Форум » A la guerre comme à la guerre » А кто увидит нас, тот сразу ахнет. 18 сентября, обеденное время » Ответить
А кто увидит нас, тот сразу ахнет. 18 сентября, обеденное время
Антуан Лурмо: Детишкам маленьким не без причин (А уж особенно девицам, красавицам и баловницам), В пути встречая всяческих мужчин, Нельзя речей коварных слушать, - Иначе волк их может скушать. Сказал я: волк! Волков не счесть, Но между ними есть иные Плуты, настолько продувные, Что, сладко источая лесть, Девичью охраняют честь, Сопутствуют до дома их прогулкам, Проводят их бай-бай по темным закоулкам… Но волк, увы, чем кажется скромней, Тем он всегда лукавей и страшней! Шарль Перро
Ответов - 64, стр:
1 2 3 4 All
Антуан Лурмо: На лице Антуана появилось выражение искреннего сочувствия пополам с раскаянием: если бы он только знал, что Иветта шла, претерпевая боль в ноге, он бы ее донёс на руках. Но теперь эта возможность была упущена. Хотя почему упущена? Им ведь предстоит преодолеть обратный путь к дому мэра! Поклонник воспрял духом и повеселел: ежели ножка Иветты не перестанет болеть к концу визита, он доставит её домой, как в портшезе! - Обопритесь на мою руку безо всякого стеснения, мадемуазель: христианский долг обязывает оказывать помощь болящим братьям и сёстрам во Христе, а самим страдальцам – таковую принимать, невзирая на условности этикета. Проникновенная речь была прежде всего обращена к Нинон. После мимолётной паузы Лурмо добавил, желая польстить суровой служанке и вызвать её если не расположение, то хотя бы терпимое отношение к своей особе: - Нинон, я успел заметить, что ты всем сердцем радеешь о благе своей госпожи! Сие качество в наше время настолько редко встречается, что я не могу не выразить своего восхищения и одобрения оным! Лурмо подставил правую руку Иветте в качестве надёжной опоры, а левой взялся за дверной молоток и постучал в дверь.
Иветта Арсено: Распахнулась дверь. На пороге стояла... стояло... Право же, только женская одежда и отсутствие усов или бороды позволяли определить пол служанки, встретившей гостей. Могучие плечи и спина, короткая шея, широкое плоское лицо со сросшимися бровями могли бы принадлежать разбойнику с большой дороги. Взгляд, который служанка бросила на Лурмо, вполне гармонировал с ее обликом. - Не пугайся, Туанетта... - быстро сказала мадемуазель Арсено. Служанка, которую явно не напугало бы и нечто более серьезное, чем вторжение в дом юного стряпчего, хмыкныла и шагнула в сторону, пропуская гостей. - Месье Лурмо защитил меня от уличного наглеца... и был так любезен, что помог мне дойти до дома, я слегка подвернула ногу... Тут Иветта сообразила, что служанка сейчас сгребет ее в охапку и на руках отнесет в гостиную. Поэтому она приказала быстро, но твердо: - Туанетта, сейчас же возьми у Нинон корзину. Она тяжелая, девушка устала...
Антуан Лурмо: - Матерь Божья, - вырвалось у Лурмо, и он покрепче сжал локоток Иветты – скорее, сам ища опоры нежели оную предлагая. Предусмотрительная мадам Лурмо брала в услужение перезрелых и весьма непривлекательных девиц, дабы не вводить в искушение своего супруга и не подвергать дьявольским соблазнам юного отпрыска, но даже они не шли ни в какое сравнение со служанкой вдовы Леруж. - Доброго дня, сударыня, - поспешил исправиться гость и изобразил полупоклон, понимая, что прислуге доброе слово всегда приятно. - Боюсь, мадемуазель Арсено недооценивает тяжесть своего положения: ей надо поскорее присесть и отдохнуть. Я провожу её к мадам Леруж. Сказано было вежливо, но твёрдо, и стряпчий дополнил слово делом: снял свою серую шляпу и стал озираться в поисках места, куда бы её пристроить. Уходить он не собирался.
