Форум » A la guerre comme à la guerre » Дипломатическое интермеццо. 18 сентября 1627 г., около двух часов дня » Ответить
Дипломатическое интермеццо. 18 сентября 1627 г., около двух часов дня
Портос:
Ответов - 31, стр:
1 2 All
Портос: Проводив наконец д'Артаньяна, Портос снова забеспокоился. За обсуждением предстоящей гасконцу экспедиции мушкетер забыл о своих проблемах, но теперь неумолимый бег времени напомнил о них снова. День перевалил за полдень, а он обещал прислать секунданта на рассвете… Или утром? Неважно, в любом случае утро уже давно миновало! А что, если Арамис опять куда-нибудь исчезнет? Сообразив, что его благочестивому другу попросту неоткуда знать, с каким нетерпением его ожидают, Портос решил дожидаться будущего аббата у него в палатке. Так вернее. К великому его облегчению, долго ждать не пришлось. Совсем, вернее, не пришлось: с Арамисом он столкнулся у самой палатки. - Арамис! – В возгласе Портоса чистосердечная радость смешалась со столь же чистосердечным облегчением. – А я так вас ждал! Мне просто необходимо срочно с вами поговорить… - мушкетер на миг запнулся, сообразив, что Арамис не был в лагере не меньше суток и, возможно, у него совершенно другие планы, и осторожно добавил: - Если, разумеется, у вас есть время. Но, право, дело важнейшее…
Арамис: Арамис улыбнулся. Настроение у него было отнюдь не радужным, но Портос обладал чудесным свойством привести в состояние гармонии с миром кого угодно. "Срочно поговорить" и "дело важнейшее" могли относиться к чему угодно: к предстоящему поединку, к деликатному вопросу займа денег, к просьбе одолжить Базена на помощь Мушкетону. - Весь ваш, - Арамис искренне пожал гиганту руку. Он предпочитал начинать рукопожатие первым, поскольку обратный процесс всегда служил для молодого мушкетёра поводом для беспокойства и часто причинял весьма болезненные ощущения. - Чёрт побери, Портос! Вот уже которые сутки я занимаюсь чем угодно, только не службой. Боюсь, что Тревиль выгонит меня рано или поздно. Или же во искупление грехов заставит несколько суток подряд торчать в траншее под огнём ла-рошельцев. Что произошло? Я ничего не знаю!
Портос: - Чего тут только не происходило! – Портос выдохнул с облегчением. – Я постараюсь рассказать покороче, потому что мне через полчаса заступать в караул. На вас вся моя надежда, друг мой, потому что только вы сумеете разрешить такое деликатное дело. Только, прошу вас, не перебивайте, а не то я собьюсь! Мушкетер еще раз вздохнул, собираясь с мыслями. - Итак, началось все с того, что д'Артаньян попросил меня составить компанию графу де Бутвилю… Портос действительно постарался сделать свое повествование максимально кратким. Изложив другу всю историю с экспедицией в Ларошель и объяснив, чего он, собственно, ждет от Арамиса, мушкетер спохватился, что забыл выполнить просьбу гасконца, и перешел к теме подброшенного письма. - Ну и в конечном счете д'Артаньян с Атосом отправились в форт Сен-Мартен, к маршалу Туара, чтобы убедиться, что это проклятое письмо в самом деле поддельное, - заключил он наконец. - Д'Артаньян просил вам передать, что у них не было никакой возможности дождаться вас: рыбак из Ле-Миним собирался отплыть с началом отлива. А отлив ждать не будет. Портос умолк и с надеждой посмотрел на Арамиса. - Вот как будто и все… Мне пора бежать, друг мой, простите. Вы сможете переговорить с Бутвилем? Мне совсем не хочется доводить дело до дуэли, но я совершенно не представляю себе, как это сделать!
Арамис: Арамис некоторое время пребывал в задумчивости. - Понимаю вас, друг мой... - сказал он, вскидывая голову и глядя прямо в глаза Портосу. - Дело ответственное и деликатное. Но не переживайте. Я достаточно хорошо знаком и с графом, и с графиней. Не вините себя ни в чём. Приносить извинения и тем более драться вам не придётся. Спасибо за новости о наших друзьях. Портос удалился, а Арамис кликнул Базена: - Много воды, свежую сорочку, Базен, парадный костюм. Я отправляюсь к графу де Бутвилю по важному делу. Базен чётко знал, что от него требуется, а потому не более чем через полчаса Арамис был полностью готов. Бросив беглый, но придирчивый взгляд в зеркальце, молодой мушкетёр остался вполне удовлетворён своим внешним видом. Правда, лицо было несколько бледным и опять разболелось горло, но это не имело значения. Он отправился разыскивать графа де Бутвиля.
