Форум » A la guerre comme à la guerre » Позвал муху паучок. 16 сентября 1627 года, первая половина дня. » Ответить

Позвал муху паучок. 16 сентября 1627 года, первая половина дня.

Мари де Лон:

Ответов - 71, стр: 1 2 3 4 All

Эрве: Не любят слуги не своим господам служить, с двойным тщанием выбирает свое оружие слабый. И вроде, делов-то — в кухню войти да распорядиться, а ведь ни разу пока не было одного приказа довольно. И бульон-то еще три раза надо бы процедить, и каплун на вертеле хоть и как утро румян, да соком своим слишком мало облит, и посуду которую подавать, спрашивают, и вино выбрать — не для него задача: вор — что под руку попадется, берет, убийца — что в руках окажется, отнимет. Оттого и Жан с Жанною, и Виконт с равной радостью встретили появление Катрин — для всех троих отыщутся у нее правильные слова.

Катрин: Каждое распоряжение для слуг должно быть ценным и весомым как монета. Слова отсчитывать как жалованье, прозевают - недополучат, сами виноваты. Катрин управилась быстро - вопросов у слуг больше не возникало, зато на лицах появилась явная сосредоточенность, а в движениях - угодливая старательность. Ах, если бы с другими затруднениями справляться так быстро. Теперь - Эрве. - Месье... - бросив короткий и внимательный взгляд в его сторону, Катрин направилась в сторону небольшой комнаты, временно служившей гостиной. Она не стала садиться на добротно сбитый стул, а подошла к окну, за которым сонно светлел тихий осенний день. Выждала некоторое время, пока зашедший Эрве не замер рядом, и только потом спокойно заговорила. - Не убить двух птиц одним камнем. Не прожить две судьбы. А со мной рядом другой не будет. Когда-то ты выбрал, Эрве. Теперь тебе снова придется это сделать. И если ты выберешь ту, другую, я просто исчезну. Протеку сквозь пальцы как вода, не ухватишь. Голос Катрин, глядевшей куда-то вдаль, в заоконье, звучал невозмутимо и чуть отстранено, словно она уже брела по другой, невидимой отсюда дороге. Затем она повернулась и пристально взглянула на мужчину. Проникший через окно луч запутался в каштановых прядях и замер, испуганно вспыхнув яркой медью. - Наверное, ты прав, Виконт, и твое место рядом с этой мадемуазель. Твоя жизнь изменится, как ты того заслуживаешь - великосветские салоны, завистливые взгляды благородных соперников, пышные приемы. Катрин даже слегка приподняла маленький подбородок, придав своим словам торжественности, не отводя твердого взгляда от лица Эрве. - Все будет в той жизни. Кроме меня.

Эрве: И не понял сперва Виконт, о чем подружка его речь ведет — а как понял, так и глаза вытаращил. Неужто приревновала его Катрин, неужто — да и к чему, спрашивается, к красивым глазам? Мало ли было их таких уже, кто с пригожим парнем постель разделить готов? Что не знать о них она могла, и в голову ему не взбрело, а вот что это — другая, он сразу понял. Да только что с того, что непохожа на прочих мадемуазель Делорм, когда таких как его Судьба и вовсе нет? А к тому же, кто же станет вольную жизнь менять — не на силок даже шелковый, на обещание, на невесть что? Вот потешит еще чуток душу свою Катрин, повеселится с нею в богатом доме Виконт, и пропадут оба дымом стелющимся, гарью уйдут в облака — только и видел их чванный барин, пусть других дурней ищет свои грязные делишки обделывать. Засмеялся, талию тонкую обхватил рукой, губами губы ее нашел. Нет другой такой, да и другого такого как он тоже поди сыщи — недаром смотрела так мадемуазель Делорм. – Глупости не говори, – сказал. Нечего мужчине перед женщиной ответ держать. – Какую жизнь захочу, такая у нас с тобою и будет.


