Форум » A la guerre comme à la guerre » Куда ветер подует. 19 сентября 1627 года, около двух часов дня » Ответить

Куда ветер подует. 19 сентября 1627 года, около двух часов дня

Провидение:

Ответов - 46, стр: 1 2 3 All

Провидение: Арамис не успел ещё договорить, а Монетта уже затрясла головой так, что чуть не потеряла чепчик. - Не скомпо… не скомпро… Да нет, сударь, ничего не случится! – с жаром заверила она молодого человека. – Правда ведь, тётушка? В её голубых глазах мелькнуло опасение, но Анна кивнула. До того, как мушкетёр упомянул Париж, она колебалась ещё, но теперь окончательно уверилась, что её сомнения напрасны. Что дурного может быть в подобной прогулке, если они будут втроём, да ещё и днём, на людной рыночной площади! Тем более, когда для разговора существует такая важная причина. На улице было тепло, и мадам Мишле, не имея, в отличие от племянницы, возможности похвастаться шёлковой накидкой, набросила на плечи сплетённую собственными руками кружевную косынку. - Очень великодушно с вашей стороны, господин Арамис, взять на себя заботы, который оставил после себя Роже, - тем для разговора с блестящим кавалером у мещанок не так уж много. Не погоду же обсуждать! - Но я так и не поняла, что там с Анной-Марией. Монетта, уже надувшая губки, когда вездесущая тётушка перехватила инициативу, также заинтересованно взглянула на их представительного кавалера.

Арамис: - Давайте разбираться, сударыня, - с прежней учтивостью согласился Арамис. - Ваш покойный родственник оставил после себя небольшое наследство. Признаться, я не люблю считать чужие деньги, потому не знаю, какая именно сумма лежит в кошельке. Бюло сказал, что около трёхсот ливров. Не было бы ничего проще, чем отдать их из рук в руки без всяких судебных проволочек, но вы сами признались: племянницей является некая Анна-Мария. Умирающий упоминал "Монетту" и "племянницу". Некстати всплывшая Анна-Мария поначалу портила мушкетёру настроение не то своим присутствием, не то, напротив - отсутствием. Если бы в домике собрались все действующие лица, представление получилось бы идеальным. Арамис опустил глаза как бы в задумчивости, стараясь как можно более точно восстановить в памяти детали разговора с Бюло. Он мысленно попросил прощения у несчастного - это мёртвым уже всё равно, им ведома непреложная истина, а живым приходится выкручиваться, чтобы добраться хотя бы до относительной правды. - Или следует поделить сумму между двумя девушками, чтобы уж точно не ошибиться?

Провидение: Все трое меж тем вышли из садовой калитки и неспешно направились к рыночной площади. Выглянувшая из соседнего дома супруга шорника, с которой у мадам Мишле было негласное соперничество, изумлённо вытаращила глаза, когда соседка, не удостоив её даже взглядом, проплыла мимо, вся, казалось, поглощённая беседой с мушкетёром. Говорила она на самом деле при этом отнюдь не романтичные вещи: - Поделить будет правильно, - уж в чём-чём, а в этом Анна была уверена. Тем более что обе девушки приходились ей родственницами. – Анна-Мария – она вроде как и поближе ему будет, сестру он всегда любил, но Монетту-то он по имени назвал, да и с дядюшкой никогда не ссорился. - Вот именно, - закусив розовую губку, вмешалась племянница. - Ну так с именем тоже ошибиться можно, - возразила Анна. – Вы обе тогда малявки были. Ну, давай господина пастора спросим. - Тогда уж отца Мартена, - возмутилась Монетта – и тут же поняла, что проиграла: добрый священник, несомненно, будет того же мнения. Может, господин Арамис полагает иначе? Голубые глаза девушки с надеждой обратились на мушкетёра. - А вы, сударь, сами как думаете?