Иветта Арсено: Туанетта одной рукой твердо отобрала у Нинон корзинку, другой рукой взяла у Лурмо шляпу и буркнула нечто неразборчивое. При желании это можно было понять как приглашение. - Нам вон туда, по коридору - и в гостиную, - шепнула Иветта. Коридор был полутемным, да и гостиная освещена была немногим лучше: из двух окон одно было наглухо завешено портьерой, а на другом портьера была прихвачена бархатным шнуром и позволяла солнечным лучам проникнуть в дом. Иветта вспомнила, как отец однажды сгоряча сказал маме: "Знаешь, почему твоя мамаша всегда встречает гостей в полутьме? Воображает, что так не видно, как она старится. Думает, что в сумраке она по-прежнему красавица!" Так или не так, но женщина. сидевшая в кресле с высокой резной спинкой, действительно казалась красавицей, чей дом каким-то чудом обошла старость. Это была властная, жесткая, повелительная красота - правильные черты лица, пышные волосы (в полумраке они казались не седыми, а светлыми), гордо расправленные плечи... Под рукой у Терезы Леруж стояла трость... да какая там трость - настоящий посох, увесистый, с тяжелым резным набалдашником. Но суровый и грозный вид сразу слетел с Терезы, когда она увидела внучку, опирающуюся на руку неизвестного молодого человека. - Что с тобой, деточка? - встревоженно спросила она красивым, глубоким голосом. - Ничего страшного, бабушка, - поспешила успокоить ее Иветта. - Немножко оступилась. Но все могло бы быть хуже, если бы не вот этот благородный господин.
Антуан Лурмо: "Благородный господин", поражённый видом мадам Леруж, застыл на месте. Слово "бабушка" никак не вязалось с этой красивой и горделивой дамой. "Вот так-так!" - промелькнуло у него в голове. У стряпчего была возможность сравнить трепетный весенний цветок с отцветающей, но еще пышной розой, сохранившей не просто намёк на былую красоту, но гораздо более того. До полной картины недоставало промежуточного звена в лице мадам Арсено, но Лурмо был уверен, что в самом ближайшем времени будет иметь возможность познакомиться с будущей тёщей. Главное сейчас – не напортачить с мадам Леруж. Молодой тулузец, ещё не успевший прославить свою собственную фамилию, призвал на помощь дядю, чтобы вызвать у гранд-дамы хоть какое-то подобие доверия к себе. Судья это судья, как ни крути. И приставочка "де" что-нибудь да значит в глазах третьего сословия. -Моё глубочайшее почтение, сударыня, - склонил он голову, – Антуан Лурмо, племянник судьи де Марверта. Разрешите помочь мадемуазель Арсено дойти до кресла? После чего я откланяюсь дабы не мешать своим присутствием вашей встрече. Поклонник незаметно сжал локоток Иветты, чтобы намекнуть ей: откланиваться он не собирается, и сказанное – всего лишь фигура речи и уступка этикету.
Иветта Арсено: Иветта позволила своему спасителю довести себя до кресла, с которого только что встала бабушка. Едва девушка села, как верная Нинон упала рядом на колени, скинула с хозяйки туфельку и принялась ощупывать ножку в белом чулочке. Ножку не так чтоб маленькую, но красивой формы. Но Антуан Лурмо не смог оценить ни ее размера, ни формы: коленопреклоненная служанка закрыла от него это милое зрелище. А бабушка строго поинтересовалась: - Что значит "все могло быть хуже"? Выглянув из-за Нинон, Иветта быстро рассказала о своем приключении. Причем ухитрилась, не вдаваясь в подробности, выставить Лурмо в самом привлекательном свете. - Ну, поговорю я с твоим папашей! - вознегодовала вдова Леруж. - Послать ребенка через город, полный всякого сброда! Затем Тереза обернулась и цепко, бесцеремонно оглядела Лурмо с ног до головы. Видимо, осмотром она осталась довольна, потому что голос пожилой дамы слегка смягчился: - Сударь, примите мою глубокую признательность. Понимаю, что предложить вам деньги - значит оскорбить вас. Но, может быть, вы согласитесь разделить наш скромный обед? За ее спиной Нинон и Туанетта обменялись понимающими взглядами. И взгляды эти говорили: "Хотела бы я посмотреть, как он посмел бы отказаться!.."
