Форум » A la guerre comme à la guerre » Неподходящая работа для женщины. 19 сентября 1627 года, после четырех дня » Ответить
Неподходящая работа для женщины. 19 сентября 1627 года, после четырех дня
Richelieu:
Ответов - 31, стр:
1 2 All
Richelieu: Женщина, о которой писал ему г-н де Марверт, так отличалась от того, что Ришелье себе представлял, что в первое мгновение, когда она появилась на пороге его кабинета, он не мог сказать ни слова. Он ожидал красавицу вроде леди Винтер – а Ампаро Санчес оказалась совсем маленькой и куда больше похожей на мальчишку, чем можно было предполагать. Второй взгляд показал, что первое впечатление было обманчиво – она все же была очень хороша собой, несмотря на неприлично остриженные волосы. Или… шапчонка на ее голове сидела как-то странно. Мысленно кардинал засчитал судейскому из Пуатье очко – внимания испанка, безусловно, заслуживала. – Ампаро, – произнес он, протягивая ей руку для поцелуя. – Я много о тебе слышал.
Ампаро: Если бы перед ней появился ангел господень или кто из святых, то и тогда Горошинка не смогла бы глядеть на него с бОльшим благоговением. В ее понимании кардинал являлся несомненной родней всем представителям высших сил. Горошинка даже перестала чувствовать неловкость за свой задрипанный костюм, перед кардиналом - как перед господом, чего уж стесняться... Коснувшись горячими губами протянутой руки, Ампаро вдруг ощутила себя грешницей, которой то ли по милости неисчислимой, то ли просто по ошибке, позволили немного постоять в воротах рая. Он о ней много слышал! Ясно от кого и тем более понятно - что. Хвалиться нечем. Того и гляди райские врата захлопнут перед ее грешным носом. Оторвалась от руки и подняла темные глаза. - Ваше высокопреосвященство, - слова, произнесенные с легким придыханием, скользнули в этот раз легко и быстро. - Второго дня как исповедалась отцу Мартену, отпущены грехи мои, - тихо проговорила Ампаро и опустила густые ресницы.
Richelieu: Легким движением руки кардинал указал молодой женщине на табурет. Дождавшись, пока Шарпантье не займет привычное место в дальнем углу, за конторкой, Ришелье благожелательно улыбнулся маркитантке. – Да, Господь милосерден, – согласился он по-испански. – Но я, я не Господь. И спрошу тебя потому об ином. Чем ты искупила свою вину? Трепет, с которым Ампаро коснулась губами его перстня, не ускользнул от его взора, и тон он выбрал соответствующий – по-пастырски суровый, но не без теплоты.
Ампаро: Оно, конечно, ничего удивительного не было в том, что такой человек свободно говорит по-испански, но услышать родную речь все же приятно. Ловко забравшись на табурет, Горошинка мгновение помедлила. Ей и в голову никогда не приходила мысль об искуплении, не было такого и сейчас, но не говорить же об этом кардиналу, который пока и не выглядит страшным, но все же... - Не успела еще, ваше высокопреосвященство, - виновато проговорила Ампаро и тут же пояснила, - детей спасала.
Richelieu: Ришелье удивленно приподнял брови. Притворяться ему не было нужды: он и в самом деле был ошарашен. Марверт ни о чем подобном не писал, что было с его стороны непростительным упущением. - Не от отца же Мартена? - если бы кардинал не был уверен, что испанка не посмеет насмехаться над ним, он заподозрил бы дурную шутку. Но ему потребовалось все его самообладание, чтобы его голос прозвучал, хоть и иронично, но доброжелательно. И... Если он знал и не все, то многое, и не помешает дать ей это понять. На всякий случай.