Арамис: - Поделить на равные доли - справедливое решение, - с готовностью подтвердил Арамис. - Но только в случае, если вы, сударыня, сами готовы отказаться от части денег. Понимаю, что подобные решения принимать тяжело. Он не удержался от вздоха, поскольку сам поступил опрометчиво, назвав сумму, которая пригодилась бы и ему самому. Привыкнув жить по парижским меркам, вращаясь в кругу молодых военных, которые бывали то фактически нищими, то неожиданно получали финансовое вспоможение от родственников или от возлюбленных, Арамис не мог считать себя прижимистым человеком. Деньги требовались - и откуда-то возникали. Впрочем, и исчезали так же незаметно. "Я трачу деньги на собственную прихоть, ради удовольствия!" - напомнил он себе, чтобы прогнать с лица даже намёк на сожаление. - Но я солдат, сударыня, а не священник. Потому для меня важен другой вопрос: кто из вас двоих более нуждается в этой неожиданной помощи. Может быть, Анна-Мария больна, не может работать? Тогда деньги пойдут на лечение. Может быть, вы, сударыня, собрались замуж? Тогда необходимую часть суммы нужно отдать вам. По вашим рукам я вижу, что они не лежат в праздности, но и не испорчены непосильным трудом. Вы живёте у кого-то в услужении? Арамис окинул фигурку девушки тем взглядом, который вроде как и не значит ничего, но неизменно заставляет даже самых стойких барышень заливаться смущённым румянцем, а затем горделиво задирать подбородок. Кому же в семнадцать лет не хочется нравиться мужчинам! - Готов побиться об заклад: горничная! Причём в хорошем доме, и в ближайшее время вам обещают повышение. Потому что вы расторопны и старательны. Я угадал?

Провидение: Возможно, у Анны нашлось бы что сказать по этому поводу, но как раз в этот момент её окликнула выглянувшая из лавки мэтра Шаплена знакомая, поманившая её к себе с самым таинственным видом. Поскольку на площади, куда они к тому времени успели дойти, не было ни одного голубого плаща за исключением того, в котором красовался их спутник, она пришла к выводу, что представление её племянница, скорее всего, пропустит без особого сожаления и толкаться среди продавцов и покупателей не станет. А, значит, можно, не выпуская из виду ее и мушкетёра, с чистой совестью отвлечься на сплетню, которой так явно жаждала поделиться дорогая Аннет. Монетта тем временем успела придти в себя от смущения, вызванного нескромным взглядом Арамиса и, с самого начала понимая, что ей не следует ни преувеличивать свою нужду, ни преуменьшать нужду Анны-Марии, теперь сумела, наконец, подобрать подходящие слова. - Нет, сударь. Мы обе, благословение Создателю, служим в хорошем доме, не бедствуем, и я вам честно скажу, что кузина моя, Анна-Мария – она и постарательней считается, и порасторопней. И я с этим даже спорить не стану, потому как, сударь, себе дороже. Тут она скорчила лёгкую гримаску. Кузине всё равно – у неё и так руки как клешни, ничем не испортишь. А Монетте её тонкие розовые пальчики были слишком дороги, чтобы надрываться. И Мишель-Мавр твердил то же самое. Но этого она, разумеется, говорить не стала.

Арамис: Арамис от неожиданности едва не споткнулся. Обе? В одном доме? И как теперь определить, какую из девушек необходимо расспрашивать? Если бы рядом с Монеттой шла её кузина, молодой человек ещё рискнул бы определить. Но в его распоряжении была только одна из мнимых наследниц. Мушкетёр снял перчатки. Было тепло, даже душно - практическими соображениями он руководствовался в первую очередь. К тому же миленькая горничная не может не оценить правильно ситуацию, когда благородный кавалер протягивает простой девушке руку без перчатки - это равносильно сказанному вслух: "Вы мне нравитесь. Разрешите за вами поухаживать?". Если быть совсем честным, то не "разрешите", а "попробуйте только отказаться". Арамис протянул девушке руку без малейшего колебания. Евины дочери, особенно хорошенькие, ничем не отличаются от своей праматери. Мушкетёр в данном случае играл роль змея-искусителя. Если девушка устоит перед ним, то она не поддастся и на соблазн со стороны другого мужчины. Постулат спорный, но имеющий право на существование. Истинная добродетель с негодованием отшатнётся, или же даст понять, что попытки штурма обречены на провал. А та, что примет ухаживания и начнёт невольно кокетничать в ответ... о, тут возможны варианты! - Мы пойдём дальше? Или остановимся так, чтобы ваша тётушка не теряла нас из виду? Молодой человек перешёл на приглушённый шёпот, что сделало его голос более бархатным и низким.

Провидение: Яркий румянец удовлетворённого тщеславия залил щёчки Монетты, а пушистые ресницы опустились. Если таким образом она пыталась придать себе скромный вид, то в этом не преуспела: взгляд, брошенный искоса на очаровательного кавалера, был отнюдь не застенчивым. Неверно было бы сказать, что Монетта знала себе цену, но прекрасно осознавая, что хороша собой, она никогда не стеснялась этим пользоваться, но и нуждалась не меньше любой придворной дамы в постоянных подтверждениях собственной привлекательности. Поэтому, полуотвернувшись от мушкетёра, но вложив, однако, свою руку в его, она самым невинным голосом спросила: - Но, сударь, куда же нам идти? Ведь ваших сослуживцев здесь нет, не так ли? Его величества сегодня не будет? При других обстоятельствах она была бы глубоко разочарована. Но что такое возможность стоя на цыпочках и вытянув шею различить кое-как королевскую шляпу по сравнению с ухаживаниями такого поклонника?

