Форум » A la guerre comme à la guerre » Преступница или жертва? 19 сентября 1627 года, около полудня » Ответить

Преступница или жертва? 19 сентября 1627 года, около полудня

Провидение:

Ответов - 26, стр: 1 2 All

Провидение: Отпуская Пьеро на все четыре стороны, капитан де Барло действовал вовсе не из человеколюбия. Господин де Марверт недвусмысленно дал понять, что заинтересован в судьбе акробатки, и подвергать ее пытке при отсутствии каких бы то ни было доказательств было невозможно. Освободить? Но капитан кожей чуял, что дело нечисто, и оттого выбрал третий путь: пусть бежит куда хочет – но не одна. В худшем случае он, пусть и вынужденно, окажет услугу господину де Марверту, в лучшем – она выведет его прямо к Ампаро и тогда он сможет убить одним выстрелом двух зайцев, а долг судейского намного возрастет. Поэтому, отловив на рыночной площади известного ему своей шустростью сына тетки Версо, Барло описал ему Ампаро и велел ему прихватить с собой приятеля и следить за комедиантом в оба. Поначалу ни один из двух юных сыщиков не заподозрил женщину в чернявом парнишке, а потом они упустили из виду самого Пьеро, когда тот переменил мужской наряд на женский. С отчаяния они отправились за Лапеном и его спутницей и, когда акробат вернулся и его маскарад стал очевиден, начали жадно присматриваться к двум другим. Заподозрить в переодеваниях Лапена было невозможно, но испанку они опознали – и даже проверили свои умозаключения, подобравшись к троим подозреваемым поближе, пока те шли через город. А потом – один бросился в караулку, а другой, прячась за изгородями и кустами, последовал за тремя товарищами. К счастью для не слишком опытного соглядатая, до самой улочки никто из них не обернулся, и ловкий мальчуган благополучно довел двух актеров едва ли не до самого поганого колодца, а когда они принялись копать свою яму, бросился навстречу закону, справедливо полагая, что те не сообразят не поднимать шума до самого места. Оттого так и вышло, что солдат, едва добравшись до забора, тут же оказался в цепких лапах правосудия, не слишком разбиравшего, кто тут преступник, кто жертва, а кто сообщник, а в заброшенном саду враз оказалась едва ли не вся городская стража Этре – целых восемь человек, двое из которых были вооружены мушкетонами, а один – старинной аркебузой. - А ну, ни с места! – проорал Барло, одним-единственным взглядом удостоверившись, что чертова маркитантка, похоже, вновь проскользнула сквозь его пальцы. – Где испанка? Признавайтесь!

Лапен: Лапен резко, прямо на глазах, поглупел. Глаза не выразительнее уличного булыжника, рот разинут, на физиономии написан страх и полнейшее непонимание ситуации. - Где испанка? - повторил один из солдат вопрос Барло и для убедительности пихнул Лапена в бок - мол, тебя, парень, спрашивают, тебя, и не надейся отмолчаться. - Ис-пан-ка? - тупо переспросил Лапен. В одном-единственном слове он ухитрился дать понять, что никогда не слыхал ни об испанке, ни вообще об Испании. Исполнительный солдат снова двинул пленнику по ребрам и тем самым развязал ему язык. - А я чего?.. - заныл Лапен. - Другие - вон чего, и то ничего, а я чего?..

Pierrot/Pierrette: Николь также промолчала, хоть и не удержалась от быстрого взгляда на сарай, никем, казалось бы, не замеченного. Одна её рука легла на грудь, где, под курткой и рубашкой, лежал раз уже спасший её документ, но другая продолжала сжимать нож. – Там, туда побёгла! – завопил уцелевший похититель, извиваясь в руках блюстителей законности и тыча пальцем в нужном направлении. Двое стражников бросились к сараю. – Со щенятами своими! – Которых ты, сучье отродье, у неё украл! – с безнадёжностью отчаяния перебила его акробатка. – Ты и приятель твой! И ты ему ещё позавидуешь, потому что он уже дохлый! Ответом был поток отборнейшей ругани, иссякнувший как по волшебству, когда один из стражников ударил негодяя под дых. – Руки давай, – приказал другой разом актёру и жонглёру, и Николь покорно подставила запястья его верёвке.


