Форум » A la guerre comme à la guerre » Кошки-мышки. 19 сентября, раннее утро » Ответить
Кошки-мышки. 19 сентября, раннее утро
Марверт:
Ответов - 69, стр:
1 2 3 4 All
Антуан Лурмо: На языке у Лурмо вертелась очередная двусмысленная прибаутка, но поток школярского остроумия иссяк, когда в фургон ввалился дружок маркинтантки. Вид быковатого солдата моментально отрезвил голову школяра, захмелевшую от глотка иллюзорной славы и яблочной браги. Моток верёвки, который он так легкомысленно передал Мыши, приобрёл в его глазах совершенно другой, зловещий смысл. - Доброго утречка, сударь, - проблеял клеврет судьи и, споткнувшись о пустую бутылку, чертыхнулся, подхватил единственное доступное ему оружие и отступил за бочонок. – Это…красотка…мы с Жаком выпьем по глоточку за встречу? Нацеди нам по кружечке, а?
Serviteur: - А он веселый малый, - заметил Жак снисходительно. - Может и тебе нос свернет, - предположила Мышь, и сразу стало видно, что прозвище ее совершенно ей не подходит. Называть хищницу «мышью» - только сбивать людей столку. – Вот тогда я посмеюсь. - Чем? Бутылкой что ли? – Солдат протянул руку, принимая из ладони подельницы веревку, и деловито проверил ее на крепость. – Не думаю. Он шагнул к забившемуся за бочонок Лурмо, намереваясь окончательно загнать того в угол, хоть конструкция фургона маркитантки в принципе не предполагала существования в нем углов. Глаза хозяйки фургона в этот момент засверкали от возбуждения, и она сделалась внезапно почти красивой. Мыши никогда не приходилось самой убивать людей, - в этом она завидовала солдатам, - но зрелище смерти, будь то война, казнь или пьяная драка, ее возбуждало.
Антуан Лурмо: У стряпчего никак не укладывалось в голове, что убить штатского, и не просто штатского, а слугу закона посреди военного лагеря да средь бела дня так же просто, как выпить глоток яблочной браги. Впрочем, откуда этому отребью знать, кто он такой, а если б и знали, вряд ли бы это их остановило. В душе затеплилась слабая искорка надежды, что Бернар где-то рядом и ещё не успел окончательно потерять бдительность от созерцания бутона Луизон. - Ты чё, ты чё, солдатик? – забормотал он, не отрывая взгляда от верёвки в руках Жака и делая шаг в сторону, чтобы выиграть пару мгновений. – Ты себе, что ль, верёвку мылить собрался? Я ж не сам-один сюда явился: меня друг снаружи ждёт. Думаешь, он не видел, как вы в фургон входили? Лурмо натужно кашлянул, прочищая горло и готовясь заорать во всю силу лёгких до того, как его шею захлестнёт удавка.
Марверт: Под суровым взором маркитантки Бернар мог только покраснеть и опустить глаза, но в его смущенной улыбке таилась, тем не менее, и толика лукавства. Как каждый, кто не только красив, но и умеет этим пользоваться, он догадывался, как много может простить старший младшему, если последний безоговорочно признает превосходство первого. – Да какая из меня милость, матушка, – пробормотал он. – Дела у моего приятеля с Мышью, а мне все дурное кажется. Кто же это чужого человека одного у себя оставляет? Взгляд маркитантки заметно смягчился, и она приоткрыла даже рот и чуть наклонилась веред, словно собираясь сказать что-то важное, но тут же передумала и отстранилась. – Вон она, Мышь. И дружок ее. Напрочь позабыв, что не следует привлекать к себе внимание возвращающейся парочки, Бернар обернулся. В молчании оба собеседника проследили за тем, как Мышь исчезает в фургоне. Тут бы Антуану и появиться, но вместо этого ее задержавшийся было снаружи спутник полез за ней. И это, Бог весть почему, юноше не понравилось. После недолгого колебания он окончательно плюнул на конспирацию и перебежал вплотную к фургону, надеясь подслушать что-то полезное и совершенно не заметив, что его тень упала на плотную парусину.