Арамис: - Увы, - молодой человек вздохнул. - Полагаю, что планы его величества изменились. Но смотрите же: народ собирается, представление не отменили. Сделаем круг по площади и вернёмся назад. У вас прелестное платье, оно очень вам к лицу и пошито по моде. Право, я бы принял вас за дворянку. На углу очень кстати обнаружилась торговка, у которой в числе прочего товара нашлись и маленькие букетики, которые девушки охотно прикрепляли к корсажу или чепцу. Арамис выудил из кошелька монетку, приобрёл самый свежий и красивый букетик и с лёгким поклоном протянул своей спутнице. - Надеюсь, ваша тётушка не будет возражать? Вы любите цветы? Торговка мигом вытащила из кувшина второй букетик: чуть попроще, но тоже свежий. - Ваша милость много заплатили. Возьмёте ещё и этот, или прикажете дать сдачи? Арамис улыбнулся. - У меня две дамы, вы правы. Давайте и второй. Не так ли, мадемуазель? Прежде, чем приступать к важным вопросам, касающихся третьей дамы, требовалось поухаживать за той, что стояла рядом.

Провидение: Покраснеть пуще Монетта бы уже не смогла, но ресницы она сейчас опустила в совершенно непритворном смущении. Будучи недостаточно простодушной, чтобы отнести внимание своего спутника исключительно на счёт своей привлекательности, она, однако, не находила и никаких других причин – не наследство же покойного Роже могло привлечь красавца-мушкетёра! Тем более, что он был, похоже, единственным, кто о нём знал, а значит, мог бы оставить себе. - Тётушка будет так тронута! – воскликнула она и поспешно глянула через плечо. К счастью, мадам Мишле поблизости не было. То ли она чересчур увлеклась разговором, то ли парочка слишком быстро исчезла с её глаз. Но в этот же самый миг девушка поймала преисполненный самой чёрной зависти взгляд какой-то девицы и тут же напрочь позабыла о приличиях. Если бы ещё и Мишель-Мавр был здесь! Конечно, он ни в какое сравнение не шёл с господином Арамисом, но, может, увидев её в таком обществе, он перестал бы, наконец, требовать, чтобы она доказала ему своё расположение перед свадьбой!

Арамис: На это Арамис и надеялся: мушкетёрский плащ оказывал на мещаночек почти магнетическое действие. Редкая умница могла устоять и отказать кавалеру в подобном плаще хотя бы в совместной прогулке! Монетта исключением из правил не являлась. Когда девушка принимает от мужчины, которого видит впервые в жизни, букетик цветов, свободно держит ручку на сгибе локтя кавалера и горделиво посматривает на своих ровесниц, с ней можно договориться. Было бы время. Только вот как раз времени у Арамиса и не было. - Где и у кого вы служите? Сейчас при мне совсем немного денег, так что я просто обязан увидеть вас вновь. Мне вовсе не улыбается стать клятвопреступником, а я обещал вашему дяде, что позабочусь о вас. Или об Анне-Марии? Чёрт побери, которая из девушек та, что ему нужна?

Провидение: В душе возликовав, Монетта подарила красавцу-мушкетёру самую очаровательную из своих улыбок: не стал бы он спрашивать, где она служит, если бы она ему не глянулась! Когда бы не заполнившее её душу удовлетворение, она, может, и заметила бы оговорку про то, сколько денег было у Арамиса, но сейчас её головка была занята совсем не тем. - Я у его высокопреосвященства служу, - с понятной гордостью в голосе ответила она и, на мгновение забывая, что столь возвышенные сферы были для её спутника в порядке вещей, восхищённым шёпотом добавила: - У самого кардинала, можете себе представить! И он меня даже по имени запомнил, вот! Разумеется, ей и в голову не пришло бы опробовать свои чары на священнике, и поэтому внимание Ришелье она отнесла только к своей расторопности. Ведь прибиралась же она в его спальне каждое утро!