Бутвиль: Граф де Бутвиль (или, вернее, граф де Люз) безмятежно спал, хотя на дворе давно уже был день. Но примерно через полчаса после того, как его супруга покинула комнату, чтобы самостоятельно решить вопрос со своей одеждой, некоторые естественные потребности все-таки заставили его пробудиться. Справившись с самой насущной, он почувствовал, что зверски проголодался, и только тут, окончательно проснувшись, обнаружил, что Эмили нет ни в постели, ни в комнате. Но ночные (или, вернее, ранне-утренние) удовольствия настроили его на благодушный лад, и потому, прежде чем начинать беспокоиться, он прислушался - из-за двери не слышалось никаких подозрительных шумов, ничто не горело, не падало и не разбивалось. В комнате тоже было не больше беспорядка, чем было после ухода Лапена. Не хватало только той одежды, в которой Эмили вернулась из похода в Ларошель. Из этого следовал вывод, что мадам де Бутвиль самостоятельно оделась и вышла. Муж решил проявить выдержку - он наскоро оделся и, выйдя на галерею, перегнулся через перила, чтобы проверить, нет ли её в зале.
Dramatis personae: Внизу дела шли бойко. Свободных мест в зале имелось всего три или четыре, слуги с ног сбивались, и высокую репутацию заведения "Герб Аквитании" поддерживал сам мэтр Бовэ. Он был очень занят, но не забывал окидывать своё "королевство" опытным взглядом. Потому движение на галерее не могло остаться незамеченным. Мэтр Бовэ про себя считал его сиятельство графа де Люза изрядным чудаком, но кого интересует мнение простого мещанина, когда речь идёт о вельможе, человеке знатном! К тому же знатный вельможа исправно расплачивался за постой - этот фактор являлся решающим. Когда регулярно платишь, прощаются любые причуды. Мэтр Бовэ немедленно подал знак жене, царственно возвышавшейся над стойкой: будь начеку! Мадам Бовэ кивнула, но тотчас указала рукой на дверь: появился новый гость. В первое мгновение мэтр Бовэ внутренне напрягся. От мужчины, на плечах которого красуется лазоревый плащ мушкетёров де Тревиля, можно взять всякого. Затем мэтр Бовэ расплылся в улыбке: конкретно этот мушкетёр пользовался его симпатией. Тихий, скромный, всегда вежливый молодой человек, весьма и весьма избирательный во вкусах. Кабы не идеальная выправка и не мушкетёрский плащ, мэтр Бовэ причислил бы своего посетителя к священнослужителям. Пищу всегда заказывает самую лёгкую, необременительную. Постные дни соблюдает со всей строгостью. Ест мало, но неизменно требует лучшего, будь то белое мясо куры или голубя, рыба, зелень, соус или вино. Расплачивается, едва взглянув на счёт. Не мушкетёр - ангел! - Чего изволит ваша милость? - медовым голосом пропел трактирщик.
Арамис: Молодой человек рассеянно огляделся по сторонам. Вид переполненного посетителями общего зала заставил его поморщиться: мушкетёр терпеть не мог суету и шум, а больше всего ненавидел, когда кто-то слишком пристально изучает содержимое его тарелки. Несмотря на свой изящный вид и строгую умеренность в еде, Арамис не являлся ни херувимом, ни серафимом. Он был человеком из крови и плоти. Пусть плоть регулярно умерщвлялась, но всё же требовала подкрепления. - Граф де Люз всё ещё здесь? Я могу подняться в его комнату? - дело прежде всего, и Арамис постарался не осязать соблазнительных ароматов. Ответа трактирщика не потребовалось: молодые люди заметили друг друга сами. - О, граф, а я ищу вас! - Арамис чуть напряг голос, чтобы Бутвиль расслышал его. - Вам будет угодно спуститься, или мне подняться к вам?
Бутвиль: Несмотря на то, что сутолока в зале творилась изрядная, зрелище обычной гостиничной суеты еще больше успокоило Бутвиля: здесь явно не происходило ничего из ряда вон выходящего - ни сейчас, ни недавно, иначе от кривотолков о событии гудели бы и постояльцы, и прислуга. Столь же явно было то, что Эмили в зале отсутствовала. Конечно, было бы хорошо узнать, куда же она все-таки отправилась, но не идти же расспрашивать об этом самому? Граф решил выждать еще с четверть часа, а затем, если жена не объявится, вызвать Лапена и отправить его на рекогносцировку. Но прошло едва несколько минут, и в зале появился мушкетер, в котором Луи-Франсуа сразу же признал господина Арамиса. Что привело его сюда? Ссора с Портосом во время вылазки в Ларошель совершенно выпала из памяти графа, но когда он заметил, что мушкетер обратился было к трактирщику с вопросом, которого издали расслышать было невозможно, а потом оглядел зал, все вспомнилось, и радужное настроение Бутвиля немедленно потускнело. Он был уверен, что знает, какое дело привело сюда этого милого молодого человека. - Поднимайтесь ко мне, - тоже не желая поднимать голос, граф сопроводил свои слова приглашающим жестом. - Жду вас в комнате! Он вернулся к себе, оставив дверь приоткрытой, задернул полог кровати, чтобы скрыть разворошенную постель, и успел еще застегнуть камзол на все пуговки прежде, чем нежданный посетитель показался на пороге.