Ампаро: - Отца Мартена? - изумленно переспросила Горошинка, - что вы, ваше преосвященство. Отец Мартен, храни его господь, девочек моих пригрел, к себе взял. А украсть их задумала одна из наших, Мышью ее все звали, ныне покойницу, - сверкнула черными глазами испанка. Затем поняв, что звучит все как-то путано, сделала маленькую паузу и начала объяснять, тем более на родном языке делать это было легко и приятно. - Я как только из тюрьмы... выбралась, - Горошинка решила не вспоминать подробно о побеге, видать, кардинал и так все знает, - так в сарае спряталась. А там комедианты оказались, нашли меня утром. Да только повезло мне - к себе взяли, работать этой... субреткой. А мне-то что - пусть и субреткой, дальше видно будет. А вот о девочках я маялась, хотелось хоть одним глазком посмотреть - как они там. Дом священника отыскала быстро, дочки мои во дворе играли, а когда уже обратно повернула, вот тут-то они меня в подворотню и затянули. Мышь - из наших, маркитанток, а с ней два солдата. Злобу она на меня давно копила, и как прослышала, что я на воле, так и решила выследить. Поняла, что я к детям приду. Денег хотела от меня, видимо, прознала, что я фургон продала. Да и просто из мести. А повезло мне - на шум один молодой сеньор заглянул... Неожиданно увлекшись собственным рассказом и еще свежими воспоминаниями о недавних событиях, Горошинка поведала о быстрой драке и о том, что быть бы им совсем битыми, как на счастье, лейтенант гвардеец мимо проезжал. Рассказала и том, как вскоре оказалась у него в слугах. - Потом мы в трактир пошли - переночевать и поужинать, - Горошинка чуть помедлила и неуверенно спросила, - а про драку рассказывать? Между лейтенантом де Брешвилем и теми двумя, что потом пришли?
Richelieu: Маркитантка оказалась прямо-таки кладезем неизвестных кардиналу сведений. Стало быть, в Этре обретается труппа комедиантов, да еще настолько отчаянных, что приняли беглую преступницу? Впрочем, о том, кого приняли – тут Ришелье испытывающе глянул на мальчишескую фигурку – они могли просто не знать, простить их, если они хоть что-то могут сыграть, будет легко. История нападения его не слишком занимала, а вот вмешательство в нее уехавшего в родную Нормандию барона де Брешвиля, которому здесь было совершенно не место, выглядело бы подарком судьбы, если бы не казалось таким маловероятным. - Расскажи, - любезно предложил он. – И опиши мне его заодно, этого лейтенанта. В то, что это был самозванец, поверить было трудно, уж больно глупо бы это было, но не невозможно. Люди и большие глупости делают.
Ампаро: - Лейтенант... - ненадолго задумалась Горошинка, - высок и поджар, как породистый жеребец. Глаза и серые, и голубые, волос русый, чуть вьется. Усики небольшие. Видный мужчина, - со знанием дела подытожила она и о чем-то вспомнив, добавила, - конь у него знатный, Роланд. Ампаро не знала, нужны ли кардиналу подробности, но уж очень ей хотелось угодить его преосвященству, который был так с ней любезен и ничем не запугивал. Поэтому, чуть прикрыв глаза, чтобы не упустить ничего важного, начала вспоминать: - Пока мы еду ждали, лейтенант учил меня пистоли перезаряжать. А я что, я понятливая, все запомнила. Затем он пошел насчет ночлега узнать, а мне велел со вторым пистолетом разобраться. Вот тут они и появились, двое. Тот, что постарше - со шрамом на лице, он еще губу нижнюю отклячивал - вот так, - и Горошинка, копируя чужую манеру, надменно оттопырила губу. - Гран-Фере его звали, так он велел мне убираться поживее, как вдруг на оружие уставился, особенно на вензели. И словно кол проглотил. А следом давай меня трясти-выспрашивать - кто мой хозяин и все такое, вместе с приятелем, которого Сирмоном называл. Тут на мое счастье, лейтенант подошел. И какой-то разговор чудной заладили, ну я-то смекнула, что все дело в вензеле, и незаметно хозяину на него и ткнула. Старательно все припоминая и морща лоб, Горошинка пересказала все, что довелось услышать. - Потом меня отослали, я потолкалась на конюшне, а когда вернулась, тут все и началось. Кто-то окликнул лейтенанта по имени, и тогда один из этих двоих живо так взял пистолет, нацелил на сеньора де Брешвиля и говорит - пойдем прогуляемся, мол. Понятно, что заваруха начнется. Она и началась - меня первую по голове тот меченый пистолетом и двинул. Так что больше ничего не видела и очнулась уже в комнате. Без шапки, - вздохнула испанка, - а лейтенант на волосы мои глядит.