Антуан Лурмо: Нинон напрасно старалась скрыть от гостя ножку своей госпожи: присутствие старшей родственницы Иветты принуждало стряпчего казаться скромнее, чем он был на самом деле. Зато сама мадам Леруж сумела смутить его, упомянув о деньгах. Приглашение же остаться на обед было как нельзя кстати. --С удовольствием и благодарностью отобедаю в вашем обществе, - поклонился Лурмо. – Признаюсь вам, сударыня, что в Этре я человек новый, и мне было бы интересно узнать побольше и о самом городе, и о его достойных жителях. Мой дядя настолько загружен текущими делами, что не имеет ни времени, ни желания разговаривать со мной о чём бы то ни было помимо юриспруденции. А мне бы так хотелось побыстрее осмотреться, укорениться и стать своим человеком в городе, с которым я связываю своё будущее. В высшей степени благонадёжный и скромный молодой человек. Лурмо чуть было и сам не поверил, что он такой и есть. Впрочем, ради Иветты он действительно готов был меняться к лучшему.
Иветта Арсено: - Надеюсь, сударь, - снова высунулась Иветта из-за плеча служанки, - что вы любите рыбу. У бабушки всегда к столу рыба - так, бабулечка? - Ишь, разболталась! - без гнева прикрикнула на нее мадам Леруж. - Видно, не так уж у тебя нога и болит... Но ты угадала, егоза. Сегодня у нас жареная камбала в сухарях... Иветта тихонько хихикнула, вспомнив слова, брошенные матерью в раздражении: "Моей мамаше кто-то сказал: мол, от мяса быстро старятся. Вот она мясо есть и перестала, лопает рыбу да овощи..." Туанетта без приказа вышла из комнаты. Надо полагать, пошла предупредить кухарку, что к обеду будет еще один рот. И наверняка прожорливый.
Антуан Лурмо: Иветта показалась стряпчему настолько серьёзной и рассудительной девушкой, что он пока не мог представить её в качестве легкомысленной попрыгуньи, которую подразумевало слово «егоза». Он переместился поближе к предмету своего интереса, но занять соседнее кресло без специального приглашения не решился и продолжил светский разговор с мадам Леруж стоя. К счастью, кулинарная тема была ему близка как никакая другая: сколько бы яств ни было подано к обеду, бедняга школяр по окончанию оного вставал из-за стола с чувством лёгкого голода. Единственная трудность в настоящий момент заключалась в том, что он представления не имел, что такое камбала, и с чем её едят. Может быть, с петрушкой и бобами? В Тулузе, пределов которой он не покидал ни разу в жизни за исключением последнего переезда в Этре, на стол подавали пресноводных щучек и окуньков, выловленных в Гаронне, да монастырских карпов, и только по постным дням. Основным же блюдом в доме его отца была тушёная белая фасоль с редкими вкраплениями бараньего мяса. Лурмо невольно сглотнул и сделал комплимент, возможно, что и преждевременный, умениям кухарки мадам Леруж: - Уверен, что камбала, приготовленная в вашем доме, – это пища богов, и я предвкушаю, как вернувшись на побывку на родину, буду рассказывать матушке и сёстрам об этом восхитительном лакомстве!
Иветта Арсено: - На родину? - любезно поинтересовалась вдова Леруж - А откуда вы родом, сударь? И когда изволили прибыть в наши края? Хозяйка дома поддерживала разговор не только из искреннего интереса (ведь не случайно же этот молодой человек так бережно довел до дому ее внучку и не спешит откланяться!), но и для того, чтобы дать служанкам собрать на стол. Госпожа не боялась, что на гостя не хватит угощения. И не только потому, что она ждала в гости внучку - и кухарке было об этом известно. Нет, в доме Терезы Леруж существовала молчаливая традиция: пища готовилась в большом количестве, а то, что оставалось от хозяйской трапезы, доедали служанка и кухарка. Во всем прочем Тереза не была мотовкой, но на еде для слуг она не экономила. Но сегодня Туанетте и Берте придется обойтись стряпней попроще. Ничего, переживут... А тут подала голос Иветта: - Ой, Нинон, перестань, щекотно! У меня уже все прошло! - Да, щиколотка не распухла, - подтвердила Нинон, надевая туфельку на ножку хозяйки и поднимаясь с колен. - Видать, барышня слегка жилку потянула, вот и все.
