Форум » A la guerre comme à la guerre » Ходячие мертвецы. 19 сентября, поздний вечер » Ответить
Ходячие мертвецы. 19 сентября, поздний вечер
Pierrot/Pierrette:
Ответов - 37, стр:
1 2 All
Pierrot/Pierrette: При взрыве Николь невольно отпрянула от двери – и тут же отступила за колонну. Она ещё, шёпотом бормоча ругательства, стряхивала с волос штукатурку, когда скрежет проехавшей по полу скамьи и последовавший за ним возглас заставили её схватиться за пустые ножны на поясе. - Чёрт! Глаза её, верно, уже привыкли к темноте, потому что она безошибочно перевела взгляд на коленопреклонённую Белль, потом на тело, на которое та едва не упала, и наконец, поочередно на три силуэта около входа. Даже если еле слышные щелчки ничего не сказали ей как человеку, мало имевшему дело с огнестрельным оружием, позы новоприбывших были достаточно красноречивы. - Не стреляйте, во имя всего святого! - посреди фразы её голос окреп и зазвучал уверенней. - Господа, здесь женщина, ей дурно! Действительно ли она могла различить шпаги или просто старалась соответствовать своему костюму, но выбранный ею тон прозвучал бы для дворянина как обращение от равного к равному, всех прочих же вынудил бы помедлить, прежде чем поднять на неё руку.
Провидение: Гвардейцы как по команде уставились на не вполне скрытую колонной фигуру, и дула всех трех пистолетов устремились в ту же сторону. Д'Онси опомнился первым, быстро осмотрел часовню и, не обнаружив в ней больше никого живого, убрал оружие и подошел к Белль Флер. - Женщина? Дурно? Сейчас ей станет еще дурнее. Бесцеремонно взяв девицу под локоть, он вздернул ее на ноги, и тут его взгляд упал на лежавшее на полу тело. - Клянусь святым Пупом, это не тот! Не то, чтобы гвардейцы разглядывали брошенный в часовне труп — напротив даже, они старались на него не смотреть, ибо там, где разум приказывал оставить его на месте, совесть требовала предать его земле. Но разница между поэтом и военным, католиком и гугенотом, простолюдином и дворянином, убитым только что и пролежавшим здесь целые сутки слишком велика, чтобы ее можно было не заметить с первого взгляда. Нуссак обернулся было к товарищу, но затем вместе со Шварцхельмом подошел к Пьеро. Протянув руку, он зацепил пальцем перевязь комедианта и дернул. - Шпагу, - процедил он, не удосуживаясь добавить «сударь». - А куда тот-то делся? - недоумевал Шварцхельм. Нуссак только отмахнулся. Перед тем, как дверь часовни закрылась, девица говорила о «бедных комедиантах». Стоявший перед ним безусый юнец куда больше походил на человека благородного происхождения, чем на фигляра, но проверить было несложно. Дворянин оружие не отдаст. Не по простому приказу.
Pierrot/Pierrette: Сомнения Николь явственно отразились на её лице, и она на миг поднесла руку к пряжке перевязи, но почти сразу, словно опомнившись, отвела её. Понимала ли она, что дворянин в таких случаях обнажает шпагу, подсказала ли ей её практическая смётка, что по-настоящему скрестить шпаги она не сможет — всё-таки она опустила руку на эфес и покачала головой. Взгляд её обратился к третьему гвардейцу. - Отпустите мадемуазель, сударь, - для просьбы этим словам не хватало мольбы, для приказа — уверенности. Но злость в глазах, которую она не могла скрыть, говорила сама за себя.