Richelieu: Судя по всему, это действительно был Брешвиль, но последовавший за описанием рассказ заставил кардинала задуматься. Вензели на пистолетах могли означать что угодно, но вот то, что мнимого слугу отослали, означало, что разговор был секретный. А Брешвиль был родом откуда-то из-под Кана, где гугенотов было пруд пруди. Поймав взгляд Шарпантье, Ришелье еле заметно наклонил голову, и секретарь тут же выскользнул за дверь. Не может быть, чтобы, вернувшись под Ларошель, Брешвиль не отправился тут же к начальству. Сам же кардинал с еще большим вниманием взглянул на Ампаро. Мало того, что у нее, похоже, была замечательная память, но и соображала она быстро и не задавала лишних вопросов. Очень полезное умение. Особенно учитывая, что ее, испанку, можно было использовать только там, где можно ничего не знать. - Хорошо, - кивнул он. – И что же случилось дальше? Хотя, впрочем, понятно. Лейтенант начал тебя расспрашивать. Что ты ему рассказала? Любознательность Брешвиля уже втягивала его в неприятные истории, и теперь кардиналу было любопытно, сколько Ампаро удалось от него скрыть.
Ампаро: - А почти правду, - легко пожала узкими плечами Горошинка, - о том, что родом из Валенсии, о том, что слишком много всего случилось в моей жизни - сразу и не рассказать, и о том, что все потеряла, ничего не осталось. А потом я стала у него про драку расспрашивать, не видела же чем дело закончилось. Так застрелил он их, еще похвалил меня за то, что зарядила пистолеты правильно. А в общем и не пытал он меня сильно, голова у меня еще побаливала. Вина теплого с корицей подливал. Горошинка несколько смешалась - ей было как-то неловко делиться с его преосвященством тем, что случилось дальше. Сказать, что потом просто заснули? И вдруг ее осенило спасительное воспоминание! - Записка! - она вскинула на кардинала яркие глаза и поспешно выпалила, - записка вывалилась, когда кровать сломалась! И, осекшись на последнем слове, застыла.
Richelieu: Ришелье с трудом сдержал улыбку. Выражать одобрение ему, как лицу духовному, было не с руки, но использованную испанкой тактику он оценил по достоинству. Г-н де Марверт, судя по его намекам, расценивал Ампаро только как отличный инструмент для убийства, но, похоже, для нее могли найтись и другие применения. Теперь оставался вопрос, было ли упоминание о кровати случайным, или это была намеренная тактика. - Что за записка? - спросил он.
Ампаро: - А чудная какая-то, там столбиком написаны имена святых. Кажется, пять, - Горошинке снова пришлось наморщить лоб, - Святые Анна и Мария точно были, Петр, Кристофер и еще кто-то... Зачем это прятать - не понятно совсем. Лейтенант посидел над запиской, пожал плечами и убрал. Потом и спать легли, а вот ночью в номер постучались. Горошинка, которая уже начала беспокоиться о том, что, кажется, она слишком много болтает, сжато и по существу рассказала о визите молодого человека, принесшего ей черную весть о девочках. - Лейтенанту я, понятное дело, говорить тогда ничего не стала, а утром он ушел по делам. А я по своим... ой, - вскинулась испанка и ее антрацитовые глаза сердито заблестели, - так ведь утром меня чуть не убили! Пришел один, искал тех, лейтенантом убитых, мы же в их комнате заночевали. Я дураком полным прикинулась, говорю, хозяин, мол, к аптекарю подался. И пока недовольный господин вышел разбираться, я в окно и шмыгнула - хорошо, сарай там рядом. А потом обернулась - матерь божья, а он в окне стоит и из пистоля в меня целится. И лицо такое... словно на блоху глядит. И пальнул! Уж и не помню как с крыши той скатилась и деру дала, опомнилась только у церкви. Порядком разволновавшаяся испанка поправила выбившийся завиток, и вопросительно взглянула на кардинала. Она не знала - нужно ли говорить еще. А то растрещалась как глупая сорока.
Richelieu: Ришелье кивнул, на всякий случай делая несколько пометок на лежавшем перед ним листе бумаги. Пожалуй, не следовало так легко отпускать Шарпантье, ну да хочется надеяться, обо всем этом сможет рассказать сам лейтенант. Вряд ли, приехав под Ларошель, он не станет навещать свой полк – вернее всего, вернулся он именно на службу. - Брешвиль тебе и помог детей вернуть? – спросил он. Почти против воли он заинтересовался ее рассказом, как если бы ему в руки нечаянно попалась раскрытая на нужной странице неизвестная до сих пор новелла Боккаччо. Судя по тому, что лейтенант, похоже, разрешил ей участвовать в спасении, продолжение обещало быть еще увлекательнее начала.
