Форум » A la guerre comme à la guerre » Хорошее дело браком не назовут, 16 сентября, вторая половина дня » Ответить
Хорошее дело браком не назовут, 16 сентября, вторая половина дня
Провидение:
Ответов - 52, стр:
1 2 3 All
Рене д'Эрбле: Арамис задумчиво сидел в самом углу заведения, ломая над тарелкой ломоть овсяного хлеба. Крошки сыпались в давно остывшую кашу. Разговор с Атосом оставил странные, спутанные чувства – одновременно и радость, и тревогу, и мушкетер теперь размышлял о неисповедимости людских путей. О том, что часто для многих законы Господа становятся лишь досадной помехой в жизни. Что цель – свята, но по пути к ней теряешь все, чем дорожил: искренность и честь. С собой-то уж можно было пробыть честным, хотя бы в этот час одиночества. Наверху треснула выбитая рама окна, и Арамис очнулся от своей дремы, насторожившись. Глухой стук тела о стену, как будто там, наверху, бегает Минотавр и стремится разбить свой лабиринт. Шевалье д’Эрбле огляделся; похоже, никого особо не волновало происходящее, только местный слуга застыл, как изваяние, зажав в руке кувшин с пивом, и приоткрыл рот. Поймав взгляд королевского мушкетера, он торопливо поклонился, а затем состроил умоляющую мину. Арамис отвернулся, похлопывая перчатками о ладонь, а затем зашагал наверх. Пожалуй, бузотера стоило уложить в постель. - И вновь… небесной веры… я не достоин… был… Диавол огнекрылый… мне искус… предложил… - неведомый буян еще был не чужд поэзии.
Бутвиль: Бутвиль заметил, с каким выражением Эмили взглянула на свой наряд, и улыбнулся: - У нас не так много времени, милая моя жена, не имеет смысла медлить. Пожалуйста, не беспокойтесь насчет своего внешнего вида. Вы просто прелестны, а если ваше явление и потрясет умы здешних кухонных служителей, это будет истинным благодеянием с вашей стороны - ведь им будет теперь о чем поговорить, а не только перемывать косточки друг другу! А я пока займусь письмом - это задача деликатная, тут каждое слово обдумать нужно... "Да, хорош бы я был, - подумал при этом Луи-Франсуа, - если бы написал все как есть: дорогой дядюшка, я не отдал ваши деньги по назначению, часть потратил и еще потрачу, потому что мне вздумалось жениться на никому не известной девушке, а теперь вот хочу уехать с нею, в самый разгар кампании..." Он встал из-за стола, прошелся по комнате, вспомнил, как они вдвоем совсем недавно вылазили из окна по приставной лестнице, и понял, что действительно ни о чем не жалеет, и ему ни капельки не стыдно перед семьей и старшими родичами. - Мы все уладим, Эмили, - сказал он, вернувшись к столу, и подал Эмили руку, чтобы помочь ей подняться. - Нас все поймут и все простят. Не грустите - и давайте займемся делом!
Эмили-Франсуаза де К: - Я вовсе не грущу! – улыбнулась Эмили, опираясь на руку мужа и поднимаясь. «Мужа»! Все же это было чудно… И прекрасно… А граф, к тому же, теперь постоянно именовал ее «женой» и «женушкой». «Интересно, а как я теперь должна его называть? «Муж мой»? Потом непременно спрошу», - спросить тотчас девушка отчего-то постеснялась и предпочла отшутиться: - И ухожу совершать благодеяние и потрясать умы! – Эмили отправилась за дверь, про себя попросив Господа сделать так, чтобы задача Бутвиля оказалась столь же легкой, как и ее собственная. За дверью никого не было, и девушка дошла почти до лестницы, когда в комнате в конце коридора стукнула оконная рама, и раздался странный шум, а потом и пьяное пение. Эмили представилось, как кто-то влез в окно по лестнице, точь в точь как они с Бутвилем. Однако встречаться ей не хотелось ни с кем – с пьяным ли, трезвым ли, и она ускорила шаг. Чтобы там ни случилось, ее не касается…
Рене д'Эрбле: Арамис успел появиться в коридоре, как раз чтобы поспеть к великолепной картине: дверь комнаты буяна распахнулась, и оттуда вывалилось чье-то грузное тело, в богатом когда-то, а нынче весьма потрепанном наряде - Она сказала, что не любит меня! - сообщил незнакомец всему коридору и крепко приложился лбом об стену, - Мне легче умереть, чем влачить столь жалкое существование! Дайте мне сюда гугенота, я разорву его в клочья! - сокрушительный удар о стену головой, - Я срою эту дьявольскую крепость до фундамента! - еще один удар, - И я положу там свою жизнь, потому что иначе она никому не нужна! Она ушла, и я не услышу ее милого голоска... Но, чу! Вот же ее фигурка! Мадлен, милая, неужели ты вернулась ко мне? Подожди меня, я с тобой! Последние слова относились к какой-то девушке, что проходила мимо. Вряд ли это была Мадлен, но так или иначе, но ей не повезло. С удивительной скоростью этот перепивший Геркулес поднялся и бросился следом за девушкой, стремясь схватить ее за подол, и у самой лестницы ему все-таки удалось это сделать. - Сударь, сударь! - Арамис все-таки вмешался в эту трагикомическую сцену, достойную какой-то пьесы, - Не пугайте вашу Мадлен, иначе она вновь убежит. Ведите себя с честью, чтобы заслужить ее прощение, - кротко закончил он, тоном изображая из себя священника на исповеди. - Вы, сударыня, надеюсь, не Мадлен? - шепнул мушкетер девушке, не разжимая губ и милостиво улыбаясь громиле.