Ампаро: Горошинка сразу узнала этот рыкающий голос, который искал именно ее. Видать, на то он и поганый, этот колодец, чтоб притягивать всяких сукиных сынов. Вот нелегкая и капитана Барло стороной не обошла. Удивляться и думать о чем-то сил у нее уже не было, да и смысла тоже. Ампаро последний раз коснулась губами детских макушек, наскоро проговорила молитву и, взяв дочерей за руки, вышла навстречу стражникам. Девочки с любопытством осмотрелись. Картина была привычной - много военных и шума. - Матушка, смотри, - вдруг встрепенулась Соледад, вытянула ручку в сторону Жака, хватавшего ртом воздух и по-детски звонко крикнула, - а вон тот дядя, который рот разевает, вчера стукнул Росио и сказал: "Заткнись, зассыха".

Лапен: При взгляде на малышек, доверчиво уцепившихся за мать, Лапен даже забыл. что веревка врезалась в запястья. Детей он любил. Впрочем, парень тут же опомнился. Ему-то как быть? Сослаться на приказ хозяина? Ой, не сработает! Пуститься наутек? Ноги-то ему не связали... Толкнуть вон того рыжего плечом - и ходу... Угу. Чтоб солдаты затеяли игру в "подстрели идиота"? Пока Лапен стоял и помалкивал. И рожу держал прежнюю, тупую и бессмысленную. Хотя, между прочим, от тюрьмы да виселицы глупость еще никого не спасла. Но к дурню хоть с вопросами будут меньше вязаться...

Провидение: Капитан также не остался равнодушным к двум дочерям Ампаро, но проявилось это только в разом углубившихся складках вокруг его рта да в отведенном взгляде. – В караулку всех, – распорядился он. – А ты, Ролен, разыщи-ка господина де Марверта. Подавая своим подчиненным пример, он первым направился к калитке. Один из стражников подтолкнул следом Пьеро, а двое других крепко взяли за локти Лапена. Оставшиеся замялись и переглянулись. – Иди давай, – указал старший из них маркитантке, а еще один, крепкий деревенский парень с широким открытым лицом, лихо подмигнул младшей из девочек. – На плечи ко мне хочешь?

Ампаро: Росио, в искреннем детском неведении всем сердцем радовавшаяся, что матушка, наконец, рядом и все теперь хорошо, вскинула живое личико к солдату. Предложение ей откровенно понравилось и она уже протянула руки, но, опомнившись, замерла и вопросительно взглянула на мать. Ампаро быстро всмотрелась в лицо мужчины и молча кивнула. Так и пошли - впереди стражник с младшей Санчес на плечах, крепко обхватившей его за шею и радостно крутившей черноволосой головкой, а за ними Горошинка со старшей дочерью. Время от времени Росио свысока поглядывала на сестру - видит ли та, как ей повезло? А Соледад, крепко обхватив двумя ладонями материнскую, шла рядом - ей хватало и этого счастья. Горошинка, разглядевшая понуро бредущих впереди недавних сообщников, подняла голову и расправила плечи, затем сняла надоевшую шапку и тряхнула головой. А потом смотрела только на своих девочек и спокойно улыбалась - сейчас они должны ее видеть только такой. Пусть всего лишь на то количество шагов, которое осталось до тюрьмы.