Арамис: Арамис не спешил. Он во всех подробностях припоминал рассказ Портоса, стараясь одновременно составить план нелёгкого объяснения с Бутвилем. Чёрт! Всего несколько дней назад он сам чуть было не стал противником графа, и вот теперь снова придётся разговаривать на чувствительные темы. Невероятно трудно, если учесть характеры тех, с кем приходится иметь дело! А граф... право, у этого человека особый талант притягивать к себе разнообразные приключения. И неприятности тоже. Взять хотя бы его женитьбу на этой девочке... Мысль о новоиспечённой мадам де Бутвиль почему-то вызвала на губах улыбку. Нет уж! Придётся приложить все усилия, чтобы малышка Эмили не осталась вдовой, едва успев вкусить радости супружества. Несмотря на то, что приглашение подняться и пройти в комнату было получено, Арамис некоторое время постоял у двери, деликатно постучал и лишь после этого позволил себе зайти внутрь. - Добрый день, дорогой граф! Рад вас видеть живым и невредимым. Как вы чувствуете себя после вашей дерзкой вылазки? Как здоровье мадам де Бутвиль?
Бутвиль: - Добрый день, шевалье, - сдержанно ответил Бутвиль. Учтивое начало еще отнюдь не означало благополучного конца беседы, и потому он ограничился пока необходимой долей любезности. - Что касается самочувствия моего и моей супруги, могу лишь сказать, что в целом все благополучно обошлось, но усилия, затраченные нами на эту вылазку, не соответствуют скудному итогу. Впрочем, об итогах судить будем уже не мы... Луи-Франсуа взмахнул рукой, давая понять, что говорить о вчерашних событиях больше не намерен. - К моему глубокому сожалению, самым огорчительным итогом стало недоразумение, происшедшее между мною и господином Портосом. Правильно ли я понимаю, что ваш приход в столь ранний час связан с этим?
Арамис: Арамис слегка улыбнулся. - Прежде всего, я позволил себе столь ранний визит потому, что и вы, милый граф - пташка ранняя. Чуть замешкайся, и вы улетите в неведомые дали, чтобы вернуться неизвестно когда. Мадам графиню тоже не назвать домоседкой... Молодой человек выдержал краткую паузу, украдкой обозревая комнату и самого графа. - Что до недоразумения, то да, Портос рассказал мне об этом. И я, прежде чем что-то говорить, желал бы сначала расспросить вас. Что, в сущности, явилось причиной вашего недовольства. Именно вашего. Точку зрения Портоса я уже знаю. Но любое выяснение отношений с оружием в руках между двумя дворянами во время боевых действий - вещь вдвойне серьёзная. Вдруг я не так понял Портоса, или же, напротив, Портос не понял вас? Помнится, несколькими днями ранее мы с вами так же имели формальный повод скрестить шпаги... пока не разобрались, что ничья честь и достоинство не задеты. Не так ли?
Бутвиль: Только сейчас Бутвиль сообразил, что называть этот час "ранним" было явной ошибкой, что, видимо, и вызвало улыбку мушкетера. - Для меня "рано" - это когда встаешь, но чувствуешь, что можно было бы поспать еще часок, - с ответной улыбкой пояснил граф. - А когда ложишься на рассвете... Так что не удивляйтесь, шевалье. Ваше желание разобраться в ситуации весьма похвально, однако я не уверен, что смогу сразу дать вам прямой ответ. Он прошелся по комнате и, по уже сложившейся привычке, задержался у окна, глядя во двор. - Дело в том, - продолжил он, когда почувствовал, что дальше затягивать с ответом будет неучтиво, - что все наше предприятие с самого начала было... скажем так, странным. Начать с того, что я предполагал идти с другим вашим товарищем, д'Артаньяном, которого неплохо знаю, да и он, в свою очередь, знает обо мне намного больше, чем господин Портос. К тому же меня сильно расстроили происшествия предыдущих дней. Для вылазки в лагерь врага - не самое лучшее состояние, не так ли?
