Форум » A la guerre comme à la guerre » Опять скрипит потертое седло... 18 сентября 1627 г., около пяти вечера » Ответить
Опять скрипит потертое седло... 18 сентября 1627 г., около пяти вечера
Теодор де Ронэ:
Ответов - 27, стр:
1 2 All
Теодор де Ронэ: – Какого!.. – не закончив ругательство, Теодор бросился к Козочке, на ходу возвращая дагу за пояс, а шпагу в ножны. В следующее мгновение он уже был в седле и бросился за своей подопечной. У перегородившей дорогу телеги он сбавил ход, чтобы, объезжая препятствие, бросить крестьянину пару монет. – Позаботься там! Конь Сен-Шено не уступал Козочке, а его всадница держалась в седле не хуже любого мужчины. Но то ли потому, что слезы слепили ей глаза, то ли оттого, что она не ждала погони, дорогу выбирала не мадам де Бутвиль, а лошадь, и дорога эта отнюдь не была прямой. Расстояние между беглянкой и преследователем неуклонно сокращалось.
Эмили-Франсуаза де К: А всадница действительно ничего не видела от слез. Опять убил! И отец где-то умирает! Больше всего ей хотелось оказаться в объятьях мужа, где было тепло, надежно и не страшно, а вместо того она летела, не разбирая дороги, понукая и понукая бедного коня, который сорвался уже в карьер. Ноги юной графини не доставали до стремян, но она держалась в седле, и удержалась бы, не шарахнись конь в сторону от внезапно вспорхнувшей из куста куропатки. К счастью, она не вылетела из седла, а только соскользнула на сторону. Некоторое время Эмили, от страха вдруг начавшая соображать, пыталась выровняться, но, как не пыталась удержаться, цепляясь за лошадиную шею, все сползала и сползала, и вскоре поняла, что падение неизбежно. Тогда онаа, отпустила поводья и попыталась на лету вжать голову в плечи и прижать руки и ноги к животу. Она упала боком и перевернулась. Удар был настолько сильным, что перехватило дыхание, а перед глазами заплясали звездочки. В какой-то миг Эмили подумала, что уже умерла...
Теодор де Ронэ: Теодор, спешившийся рядом минутой позже, так не думал – что не помешало ему пережить несколько неприятных мгновений: вышло бы чрезвычайно глупо, если бы его попытки не дать мадам де Бутвиль натворить глупостей привели к несчастью. Но ладонь, поднесенная к побелевшим губам графини, ощутила тепло ее дыхания, а, бесцеремонно ощупав ее руки и ноги, он не нашел ни переломов, ни вывихов. Пробормотав Dei gratias, он намочил свой платок в придорожной канаве и принялся стирать грязь с ее лба и щек. Длинные пушистые ресницы дрогнули, и он встретил растерянный взгляд синих глаз насмешливой улыбкой. – Куда вас черт понес, мадам? Вдохните поглубже, посмотрим, целы ли у вас ребра.
Эмили-Франсуаза де К: - Сами вы... черт... - Эмили попыталась было резко сесть и охнула: - Кружится... Голос прозвучал неожиданно по-детски жалобно, и она смутилась, а оттого послушно глубоко вздохнула. - Нет, ничего... - и, опомнившись, быстро добавила: - Не смейте ко мне прикасаться!
Теодор де Ронэ: Стоявший рядом с ней на коленях Теодор, поддержавший ее за плечи, когда она попыталась сесть, и не подумал убрать руку. – Все мысли об одном, мадам? Не тревожьтесь, я предпочитаю своих женщин в постели и не такими грязными. На самом деле, им обоим в некоторой мере повезло: два ясных и теплых дня подряд подсушили землю, отчего даже после своего падения юная графиня не превратилась в сплошной комок грязи, а штаны бретера почти не промокли.
Эмили-Франсуаза де К: - Дурак! - возмутилась Эмили. Нет, он просто невозможен! Что ни слово, то дерзость! Ей не пришло в голову, что в этом она мало отличается от господина де Ронэ.- Да я не посмотрела бы на вас, будь вы единственным мужчиной на свете! Сразу вспомнился муж... Опять она вся грязная, в синяках — плечом шевельнуть больно... И опять его не послушалась, причем совершенно без толку. Отца теперь не найти, и он так и умрет, с ней не простившись. Глаза графини наполнились слезами. - Какого дьявола вы все время лезете?!