Арамис: - Я поражён в самое сердце, мадемуазель! - в действительности Арамис был очень доволен тем, что девушка, наконец, проговорилась, и львиная часть его сомнений отметалась сама собой. Итак, он угадал правильно. Хотя следовало бы проверить ещё раз. - А что - вашу кузину его высокопреосвященство не помнит по имени? Мне кажется, что кардинал знает всё и про всех. Признаться, я побаиваюсь его. К тому же полк, в котором служу я, не слишком-то жалует гвардейцев Ришелье. Поверьте мне, что и гвардейцы кардинала испытывают схожие чувства. Но его высокопреосвященство... Он строг? Вас никто не обижает?

Провидение: Монетта кокетливо улыбнулась блестящему кавалеру и неожиданно прильнула к его руке, томно заглядывая в глаза. Даже не смотря, казалось, в сторону подмостков, где уже начала собираться толпа, она, однако, заметила среди зевак Мишеля-Мавра, которому она, разумеется, никак не могла выдать своей заинтересованности. - Нет, - проворковала она, нимало не заботясь о разительном несоответствии между ее поведением и ее словами. – Нет, не думаю. Она больше в гостиной прибирается, и в приемной, там господа гвардейцы больше… но и они нас не обижают, сударь, знали бы вы, как у нас строго с этим самым… ну… Тут она очаровательно покраснела – и притом без малейшего усилия!

Арамис: - Подобные строгости - закономерность того, что вы служите лицу духовному, кардиналу Франции, - елейным тоном ответил молодой человек, нежно пожимая ручки девушки и тем самым копируя явное несоответствие между словами и действиями самой Монетты, - и их нужно соблюдать. Что угодно кардиналу - угодно самому Господу. Вы ведь честная француженка, мадемуазель? Его высокопреосвященству нужно служить усердно и аккуратно. Я говорю лишь о долге. О, вы сама - чистейшая лилия! Я не могу сомневаться в вашей честности и несомненных добродетелях! Арамис галантно склонился, чтобы поцеловать ручку Монетты. Так было надо. Девушка, состоящая в услужении, не могла не оценить того, что мушкетёр ведёт себя так, словно она дворянка из хорошей семьи. - Если нужно защитить лилию от недостойных посягательств - я готов! И скажите мне: вы ведь желали отложить деньги на свадьбу? У вас есть жених? Надеюсь, человек достойный?

Провидение: Жениха у Монетты не было: ни достойного, ни недостойного, но зато был Мишель-Мавр. Маневр девушки возымел даже больший успех, чем она сама предполагала. Заметив подле красавицы, которую он полагал уже почти своей, королевского мушкетёра, тот испугался, а стало быть – разозлился. Страхи Мишеля-Мавра были при этом отнюдь не романтическими. Рет, девица была хороша, и контрабандист уже рассчитывал, как, выполнив своё задание, он насладится этой сочной ягодкой. Можно даже и жениться: семья уважаемая, хоть и небогатая, а человеку почтенному, каким он собирался стать, когда приобретёт баркас на обещанные ему деньги, жена уже необходима. И тут – явился неизвестно кто. Что красавчик в голубом плаще вскружит легкомысленной кокетке голову, можно было не сомневаться, но хуже была возможность – на воре шапка горит! – что он явился по служебной обязанности. Мишель-Мавр не знал, охраняют ли королевские мушкетёры также и господина кардинала, но этот мог стать помехой. Поэтому, едва заметив взгляды, которыми обменивались его пассия и её кавалер, он тотчас же протолкался через толпу, нисколько не пытаясь остаться незаметным для ветреницы. Та, обнаружив его приближение, поспешно прервала свои уверения в том, что и она – честная девушка, и жених… то есть не жених… но вы не подумайте… никаких посягательств! Нет! - Ах, сударь! - пролепетала она, оглянулась туда, где последний раз видела мадам Мишле и, заметно побледнев, теснее прильнула к мушкетёру, одновременно прижимая к щёчке ту ручку, к которой только что прикасались его губы. – Прошу вас, ответите меня к тётушке!

Арамис: - Как вам будет угодно, сударыня! - Арамис улыбнулся. Он тотчас оценил смену диспозиции и безошибочно выделил новое действующее лицо. Мавр. Конечно же, мавр. - К тётушке... - он сделал паузу и, склонившись к розовому ушку девушки, прошептал. - Или прикажете мне проучить этого нахала, который так напугал вас? Он выше ростом и шире в плечах, но это простолюдин. Я же - королевский телохранитель и знаю, как показать подобным нахалам их истинное место. Одно ваше слово, и... Мушкетёр демонстративно положил руку на эфес шпаги. - Или это и есть ваш наречённый?