Арамис: - Разумеется, - в тон Бутвилю подтвердил Арамис. - Честно сказать, милый граф, ваше стремление к приключениям меня немало удивляет. Если бы я, как вы, имел счастье стать мужем прелестной юной особы, то всеми силами старался бы уделять время ей, а не каким-то сомнительным вылазкам непонятно куда. Он встал со стула, куда присел без приглашения, на правах равного, и подошел к окну. Рука мушкетёра легла на плечо молодого графа. Перчатки Арамис снял и засунул за пояс, едва переступив порог комнаты. В данную минуту он применял знания, полученные в семинарии. Когда желаешь успокоить кого-то - говори с ним ровно и уверенно, не повышая голоса. Когда желаешь придать особый акцент своим словам - прикоснись к собеседнику. - К тому же мадам де Бутвиль - совершенно особая женщина, не так ли? Она похожа на молодое вино, которое пьётся легко, но затем ударяет в голову, лишая рассудка. Лицо Арамиса вдруг стало задумчивым и грустным. - Из неё получается отличный мальчишка-паж. Я думал, что в мире есть только одна женщина, которая превосходно смотрится в мужском платье... теперь я вижу, что есть и вторая. Но ведь это ещё ребёнок, сущий ребёнок! Или... я ошибаюсь? Судя по тому, что вы потакаете всем её причудам и не можете с ней расстаться - это эльф. Не так ли? Обычно от жены требуют другого: покорности и благонравности. Почему в вашей семье получилось иначе? Я не прошу у вас откровенности. Просто я сам вряд ли когда-то смогу создать семейный союз... Я стараюсь изучать человеческую природу как будущий священнослужитель. Улыбка на губах Арамиса стала ещё более грустной: - Да, я был предназначен матери-церкви. Я буду служить ей, что бы ни произошло. Я беден, и у меня нет иного выбора. Но вы, вы... вы могли бы сделать блестящую партию, выбрать девушку из самой лучшей семьи. Почему вы рискнули жениться именно на этой девочке?
Бутвиль: Бутвиля поразил неожиданно доверительный тон человека, который, надо полагать, явился как предвестник неприятного поединка. Граф мог бы возмутиться тем, как Арамис рассуждает о свойствах его жены, но, во-первых, он искренне говорил то, что думал, во-вторых, он в целом был прав, а в-третьих... он позволил себе так раскрыться перед собеседником, которого пока не мог считать другом - это следовало ценить. И так хотелось выговориться наконец! - Знаете, сударь, если бы люди смогли разгадать тайну любви, то никакие тайны мироздания уже не представляли бы трудности после этого, - со вздохом сказал Луи-Франсуа. - Те, кого положение в свете обрекает на "блестящую партию", крайне редко бывают счастливы в браке. А счастье - это такое редкое сокровище! Более редкое, пожалуй, чем крупные жемчужины, которые с таким трудом добывают на дне морском. Так думал мой брат, так думаю и я. Он тоже мог -даже больше, чем я - рассчитывать на выгодный брак, но женился на совсем юной девочке, незнатной и не слишком богатой - и они были счастливы пять лет, а я был свидетелем их счастья. Да, кончилось это счастье ужасным горем. Но - пять лет, шевалье! Это дар небес. А что касается меня, то наша встреча с мадемуазель де Кюинь была случайной, но ее искренность, чуткость, ее непохожесть на всех знакомых мне женщин очаровали меня почти сразу. И знакомство с нею отвратило меня от мрачных мыслей и замыслов, которые могли бы стать губительными... Я попытался отдать дань благоразумию, уехал воевать, оставив мадемуазель под опекой почтенной родственницы, но девушка не утерпела и бросилась сюда искать меня. Одна, без защиты и охраны... Что мне оставалось? Только повести ее под венец, что я и сделал. И не раскаиваюсь, хотя на меня и сыплются теперь со всех сторон мелкие и крупные неприятности.
Арамис: Арамис слушал, опустив глаза. Он машинально теребил кружево манжета и ощущал себя зрителем, попавшим на репетицию спектакля. Нечто, не предназначенное для посторонних глаз. Таинство. Странно, почему на ум не пришла церковь и подготовка к мессе? Может быть, он слишком хорошо знал , что происходит в храме, когда священник готовится произносить проповедь? Или как регент хора совсем не подобающими его сану словами кричит на дураков-хористов, которые опять не могут спеть простейшее двухголосие? - Положи меня, как печать, на сердце твое, как перстень, на руку твою: ибо крепка, как смерть, любовь; люта, как преисподняя, ревность; стрелы ее - стрелы огненные; она пламень весьма сильный... - задумчиво произнёс он вполголоса, и вскинул на Бутвиля взор, который (увы!) предательски увлажнился. Собственная сердечная рана, даже не успевшая затянуться, делала Арамиса уязвимым. - Помните, что этот же премудрый оратор говорил про вещи, непостижимые для человеческого ума и лишенные всякой логики?.. Вы выбрали самый верный и честный путь, граф. Подвели свою избранницу к алтарю, дали ей своё имя. Так неужели из-за глупой случайности вы совершите ту же ошибку, что и ваш брат? Тот поддался тщеславию и бахвальству. А вы... Расскажите мне, что произошло. Из-за чего вышла ссора. Портоса я уже выслушал. Но Портос - большое дитя. Вас я таковым не считаю. Арамис уселся на прежнее место, с преувеличенным старанием расправляя смятые в порыве чувств манжеты.