Ампаро: - И да и нет, - интуитивно почуяв интерес кардинала, Горошинка воодушевилась, да и рассказывать о том, что все так хорошо закончилось, было за радость. - Лейтенант по какой-то служебной надобности заторопился, а мою беду слуге своему прежнему поручил, благо, в городе его повстречал. И так уж чудно получилось, что слуга этот как раз в той труппе работал и меня из-под сцены вытаскивал. А сеньора Брешвиля я уже больше и не видала. Так вот мы с этим Анри стали думать, что делать-то. К тому времени я по случайности узнала, где держат девочек - в доме, у поганого колодца - есть там дурное место такое. Анри-то его не забоялся, хороший человек, только маловато нас против двух солдат. И тут, на счастье, встретили еще одного из труппы - Николь. Так она даже подробностей спрашивать не стала - сразу с нами пошла. Хороший человек. Увлекшись, Горошинка начала с жаром рассказывать какую они придумали хитрость, чтобы выманить из сарая негодяя. - Вылез как крыса на приманку, - довольно похвасталась испанка, - ну а там уже комедианты его и... Хорошие люди. Правда, потом второй пришел и пришлось подраться, но тут уже стража подоспела, следили, видать. Я в сарай кинулась, - вдруг ярко заулыбалась Ампаро, - а девочки мои там целые и невредимые, их потом к отцу Мартену опять отвели, благослови его господи. А нас всех в тюрьму. Молодая женщина немного помолчала, раздумывая как бы половчее рассказать про переглядки с судьей. - Пришел потом капитан Барло и с ним господин Марверт. И, оказалось, что Мышь убили! А меня выпустили, - не стала мудрствовать Горошинка, а ее черные глаза смотрели почти не мигая. Пусть судья рассказывает, что да как. Она и сама толком не поняла, как так ловко получилось все на Мышь свалить. - И Николь выпустили, а вот Анри оставили, и очень он просил дать знать господину де Брешвилю, чтоб слово за него замолвил. Ведь неровен час, что дурное там с ним сотворят, а он все делал по приказу хозяина! Теперь Горошинка смотрела почти умоляюще, помня данное слово оставшемуся за решеткой приятелю.
Richelieu: Судьба лейтенантова слуги кардинала не занимала, в отличие от хитростей судейского. В своем послании тот был до неприличия краток, и составить полную картину прошедшего из его описания было невозможно. Каким-то образом хитрец умудрился снять с испанки все обвинения, однако не приехал этим похвастаться – пренебрегая тем самым своими же интересами. Почему? Не скрывая своего интереса, Ришелье слегка подался вперед и одобрительно кивнул молодой женщине. – Выпустили? – переспросил он. – А Мышь убили? Как же это вышло? Кто убил? Конечно, г-н де Марверт мог просто-напросто воспользоваться данными ему привилегиями и закрыть дело, но кардинал очень сомневался, что этот прожженный ловкач повел себя настолько глупо. А еще он хотел знать, сколько понимала в произошедшем Ампаро – и, что ничуть не менее важно, сколько она расскажет.
Ампаро: Не получилось в дурочку сыграть, так оно и понятно, а пытаться хитрить с его преосвященством... Горошинка даже додумывать не стала. - То, что Мышь убили, мне сеньор судья почти сразу дал понять - мол, ты ее не опасайся, она больше зла не причинит. И знак мне незаметно подал. Капитан Барло еще цыкнул на него, - мстительно уточнила Горошинка, - мол, не вмешивайтесь, знаю я вас, крючкотворов. И глянул эдак криво, а мне про дыбу напомнил. Я и поняла, что не зря господин судья мигает, а потом догадалась - да она же сдох... , извиняюсь ваше преосвященство, упокоилась, и вряд ли с миром. И сказал мне судья об этом тоже неспроста, иначе какая бы разница - жива она или нет. Ну я и решила свалить все на нее, мол она шпилькой-то и потом заставила... на господина Атоса, детьми запугивала. И получилось, - не стала скрывать удивления Ампаро, - после этого меня и отпустили стараниями сеньора Марверта. А вот как убили - клянусь, ваше преосвященство, не знаю. Меня же из тюрьмы сразу сюда, и узнать было негде. Горошинка замолчала, не отводя спокойного взгляда. Види бог - не соврала.