Лапен: Лапен плелся следом за своей сообщницей, время от времени поглядывая на уныло бредущего рядом Пьеро. Солдаты, не спускавшие с пленников глаз, про себя дивились: до чего тупая морда! Идет парень, как бык на бойню. Хоть бы бровью повел! Нет, уставился перед собой, вышагивает и ни о чем, конечно же, не думает... Они ошибались. Лапен думал, и еще как! "Наврать им про спрятанный клад?.. Не пройдет, их слишком много, и не все они - развесистые огородные лопухи... Припугнуть гневом какого-нибудь вельможи? Или самого короля - за то, что они срывают представление для государя и его свиты?.. А, плевать им на представление! Повесят актеришку - на его место найдется другой..."

Провидение: У самой караулки капитан остановился и хмуро оглядел своих подчиненных и четверых пленников. – Девчонок к отцу Мартену отведешь, – сухо приказал он парню с Росио на плечах. – Прочих – в камеру. Второе распоряжение адресовалось в равной мере всем членам городской стражи и выполнено было незамедлительно, так что вскоре солдат и три комедианта оказались под замком. Единственное окошко с этой стороны было предусмотрительно заложено, так что теперь они с трудом могли бы разглядеть даже свои руки. С минуту Барло постоял у решетки, безмолвно разглядывая свою добычу, а затем покинул кордегардию.

Pierrot/Pierrette: Найдя себе место в самом дальнем углу, Николь опустилась на грязный пол и не проронила ни слова, пока капитан не ушёл, а прочие стражники не занялись делами или тоже не променяли полумрак тюрьмы на светлый полдень за порогом. Только тогда она подняла голову и, ни к кому особо не обращаясь, сказала: – Так они хоть жить будут. Жак, примостившийся у самой решётки, оскалился, но смолчал, сообразив, по-видимому, что терять трём сообщникам нечего, а стражники могут и не успеть.

Ампаро: Обступившая темнота дала возможность забыть обо всем мире и спокойно подумать о главном - ее девочки целы и невредимы, а скоро снова окажутся в надежном месте - у отца Мартена. А то, что раньше недоглядели, не страшно - обжегшись на молоке, теперь на воду дуть будут. И дай бог им всем. Словно вторя ее мыслям, откуда-то сбоку раздался голос Николь. На шумный выдох и шевеление сукина сына Горошинка внимания не обратила - если только рот раззявит, она его горло и в темноте отыщет, сейчас уже стесняться нечего. А вот перед своими недавними подельниками вдруг ощутила почти незнакомое доселе чувство виноватой неловкости. Ведь из-за нее они оказались в этом гнилом пропащем месте. А Николь еще и напильник тогда принесла. Для чего она так рисковала, Горошинке было сколь неведомо, столь и неинтересно, своих темных пятен хватало. Главное - что сделала, то сделала. Повернувшись на звук ее голоса, Ампаро, шурша трухлявой соломой, подобралась к Николь вплотную. И вдруг сообразила, что не знает как сказать о хорошем. Вот если облаять кого, то мастерица она знатная, слова сухим трескучим горохом сыпятся, знай только успевай ловить. Испанка беспокойно пошевелилась, а потом тихо и сбивчиво заговорила. - Обязана я вам. За детей своих, за себя. Сказала бы, что до конца жизни молить за вас буду, да только времени-то осталось аккурат до утра, с гулькин нос, что там намолишь-то. Горошинка вздохнула, досадуя на свою неожиданную немощь, потом нашла в темноте руку Николь и тихонько сжала запястье. - Ты это, прости меня.

Лапен: Лапен сидел, прислонившись к стене. Краем уха выслушал благодарность женщины, кивнул в ответ, нимало не заботясь, что кивок в темноте остался незамеченным. Лапен размышлял: "На кого из двух хозяев сослаться? Граф, конечно, посолиднее будет. Оно звучит: граф де Люз! Но, как ни верти, а хозяин-то бывший! А бывший хозяин - что бывшая женщина: остались одни воспоминания, да и те не всегда хорошие... придется ссылаться на барона. А что? Гвардейский лейтенант, человек его высокопреосвященства... Глядишь, удастся не только самому отвертеться от неприятностей, но и Пьеро вытащить. Мол, выполняли приказ его светлости, шкуры своей не жалеючи... Кстати, а ведь и выполнили! Девочки не только спасены из рук убийц, но и переданы отцу Мартену. Как господин барон и велел..."