Провидение: Нуссак озадаченно нахмурился, но д'Онси разжал руку. - Второй где? - Несомненная красота девушки смягчила тон, которым был задан этот вопрос. Шварцхельм, который стоял не так близко, миндальничать явно не пожелал: - Здесь лежал, куда он делся? - Да погодите, Шварц. Девица Нуссака не интересовала, его интересовал юнец. И не только даже он сам, сколько ярость и почти нестерпимое желание отвести душу. Почти сутки в засаде — и такое фиаско! Дворянин или комедиант? С первым надлежало разбираться начальству, со вторым... В своем высокомерии Нуссак даже не задумался, что и простолюдин мог действовать не из дурости, а по злому умыслу. Шпагу тот не отдал, но все-таки что-то здесь было не так. Может, дело было в неуверенности, которую прямо-таки излучало его юное лицо. А может в том, что сам Нуссак, да и все, кого он знал, собираясь отдать шпагу, извлекли бы ее из ножен, а не стали бы снимать перевязь. Дворянин или комедиант? На «вы» или на «ты»? - Кто вы, черт побери, такие?
Belle Fleur: Не будь в часовне свеженького трупа, Белль могла бы произнести жалобную речь о том, что вот, дескать, милостивые господа, актеры мы: я и мой жених... У меня амплуа Простушки, у него - Благородного Любовника...Час назад закончили выступление на площади перед Его Величеством и так торопились уединиться, что даже переодеваться не стали. В театральном-то фургоне, сами понимаете, народу, что сардин в бочке...Отпустите нас, люди добрые, нам еще на вечернюю репетицию в амбар успеть надобно... Ну и всякую такую же чепуху, лишь бы уболтать вояк. Но кроме трупа, ее смущало еще одно соображение: простодушная комедиантка не могла понять, почему ее товарка сама сразу же не призналась гвардейцам, что она «комедиант», а все, что на ней и при ней, включая шпагу, – часть театрального реквизита. До этого момента Простушка никогда не задумывалась о том, что может грозить простолюдину, который выдает себя за представителя дворянского сословия. А вдруг совсем не одно и то же изображать герцога на подмостках, как делал ее отец, или нацепить камзол и шпагу и разгуливать по улицам города, как не раз поступала Николь – она ведь и в Париже ее вокруг пальца обвела, выдав себя за дворянина. Итак, боится ее подруга разоблачения потому, что за незаконное ношение шпаги ей полагается битье кнутом или что похуже, или продолжает ломать комедию по той простой причине, что с дворянина, в отличие от комедианта, взятки гладки: имел полное право заколоть напавшего кинжалом. Ей вдруг стало интересно, какое имя назовет Николь, если ее об этом спросят... «Ваше имя, сударь!», - первым делом восклицал забияка Капитан из ее орлеанской труппы, наполовину вытаскивая из ножен бутафорскую шпагу...Простушка исподтишка глянула на сурового гвардейца: странно, что ему не пришло в голову начать с этого закономерного вопроса: услышав имя, он, возможно, не посмел или не захотел бы требовать сдать оружие. Разумеется, подобная забывчивость или недогадливость королевского слуги была только на руку ее товарке, и Белль немного приободрилась: может, еще отпустят их подобру-поздорову... Открытая дверь часовни так и звала, так и манила, но комедиантка понимала, что уйти невозможно. Она молча потупилась, изображая приличествующее девице смущение: если гвардеец верит, что перед ним – дворянин, негоже ей, простолюдинке, смело встревать в беседу равного с равным, только умножая тем подозрения, если таковые имелись у слуги короля.
Pierrot/Pierrette: Рука, опущенная на эфес, гордо вздёрнутый подбородок – всё это были для Николь атрибуты Капитана или, в худшем случае, фатоватого Провинциала, потому что Любовника ей играть до сих пор не доводилось. – Я позволю себе задать вам тот же вопрос, сударь. Всякий намёк на неуверенность исчез с лица акробатки, и ему на смену пришло простодушное любопытство, как если бы не были её руки обагрены кровью, как если бы не лежал её нож рядом с убитым и не сотряс часовню несколько минут тому назад взрыв, которому она, должно быть, искала сейчас объяснение.