Richelieu: Ришелье задумчиво наклонил голову. Теперь хитрость судейского стала понятна. И не одобрить ее он не мог. Пусть даже в результате он и терял единственное возможное средство давления на маркитантку – не детьми же ее пугать! И недостойно, и черт ее знает – может не поверить. Он и сам бы не поверил, что священнослужитель может на такое пойти. Оставалось понять, чем вызвана ее откровенность. В конце концов, Марверт ее спас, пусть даже и по своим соображениям, которые вряд ли нашел нужным ей рассказывать, а она сейчас его предала самым недвусмысленным образом. Потому что считала, что сказанное ею сохранится тайной исповеди, или просто по глупости? Или, чем черт не шутит, господин судейский мог ей чем-то насолить. Во всех трех случаях, впрочем, никаких тайн ей доверять не следовало. - А взаправду как оно было? – спросил он. – Что у тебя было с этим Фаволем? И с Атосом? И с кем еще? Опыт подсказывал кардиналу, что, оказавшись на волосок от петли, она могла настолько перепугаться, что мысленно зареклась от того, чтобы когда-нибудь еще преступать закон. А могло оказаться и с точностью до наоборот. Некоторые люди начинают считать себя неуязвимыми.
Ампаро: Взаправду... Горошинка опустила глаза и некоторое время молча разглядывала сцепленные на коленях пальцы. Может она и дура, как говорил капитан Барло, но было бы совсем глупо рассчитывать на то, что кардинал о ней не знает главного. Ведь все дело в ее преступлении - не оказалась бы в тюрьме, не сидела бы и тут на табурете. Да и яснее ясного, что судья, зачем-то приславший ее сюда, все доподлинно доложил, недаром кардинал в самом начале дал понять, что много о ней слышал. Даже знал у кого ее дети. Тогда зачем спрашивает? Проверить - совсем ли она безмозглая, будет лгать или нет? Откуда ей знать, господи... Кто она перед этим человеком? Меньше мухи. - С Фаволем убийство было, с Атосом - покушение, - подняв глаза, глухо ответила Ампаро, и, чуть скривив губы, сказала, - только это не впрок оказалось. Все потеряла - фургон, имущество, деньги... даже детей. Жизнь вот каким-то чудом осталась, уж и не понять почему.
Richelieu: Не спуская с Ампаро изучающего взгляда, Ришелье сделал еще одну пометку – на сей раз совершенно бесполезную. Мук пробужденной совести не наблюдалось, лишь сожаление о неудачно закончившейся авантюре. Это можно было только одобрить. Одна женщина, убить для которой было легче, чем расплакаться, на службе у его высокопреосвященства уже состояла и вызывала у него порой чувство, похожее на ужас. - Жива, чтобы научиться, - сказал он, - и чтобы искупить. В женский ум кардинал не верил, но в женскую хитрость – более чем. У сидевшей напротив на краешке табурета испанки второе, безусловно, было. Добавить к этому несомненную привлекательность, сдобрить некоторой долей безжалостности – и можно использовать.
Ампаро: Вот и добрались с божьей помощью. Всем своим обострившимся чутьем Горошинка поняла - сейчас она услышит то, ради чего ее сюда и притащили. Внутренне подобравшись и сдерживая дыхание, чтобы не выдать своего волнения, Горошинка решила, что нужно бы полюбопытствовать - чему это ей учиться и как искупить. Но... - Да, ваше преосвященство, - лишь кротко ответила испанка и, расцепив пальцы, спокойно положила ладони на колени.
Richelieu: То сидела как на иголках, а теперь вдруг поудобней устроилась. Кардиналу, который следил за испанкой так же пристально, как кошка следит за мышиной норкой, эта перемена не понравилась – как будто Ампаро ждала чего-то, и наконец, дождалась. Чего? Ответ напрашивался: теперь она вновь обретала уверенность в завтрашнем дне, поняв, что у ее собеседника есть на нее какие-то планы. Не имея привычки задумываться о женских мыслях, сейчас, тем не менее, Ришелье легко мог представить себе, что происходит за этими внимательными черными глазами. Все что угодно было лучше чем судьба, которая ждала бы ее иначе. Без гроша за душой, и хорошо, если какая-то из товарок пустит ее переночевать. Нет, рано или поздно такая выбьется наверх, но сколько ей сперва придется перенести? – Хорошо, что ты это понимаешь, это первый шаг, – проговорил кардинал с отеческой теплотой в голосе. – И как ты это видишь?