Бутвиль: - Очень большое дитя, - усмехнувшись, уточнил Бутвиль. - Не знаю, намеренно ли господин Портос так вел себя или он всегда таков, или - я допускаю и это - в его поведении не было ничего особенного, а мне лишь почудилось, но... учтите, пожалуйста, что я сейчас описываю собственное восприятие того, что между нами было. Так вот, с самых первых наших шагов господин Портос ни за что не желал признать меня старшим. По-видимому, он разделяет то пренебрежительное отношение к адъютантам и офицерам свиты, которое свойственно многим солдатам. Конечно, порой такое отношение оправдано, но я за время службы провел больше времени в траншеях и под пулями, чем при дворе и в своем кабинете, и мне это обидно. Но я старался не обращать на это внимания, ведь господин Портос не обязан знать о моих подвигах... Луи-Франсуа умолк и досадливо взмахнул рукой, чувствуя, насколько трудно сейчас, когда событие уже отошло в прошлое, восстановить собственные ощущения.
Арамис: - Понимаю, - Арамис кивнул, причём постарался придать движению как можно больше сдержанности. - Но поймите и вы, граф. Портос едва знаком с вами, и вы совершенно правильно определили его мотивацию. Увы, я вынужден выступить в защиту своего друга: на наших глазах штабные офицеры совершают множество ошибок, за которые кровью и даже жизнью расплачиваются простые солдаты. Неважно, какого полка. Пикинеры, копейщики, мушкетёры, гвардейцы. Наконец, мы тоже, хотя и имеем честь принадлежать к Королевскому Дому, считаемся привилегированной ротой... Думаю, ваше поведение во время вылазки было безупречным, и Портос, пусть и большое дитя, но человек честный и настоящий солдат, не мог не оценить это... Но... Арамис запнулся. - Может быть, - тон мушкетёра был самым мягким, - само присутствие мадам де Бутвиль могло спровоцировать Портоса на неоправданную грубость? Муж, который подвергает жену, да ещё столь юную, опасности? О, это я понимаю, что за прелесть ваша супруга, и сколь причудливо сочетаются в её характере жажда к приключениям и пленительная женственность! Но Портос... простите ему его грубость! Я думаю, дело в том, что именно в тот момент он был зол на вас за то, что вы подвергаете опасности столь нежное создание.
Бутвиль: Сопоставив предположение Арамиса с тем, что знал он сам о внешности и повадках Портоса, Бутвиль невольно улыбнулся: неужели и великаны способны на столь утонченные чувства? Вопрос, разумеется, остался невысказанным. Прозвучало другое: - Если чувства вашего друга действительно таковы - я имею в виду его беспокойство за судьбу женщины, - то они делают ему честь. Должен признать, что в целом поступки и поведение господина Портоса в тех сложных обстоятельствах, какие нам достались, были весьма похвальны. Однако строить свое отношение к человеку - в данном случае ко мне, - на основании первых впечатлений простительно лишь ребенку, а не взрослому мужчине и бывалому солдату, который должен знать, как пагубно влияют нелады между соратниками на исход дела! Только потому, что я - штабной офицер, предполагать, что муж мог взять жену с собой ради собственной прихоти или из-за каприза дамы, и тем самым оскорблять нас с нею? Да, наша история весьма необычна и изложить ее со всеми подробностями сложно. Но именно поэтому стоило бы задуматься и не спешить с выводами... Луи-Франсуа прошелся по комнате и, остановившись перед мушкетером, добавил: _ Вы, шевалье, несомненно, способны на гораздо более тонкие суждения, чем ваш друг. Но и вы только что повторили расхожее мнение о причинах гибели моего несчастного брата. Между тем у его игры со смертью были куда более глубокие причины, нежели тщеславие и бахвальство. Не говоря уже о том, что противник, де Бёврон, упорно желавший поквитаться с ним, в течение года провоцировал его письмами, вынуждая нарушить и волю короля, и слово, данное правительнице Нидерландов, вернуться в Париж и сойтись в поединке... Вы бы вытерпели год в таких условиях? А теперь Бёврон, прощенный, преспокойно служит в Пьемонте, а мой брат и его кузен и секундант, восемнадцатилетний юноша, погребены и опозорены... Теперь вы понимаете, почему я так реагирую на предвзятые мнения?