Катрин: Глупости... Это давно стало для нее непозволительной роскошью, а для Эрве - ежедневным расточительством. Смеется так, что становится очевидным - он все же не понимает куда они увязли - того и гляди пропадут. А все из-за того треклятого седла, осмотреть которое ему не хватило предусмотрительности. Впрочем, она тоже позволяет себе откровенную глупость, если пытается рассчитывать на здравый смысл, от которого ему даже крупиц не досталось еще при рождении. Какую жизнь он захочет, такая и будет... Ах, боже мой, боже мой. Всегда по-волчьи чуявший опасность, здесь, в другом мире, он совершенно утратил свою звериную бдительность. - Конечно, так и будет, как пожелаешь, - чуть отстранившись проговорила Катрин и пристально взглянула в лицо Эрве, - а хочется на волю. Тесно здесь, как в ловушке. Но дело есть дело, - она досадливо поморщилась, - а записки у нас все еще нет. Замолчав, Катрин кончиками пальцев медленно обвела мужские скулы и, приблизив губы к самому лицу, тихо сказала: - Ты сейчас пойдешь к мадемуазель, а я задержусь. Очаруй, увлеки, обворожи, а потом попроси о сущей безделице - нескольких строчках на память. Она не сможет отказать такому мужчине как ты. Тонкие пальцы продолжали мягко касаться кожи, а темные ресницы плавно опустились, надежно спрятав беспокойный взгляд.

Эрве: Ни черта не понимает Виконт. Дуб дубом стоит, а Судьба к нему нежным плющом ластится. Умна Катрин или просто — тайна: век с ней проживи, а все одно не угадаешь. Думал, по сердцу ей эта жизнь, шелком шелестеть да шуршать, в каретах разъезжать, ни ветра, ни солнца на коже бархатной своей не чувствовать, а оно вон как поворачивается! И хотел сказать Виконт, что за дверью дорог — никто не считал, что лодка на воде болотной следа не оставит, да не успел: колоколами церковными новые зазвенели слова ее, сполохами желания забилась по телу шальная кровь, голосами детскими в набат потерялись мысли его. Времени ни удивиться нет, ни головой качнуть — что ж ты такое говоришь, Судьба, что за дело мне предлагаешь? Сказала — иди, и он идет. Как во сне, до нужной двери дошел, кошками драными петли взвизгнули, предупреждая — входит сюда чужак. Исподлобья глянул на гостью, не смягчая взгляд. Пленницей она здесь, а сама не знает того. Почему записку не написала, в чем ошиблась его Судьба? – Обед, – сказал, – скоро будет, мадемуазель. Поправил зачем-то кружева манжет, паяцем ярмарочным ближе подошел. Не мужское дело это — обманывать да выманивать, а все — ее вина.

Мари де Лон: Едва изящно обутая ножка мадам де Мере ступила за порог, как с губ Марион подтаявшей помадой стекла улыбка. Приподнятые уголки рта опустились, гладкий лоб тонкой стрелой прорезала морщинка меж бровей. Встала – от движения мужской камзол нехотя сполз с плеч и остался лежать забытым на стуле – и подошла к окну, будто болотная гладь манила обратной дорогой, провела в задумчивости пальцем по холодному свинцовому переплету. Неладно все и невпопад. Отчего нельзя назвать имя прозорливого и могущественного покровителя? У нее нет ни мужа, ни отца, ни брата, которые сторицей отблагодарят доброжелателя – мадемуазель Делорм по своим долгам расплачивалась сама (не без помощи друзей порой, но это мелочи, не стоящие счета). И потому неизвестному выгоднее не медлить и не таиться, ведь женская память так коротка, и услуга, оказанная накануне, втрое дешевле сегодняшней, а уж недельной давности – и вовсе рискует обратиться в ничто. Упреждающе взвизгнула дверь, и Марион стремительно повернула голову навстречу резкому звуку. Вернулся валет. Впрочем… Она прищурилась, натолкнувшись на хмурый взгляд, как на стену. Вернулся, да не прежним. Словно уксусом опоили, и сдается, знает она, чья ручка этот уксус лила. – Вот и славно, – отозвалась Марион, и без тени кокетства усталым жестом отвела ото лба выбившийся локон. – Признаться, я пресытилась грубой пищей на постоялом дворе, и за одно это я уже готова простить диковинную манеру зазвать в гости.

Эрве: Молчит — что сказать, не знает Виконт. Кого чаровать, когда не женщина перед ним — прибор для письма? Уходя, улыбался ей — вернувшись, не видит в упор. Не оттого, что взревновала его Судьба, а потому что кто он иначе такой? Не оскорбит дворянин даму, виконт он или рыцарь простой, не убьет, не ударит — сама и напоминала ему Катрин. Манит за окном зелень болотная, вода спокойная — ступи за порог, и хоть до горизонта иди. С той самой поры, как покинул второй свой город Виконт, душно ему, когда стены за стенами прячутся. А между ним и волей его — женщина. Эта, не та — та сказала сама, что вместе они уйдут. Только дело закончить надо, слово сдержать. – Мадемуазель, – слово длинное, пока выговоришь, надумаешь, как продолжить, – если бы я по вашему желанию поступал, как бы мне следовало в гости вас зазывать? Камзолом с чужого плеча улыбка на губах висит.