Бутвиль: Бутвиль пребывал в наилучшем расположении духа, пока не взялся за перо. Вид чистого листа бумаги напомнил ему то послание, которое он недавно отправил капитану де Кавуа, и всю историю с злосчастным кинжалом, и ему пришло в голову, что с точки зрения преданных слуг господина кардинала спешная женитьба и столь же спешный отъезд весьма смахивают на бегство "от греха подальше". А ведь есть еще и неизвестно куда скрывшийся шевалье де Мориньяк, который не удосужился даже прислать весточку - где он, когда будет, - бросил здесь свои пожитки... черт возьми, это становится подозрительно, неужели и этот славный юнец - шпион или враг? От досады Луи-Франсуа так резко стукнул кулаком по столу, что чернильница подпрыгнула и плеснула черной кляксой на бумагу, а раненая рука впервые за день напомнила о себе. В таком состоянии и речи быть не могло о написании краткого, учтивого и дипломатичного письма высокородному дядюшке. Так что звуки громкого голоса и шаги за дверью пришлись как нельзя более кстати - граф на всякий случай прихватил шпагу, распахнул дверь и выскочил в коридор. - Эй! - крикнул он, заметив поначалу только то, что какой-то увалень держит Эмили за юбку. - Эй, вы, мерзавец, руки прочь, или я вас сию минуту отправлю прямо в пекло!
Эмили-Франсуаза де К: «Господи, что же мне так не везет!»- про себя взмолилась Эмили. – «Неужели я уже и до кухни спокойно дойти не могу?!» Последние несколько шагов до лестницы она уже почти бежала, но пьянице все же удалось уцепиться за ее платье. Мелькнула мысль, что, будь она в штанах, такого несчастья не случилось бы… От резкого рывка девушка чуть не упала, счастье, что на лестнице оказался незнакомый дворянин. - Я не Мадлен, - быстро заверила она неожиданного заступника и, взглянув на него снизу, едва не застонала вслух. «Господи, что же мне так не везет?!». Перед ней стоял господин Арамис. Очень достойный господин, вот только сегодня встреча с ним была совсем некстати… «Господи, что же мне так не везет?!» - мысленно взмолилась Эмили в третий раз, когда их дверь распахнулась и появился Бутвиль со шпагой в руке. Драка с пьяным – это именно то, чего им сегодня не хватало для полного счастья!
Рене д'Эрбле: В облике девушки было что-то знакомое, но в полумраке коридора Арамис не смог пока точно вспомнить, где он ее недавно видел. Не мудрствуя лукаво, он шепнул девушке: - Тогда благословите его и скажите, что прощаете. И что ему лучше всего уснуть. Сам он положил руку на грязную шевелюру верзилы и торжественно произнес: - Сын мой! Преклони колени и слушай меня… Закончить он не успел, потому что в действие вмешался еще какой-то господин, тоже бредивший адскими муками. Буян же, в свою очередь, нехорошо осклабился и стал на ноги, чуть-чуть покачиваясь от одной стены к другой. - А вот и гугенот! – сообщил он радостно, - Мадлен, я совершу подвиг в твою честь! Арамис обреченно вздохнул. Удивительно, как эти люди всегда слышат не то, что надо? - Послушай голос Господень и повинуйся! – неожиданно рявкнул он прямо в ухо назойливому господину, - Не нападай без причины на создание божьего, аще твой взор отуманен вином! За мысли твои грешные – прочитай двадцать раз «Credo» и еще тридцать раз «Confiteor», пока не осознаешь своей вины!