Арамис: - О, я понимаю! - Арамис наклонил голову, чтобы скрыть выражение лица. Он сам себя проклинал за неудачное сравнение. В самом деле: мыслимое ли дело говорить брату казнённого о том, что уж точно не следовало затевать дуэль на Королевской площади и именно этим нахальным пренебрежением всех мыслимых и немыслимых эдиктов навлечь на себя гнев как всесильного министра, так и его величества! Историю тройного поединка мушкетёр знал во всех подробностях. Но трагическая смерть Монморанси-Бутвиля вызвала в сердце Арамиса куда более искренний отклик, чем смерть Шале годом ранее. Шале и Монморанси-Бутвиль пострадали одинаково жестоко, хотя и по разным причинам. Но Шале к эшафоту подвела одна голубоглазая хохотунья. Она-то вырвалась из лап кардинала, зато остальным не повезло. Конечно же, Ришелье свою добычу не выпустил. - Если я повторяю расхожее суждение и тем самым вызываю ваше неодобрение, то только потому, что считаю: ситуацию можно было разрешить иным путём. Превратить Ришелье в союзника, прямо заявив: ваше высокопреосвященство, Бёврон ведёт себя недостойным образом, провоцируя меня на поединок... Но ваш несчастный брат решил иначе. Хотя... не мне судить о милости кардинала. Шале ведь тоже не пощадили, даже после всех заверений о том, что в последний момент казнь заменят на изгнание... Ваше право, дорогой граф, защищать честь вашего брата после его гибели. Я не желал оскорбить вас. Более того, я скорблю об этой утрате до сих пор. Арамис вскинул глаза на собеседника. - Не сомневайтесь, Портос способен на тонкие переживания. Он славный, добрый и мужественный человек. Если ему не хватает воспитания и такта, это его беда, никак не вина. Я убеждён, что все его действия и высказывания были порождены ничем иным, как беспокойством о безопасности мадам де Бутвиль. Я вовсе не отговариваю вас от поединка, но посудите сами: штабной офицер дерётся на поединке с мушкетёром Тревиля. Всё это - рядом с военным лагерем. Вы оба не свободны, вы оба служите Франции и действуете на благо королевства. Как бы вы ни скрывали произошедшее, но слухи непременно дойдут до кардинала и короля. И - что? Брат казнённого дуэлянта свернул на ту же дорожку? Ещё один показательный процесс и казнь? Ещё одна заплаканная вдова, ещё более беззащитная и юная?
Бутвиль: - Вы сейчас говорите как человек церкви, - сказал Бутвиль, покачав головой. - Если бы все дворяне способны были рассуждать в таком же духе, то вопрос с дуэлями решился бы сам собой, без всяких мер принуждения со стороны властей... Должен вам признаться, что сразу после несчастья в голове моей бродили всевозможные замыслы мести, но вскоре я о них забыл, и благодарить за это следует именно мадемуазель де Кюинь, ныне мадам де Бутвиль, встреча с которой совершенно переменила мои настроения. От гибели никто из нас не гарантирован ныне, но лучше уж моей жене стать вдовою погибшего в бою, с честью, а не на поединке из-за пустячной обиды... Да, сударь, о том, что не следует сводить личные счеты в условиях войны, я думаю точно так же, как вы. И счеты-то, в сущности, не слишком серьезные. Вспылить может кто угодно, однако прямого оскорбления от господина Портоса не было, и я охотно отказался бы от дуэли, но - вы же понимаете - обиженной стороной являюсь все-таки я, и извиняться мне не за что.
Арамис: Лицо Арамиса просветлело: граф, обладавший в равной степени благородной душой и благородным умом, сам дал ему в руки ниточку, за которую стоило теперь аккуратно потянуть. - Так берегите вашу милую супругу, не ввязывайтесь в дурацкие истории, - искренне сказал он, - ибо я уверен, что ваша жизнь столь же дорога ей, как её жизнь - вам. Судьба подарила вам ангела-хранителя. Но и графине вы как ангел-хранитель. Юная девушка без поддержки родни и средств к существованию - лёгкая добыча для всякого зла. Вы защитили её. Подобное стечение обстоятельств я могу расценить только как благословение свыше. Вы созданы друг для друга. Арамис грустно улыбнулся и продолжил самым мягким, тихим голосом: - Храбрость ваша, граф, не подлежит сомнению. Теперь я ручаюсь и за ваше похвальное благоразумие, столь несвойственное людям военным. Но именно потому вы состоите при штабе, а не идёте в атаку с мушкетом в руках. Такие штабные офицеры, как вы, нужны любой армии, ибо они - её сила. Остудить горячую кровь вовремя объявленным запретом, вовремя разглядеть опасность и оценить степень возможного риска, избежать ловушки, которую расставил враг... Вам извиняться не за что - согласен. Молодой человек почти перешел на шепот. - Но и моему другу Портосу тоже не за что приносить вам извинения, поскольку, как вы только что сами изволили заметить, прямого оскорбления не было. Я бы сказал прямо: ситуацию можно и нужно решить миром. Не со шпагами в руках, а за столом - с хорошей едой и отличным вином. Я берусь это устроить. Желаете ли?