Антуан Лурмо: Стряпчий вздохнул с облегчением, в котором, однако, была немалая доля разочарования. Он был рад, что ножка Иветты больше не болит, но при этом разочарован тем, что его намерение отнести дочку мэра обратно к отчему дому на руках превратилось в прах. - Прибыл в Этре два дня назад по вызову дяди: ему срочно понадобился надёжный помощник, а мне – мудрый наставник. - продолжил он разговор с мадам Леруж. - А так-то я из Тулузы, сударыня. Что за город! Обширный, богатый, в распоряжении коего собственные Университет, Парламент, арабские бани и многое другое, полезное и нужное жителям. Все дома из розового кирпича: восхитительное зрелище, особливо при восходе и закате солнца…А какие особняки отстроили себе торговцы вайдой – в несколько этажей! Ну и, разумеется, кухня: мясное рагу с бобами, колбаски, сыры со слезой, гусиный паштет…В дополнение к сему прославлен в веках поэтическими турнирами, победителям коих вручалась золотая фиалка: символ невинности и девичьей скромности… Последняя из трелей тулузского соловья предназначалась Иветте: при слове «фиалка» Лурмо не удержался и посмотрел на прелестную внучку мадам Леруж, но тут же отвёл взгляд, чтобы не показаться навязчивым.
Иветта Арсено: Иветта широко распахнула глаза. Мир разрастался до невероятных пределов. Нет, конечно, она была начитанной девушкой и могла рассказать и про дальние страны, и про прекрасный Париж. Но в глубине души жило детское сомнение: а вдруг все это только в книгах? Вдруг на земле есть только Этре, Ларошель... нет, Париж все-таки был, туда ездил как-то с торговыми делами отец и привез ей оттуда туфельки и браслет... Мир принялся расти, когда начались военные действия и городок наводнили военные. Нинон, бойкая девица, шепотком рассказывала про свои знакомства с наемниками, которые заявились в Этре из разных земель. А теперь в жизнь скромницы Иветты вошел прекрасный город с розовыми домами в несколько этажей... "Надо научиться делать гусиный паштет, - приказала себе девушка. - Рагу с бобами я уже смогу приготовить..." Словно прочитав ее мысли, бабушка сказала: - Гусиного паштета не обещаю, молодой человек, но надеюсь, наш скромный обед вам понравится. Прошу в столовую. Перешагнув порог, мадам Леруж с удовольствием увидела, что служанка правильно поняла ее беглый взгляд и достала из сундука серебряные тарелки. Когда Тереза ужинала одна, на столе стояли красивые глиняные мисочки. Но молодому человеку, который так часто оглядывается на Иветту (причем старается делать это незаметно), надо сразу показать, что девочка не из нищей семьи... А кухарка Берта водружала на стол блюдо с большими кусками жирной камбалы, зажаренной в яйце и сухарных крошках. К рыбе были поданы отваренные и мелко нарезанные овощи: морковь и репа. И много-много зеленого горошка, до которого хозяйка была большой любительницей. - И бутылочку белого к рыбе, Берта, - распорядилась вдова Леруж. - Пусть будет гайяк...
Антуан Лурмо: Мир школяра, неприхотливого, как большинство мужчин, при виде уставленного блюдами стола сузился до его пределов. Но в центре этой копии вселенной яркой звёздочкой сияла мадемуазель Иветта. Дочка мэра была средоточием всего самого лучшего, самого, ежели выражаться языком гурмана, к коим ничтоже сумняшеся относил себя тулузец, вкусного, утончённого и изысканного. Отодвинув стул во главе застолья, дабы дать усесться мадам Леруж, стряпчий сразу же подскочил к другому, предназначенному, по его мнению, для удобства Иветты. - Садитесь, демуазель! Полагаю, вам по-прежнему трудно стоять, хотя вы и утверждаете обратное. Серебряные тарелки радовали глаз. И однако, что такое роскошь по сравнению со скромным обаянием истинного чувства? Лурмо чувствовал, что был бы счастлив вкушать камбалу, морковь и репу даже и с оловянных тарелок, возможно что и с виноградных листьев, разложенных прямо на траве. Только бы всё это происходило в присутствии мадемуазель Арсено. Но, представив себе как он, не пользуясь столовыми приборами, подносит к ротику Иветты кусок обсыпанной сухарями рыбы, стряпчий тут же оборвал полёт своей фантазии: его избранница заслуживала самого лучшего, и потому надо сделать так, чтобы их семейный стол ни в чём не уступал столу бабушки Леруж. -Мадам! Камбала так благоухает, что я, грешный, не могу дождаться прочтения застольной молитвы дабы с чистой совестью приступить к еде! - обратился он к хозяйке дома, предвкушая начало трапезы.