Serviteur: Простоватому Жаку не было дела до игры света и тени за парусиновыми стенками фургона. Но Мышь оказалась более наблюдательной, тем более, что школяр заговорил о дружке. Каком дружке, кстати говоря? Откуда тут еще и дружок? Вопросы в голове маркитантки покатились, словно снежный ком с горы. Как много людей посвящены в тайну денег и детей Ампаро? Кто в здравом уме станет возиться с делами висельницы? Как этот самый внезапно вылупившийся в рассказе «дружок» попал в охраняемый военный лагерь? Происходящее становилось все более и более подозрительным. А что если гость действует не в интересах цыганки, а по поручению священника, из дома которого они выманили девчонок? А священник, - он-то не висельник, - мог с чистой совестью обратиться и к властям… Или нет, откуда властям знать, кто они с Жаком такие? Короче говоря, не сходились у Мыши концы с концами. И оттого ей внезапно сделалось страшно. Неужели и тут ненавистная товарка ее переиграла? И страх этот обернулся ненавистью. А ненависть - дурной советчик. Молча вытащив откуда-то из-под юбок незамысловатый кухонный нож, она метнулась к силуэту, обрисовавшемуся на парусине, и ударила наугад, распарывая ткань, метя в человека, что, как она полагала, притаился с той стороны. Жак, не ожидавший подобного поворота событий, на миг отвлекся от Лурмо, пытаясь понять, до какой степени ополоумела вдруг его подружка, и что стало тому причиной.
Антуан Лурмо: Страх иногда бывает хорошим помощником. Лурмо, не отрывавший взгляда от Жака, смог лишь краем глаза уловить, как метнулась тень маркитантки, и услышать треск распарываемой парусины. Но тут солдат на мгновение отвлёкся, и стряпчий, подталкиваемый отчаянием жертвы, выбросил вперёд руку с зажатой в ней бутылкой. Выбор боевых приёмов у штатского был невелик: он бы предпочёл ударить по макушке и оглушить, но был ниже ростом, чем его противник, поэтому хрястнул служивого по сопатке и отскочил к двери, завопив что есть мочи: -Пожа-а-ар!!! Конспирацией больше не пахло: вместо этого в фургоне повис гнетущий запах обоюдной ненависти.
Марверт: Бернар успел услышать только натужный мужской кашель, когда его нагнала заметно взволнованная мать Лизетты. Застигнутый врасплох юноша невольно дернулся прочь и открыл было рот, чтобы привычно начать оправдываться, когда лезвие ножа, пропоров парусину там, где мгновением ранее стоял он сам, взрезало ему рукав. Бернар не был героем, и ножом до сих пор пользовался только для еды - ну и для всяких домашних мелочей. Когда господин де Марверт подарил ему кинжал, юноша восхитился и тут же принялся представлять себе, как он спасает всех мастерским ударом. В его мечтах, однако, неведомый злодей был и выше его ростом, и шире в плечах, и сам он уж точно не орал от страха на всю округу, едва не заглушив мужественный крик "Пожар!", разнесшийся по военному лагерю. И удар был один, а не лихорадочное тыканье куда попало в невидимого противника невесть как оказавшимся у него в руке клинком.
Serviteur: Громкий крик «Пожар!» был последним, что Мышь расслышала в этой жизни. Это было странно, кричали об огне, а женщине сделалось внезапно пронзительно холодно. А потом ее угасающее удивление захлестнула темнота. Новичкам часто везет, будь то в картах, в любви или на войне. Бернар, в отличие от маркитантки, вряд ли ставил себе сознательной целью убить человека, скрывающегося с другой стороны парусины. И, по иронии судьбы, Мышь старалась, но не преуспела, а молодой клеврет судьи уложил ее одним случайным ударом сразу и наповал. Жак пошатнулся, замотал головой, но удара школяра было явно недостаточно для того, чтобы свалить этого Голиафа с ног. - Ну, щенок, теперь с тобой будет другой разговор, - прорычал он, сплевывая кровь, и тут увидел свою товарку, оседающую на пол фургона с той особой гибкостью, что характерно отличает мертвеца от живого человека. Душа покидает тело, и в этот миг тело словно лишается какой-то незримой опоры, становится похожим на тряпичную куклу, руки и ноги которой гнутся в любую сторону и под любым углом. Зрелище это настолько изумило солдата, - он ожидал какого угодно финала истории с испанкой, но только не подобного, - что он, бросившись следом за Лурмо, не набросился при этом на самого Лурмо, а просто оттолкнул молодого человека в сторону, стремясь поскорее покинуть проклятый фургон.
Антуан Лурмо: Лурмо отлетел в сторону, приземлившись рядом с Мышью, отдавшей свою чёрную душонку то ли Богу, то ли дьяволу: в том, что маркитантка уже пересекла грань, что отделяет живого от мертвеца, сомневаться не приходилось. Догонять поспешно убравшегося с места побоища солдата смысла не было. Он приподнялся, потряс головой и просунул её в дыру, проделанную Мышью в парусиновой стенке фургона, восхищённо глядя на Бернара: -Ну, браток, ты – герой! Влазь сюда: подельник смылся.
полная версия страницы