Ампаро: Да никак пока не видит, не разглядывала. Но кардинал ждет от нее второго шага, потому придется глаза-то разуть. Говорит по доброму, но попробуй ступи не туда. Где же ее ангел-хранитель? Подсказал бы чего... И тут Горошинке сообразила. Она - товар, который нужно выгодно подать, да вот какой стороной повернуться? Если только... - Про меня всегда говорили - Ампаро, мол, как кошка, хоть в воду брось, все на ноги встанет. Милостив господь ко мне, а если потому и хранил, чтоб я могла для церкви святой послужить, может малостью какой? Я хоть невелика, да ловка, мальчишкой вон переоделась - никто и не разглядел. А если в платье наряжусь, да волосы выпущу - тоже хороша, даром что росточком не вышла. Где нужно - промолчу, а где - зубы заговорю. Хныкать давно разучилась, ваше преосвященство, а что отчаянная - так жизнь у меня была такая. Я и за нее цепляюсь крепко. Горошинка чуть помедлила, прикрыв глаза густыми ресницами, а потом снова вскинула взгляд. - В большом хозяйстве работа всякая бывает - и почище, и погрязней. Я за любую возьмусь, кроме той, с которой у меня сразу не заладилось - чуть на виселицу не угодила. Так вот и говорю - ангел у меня хороший. Хранитель.
Richelieu: Почти против воли Ришелье ответил улыбкой. Решительно, эта женщина могла стоить затраченных на нее г-ном де Марвертом усилий – а следовательно, и любой награды, которую тот может ожидать. Барон де Кюинь безнадежно потерян, но, похоже, есть шанс приобрести кое-что взамен. Грязи, значит, не боится? Или просто не знает, какой бывает грязь? – Комедианты, которые тебя приняли, – поразмыслив, спросил кардинал, – они знали, с кем дело имеют? Интерес, который первый министр его величества испытывал к драме, пока что был настолько умозрительным, что не стал еще повсеместно известным. Любопытно, как испанка поймет этот вопрос?
Ампаро: Чуть приподняв брови, Горошинка удивленно воззрилась на кардинала. - Да кто же возьмет беглую висельницу, ваше преосвященство, - мотнула головой испанка, - это помешанным нужно быть, а они обычные комедианты. Эта... субретка им была нужна, вот я и подошла. Упоминать про Николь Горошинка не стала, рассудив, что кардинал спрашивает про всю труппу, поэтому она почти не соврала - остальные-то ничего не знали, не считая еще Анри, конечно, но тот просто заодно с Николь.
Richelieu: Кардинал еле заметно приподнял брови. – Субретка? И как же так получилось, что они тебя позвали? Ты как одета была? Если бы на ней сейчас была юбка, он, может, и не усомнился бы. Но штаны… Судя по ее рассказу, с лейтенантом де Брешвилем она познакомилась уже в мужской одежде. Если ее переодели сами комедианты, то у них могла быть на то лишь одна причина – необходимость спрятать беглянку от городской стражи. А если они нашли ее уже одетой в мальчишку… неужто не догадались? Нет, эта история заслуживала того, чтобы быть услышанной.
Ампаро: Вот знает где вцепиться, словно чует о чем ей говорить неохота. Но выдавать тех, кто рискуя собственной шкурой, дочерей ее спасал, Горошинке страсть как не хотелось. Покрутится как сможет, а там видно будет. - А как сейчас, ваше преосвященство. И сначала, когда из-под сцены меня вытащили, выгнать хотели, мол, нечего тут нищим проходимцам делать. Вот тут шапка-то и свалилась, - досадливо поморщилась Горошинка, - и пришлось наспех придумывать - мол, нищенка я, а в портки обрядилась, чтобы к их труппе хоть кем прибиться - и мальчишкой могу быть, и женщиной. Они же комедианты, их нарядами не удивить, я сама видела - они там кем угодно наряжаются. Да и суеты у них много было - к выступлению готовились. Поначалу-то и слушать не хотели - рот лишний ни к чему, а потом кто-то вспомнил, что субретки у них нет. Ну и взяли, только сначала пристали - пройдись так, потом сяк, скажи то и это. А куда деваться - сама напросилась. Ампаро равнодушно пожала плечами. - Говорю же - не до меня им было, все о спектакле своем пеклись.