Провидение: Военные переглянулись. – Нуссак, гвардеец его высокопреосвященства, кардинала Ришелье. Д'Онси, также. А я – Шварцхельм, – по очереди отрекомендовались все трое. Достоинство, с которым держался теперь юнец, произвело впечатление, и Нуссак если не отбросил полностью свои подозрения, то пока отложил их. – В эту часовню ведет подземный ход прямо из Ларошели. Нам было поручено следить, кто попытается им воспользоваться. – Тут в голосе гвардейца зазвучало сомнение. Если поначалу они приписали парочке вполне определенные намерения, то теперь, когда у него появилось время подумать, он усомнился в своих выводах: да, пришли они вроде бы вместе, но юнец отправился внутрь в одиночку, а девица задержалась снаружи. – Поэтому я именем короля требую, чтобы вы оба немедленно назвались и рассказали, что здесь произошло. Позаботьтесь кто-нибудь об освещении. Шварцхельм, у которого было при себе огниво и трут, вышел из часовни, чтобы вскоре вернуться с горящим факелом.
Belle Fleur: Белль чуть было не ляпнула, что она – урожденная Мадлена Ла Моннэ, внучка нотариуса и племянница королевского адвоката, но вовремя прикусила язычок, побоявшись подвести свою товарку случайной оплошностью. Судя по всему, никто из присутствовавших не узнал в ней очаровательную Простушку, почти ежевечерне радовавшую жителей Этре своими выступлениями на подмостках. Белль также не знала, что гвардейцы сумели расслышать ее возглас о комедиантах, а потому ей казалось, что правильнее выждать, что скажет липовый дворянин. Ожидая пока один из гвардейцев внесет факелы, а Николь ответит господину Нуссаку, Белль мрачно раздумывала о том, насколько преходяща слава. Во время выступлений труппы амбар был битком набит, а всего несколько дней назад комедианты выступали перед герцогом Орлеанским, и тем не менее, было очевидно, что широкой известности среди военного сословия Этре она так и не снискала. Накануне ее не узнали стражники, приходившие к театральному фургону в поисках Николь, а теперь и гвардейцы его высокопреосвященства кардинала Ришелье показывали свою полную неосведомленность насчет того, кто выходит на сцену в ролях прелестных поселянок и герцогских дочек. Белль была уверена, что тот, кто хоть раз увидел ее на сцене, уже никогда ее не забудет, и из этого убеждения следовал неоспоримый вывод: господа Нуссак, Д’Онси и Шварцхельм либо не испытывали интереса к театру, либо были по горло заняты службой и не имели возможности хотя бы изредка посетить амбар за лугом. Впрочем, и шевалье Арамис тоже признался, что ни разу не имел счастья насладиться ее талантом. Итого, сразу шестеро оруженосцев Марса отвергли прекрасную возможность поднять свой боевой дух при помощи служительницы Мельпомены. И это только укрепило последнюю в намерении до поры до времени держать язык за зубами. Когда говорят пушки, музы молчат.
Pierrot/Pierrette: – Мы видели… я видел, – голос Николь давно уже не звучал так неуверенно. – Здесь в полу был проход. Из него вылез человек – вот он, – взмахом руки она указала на труп. – Он напал на меня – вон его шпага. Клянусь… Она закусила губу и судорожно вздохнула. - Я дю Пюи, - или она сказала «Дюпюи»? - А она – Белль Флёр, из труппы Герцога.
