась по улице Могильщиков. – Ах негодяйка! – вскричала толстуха. – То-то она меня толкнула! Оттолкнув оказавшегося на ее пути галантерейщика, мадам Иветта бросилась к выходу и, распахнув дверь, выбежала наружу. Быстрый взгляд показал ей, что Колетта-Лапка благоразумно ретировалась с места преступления, и сводня, яростно потрясая корзинкой и изрыгая площаную брань, также двинулась в сторону Сены, покидая лавку и эту историю.
Эмили-Франсуаза де К: Снова едва не пришибленной тяжелой дверью, Эмили-Франсуазе оставалось только растерянно хлопать ресницами, с горечью думая о том, что из-за ее трусости и нерасторопности самые настоящие преступницы сбежали, и что делать теперь? Как назло, у ошалевшей от жары и духоты девушки нещадно зачесалась спина. В крохотном закутке дотянуться до этого места не представлялось возможным, и, как всегда в таких случаях, чесаться сразу же начало везде. «Вот так Господь наказывает за недостойные поступки» - мелькнуло в голове мадемуазель де Кюинь. Девушка тотчас живо представила себе, как она тут умрет, и тесная ниша станет ее могилой, и галантерейщик найдет ее труп… «По запаху», - совсем некстати хихикнула про себя Эмили.
Gaston d'Orleans: С трудом удержавшись (исключительно из дружеских чувств к Монтрезору) от того, чтобы не посоветовать баронессе поискать свой кошелек в своей же корзине, Его Высочество повернулся к галантерейщику. - Думаю, любезнейший, - каждое слово Месье излучало яд, - это не первый случай в вашей лавке? Не то, чтобы Гастон свято поверил в невиновность мадам де Ланселла (часы все-таки были в ее корзине), но жуликовая физиономия галантерейщика наводила на разные мысли.
Провидение: На этом терпение мэтра Бонасье… нет, не лопнуло. Терпение нижестоящего перед лицом вышестоящих подобно голландской дамбе, смести которую не может и море. Однако подобно этим самым дамбам, терпение мэтра Бонасье поддавалось другим влияниям, одним из которых было глубоко уязвленное самолюбие, иным… – но кому интересен глубокий внутренний мир и богатство переживаний, скрытых в душе презренного лавочника? – Никогда! – взревел достойный галантерейщик, потрясая штукой кружев, как гневливый Посейдон – своим трезубцем. – Никогда! Ни разу! Пока! В моей лавке! Не появились! Всякие! Гасконцы! Осознавал ли мэтр Бонасье, что под это описание подходил также сам герцог Орлеанский? Бог весть! Однако, когда почтенный лавочник с проворством кролика подбежал к двери и распахнул ее настежь, горящий негодованием взгляд, которым он окинул своих несостоявшихся покупателей, включал также его высочество. – Вон отсюда! – Галантерейщик затопал ногами с такой силой, что едва ли не запрыгал на месте. – Вон! Колокольчик звякнул, падая в паре дюймов от сапога мадемуазель де Кюинь.
Анна де Тревиль: От наглости Бонасье у мадемуазель де Тревиль захватило дух. Целую минуту рассерженная Анна всерьез раздумывала, не следует ли по возвращении домой послать сюда слуг, дабы те вколотили в галантерейщика науку учтивости. Пронзив негодяя пылающим взором, она произнесла ледяным тоном: − Вы забываетесь, милейший! Будьте уверены, нога никого из дома де Тревилей не переступит порога вашей лавки. Идем, кузина! Слава Богу, возмущение поведением лавочника можно высказать без обиняков – это вам не принц крови, которому надлежит оказывать уважение, как бы мало он его ни заслуживал.
Мартина де Ланселла: Даже если бы пассаж о "всяких гасконцах" исходил не из уст Бонасье, а, допустим, самого принца Гастона, и то Мартина не сумела бы остаться равнодушной. Пальцы вдовы де Ланселла стиснулись в кулаки, а кулаки уперлись в бедра, и всякий мужчина, проживший в браке дольше трех дней, сделал бы правильный вывод и предпочел тактическое отступление, в просторечии именуемое бегством. Если бы не мадемуазель де Тревиль, у лавочника стало бы еще одним поводом больше к сетованиям на гасконские нравы. Добрый пример кузины напомнил Мартине, как следует выражать свое негодование даме из хорошей семьи. Не удостоив Бонасье даже словом, баронесса все же не забыла сделать реверанс перед Гастоном прежде, чем ступить к выходу. Ей очень хотелось побывать нынче вечером с графом в театре, а она уже достаточно низко пала в глазах Месье, чтобы тот отсоветовал Монтрезору продолжать сомнительное знакомство.
Gaston d'Orleans: Если бы на месте Буонасье был дворянин, пусть даже самый захудалый, Месье заткнул бы эти наглые слова прямо в глотку (возможно, будь на месте Гастона сам Генрих IV, низкое положение не спасло бы беснующегося торговца). Но сын - не отец, и марать руки о подобное ничтожество герцог Орлеанский счел ниже собственного достоинства. Он ограничился лишь тем, что холодно, очень холодно, посмотрел на зарвавшегося галантерейщика и обманчиво мягким тоном произнес: - Я запомню ваши слова, месье. С улыбкой, от которой у знающих принца людей начинался зуд между лопатками, Месье, более не удостаивая Буонасье даже взглядом, покинул негостеприимную лавку.
Эмили-Франсуаза де К: Ошеломленная дерзостью лавочника, Эмили-Франсуаза отшатнулась от упавшего колокольчика, точно это были уголья из-под адского котла. «Нет уж, хватит!..» - подумала она, - «Остается только дождаться, что кто-нибудь вытащит отсюда за ухо…» Подобный исход мадемуазель де Кюинь ни капли не прельщал. Пользуясь тем, что находящиеся в лавке были заняты друг другом, девушка бесшумно выскользнула из своего сомнительного убежища и едва ли не в два прыжка вознеслась на второй этаж, красная, взъерошенная и мокрая, судорожно ловя ртом раскаленный воздух.
полная версия страницы