Richelieu: Ришелье кивнул, теряя всякий интерес: на поверку все объяснялось просто. Не глядя он сунул руку в ящик стола, и тяжелый золотой кругляшок покатился к Ампаро между лежавшими перед ним бумагами, в самый последний момент повалившись на бок. Судейский из Пуатье не ошибся, и испанка могла оказаться полезной, но сначала нужно было ее проверить. - Когда у них представление? Примут они тебя назад, как ты думаешь? Шарпантье, вернувшийся на свое место так неезаметно что мог бы быть не тенью даже, а привидением, перехватил взгляд кардинала и еле заметно покачал головой. Не смог найти Брешвиля или тот еще не появлялся?
Ампаро: Горошинка с откровенным интересом наблюдала за лениво катившейся монетой, и когда та вальяжно улеглась на столе, тускло отсвечивая круглым боком, подняла глаза к кардиналу. - А сегодня, может уже и идет, - пожала плечами Горошинка и, прежде чем ответить на второй вопрос, возвела очи горе. Немного поразмыслила. - Кто их, комедиантов, знает. С одной стороны - ушла, ничего не сказав. Кому такое понравится? А с другой - детей спасала, да еще у поганого колодца, опять же чуть не осудили... невинно. Кто полюбопытствует, а кто и пожалеет. Это уж как все подать. Антрацитовые глаза вновь скользнули по монете и Ампаро уверенно кивнула: - Попробовать можно.
Richelieu: А вот теперь, Ришелье готов был прозакладывать голову, маркитантка ему лгала. Все эти вопросы она должна была уже обсудить с теми двумя комедиантами, которые помогали ей спасать дочерей, а затем были арестованы. А она так говорит, словно никто ничего не знает. На лице кардинала, впрочем, эти соображения никак не отразились, и он небрежным жестом указал молодой женщине на монету. - Это тебе не помешает. Устраивайся обратно, но так, чтобы можно было в любую минуту, не вызывая подозрений, от них уйти. По моему приказу, а его тебе передадут «от господина епископа». Читать умеешь? Хорошего агента нельзя держать насильно, а оттого сейчас следовало дать ей возможность сбежать.
Ампаро: Дают - бери. Это была одна из тех немногих и простых жизненных истин, которой Горошинка всегда старалась следовать. Поэтому, подавшись к столу, она по-кошачьи мягко подцепила монету и зажала в маленькой, но крепкой ладони. А дальше понятливо кивала головой, внимательно слушая кардинала - она устроится обратно и уходить повод будет - у нее же маленькие дети. - Умею читать, - уверенно сказала Горошинка и тут же пояснила, - только по-испански, ваше преосвященство. Она вдруг с удивлением заметила, что происходящее ей нравится. Человек, стоявший ближе всех к богу предлагает ей работу! Какую - бог весть, но уж чего ей только не доводилось делать в своей жизни, а тут - для кардинала. Ежели что - и грехи отпустит. В общем, дают - бери.
Richelieu: Кардинал одобрительно кивнул. Никаких лишних вопросов, и не начинает сразу же распространяться о бесполезных для нанимателя мелочах. Кому бы только поручить узнать, какое положение она на самом деле занимает в труппе? - Дочери твои пусть пока у отца Мартена останутся, – приказал он, думая сейчас не столько о том, как их можно использовать, сколько о непрактичности обремененного семьей агента. - Неровен час, придется куда-то уехать. Господа мушкетеры, не забудь, могут не согласиться с выводами господина де Марверта. Был у него соблазн поручить ей узнать хотя бы имя того, кто пытался ее пристрелить, но почти сразу он передумал. Если трактирщик сам не знает, то не скажет, а если знает, то ей не скажет тем более. - Лейтенанту про наш разговор не рассказывать. И никому не рассказывать. Если спросит кто, то тебе здесь труп показывали, и ты этого человека в первый раз в жизни видела. Благосклонным жестом он отпустил молодую женщину.
полная версия страницы