Провидение: Огонь факела осветил лица всех пятерых участников разговора, позволяя увидеть сомнение на лице д’Онси и узнавание – на лице Шварцхельма. - Точно, она! – обрадовался он. – Видел я ее. Ну, когда в Этре ездил. Слухи о труппе Герцога донеслись и до Каменного моста, но в искаженном виде, чем и объяснялось то, что и сам кардинал о них ничего не знал. Низкопробный балаган может быть занимателен при отсутствии иных развлечений, но капитан де Кавуа позаботился, чтобы его гвардейцы не скучали, и к тому времени, когда они освобождались от караула, дешевые фарсы их уже не привлекали. Нуссак, не слушая, снова оглядел часовню, теперь уже подмечая подробности, ускользнувшие от него в темноте – и валявшуюся на каменных плитах шпагу ларошельца, и брошенный неподалеку рыжий парик, и захлопнувшийся от взрыва люк, и торчащее из пола кольцо, отпиравшее тайный ход, и окровавленный нож, и – возвращая взгляд к юнцу - кровь на его руках и одежде. Все его подозрения вспыхнули с новой силой. - Напал, стало быть, - повторил он. – Со шпагой в руках. А вы, сударь, с чего это стали ножом отбиваться? Неудобно же. Порезаться можно. - Шпага под ногами путается, - поддержал ухмыльнувшийся д'Онси. С лица Шварцхельма, напротив, улыбку как ветром сдуло, и он шагнул вперед, втыкая свой факел в скобу у двери, чтобы освободить руки. - Комедиант? – процедил он. - Не знаю, что и думать. – Глаза Нуссака также нехорошо сузились. – Может, шпион.
Belle Fleur: Насмешка, прозвучавшая в голосе гвардейца при упоминании ножа, а особенно брошенное им обвинение в причастности к шпионажу, по-настоящему испугали Простушку. -Что вы такое говорите, господин де Н-ну-нуссак! – воскликнула она, обретая дар речи, но при этом заикаясь от волнения. – К-какой шпион?! Этот, - она ткнула пальчиком в сторону мертвеца, - первым и без предупреждения накинулся на господина дю...Пюи, повалил его на пол и стал душить: тот даже шпагу выхватить не успел! А я в дверях стояла и когда увидела, что кто-то сюда бежит, сразу же дверь и захлопнула: решила, что вы с этим из одной шайки! Если б я сразу в вас слуг короля распознала, я бы к вам сама навстречу бросилась, умоляя о помощи! А ножик-то чужой, сударь: он на полу среди мусора валялся, и я, - да простит меня Дева Мария! – его с пола подхватила и сунула в руку испускающему последний дух господину дю...дю...Пюи. Лучше б я камушком этого оглушила, да только я от страха последние крохи разума потеряла, а у меня его и так с гулькин нос... Простушка устремила горестный взгляд на злополучное орудие убийства: лучше дворянин с одной шпагой и вовсе без кинжала, чем со шпагой и ножом. Нож, как и булыжник, по ее крайнему разумению, был оружием простого люда, но никак не дворян.
Провидение: При первых же словах актрисы все трое гвардейцев повернулись к ней и оттого пропустили всякие перемены на лице мнимого дворянина. Столь велик был талант Простушки, а может, так хороша она была с растрепанными волосами при свете факела, что на миг в глазах Шварцхельма и д'Онси мелькнуло сомнение. Нуссак, напротив, презрительно фыркнул. - С гулькин нос? Ты себе льстишь, милочка! - Наклонившись, он подобрал с пола шпагу ларошельца. - Повалил, говоришь? А свой нож твой приятель небось еще год назад потерял? Резко развернувшись к юнцу, он выбросил вперед руку, так что клинок уперся тому в грудь. - Итак? Кто такой? В то, что девица захлопнула дверь по названным ею причинам, он поверил бы не задумываясь, но в ее описании драки нельзя было не усомниться: никто не станет отбрасывать оружие, прежде чем напасть. А пустые ножны на поясе ее спутника красноречиво указывали на то, что по крайней мере в одном она точно солгала. Перемена хода согласована