Бутвиль: - Лестно слышать такой отзыв о самом себе, - Бутвиль недоверчиво покачал головой. - Насколько он верен, судить не мне... ("И насколько искренен, - мысленно добавил он. - Вам, сударь, нужно спасти положение, почему бы не вылить на бушующие волны ссоры немного елея лести?") - Я, конечно, более благоразумен, чем мои родичи, даже более, чем был я сам где-то с полгода назад, - продолжил он. - Возможно, потому, что меня готовили к духовному званию. Правда, ступить на эту стезю мне так и не пришлось, более того, я об этом не жалею... пока не жалею. Многие военные на старости лет вспоминают о Боге и затворяются в обителях, но я еще молод и не откажусь совершить в этом мире что-нибудь заметное, если повезет. Или хотя бы честно пройти свой путь и получить за это в награду толику счастья. И все же мало кто из окружающих меня людей найдет хоть что-то благоразумное в моей женитьбе. Господина Портоса, например, возмутило то, что мы с женой вместе пошли в разведку. Другому вашему другу, Атосу, само присутствие моей супруги здесь настолько неприятно, что он рекомендовал мне немедленно куда-нибудь отослать ее, а иначе отказывался иметь со мной дело... Никто, никто не может понять, что самое безопасное место для этой женщины - рядом со мной! Проявляя только что упомянутое благоразумие, граф слегка прикусил губу, чтобы не дать волю досаде, и только безнадежно махнул рукой.
Арамис: Арамис вновь помрачнел - и тоже до боли прикусил губу, невольно повторив гримаску графа. Этого оказалось недостаточно, и молодой человек принялся терзать платок, находившийся у него в кармане. Бутвиль, сам того не зная, устроил своему оппоненту самую лютую и в то же время самую изысканную пытку из всех возможных. Граф был страстно влюблён в свою юную супругу. Куда более страстно, чем сам желал бы показать. Право же - Арамис его понимал, слишком хорошо понимал! Именно в это мгновение до разума молодого человека дошло нечто невероятное: он сам мог бы столь же пылко и страстно влюбиться в Эмили, если бы не был уже страстно и безнадежно влюблён в другую. Молоденькая графиня де Бутвиль, при всей очевидной разнице в возрасте, воспитании, социальном положении напоминала ему обольстительную, непредсказуемую в своих прихотях и фантазиях Мари де Шеврез. Ведь Мари была примерно ровесницей Эмили, когда её заметил Люинь... Люинь приохотил семнадцатилетнюю супругу не только к любовным утехам, но и к политическим играм. Они были такими разными, эти две женщины - но всё же при желании и должном воспитании вторая вполне могла повторить судьбу первой! Тем более сейчас, когда по своему положению она взлетела на самый верх французской знати! Арамис судорожно вздохнул, вскинул на Бутвиля глаза, ставшие вовсе непроглядно чёрными. Он сам ощущал, что смотрит на графа как умирающий в темнице христианин - на ангела небесного, явившегося перед казнью. Бутвиль - законный супруг, он обязан отвечать за свою жену, они поклялись быть вместе до последнего вздоха, при любых обстоятельствах. Какой он счастливец, этот Бутвиль, тогда как сам Арамис, влюбленный в Мари не меньше, чем граф влюблён в Эмили, полностью бесправен... Он просто любовник. Причём не единственный. И не лучше ли подать прошение об отставке прямо теперь и удалиться в первый же попавшийся монастырь без всякого духовного звания, ограничив свои амбиции пострижением в монахи? - Я понимаю, граф, - выдавил он. - Вы её любите. И держите, держите крепче ваше сокровище, не отпускайте её ни на миг. Пусть разделяет все тяготы вашей жизни. Но упаси вас боже влезть в политические игры и втянуть туда её! Ей, бедняжке, и так уже досталось...
Бутвиль: Граф не мог не заметить, что его собеседник, при всем очевидном самообладании, сильно взволнован разговором, и это никак не могло быть связано с вопросом о дуэли. Что-то личное? Но почему он заговорил о политике? Ах, да что гадать! У каждого своя боль... - Я сам всегда старался держаться подальше от политики, не потому, что у меня нет своих мнений о государственных делах, а просто из некой душевной брезгливости. Само собой, втягивать в эти игры любимую женщину я не стал бы ни за что. Но когда события бурлят вокруг, как ни старайся, водоворот затянет тебя, словно былинку! А поговорку о благих намерениях вы, сударь, конечно же, знаете. Мое благое намерение уехать отсюда и отвезти жену в безопасное место обернулось рядом злосчастных случайностей, и вместо Лангедока мы с нею и с вашим товарищем оказались в Ларошели, едва уцелели там - и, по сути, вернулись с пустыми руками. Те сведения, которые нам удалось собрать, похоже, никого не заинтересовали... В общем, должен признать, что на этом фоне недоразумение между мною и господином Портосом - не так уж и существенно.