Провидение: – Ах, – прошептала зардевшаяся девушка. Как женщине может не польстить такое предложение! Если бы Мишель-Мавр был синицей в руке – или она если бы так думала, вряд ли Монетта смогла бы устоять перед подобным соблазном. Но мушкетер не был даже журавлем в небе, поэтому она предпочла не дразнить гусей. – Это… Нет, сударь, он мне еще не жених, только… – Тут новая мысль посетила ее очаровательную головку, и она улыбнулась, смущенно и кокетливо зараз, как это умеют одни красавицы. – Только – вы вот говорили про посягательства недостойные… а Мишель, он просит, чтобы я его ночью впустила, а я… Длинные ресницы опустились, но лишь чтобы почти мгновенно взметнуться опять. – Но вы же не причините ему вреда? Не по-настоящему?

Арамис: - Давайте-ка направимся поближе к вашей уважаемой тётушке, сударыня, - Арамис смотрел не на девушку, а на Мишеля-мавра. - Только не слишком быстро. Прилюдный скандал не нужен ни вам, ни вашей семье. Позвольте сказать вам, пока тётушка не слышит наш разговор, что очень опасно впускать в свою комнату мужчину, когда он вам даже не жених. Мишель-мавр, значит. Просит впустить ночью. Если речь о любовной интрижке - нечего даже время терять на выяснение обстоятельств. Но если... - В Священном Писании устами святого апостола Павла сказано в первом послании Фессалоникийцам: "Ибо воля Божия есть освящение ваше, чтобы вы воздерживались от блуда; чтобы каждый из вас умел соблюдать свой сосуд в святости и чести, а не в страсти похотения, как и язычники, не знающие Бога", - молодой человек был серьёзен и размышлял о важных вещах, а потому подходящая цитата прозвучала с необходимой строгостью и размеренностью. - Сосуд есть наше тело. Вы давно были на исповеди? Если вы любите этого мужчину, и он отвечает вам взаимностью и согласен жениться - нужно просить благословления. Только после назидания был задан самым мягким тоном вопрос, который интересовал мушкетёра. - Он служит там же, где и вы?

Провидение: – Нет, – тоскливо отозвалась девушка, во все глаза таращась на столь круто изменившего свое поведение кавалера. Это ж надо же: королевский мушкетер спрашивает, давно ли девица была у исповеди! Подружкам рассказать – не поверят! Возникшее у нее в то же время обидное ощущение, что красавчик потерял к ней всякий интерес и заставило ее внезапно остановиться. – Вы, ваша милость, любезны очень, и говорите складно, прямо как господин кюре, только нам, простым девушкам, некоторые вещи не по чину будут. А что правильно, что нет, ваша милость, так батюшка с матушкой меня хорошо учили, и я, ваша милость, себя до свадьбы соблюду. Если бы не обещанное наследство от непутевого родственника, Монетта бы сделала книксен и задорно попрощалась, тем более что Мишель-Мавр был уже совсем близко, а ссориться с ним ей не было никакого резона. Но именно эта причина и заставила ее тем же звонким голоском продолжить: – А что приданое мне понадобится, так это правда, и господин Бюло покойный, может, об этом и прознал. Мишель остановился как вкопанный. Не из-за слов о приданом, как подумала девушка, а из-за прозвучавшего при этом имени.

Арамис: Монетта расценила действия мушкетёра совершенно правильно: Арамис действительно потерял к ней интерес, пусть и временно. Мужчина, следовавший за ними, был куда более интересен. Девушка уверяла, что он ухаживает за ней? Да ничего подобного! Арамис слишком хорошо знал, как выглядит со стороны истинно влюблённый ревнивец, на глазах у которого к объекту страсти начинает липнуть другой мужчина. В данном случае речь шла о высокого роста крепыше, во внешности которого угадывалась южная кровь - такая вскипает мгновенно. Будь этот самый Мишель хотя бы немного влюблён, его бы не остановило ни то, что его неожиданный соперник - дворянин, ни то, что на дворянине ещё и военный мундир, и длинная шпага на боку. Нет, здесь было другое. Настороженное удивление. Что-то ещё, не имеющее к романтическим чувствам никакого отношения. Девушка, обиженная словами мушкетёра, заговорила нарочито громко. Арамису не было в этом надобности: Мишель-мавр стоял в каких-нибудь трёх или четырёх шагах от них. - Господин Бюло ничего о ваших планах не говорил. Он вообще мало что сказать мог, потому как кончина его была страшной. Прескверно ваш родственник свою жизнь закончил, врагу такой смерти не пожелаю. Потому как если верить его же словам, счёты с ним свели те, кому он честно служил. И погубила его жадность, сударыня.



полная версия страницы