Иветта Арсено: Иветта умиленно взирала на стол. Как же здорово, что выставлены серебряные тарелки! Во-первых, господин Лурмо увидит, что и в захолустном Этре проживают не только нищие. Во-вторых, бабушка отнеслась к гостю внимательно и с уважением. Значит, бабушка может стать союзником для... для... собственно, для чего? Мадемуазель Арсено еще не строила никаких планов, но уже чувствовала, что мир почему-то раскололся на две неравные части. На одной стороне - все человечество. На другой - она, Иветта. И почему-то месье Лурмо... А Тереза Леруж, усмехнувшись, величественным жестом пригласила гостей за стол. Сложив у груди руки, пожилая женщина в простых словах принялась благодарить бога за ниспосланную им пищу. Так, как всегда молились гугеноты. По-французски.
Антуан Лурмо: Лурмо, как полагалось, склонил голову и беззвучно зашевелил губами, усердно делая вид, что повторяет за хозяйкой слова молитвы. Тем временем перед его мысленным взором разверзалась пропасть. То, что его избранница оказалась гугеноткой, само по себе не могло охладить сердечные порывы тулузца. Будь Иветта сарацинкой – он и тогда не перестал бы её любить. Но увы, в таком деле как брак, его собственное мнение решающего значения не имело. Его дядя не мог не знать, что мэр города – гугенот, но при этом, как показалось Лурмо, своими руками подталкивал племянника к знакомству с его дочкой, отправив петь серенады. Неужто окажет поддержку? Стряпчий преисполнился надежд, но тут же представил, что скажет мадам Леруж, ежели догадается о чувствах католика к своей внучке. Одно дело – пригласить его за стол, другое – благословить ухаживания с прицелом на брак. А мэр и его жена? А сама Иветта? Она ведь тоже пока не подозревает, что они принадлежат к враждующим конфессиям! Перспектива повести избранницу сердца к алтарю таяла на глазах, как песочный замок, чьи непрочные укрепления размывали морские волны. Стряпчий взглянул на милое личико и на него, человека сугубо штатского, вдруг накатил прилив отчаянной отваги: ежели Иветта ответит ему взаимностью, он её похитит! Разумеется, с её ведома и согласия. Увезёт в родную Тулузу и там бросится к ногам матушки и попросит разрешения на брак. Но тут же взяло верх благоразумие: законы он худо-бедно знал, и вспомнил, что за такие дела полагалось суровое наказание. А Иветта, ежели и согласится на такой безумный поступок, будет опозорена до конца своих дней. Стряпчий почувствовал, что оказался в западне. Желание отведать даров моря в виде камбалы улетучилось: до них ли ему сейчас, когда рушатся радужные надежды на счастье! Погрузившись в пучину отчаяния, тулузец не заметил, как вслух – просто по укоренившейся с детства привычке, - громко произнес заключительные слова молитвы, которую произносили перед едой в доме его отца. Разумеется, на латыни: - …sed libera nos a malo. Amen!
Иветта Арсено: Мадам Леруж чуть приподняла бровь. Нинон и Туанетта, прислуживавшие за столом, переглянулись. Иветта чуть побледнела и опустила взгляд на тарелку. Чеканная кайма по серебряной кромке больше не радовала взгляд. А Тереза Леруж напомнила себе, что стены ее дома - не стены Ларошели. Военные действия ведутся не здесь. И гостеприимство еще никто не отменял. - Приступим к трапезе, - сказала она приветливо. И добавила, адресуясь персонально к Лурмо: = А на сладкое будут пирожки. Те самые, которые вы героически отстояли у злоумышленников, сударь.