Pierrot/Pierrette: – Мне – не обязана. Николь коснулась было пальцев испанки своей жёсткой ладонью и тут же, словно обжёгшись, отдёрнула руку. – А молиться что толку? Кюре за нас помолится, за всех. Жалко только, – она понизила голос до шёпота, слышного только ей и Ампаро, – в бауле моём… ты же его в доме оставила? Есть там кое-что. Жалко, что нельзя кюре передать, для девчонок твоих. Хорошие они… А ты ни в чём не виновата, в голову не бери. За мои грехи мне расплата. Взгляд акробатки с жадной надеждой обратился к двери в караулку, распахнувшейся, залив солнечным светом даже их камеру. Но вошёл всего лишь ещё один солдат. – Анрио! А… ладно, чёрт с ним.

Лапен: Имя, которое произнес Пьеро. выдернуло Лапена из задумчивости. Парень пересел ближе к приятелю. Заговорил негромко: - Вали все на меня. Ты тут вообще не при деле. Бывший знакомый по труппе рассказал тебе, что две малышки попали в руки к гадам, вот ты за мной и пошел. Ножом того урода тоже я двинул, запомни это. Мне проще выкрутиться. К меня хозяин - барон и лейтенант, он меня и послал девчонок выручать. Вот я по хозяйской воле и действовал, а ты просто со мной... для количества.

Pierrot/Pierrette: - Хороший ты парень, Анрио, - тем же шёпотом откликнулась Николь. – Только ничего не выйдет. Совсем ничего. Меня же за это и арестовали – за то, что… Погоди минутку. Если бы в камере было чуть светлее, на лице акробатки можно было бы различить напряжённую работу мысли. После долгой паузы она перестала наконец теребить полу своей куртки и продолжила: - Мне повезло. Мне денег подарили. Много. И сказали, что вон у неё, - дружеским тычком в плечо она обозначила маркитантку, - можно фургон купить. С лошадью. Дёшево. Я пришел, заплатил, всё получил… ну, знак, чтобы фургон отдали. И фургон теперь в трактире стоит, рядом со старым нашим. А меня потом загребли, что я будто ей напильник передал. Она же сбежала. Так что всё наоборот было – я тебя о помощи попросил, а ты и не знал ничего. А хозяина своего не впутывай. И так он тебя вышвырнет, даже если живым уйдёшь. И на своих ногах. Дрожь пробежала по её телу.

Ампаро: Дружить Горошинка и сама умела. Не сказать, что друзей было без счету, их как денег, много не бывает, но за тех, кому была предана, могла и в огонь и в воду. Вон за ту же Марту! Хозяина не впутывать... Господи помилуй. Да это сам хозяин его впутал, Горошинка своими ушами все слышала! Только тот теперь благородными делами где-то занимается, а слуга задом тюремную солому жмет. - Мне все одно - с пеньковой подругой обниматься, поэтому тут и спорить нечего. Ножом сукина сына я ткнула, за детей своих, за невинные души. Кто ж меня за это осудит-то? - Горошинка шептала еле слышно, придвинувшись совсем близко к подельникам, - хоть так должок вам верну. И вдруг, словно забывшись, заговорила уже чуть громче: - А тебе я точно продала фургон, все честь по чести, с купчей. Это было... - Горошинка ненадолго замолчала, словно припоминая, - ну да, как раз после того как мне в окошко кто-то напильник кинул и он на кучу соломы упал. Я как раз тогда молилась, и подумала еще - слышит господь молитвы, или матерь божия сжалилась. Не надо мной, конечно, над девочками моими.