Бутвиль: К счастью для неизвестного воздыхателя неведомой Мадлен, граф де Люз умел быстро оценивать обстановку и удерживаться от слишком резких действий. Он не пустил шпагу в ход, поняв, что Эмили на самом деле ничего не угрожает, когда появился вдруг этот молодец-мушкетер. То, каким образом он взял в оборот борца с гугенотами, Бутвиля впечатлило и позабавило. Он остыл и уже почти совсем хладнокровно осведомился: - Господа, что тут происходит? Если вы решили своим представлением повеселить даму, то, боюсь, вы достигнете прямо противоположного эффекта! А что касается духовных наставлений... На мой взгляд, упражняться в богословии в столь неподобающем месте - напрасный труд. Тем более что это существо вряд ли когда-либо знало наизусть не то что "Кредо", а простой "Отче наш". Так не поясните ли вы мне, что случилось, сударь? (Обращался он только к мушкетеру, поскольку к славному вояке обращаться было явно бесполезно.)
Эмили-Франсуаза де К: Говорят же, что пьяный, что сумасшедший… Еще пару дней назад господин Арамис сумасшедшим точно не был, но сейчас Эмили в этом усомнилась. По крайней мере то, что он нес, чтобы успокоить пьяного, весьма напоминало бред. Но бред или не бред, а девушка была мушкетеру благодарна. Чтобы она делала, если бы его вдруг не оказалось? А так драки, кажется, удалось избежать. - Все в порядке! – поспешила она успокоить Бутвиля. – Этот господин, - Эмили кивнула на пьяницу, - меня с кем-то перепутал, а господин мушкетер оказался весьма кстати. Господин мушкетер ее, казалось, не узнал. Или узнал, да не подал виду? Случайно он здесь оказался, или нет? А вдруг он пришел по поручению Атоса? (Про себя девушка в очередной раз подивилась, какие все же у мушкетеров чудные имена...) Но если Арамис пришел по делу, то скоро это прояснится, и Эмили решила пока не обнаруживать знакомства с мушкетером. Ну в самом деле, не в коридоре же и в компании пьяного буяна представлять господина Арамиса графу?
Рене д'Эрбле: Арамис покачал головой, глядя на графа, и приложил палец к губам. - Иди же, дитя, - и он подтолкнул верзилу обратно к двери его комнаты, - И не греши больше, ибо Дева Мария печалится, когда заблудшая овца окончательно сбивается с пути, забыв дорогу к спасению. - Каюсь! – верзила был явно впечатлен громкостью голоса мушкетера и крепко ударил себя в грудь так, что она аж загудела, а затем развернулся и пошел по коридору, покачиваясь, пока не ввалился в дверь своей комнаты. Мушкетер наконец-то свободно перевел дух и уже уделил больше внимания своим случайным собеседникам. - О нет, сударь, - вежливо произнес он, - Словом Божьим можно усмирить и рыкающего зверя, что уж говорить о разумной душе! Мое имя – Арамис. Конечно, этот темный коридор – не лучшее место для знакомства, однако ж путей, как известно, мы не выбираем. А вы?.. – и он вопросительно поднял брови, глядя на господина и переводя взгляд с него на девушку. Не дожидаясь ответа, он быстро пояснил: - Боюсь, сей славный и ушедший муж немало принял на грудь, отчего тоскует и мается, - развел он руками, - Померещилась ему в этой прекрасной сударыне его возлюбленная. Вот, собственно, и все.
Бутвиль: "Арамис"? Бутвилю явно приходилось уже слышать это имя, но где, когда? Сейчас у него не было сил что-то вспомнить. Он глубоко вздохнул и покачал головой: - Сударь, если бы вы знали, какие невероятные вещи случаются в этом приюте путешественников, то не удивились бы, почему я так рассердился на столь нелепое явление природы. Самое простое и обыденное намерение, например, пойти распорядиться насчет ужина, может закончиться самым неожиданным образом... Признаться, я очень рад, что мы с женой завтра покинем это слишком шумное место, - он посмотрел на Эмили, чтобы еще раз убедиться, что она не пострадала, и добавил с улыбкой: - Все же, надеюсь, на ближайший час новых фокусов нам судьбе не преподнесет, и вы сумеете добраться до кухни, дорогая моя, и вернуться благополучно. А мы пока... - он вновь обратился к странному мушкетеру, - можем зайти ко мне и немного выпить. Вы так ловко помогли нам выбраться из глупой ситуации! Кстати, ваше имя мне откуда-то знакомо, теперь неплохо было бы познакомиться лично... Тут Луи-Франсуа сообразил, что сам-то он забыл назваться, и поспешил исправить неловкость: - Надеюсь, вы простите мне некоторую несвязность речи, уж очень я разволновался... Граф де Люз к вашим услугам!