Теодор де Ронэ: – Если бы я был единственным мужчиной на свете, я не стал бы вас спрашивать. Раз у нее были силы ругаться, похоже, она не слишком пострадала. Вот уж действительно, Господь хранит дураков. Хмурясь, бретер огляделся. Козочка щипала траву в нескольких шагах от них, но лошадь Сен-Шено вдалеке, замедлив уже ход, явно не собираясь останавливаться. – Вы как, в состоянии держаться в седле? Заданный ею вопрос был резонным, но Теодор предпочел счесть его риторическим. Что ему, в самом деле, до глупой девчонки?
Эмили-Франсуаза де К: - Не знаю, - буркнула мадам де Бутвиль и пошевелила руками и ногами. Завтра все тело будет болеть... Она тихонько всхлипнула и утерлась рукавом. Реветь при бретере она не будет! И этот убийца думает, что он может распоряжаться?! Обойдется! - Никуда не поеду. Бог весть почему Эмили чувствовала, что самой ей общение с господином де Ронэ ничем ужасным не грозит.
Теодор де Ронэ: Теодор рассмеялся и встал с колен. В его глазах на мгновение появилось то несколько отстраненное выражение, которое, для тех, кто хорошо его знал, свидетельствовало, что пришедший ему в голову стишок чем-то его не устраивает и он сейчас на скорую руку подыскивает замену. – Мадам, вы ведете себя как ребенок. Опять. Когда, не чувствуя удил, Ваш конь вас в поле посадил, Не знал, хвостатый он простак, Что вы не вырастете так. Вопрос не в том, поедете вы или нет, а в том, насколько вам будет при этом удобно. На крупе, передо мной, или поперек седла. Что вы предпочитаете?
Эмили-Франсуаза де К: Эмили едва удержалась от того, чтобы хихикнуть, и обозлилась сама на себя. Нет, это никуда не годится! Де Ронэ — убийца и негодяй. И еще крайне надоедливый тип. - Я предпочитаю никогда вас не видеть! - она, морщась, осторожно поднялась на ноги и мрачно глянула на бретера. Помня, как бесцеремонно он обходился с ней в Ларошели, мадам де Бутвиль не сомневалась, что с него станется бросить ее поперек седла. А о том, чтобы убежать, нечего было и думать — она и так едва могла шевелиться. И как еще ухитрилась ничего себе не сломать... - Куда вы собрались меня везти?
Теодор де Ронэ: Теодор ответил не сразу, потому что принужден был задуматься. Ехать, конечно, надо было обратно в «Герб Аквитании», но ведь затем ему скорее всего придется отправиться в ставку кардинала или в любое другое место, где монсеньор сочтет нужным назначить встречу. Взять юную графиню с собой он не сможет, а оставить ее одну... чем это кончается, он уже видел. Поручить ее Паспарту? Пустая затея. – В мушкетерский лагерь. Господин Портос, он же мушкетер? И будет, конечно, вне себя от восторга. Если окажется на месте и не будет занят в карауле. Если бы бретер знал, где искать Рошфора или д'Айона, он привез бы этот подарочек им, но так, по крайней мере, все тайны юной графини останутся при ней. Он вдел ногу в стремя и с сомнением покосился на свою подопечную. Вряд ли пешком ей будет легче. – Итак, ваш выбор, мадам?
Эмили-Франсуаза де К: Эмили ненавидела сдаваться. Разумеется, с дядей она не спорила, зато все остальные домочадцы прекрасно знали: если барышня изволит упрямиться, лучше уступить. Но сейчас был ли выбор? Болтаться вниз головой и кверху... - Сзади, - хмуро буркнула она. - На кой дьявол я господину Портосу?
Теодор де Ронэ: Оказавшись в седле, Теодор наклонился и протянул мадам де Бутвиль руку. – Я надеюсь, господин Портос не откажет мне в услуге и приглядит за вами до возвращения вашего мужа. Мне, к сожалению, придется уехать. Предстоящий разговор с мушкетером рисовался ему отнюдь не в радужных тонах. Все равно, что совать полузнакомому человеку грязную уличную дворняжку, да еще без корзинки. «Подержите, пожалуйста, я скоро вернусь».
Эмили-Франсуаза де К: - Господин Портос будет чрезвычайно рад, - язвительно проговорила мадам де Бутвиль, хватаясь за руку бретера. - Интересно, он станет передавать меня мужу перед дуэлью? На миг она задумалась, а потом, не спросив, наступила на сапог всадника, отталкиваясь. Все тело отдалось болью, и Эмили не смогла сдержать стона.