Антуан Лурмо: Стряпчий, поняв, что выдал себя, поднял взгляд на Иветту. Побледневшее лицо и потупленный взор дочки мэра сказал ему о многом, ежели не обо всём. Он собрался с духом: в конце концов, мужчина - он, и ему, а не мадемуазель Арсено подобает брать на себя ответственность за всё происходящее и сейчас, и впредь. Непросто ему было посмотреть на мадам Леруж, но он заставил себя это сделать и сказал серьёзно и искренне: - Сударыня, покорнейше прошу прощения за то, что пришёл в ваш гостеприимный дом, не сообщив о том, что исповедую чуждую вам веру. Я не извиняюсь за принадлежность к святой католической церкви: это было бы преступлением и перед Богом, и перед моей собственной совестью, и перед памятью моего покойного отца, который меня в этой вере воспитал. Но позвольте заверить вас: начиная с сегодняшнего дня я буду верным и преданым другом вашего семейства, а ради мадемуазель Арсено готов на большее, чем спасение пирожков.
Иветта Арсено: Приветливая улыбка замерзла на лице мадам Леруж. Оказывается, все обстояло серьезнее, чем показалось ей сначала! Молодой человек увлечен не на шутку. И отнюдь не скрывает своих чувств... Если бы здесь, за столом, присутствовал Арсено, папаша Иветты... ну и физиономия была бы у этого ничтожества! Эта мысль изменила настроение Терезы. Да, конечно. Это надутое ничтожество лопнуло бы от злости. А с чего бы? Парнишка-то какой славный... А внучка как вспыхнула, как зарделась! И губками чуть шевелит: похоже повторяет про себя слова, который произнес этот мальчик...
Антуан Лурмо: Ответом признанию стряпчего было многозначительное молчание, из которого он сделал для себя самые неутешительные выводы. Сгорая от стыда и досады, Лурмо всё же решил не сдаваться: тулузская и школярская закваска давали о себе знать. Гугеноты, насколько он себе представлял, были людьми скромными, тяготеющими к простоте, и неодобрительно, ежели не сказать – презрительно относились к громким словам, предпочитая им добрые дела. Возможно, дамы просто-напросто растерялись и смутились от его излишней откровенности? Школяр самым внимательным образом пригляделся к камбале в сухарях, лежавшей перед ним на серебряном блюде. Вдруг кухарка случайно проглядела одну, но столь необходимую ему кость? Ежели таковые вообще имелись в этой неведомой ему морской рыбине. Поковырявшись трезубцем в содержимом тарелки, Посейдон так и не обрёл искомого. А когда ему везло? Отправив в рот кусок камбалы и отдав должное восхитительному вкусу, он вдруг закашлялся, побагровел, выронил вилку и обеими руками схватился за горло. Увы: задумав вызвать к себе жалость, дабы отвлечь гугенотских дам от неприятной темы вероисповедания, школяр попался на крючок своего собственного замысла. Поклясться на Библии, что причиной удушья, грозившего ему неминуемой гибелью, была именно рыбья кость, он бы не посмел, поскольку был уверен, что в доме мадам Леруж костлявую рыбу к столу не подают ни под каким соусом. Что это было, он не имел ни малейшего понятия: возможно, по свойственному ему нетерпению просто попытался проглотить слишком большой кусок. Впрочем, в настоящий момент он не мог ни клясться, ни божиться, ни даже вздохнуть, и мысленно простился с мадемуазель Иветт.
Иветта Арсено: Мадам Леруж, растерявшись, и слова не успела сказать, а Иветта, подхваченная героическим порывом, уже летела к стулу гостя. Девушка не раз видела, как папенька, имевший привычку есть быстро и жадно, давился лакомым куском. Маменька в таких случаях стучала ему по спине, давала глотнуть вина и ворчала что-то о людях, которые жрут так, словно обед вот-вот убежит из тарелки... Ворчать взволнованная Иветта не собиралась. Она точно и сильно врезала господину Лурмо ладошкой между лопаток. Тут же поднесла ему кубок вина. Появившимся откуда-то в руках платочком быстро вытерла молодому человеку выступившие на глазах слезы. Тут всплеск отваги иссяк. Покрасневшая Иветта ретировалась к своему креслу и виновато прошептала: - Сухарная крошка не в то горло попала... Тереза Леруж только головой покрутила. Ай да внучка!
полная версия страницы