Мари де Лон: Сквозь опущенные ресницы Марион посмотрела в серые глаза валета, будто желая прочесть все мысли его, увидеть потаенное в зеркале души. Взглянула на миг и взгляд отвела – мол, храни свои тайны при себе, незнакомец, – потому что зеркала те ненадежный советчик, больше правды в звуках голоса и движении, сделанном или удержанном. – Разве это важно, коли я уже здесь? Сейчас важно? – пожала она точеными плечами. – Вчера так, сегодня иначе, а завтра и вовсе по-другому. Ведь я женщина… Разве ваша подруга не такова? – в широко распахнутых глазах мадемуазель Делорм простодушие, но на губах усмешка. – И не в вашей власти было выбрать, каким образом меня приглашать, это я помню.

Эрве: Не было выбора? Удивился Виконт. Да разве когда-то об этом речь шла? Вот за то и не любит он разговоры длинные, когда за мысль одну уцепиться нельзя — а женщинам только повод дай, заплетут тебя в словесных кружевах. – Моя жизнь — мой выбор, – сказал. Не мытьем, так катаньем нужно записку от нее получить. – Коли ошибся, разве не лучше скорее об этом узнать? Ибо, мадемуазель, увидев вас, кто не захочет тотчас же вам угодить? Задержался взгляд на гладкой коже плеч. Камзол сбросила, кто кого очаровывает?

Мари де Лон: Глаза Марион сузились. Угодить ей, и правда, хотели многие, однако, как правило, не забывая при том блюсти свой интерес. Впрочем, иные теряли голову совершенно искренне, и пока те не преступали границ навязчивости, мадемуазель Делорм не была чрезмерно жестока. Она развернулась к валету всем телом, взглянула на сей раз пристально и серьезно, мимолетным и невесомым движением, словно легким пером, коснулась плеча. – Откройте в таком случае мучающую меня тайну, сударь, – проговорила она. – Кто поручил позаботиться обо мне? Поскольку первым правилом учтивого приглашения является представление по имени того, кто зазывает в гости.

Эрве: Не взгляд карих глаз — удар ножа, не женщина перед ним — препятствие на пути. Не свернуть с дороги, что проложила тебе судьба, птицей не взлететь, назад не отступить. Но и думать тут нечего, и тревожиться не резон: не назвал свое имя барин, Барином мы его и зовем. – Что для вас тайна — и для меня секрет, – сказал. – Я мадам де Мере служу, если служу вообще, а она… Птица вольная, как и я, да сама себе клетку из слов сплетет. И может, кстати, сумела уже узнать, кто угрозами да обещаниями на перчатку сокольничью двух ястребов посадил. Не загадывай, чего не знает Судьба, а пуще того — чего не хочет сказать. – Разве вы не одному господину служите? – продолжил — и на дверь оглянулся, до шепота жаркого понизил голос. – Я, мадемуазель, не назову имен, но если напишете, скажу «да» или «нет». На столе перо с чернильницей да бумага, но не оглянулся Виконт. Нельзя в таком поединке глаза от противника отрывать, нельзя показывать, что для тебя важней.

Мари де Лон: Не подозревая, что огонь в мужском взгляде разожжен не тем хворостом, Марион тем не менее не торопилась соглашаться. Попытка угадать к месту, если есть в запасе догадка, а ежели мысли спутаны, как локоны после бессонной ночи? Не доверит она бумаге такие имена, поостережется. Марион медленно покачала головой. – Вас обманул кто-то, сударь, – промолвила она, разочарованно отступая. – Я сама себе хозяйка и никому не служу. А уж кому служит мадам де Мере, вам видней.

Эрве: Молнией с грозовых туч сверкнули его глаза. Никому не служит — пустой дальше разговор, как и все разговоры — пустой. Коли тем, кого своими считать должна, солгала, так дня яснее, что не верит уже. Ручьями верткими да локонами скользящими вьются слова, но на воду найдется зима, а на волосы — нож. – Так-таки никому и не служите, мадемуазель? – зазвенел голос насмешкою, искривила губы жестокость. – На целом свете одна, и некому вас защитить?