Лапен: - Во, слыхал? - ткнул Лапен Пьеро локтем в бок. - Она дело говорит. Может, у нее дружок был, а? Так, случайный. Может, он запустил в окошко напильником, а сам из города подался... А ножом гада я приласкал, потому как мне хозяин велел. А он - человек его высокопреосвященства, гвардейский офицер, и если приказывает, то уж знает, что делает. На том и стой. Тут из темного угла послышалась возня: четвертый пленник тоже призадумался о своей судьбе. Он сипло произнес: - А я тут, это самое, вообще ни при чем. Я, это самое, мимо шел, услыхал шум, решил глянуть... а меня - лупить... Лапен обернулся. Голос актера стал глубоким, женственным, с интонациями бывалой шлюхи: - Дорогой, тебя уже стучали башкой об стену - или я первым буду?

Pierrot/Pierrette: Жак буркнул что-то злобное и неразборчивое и опять притих. Одной рукой Николь нащупала в полутьме руку актёра, другой – руку маркитантки, и крепко сжала их. О чём она думала? О том, что капитан городской стражи приказал послать за Марвертом? О том, сможет или не сможет солгать под пыткой? О той, что не пришла за ней в тюрьму и вряд ли придёт к виселице? Или даже о незадачливом похитителе чужих детей? – Да пошлёт он тебя… далеко и надолго, лейтенант твой, барон он там или граф, – прошептала она. – Испанка дело говорит. Ей семь бед – один ответ. А я… Есть ещё один… Не шанс, нет. Нет, не скажу! Если он меня отсюда живой вытащит, я для него всё, что скажет, сделаю. И о девочках твоих позабочусь. Она перекрестилась.

Ампаро: Горошинка слушала своих товарищей по несчастью и думала. Об одной приятной и простой вещи - повезло ей с ангелом-хранителем. Хотя покоя ему не бывает вовсе, но дело свое знает. Иначе не держала бы ее сейчас как друга за руку Николь, и не утешали бы так тепло последние слова, затмив все остальные, что о девочках она позаботится. И Горошинка искренне в это верила, а иначе - зачем бы той врать? И что там до этого было говорено - не понятно и совсем не важно, главное - ее боку, которым она приткнулась к подруге, тепло, и душе спокойно. Везучая она все же. Горошинка подняла смуглое лицо, словно там, под тюремным потолком могла разглядеть отсвет ангельских крыльев. И тоже тихо перекрестилась.

Лапен: Пожатие руки Пьеро растрогало Лапено - оно много сказало ему без слов. Чтобы скрыть душевное смятение, парень заговорил с нарочитой бодростью: - А вот увидишь - выберемся! Да не двое, а трое! Не думай, я не рехнулся. Просто меня один человек научил... или не человек, черт его знает... Ну, словом, когда я еще с труппой Жоделя хаживал, пересеклись наши пути с бродячим балаганом месье Огюста. Ну, балаганишко грошовый: бородатая баба, трехногая курица, великан да карлик... А еще был там страшный такой актер, Мортусом звали. Словно из кусков на живую нитку сшит, вместо кожи - клочья сырого мяса, и боли не чувствовал, когда его иглами кололи или резали. Так он меня хитрости такой научил: как узнать, когда смерть всерьез подходит, когда она совсем-совсем рядом... только не спрашивайте, как я это делаю. Я Мортусу поклялся, что никому-никому... А вот зато говорю точно: сейчас рядом с нами смерти нет! Лапен врал. Врал нагло, но с таким убеждением, с такой страстью, что и сама смерть бы засомневалась в своем праве войти в караулку. - Что, Пьеро, не веришь? А вот я тебе напомню эти слова! Вот пойдет спектакль для короля, встанем мы с тобой рядышком на сцене, среди всей труппы... вот тогда я тебе тихонько шепну: мол, помнишь?..



полная версия страницы