Теодор де Ронэ: Так они уже договорились? И когда только успели? Или нет: не станет же Бутвиль рассказывать о таком жене. А раз не разуверил, то, верно, и сам еще ничего не знает. Представив себе, как секундант Портоса является к графу с его женой, Теодор не сумел сдержать смешка. – Не тревожьтесь, мадам, не станут они убивать друг друга. Основания для этого утверждения у него были только самые шаткие, но зачем ей тревожиться о том, чего она не сможет изменить? Может, ее падение было и к лучшему: своя боль хорошо отвлекает от чужой. – Вы уверены, что вы не свалитесь?
Эмили-Франсуаза де К: - Не свалюсь. - Оказавшись за спиной де Ронэ, она вдруг серьезно спросила: - Зачем вы убили Сен-Шено? Вы ведь могли его не убивать. Чужая смерть доставляет вам удовольствие?
Теодор де Ронэ: Теодор, обернувшийся, чтобы проверить, как она держится, изумленно поднял брови: – Удовольствие? Вы смеетесь, мадам? Нет, конечно. Он нахмурился, стараясь облечь в слова то, что сам понимал только смутно, и пустил лошадь шагом. Сен-Шено пообещал его убить, и это могло ничего не значить – пустые слова. Но шпага не лжет – он действительно пытался это сделать. А потом не отказался от поединка. Человек может ценить чужие тайны превыше своей жизни, но не чужие же сантименты! – Мне он не понравился, – заключил бретер и перевел Козочку в рысь. – И он хотел убить меня.
Эмили-Франсуаза де К: - А вы убиваете всех, кто вам не нравится? - Эмили, морщась, крепко держалась за луку седла. Каждый шаг лошади отдавался тупой болью то в ушибленном бедре, то в спине, плечо тоже ныло... - Забавная привычка... А в том, что вас хотят убить, вы уж простите, ничего удивительного нет. Мерзкий тип. Она и сама бы... нет, не убила, но все равно мерзкий. Отвратительный, самодовольный... - Меня ждет умирающий отец. И теперь я не знаю, где. Вас такие глупости, понятно, не волнуют...
Теодор де Ронэ: – Вы напоминаете мне одного моего друга, – усмехнулся Теодор. Вспоминать об этой потере было до сих пор больно, но слишком дорого он платил за великодушие, чтобы ставить теперь чужую чувствительную совесть выше своей шкуры. Тем более что речь шла не о дружбе. – Меня волнует ваша жизнь и, до какой-то степени, ваша репутация, а вашего отца, похоже, ни то, ни другое не занимает. Но, мадам, если бы вам и в самом деле была сколько-нибудь важна судьба Сен-Шено, вы бы спасли его, всего-навсего согласившись вернуться. Вы этого не сделали. И не пытайтесь уверить меня, что вы не приняли меня всерьез. Эту ошибку, верно, и сделал Сен-Шено. В течение первой части их поединка бретер ограничился защитой, не желая нападать, не изучив столь сильного противника досконально. А тот решил, по-видимому, что худшее, чего следует опасаться, это рана, а шанс на победу у него есть. Ошибся, бывает. Но этот раз был для него последним.
Эмили-Франсуаза де К: Эмили с досадой прикусила губу. - Вы правы. Я не думала про Сен-Шено, я больше боялась за вас. В следующий раз не буду трусить и вмешаюсь. Получается, Сен-Шено погиб из-за нее... Потому что она должна была послушаться бретера, и тогда бы ничего не было. Что-то сомнительно... - И он бы меня не отпустил с вами, - откуда возникла такая уверенность, она не могла сказать. - В любом случае, что мне могло грозить от отца, да и какое вам дело до моей жизни, в конце концов?
Теодор де Ронэ: – За меня?! – На какое-то мгновение Теодор даже поверил, но почти сразу опомнился и засмеялся. – Право, мадам, врать вы умеете даже хуже чем я. Я скорее поверю, что вы хотели, чтобы он меня проучил. Нет, мадам, он заступался за вас: если бы вы согласились вернуться, он бы подчинился. Как когда мы встретили его на улице. Вы – женщина, женщины любят, когда из-за них дерутся, и никогда в этом не признаются. Запишите эту смерть на свой счет. Это было жестоко, но он был зол. Сен-Шено готов был убить его и дрался до последнего – из-за непослушной девчонки. Почему? Зная, что ее муж не допустил бы ее встречи с отцом. Что такого барон хотел сказать дочери, что его посланник так себя повел?
Эмили-Франсуаза де К: - Я не вру! - оскорбилась Эмили. Как он смеет приписывать ей то, чего у нее и в мыслях не было?! От незаслуженной обиды глаза ее наполнились слезами. - Вы дурак и мерзавец, и ничего не понимаете в женщинах, и... очень жаль, что он вас не убил! И видеть вас не хочу! Она хотела было соскочить с лошади, подальше от ненавистного бретера, и уже отпустила седло, но боязнь снова больно удариться заставила ее остановиться.