Pierrot/Pierrette: Недоумение проступило на лице Николь лишь на какие-то мгновения, почти сразу уступив место напряженному вниманию, смешанному с восхищением. Начав было кивать в такт объяснениям подруги, она вновь застыла на месте, когда заговорил Нуссак. Взметнувшийся клинок вынудил ее отпрянуть, не получив даже царапины. - Я не шпион! Мы пришли… - она обвела взглядом мрачные лица гвардейцев. - Она слышала, как кто-то говорил про клад… Бледный от ярости Нуссак немедленно шагнул следом, снова приставляя свой клинок к груди акробата. Клад!.. - Шпагу, - приказал он. - Сию минуту. Позади была одна лишь стена, и Николь дрожащими руками расстегнула перевязь. В соавторстве
Belle Fleur: Белль уже успела смириться с тем, что Николь для нее потеряна навсегда, но это не подразумевало ту высокую цену, которую назначил господин де Нуссак, ни сном ни духом не ведавший о том, кто на самом деле прячется под личиной юного дворянина и какие отношения связывают его, вернее - ее, с белокурой простушкой. По отрывистым фразам троицы она заподозрила, что труп Проспера они уже видели. Каменная плита упала от взрыва и снова запечатала вход, скрыв под собой мертвое тело поэта. Белль не знала, был ли у Проспера нож, когда он повалил ее на землю у кучи камней и обозвал жонглерской подстилкой. Возможно, что и был, но она надеялась, что кто-то, кто уже побывал в часовне до них с Николь, - нищий, дезертир или случайный прохожий, - успел снять с трупа все самое ценное, в том числе и оружие. Слуг короля в подобном мародерстве она подозревать никак не могла: наверняка они даже не прикоснулись к мертвому пропойце, тем более не проверяли, что при нем есть. Ей только надо было учесть в своих объяснениях то, что труп Проспера успел окоченеть. Белль посмотрела на того, кого главный называл «Шварцем», и улыбнулась ему робко и заискивающе, но с намеком на будущее взаимопонимание: если он не такой важный и непреклонный, как господин де Нуссак, и решит ненадолго прогуляться в ближайшую рощицу, чтобы поближе познакомиться с красивой комедианткой, виденной им ранее в Этре, то есть вероятность, что после пасторальных утех он уговорит начальника отпустить девицу на все четыре стороны. - Сударь! Мы взаправду пришли сюда клад искать! Да только ход был открыт, а этот, - она кивнула на убитого, - возился у раскрытого люка. Он туда труп запихнул! Я знаю, потому что в люк заглянула перед самым взрывом! Небось сам и убил пару дней назад, а сегодня решил тело перепрятать. Он потому и бросился на нас: не хотел свидетелей в живых оставлять! А ножик, я думаю, с мертвеца свалился, когда он тащил его к колодцу. Откройте люк, проверьте! Конечно, она рисковала: если застрявший поперек колодца труп от взрыва не разорвало на куски и при нем есть нож, то гвардейцы разоблачат ее обман. Но зато, пока они втроем будут заниматься тяжелой плитой и возиться с трупом поэта, Николь улучит момент и сбежит.
Провидение: К счастью для Белль, гвардейцы ее не слушали, а стало быть, и внимания на несообразности в ее рассказе не обратили. Если бы труп оставил здесь ларошелец, вряд ли он вернулся бы, чтобы его перепрятать. А любой другой не сумел бы прошмыгнуть в часовню незамеченным. Даже если предположить, что в какой-то момент гвардейцы, все четверо, зазевались – убитому не было никакого резона спускать в тайный ход фонарь, слабый свет которого они видели снаружи. А судя по тому, что в часовне его не наблюдалось, даже военному несложно было прийти к правильному выводу о его местонахождении. Однако Нуссак, который при иных обстоятельствах не преминул бы задуматься, что на самом деле могло приключиться со вторым трупом, сейчас был слишком взбешен. Сунув обе шпаги д'Онси, он подошел почти вплотную к комедианту. Клад он искал, мерзавец! От одной мысли, что из-за дурости каких-то фигляров пошли насмарку почти сутки, проведенные в засаде, у него кровь закипала в жилах. - За сокровищем, стало быть, явились? - процедил он и резко, без малейшего предупреждения, ударил юнца кулаком в лицо. - Будет!.. Обещание осталось непроизнесенным. Неожиданно для себя Нуссак промахнулся — или это «дю Пюи» успел увернуться? – и, не помня себя от ярости, ударил снова — поддых. На этот раз мальчишка отлетел в сторону, под ноги двум другим гвардейцам, которые не замедлили наглядно, хоть и молча разъяснить ему, насколько они были недовольны положением дел. Согласовано