Эмили-Франсуаза де К: Кто-кто, а Эмили-Франсуаза прекрасно знала, откуда графу известно имя славного мушкетера. Она тяжело вздохнула. Вспоминать именно сегодня о позавчерашних – всего-то только позавчерашних? – событиях совсем не хотелось. Неужели девушка хотя бы в день своей свадьбы не может быть счастливой и беззаботной? Но, видимо, судьба уготовила ей иное. - Боюсь, ваше сиятельство, мне придется отложить ненадолго хозяйственные дела и вернуться с вами в комнату, - обратилась она к мужу. - Я уверена, что могу помочь вам вспомнить, где вы слышали о господине Арамисе. Она снова тяжело вздохнула и посмотрела на мушкетера: - Прошу вас, сударь, будьте нашим гостем, - и, придерживая юбки, быстро пошла обратно.
Рене д'Эрбле: - Чем больше людей собирается вместе, тем дальше их мысли от Христа, - кротко ответил мушкетер, не до конца еще сняв маску аббата, которую он так любил примерять порой, - И чем дальше от Христа, тем хуже обычно их помыслы и дела. Дьявол любит путать людей, толкая их на кривые дорожки… Сказав последнюю фразу, он многозначительно взглянул в спину удалявшейся Эмили. Теперь Арамис вспомнил, почему она показалась ему знакомой, и при каких обстоятельствах они встречались до этого. Он невольно сомневался, знает ли об этих не самых лицеприятных делах граф, и меньше всего ему хотелось выдавать ее (да и вообще, чьи бы то ни было) секреты. Но было, по правде говоря, удивительно, что этот симпатичный сорванец в юбке оказался внезапно замужем. И мушкетер чуть-чуть позавидовал ее мужу, ощутив почему-то легкую грусть. - Я рад нашему знакомству и буду счастлив быть вашим гостем, - серьезно ответил он графу, чуть приглаживая аккуратные усики.
Бутвиль: "Будьте нашим гостем", - сказала Эмили, и Луи-Франсуа так и расцвел - у нее это получилось так просто и естественно, и опостылевшая гостиница вдруг показалась самым настоящим, родным домом... Он придержал дверь, чтобы пропустить ее в комнату, подождал, пока войдет господин Арамис, потом оглянулся, чтоб проверить, нет ли лишних ушей и носов в коридоре, и только тогда вошел сам, не забыв закрыть дверь на задвижку. - Присаживайтесь, сударь, - учтиво предложил он. - К сожалению, мы уже нанесли основательный урон изделиям здешнего повара, но здесь найдется кое-что вкусное и для вас. И давайте выпьем за то, чтобы все неожиданные неприятности заканчивались так же легко, как эта встреча с борцом против гугенотов!
Эмили-Франсуаза де К: Эмили прошлась по комнате, подошла к окну, которое в последние двое суток уже пару раз служило им дверью, посмотрела на сад… Потом развернулась к мужчинам и печально улыбнулась. - Вот, ваше сиятельство, тот самый господин Арамис, друг господина Атоса, которого я сопровождала в Нуаре и который одолжил мне свою лошадь. Она сделала несколько шагов к столу и опустилась на табурет, любезно взглянув на мушкетера. - Я не успела поблагодарить вас, сударь. Но я не нарочно не доехала до «Белого гуся», я просто заблудилась. Надеюсь, господин Атос благополучно передал вам лошадь? Тон разговора удалось выдержать самый светский, зато тема… Эмили некстати представилось, что бы сказала герцогиня Ангулемская относительно такой темы для разговора с кавалерами, и ей сделалось смешно. «Остается только томно обмахнуться веером (которого нет), закатить глаза и нежно пролепетать что-то вроде: «Ах, эти трупы!» - подумала девушка.