Мари де Лон: Любое сказанное слово, как платье, имеет две стороны – лицо и изнанку, и потому каждое можно вывернуть так, как угодно собеседнику. Сказала: свободна, услышал: без мужчины и без защиты. Марион улыбнулась, без страха и без стыда, и подняла на валета дерзкий взгляд: – Сударь, вы знаете мое имя и знаете, кто я. И потому ваш вопрос для меня звучит оскорбительно. Ведь здесь, – куртизанка подчеркнуто выделила последнее слово, – я действительно одна. И добровольную обязанность защищать меня взяли на себя вы с мадам де Мере, – улыбка ее смягчилась. – Ах, как же я не терплю это слово и ненавижу быть для кого-то обузой. Но вы ведь не отступитесь, верно?

Эрве: И как будто смешок — да смеха в нем нет. И в кривой улыбке — звериный оскал. Благородство Виконта — не ближе к нему, чем рубашка — к телу, а коли мужчина с женщиной глядятся глаза в глаза, что естественнее, чем рубашку снять? Какая бы в жилах ни текла кровь, будь даже как небеса голубой, милосердия под небесами нет. – Вы — не обуза, мадемуазель, – и руку ей на плечо опустил, под загрубевшими пальцами смялась дорожного платья ткань. – И не тревожьтесь — не отступлюсь. А друзья ваши… И замер, за стекло застывшим взглядом уставившись, Виконт. Рассмеялся — как мальчишка, леденец на палочке получив. И ближе склонился, в глаза красавице заглянув. – А друзья ваши, небось, назад вас получить захотят?

Мари де Лон: Не отводя глаз, как зачарованная, Марион смотрела в лицо мужчины. Словно письмо с симпатическими чернилами к огню поднесли, и на гладкой бумаге начали проступать сокрытые дотоле знаки. И складывались они для мадемуазель Делорм в недоброе известие. – Захотят, – согласилась она, ощущая каждую складочку ткани, впечатавшуюся в нежную кожу, и тяжесть мужской руки. – Но важнее, чего пожелаю я, сударь. Из холода бросило в жар, и в висках застучал тревожный набат с призывом бежать, да только бежать сейчас некуда. Она втянула ноздрями воздух, пытаясь одолеть минутную слабость и не поддаться панике.

Эрве: Простое платье, да красотка в нем непроста. Не из знати, а выше облака нос дерет. Привыкла, видно, что есть кому ее защитить, что может что хочет сказать — что желает, то получить. Привыкла, что мужчинам от нее нужно одно — да что без ее согласия ничья ее не коснется рука. И не понимает, что тот, что ее берег, не дотянется до этих болот. Не понимает, а ведь поймет — если правильно объяснить. Улыбнулся Виконт, пальцем тронул ее щеку. Как у ребенка мягкая, как у Катрин нежная. – Вы того же, что я, хотите, – сказал. – Или захотите того же, разница невелика.

Мари де Лон: – А вы самонадеянны, сударь, – ответила Марион. Слова ее прозвучали спокойно, даже задумчиво, без следа насмешки или гнева, и оттого необидно, ибо только дурак на правду обижается. Куртизанка помедлила, прежде чем неспешно отстраниться от прикосновения. Пусть видит, что мадемуазель Делорм не боится, однако право выбора все же оставляет за собой. Связь телесную Марион разомкнула, но нить взглядов между собой и валетом рвать не стала, глаз не отвела. – Быть может, и вы, сударь, захотите того же, что пожелаю я.

Эрве: Колдовской взгляд, не иначе — и смотрит, глаз отвести от нее не в силах Виконт. Языком губы пересохшие тронул — на месте ли? – Может, – шепнул, до зуда в пальцах коснуться рука тянется, за веками приопустившимися такие картины мелькают, что за ними сам ад проглядывает. И молнией в голове мелькнуло — сама ж говорила Судьба: «Обольсти, очаруй!» – А чего, – не голос — шелест лиственный, будто тем огнем, что у нее во взоре горит, и горло ему опалило, и от слов одни скелеты оставило, – вы хотите, мадемуазель? Окно открыто, и оттого слыхать, и как птицы щебечут в осенью озолоченном кустарнике, и как на кухне служанка ругается, да посудой звенит. Не торопись с обедом пока, до еды ли сейчас хозяевам?

Мари де Лон: Отступился страх, убаюканный знакомыми хрипловатыми нотами в мужском голосе. Марион тихо рассмеялась, наслаждаясь ощущением своей власти, будто хмельным вином, вкусом которого она никогда не пресытится. Угрюмость валета исчезла, истаяла, сгорела, и вместо камня в ее руках вновь мягкая глина. Быстрым движением куртизанка приложила розовый пальчик к губам собеседника, замыкая торопливые уста, и лукаво тряхнула темными локонами. – Вы чересчур спешите, сударь. У нас так мало времени? – прошептала она.



полная версия страницы