Арамис: - Не нам решать, что правильно, что нет, - Арамис перестал терзать платочек в кармане. - Мы просто солдаты, наша задача выполнять свой долг и не пятнать честь дворянина недостойными поступками. Вы добыли сведения. Как ими воспользуются наши начальники - их дело... Молодой человек вздохнул. - Что до дуэли - повод для вашей размолвки с господином Портосом более чем смешной. Если вам угодно сразиться, ещё раз предлагаю вариант сражения за столом.
Бутвиль: - Да, вы правы, - с улыбкой ответил Бутвиль, - когда немного остынешь, многие поводы для ссоры кажутся смешными. Мой кузен, когда ему еще не было двадцати лет, дрался из-за коробочки с леденцами. Точнее, из-за несколько слишком вольных слов по поводу леденцов. Правда, проливать кровь ни он, ни его соперник не намеревались - после первого же обмена ударами помирились и отправились завтракать вдвоем. Говоря о "сражении за столом", вы имели в виду нечто подобное?
Арамис: - Полагаю, что вы вовсе обойдётесь без ударов шпагой! - Арамис понял, что дело, казавшееся достаточно сложным, удалось разрешить без особых проблем. Граф, которого мушкетёр едва знал, проявил и благородство, и благоразумие. Всё же правы те, кто даёт голове остыть, а гневу - утихнуть! - Дуэль будет заключаться в том, кто кого превзойдёт в искусстве чревоугодия. Драться будем по всем правилам: вы против моего друга. Что до секундантов, то вам решать, кого вы позовёте. Так же вам решать, какой вид трапезы предпочтительней: завтрак, обед или ужин. Ну как, согласны? Он весело взглянул на собеседника.
Бутвиль: - О, какое коварство в смеси с человеколюбием! Истинно церковное решение! - смеясь, ответил Бутвиль. - Оно грозит мне верным проигрышем - учитывая... хмм... размеры и характер господина Портоса. Но я согласен. Давайте устроим ужин: когда я паду жертвой обжорства, меня можно будет без урона для чести сразу же уложить в постель. Однако найти себе секунданта я затрудняюсь, право. Как ни странно, здесь, в Этре, кроме вас и ваших троих друзей у меня нет таких знакомых, которых я хотел бы видеть рядом с собой хоть в бою, хоть в застолье.
Арамис: - О, - с деланной серьёзностью ответил Арамис, - тогда посоветую взять в секунданты господина д`Артаньяна. Это несколько уравняет шансы, поскольку я намерен секундировать господину Портосу. Вы же понимаете: подготовка к церковной карьере включает в себя привычку к воздержанию за столом, а привычка есть вторая натура человека! Сдержанность также является очевидной добродетелью для священника. Однако, молодость и горячая кровь берут верх даже у самых благоразумных, чего уж говорить о тех, кто и так совершил немало ошибок! - Вы сказали слова, чрезвычайно лестные для моих друзей и меня лично! Если хотите - вашу руку, и будем добрыми товарищами!
Бутвиль: Бутвиль оторвался наконец от окна, возле которого стоял на протяжении всего разговора, подошел к мушкетеру и протянул ему руку: - Добрая дружба - это второе из высших благ, которое даровали нам боги, после любви.... Я очень надеюсь, что наше знакомство не омрачится более никакими недоразумениями. И очень хотелось бы, чтобы вы, господин Арамис, и ваши трое друзей стали также рыцарями-защитниками моей жены: при всех недостатках своего характера и воспитания, она чиста душой, добра и бескорыстна, а эти добродетели, как вы понимаете, слишком редки в наше время.
Арамис: - Хорошо сказано! - улыбнулся Арамис, скрепляя рукопожатие. - Граф, клянусь быть верным паладином вашей очаровательной супруги. Вы правы: она чиста душой, добра и бескорыстна, к тому же любит вас всем сердцем, что в наше время вовсе удивительно. Любовь между мужем и женой считается смешной. Я же искренне полагаю, что подобное положение дел - единственно правильное и верное. Мне, будущему священнику, не дано испытать такое счастье, и даже мечтать о нём грешно. Но как лицо духовное, я не могу не порадоваться за вас, обретших блаженство... Полагаю, что мои друзья вполне разделяют это мнение. Так что можете полагаться на так, словно бы мы были вашими родными братьями. Он слегка поклонился. - Раз наше дело можно считать улаженным, то соблаговолите подумать, граф, и известите нас, когда состоится прекрасная дуэль за столом, о которой мы условились ко взаимному удовлетворению. Не требую немедленного ответа. Портос не простил бы меня, если бы поединок был назначен на нынешний вечер. Он очень серьёзно относится к выбору места и меню - так что это предоставьте на его выбор. "Легко иметь дело с людьми разумными, - подумал про себя мушкетёр. - К счастью, их чуть больше, чем юных жён, обожающих своего супруга". Эпизод закончен
полная версия страницы