Теодор де Ронэ: Оторопевший Теодор уставился на холку Козочки, пытаясь собрать воедино разбегающиеся мысли. Нет, не может же быть! Если бы какая нибудь женщина когда-то удостоила его своей дружбы, ему было бы сейчас легче прийти к правильному выводу, но до сих пор его отношения с противоположным полом никогда не были платоническими – если, конечно, не считать его квартирную хозяйку, которой сейчас было за шестьдесят. Впереди показался уже военный лагерь, когда бретер, наконец, нарушил молчание: – Мадам, мои извинения. Я был неправ. Когда-то Орсетта, выслушав его сбивчивые объяснения, вздохнула и сказала: «Тодеро. Извиняясь, не оправдывайся. Ты не только врать не умеешь, у тебя и правда глупо звучит. Лучше сразу начинай целоваться». Последний совет к случаю не подходил, и Теодор заменил поцелуй очередным стишком: – Дерьма вонючей, слизи гаже Тот идиот, что вас хранит, И так он мерзостен, что даже Вас им же от него тошнит.
Эмили-Франсуаза де К: Звуки, раздавшиеся за его спиной, напомнили нечто среднее между сдавленным хрюканьем и тщетно сдерживаемым смешком, а потом послышался смущенный голос мадам де Бутвиль: - Нет, не до такой степени... Эмили не любила несправедливость... Де Ронэ был ужасен, но и она... пожалуй, не лучше. И он действительно ее охранял, неизвестно, почему, и так, как считал нужным — весьма надоедливо, но охранял и заботился... Терпел ее дерзости... - Я тоже... вела себя непозволительно грубо. Так что извините.
Теодор де Ронэ: – Охотно, – отозвался заметно развеселившийся Теодор. Поцеловать ей руку он не мог, какую-нибудь другую часть тела – тоже. – Давайте теперь пообещаем друг другу, что «мы больше не будем»? Несмотря на принесенные им извинения, он по-прежнему сомневался, что она могла тревожиться за него, но сейчас надо было сделать вид, что она его убедила. – Но все же позвольте вас заверить, что вам нет ни малейшей нужды беспокоиться за меня, если у меня в руках шпага. И только один противник. Потом он подумал, что это могло прозвучать, как хвастовство, но как взять свои слова назад, не имел ни малейшего представления.
Эмили-Франсуаза де К: - Ох, ну конечно, вы же непобедимый герой! - тут же съязвила Эмили, не отдавая себе отчета в том, что даже мужа не осмелилась бы так дразнить, как поддразнивала малознакомого, в сущности, бретера, человека явно опасного. Но разве он сам без конца не дразнился? - Не зарекайтесь, всегда может найтись кто-нибудь более сильный или умелый.
Теодор де Ронэ: – Но почему же «может»? – рассмеялся Теодор. – Такие есть. Я лично знаю одного... ну может, двоих. Был еще один, но я его убил. На самом деле он действительно знал в Париже одного наемного убийцу, с которым не хотел бы скрестить шпаги всерьез, но мадам де Бутвиль об этом знать было незачем. – А для героя я слишком долго уже прожил на этом свете. Тут они подъехали к воротам лагеря, он сдержал коня, перенес ногу через шею лошади и соскочил на землю. Оба часовых весьма демонстративно взялись за свои мушкетоны. – Добрый вечер, господа. Мне нужен господин Портос. Мушкетеры переглянулись, не изъявляя ни малейшего желания немедленно броситься на поиски. – Он в карауле, сударь, – отозвался наконец один из них. – Вам придется подождать, пока он не сменится. Теодор несколько мгновений подумал. – Я боюсь, что у меня нет такой возможности, – с той же вежливостью ответил он. – Я сожалею, сударь, но никто из нас не имеет права оставить пост. Вместо ответа бретер свистнул, подзывая мальчишку, с интересом наблюдавшего за ходом переговоров. Судя по тому, что он явно чувствовал себя в лагере как дома, его матерью была одна из маркитанток. В ответ на его вопросительный взгляд Теодор подбросил в воздух мелкую монету, ярко сверкнувшую в лучах заходящего солнца. – Передай господину Портосу, что его срочно хочет видеть шевалье де Ронэ. Часовые переглянулись, но вмешиваться не стали, и юный посланец поспешил прочь. Эпизод завершен
полная версия страницы