Belle Fleur: Первым порывом комедиантки было броситься в гущу событий и прикрыть подругу собственным телом: кроме искреннего желания помочь ее привлекала возможность в последний раз обнять Николь так крепко, что даже смерть от гвардейских сапог их бы уже не разлучила. Однако она сумела обуздать этот порыв: подобный поступок лишь еще сильнее разозлил бы и без того распаленных дракой военных. Можно было изобразить финальную сцену из «Пирама и Фисбы», приставив острый кончик шпаги к своему горлу и пригрозив гвардейцам, что она заколет себя, если они не прекратят избиение. Но увы, оба свободных клинка были переданы господином де Нуссаком в распоряжение господина Д’Онси, и Белль сомневалась, что последний с нею поделится. А окровавленный и побывавший в деле нож, который по-прежнему валялся на полу часовни, не шел ни в какое сравнение с рапирой, если рассуждать с точки зрения воздействия на публику. К тому же за попытку самоубийства ее, скорее всего, отправили бы в тюрьму, а туда комедиантке совсем не хотелось. Быстро взвесив все доступные способы спасения Николь, она пришла к неизбежному выводу, что может сделать только одно: воззвать к милосердию слуг короля. Она подошла к начальнику гвардейцев, наблюдавшему за действиями своих подчиненных и, тронув его за рукав, сказала сдержанным и деловитым тоном, но достаточно громко, чтобы двое других тоже ее расслышали: -Господин де Нуссак, отпустите господина дю Пюи: у него в Пуатье престарелая вдовица-мать и две незамужних сестры. А я сделаю все, что вам будет угодно: вам и вашим друзьям. Поскольку до сих пор господин де Нуссак либо не обращал на нее внимания, либо подвергал сомнению все, что она говорила, Белль подкрепила свою речь красноречивым жестом, который должен был убедить королевского слугу в искренности ее намерений и правдивости слов: взялась за шнуровку корсажа и потянула за концы тесемок.
Провидение: Предложения, подобные тому, что было сделано сейчас Нуссаку, у порядочного человека не вызывают ничего кроме омерзения – даже распоследняя шлюха знает, что, продавая любовь, нужно создать хотя бы видимость влечения. Трудно представить себе, что выросшая на подмостках Белль Флер этого не понимала – но она, по-видимому, и рассчитывала, что откровенное бесстыдство ее поведения произведет вполне определенное впечатление. По лицу гвардейца пробежала тень отвращения. – Вдовица-мать? Сестры-бесприданницы? Слепого отца забыла, голубушка! – Не дожидаясь ответа, он повернулся к товарищам. – Господа, милейшей барышне не приходилось до сих пор иметь дело с двумя зараз. Желаете развлечься? Я – нет! Соглашаться на такое никто, разумеется, не стал, хотя по глазам д'Онси было заметно, что он об этом вынужденном воздержании сожалеет. – Тогда, – подытожил Нуссак, – доброй вам ночки, господин «дю Пюи». Вздумаете снова нацепить шпагу, в глотку затолкаю. Проходя мимо юнца, он походя пнул его еще раз, хотя в мягких сапогах – в отличие от деревянных сабо, в которых он, сын бедного дворянина, вынужден был порой ходить в детстве – большого удовольствия это не доставляло. Д'Онси и Шварцхельм прощаться, ни словом, ни делом, не стали, хотя и задержались на минуту, чтобы быстро обыскать труп. Ничего не обнаружив, они также молча вышли из часовни, в качестве последней любезности оставляя комедианткам факел. Эпизод завершен?
полная версия страницы