Рене д'Эрбле: Перед глазами Арамиса тут же встала вчерашняя картина: обеспокоенное лицо Атоса и его тяжелые слова, похожие на могильные камни. Только вчера они хотели найти эту девушку, этого верткого пажа, как следует наследившего во всей этой истории – и вот, судьба, провидение Божье, рок сталкивают их в темном коридоре! Значит, решение было правильным. Еще один шанс, последний шанс. Мушкетер почтительно приложил руку к сердцу, впрочем, без особого подобострастия, и наклонил голову. - Благодарю за выказанный интерес, - мягко ответил он, - Вереск снова со мной, в целости и сохранности. Атос передал мне его… А я в ответ передал кое-что ему, - с легким нажимом произнес он, - Помните ли вы книгу Иова, сударыня? Переход темы был неожиданным, и Арамис учтиво поднял брови, выждал паузу, а затем нараспев произнес: - Ибо очи Его над путями человека, и Он видит все шаги его; Нет тьмы, ни тени смертной, где могли бы укрыться делающие беззаконие. Дождавшись, пока его слова утихнут среди этих не слишком уютных стен, мушкетер продолжил: - Это напоминание о том, что некоторые, увы, занимаются черными делами. Убивают исподтишка. Предают. Лгут. К счастью, таких людей всегда настигает наказание – тлен собственной души, даже если плоть их сыта и блаженна… Вы не возражаете, любезный де Люз, если я попрошу вашу жену налить нам вина? Внешне Арамис сохранял все тот же задумчивый и чуть отрешенный вид, но блеск глаз в полумраке выдавал его интерес. Что и как сейчас будет сказано молодой женщиной. Как отреагирует на это граф. Кто здесь пешка, а кто ферзь.
Бутвиль: "Тот самый господин Арамис". Вот оно что. Какой, однако, своеобразный молодой человек... (Бутвиль вряд ли был старше Арамиса, но, ощущая себя женатым, теперь с удовольствием считал других младше себя.) Это вам не шевалье Сен-Симон, которого можно читать, как раскрытую книгу! Такой благочестивый, томный и... опасный. Несомненно, опасный для тех, кого он считает своими врагами. К чему же вы пустились в такие мрачные рассуждения, сударь, а? Что вы этим хотите сказать? - Разумеется, я не могу возражать против такой просьбы, - Бутвиль улыбнулся с тщательно отмеренной любезностью. - Эмили, вы - хозяйка за этим столом, действуйте же... - Граф присел к столу, взмахом руки указал на свободный стул: - Присаживайтесь, сударь, и побеседуем. Как странно складываются обстоятельства: несколько месяцев назад один из ваших друзей, господин д'Артаньян, собственно, познакомил меня с Эмили. Потом по случайности некое важное дело свело меня с другим вашим товарищем, господином Атосом. Теперь вот я вижу перед собою вас, и меня удивляет, до чего же вы все разные! Хотелось бы понять, на чем же держится ваша дружба? ("Вот так, - подумал он, - прекрасная отвлеченная тема для застолья. Посмотрим, как вы справитесь с этим вопросом, философ?...")
Эмили-Франсуаза де К: «Действительно, на чем?» - думала Эмили, наливая мужчинам вина. Хозяйкой за столом ей быть не приходилось, и она смутно представляла, что ей следовало делать в этой роли, зато прислуживать приходилось сотни раз. – «Странные они… Не только имена, но и сами странные… И господин Атос, которому весь мир не угодил, и от одного взгляда которого пропадает всякое желание с ним спорить, и этот господин Арамис, что цитирует Священное Писание так, будто он не мушкетер, а семинарист какой-нибудь. И причем тут эти слова о предателях, лгунах и убийцах?» Из всей тройки друзей мадемуазель де Кюинь (ах, нет, теперь мадам де Бутвиль!) был понятен только д'Артаньян. Но д'Артаньян был неизвестно где, а господин Арамис… Неужели он появился здесь случайно и затеял такой разговор просто так? Эмили так и подмывало задать какой-нибудь ехидный вопрос, но она воздержалась, думая о том, пристало ли графине вступать в разговор, когда ей захочется. Было бы неприятно, если бы Бутвилю пришлось краснеть из-за невоспитанности супруги. «Тем более, такая возможность у него наверняка еще будет», - с тайным вздохом подумала девушка.
Рене д'Эрбле: - Это все война, любезный хозяин, - отозвался негромко Арамис. Он сел и принял вино из рук Эмили. – Приходится быть слишком внимательным, потому что она разделила людей на две части. Несправедливо разделила – разлад проходит между старыми друзьями с детства, между возлюбленными, между отцами и детьми. Война эта, по моему скромному мнению, неискренна. Насколько может быть искренней война вообще. Не думаю, что… - и он чуть замялся, - что истинные ее причины в неправильной вере. Мне кажется, что многие хотят отрезать себе кусок от французского пирога. Земли, деньги, влияние. И, увы, такие не только на стороне гугенотов, - Арамис задумчиво уставился в темноту за балкой и жестко закончил, - А водиться с предателями, значит, самому стать таким. Впрочем, к чему вам слушать мою праздную болтовню и домыслы? Арамис заглянул внутрь кружки. Это вышло у него не хуже, чем у Атоса, в те минуты, когда того обуревали сомнения и печаль, из которых нет выхода. Кажется, Бутвиль был чист и невинен душой. Похоже, он любил свою новобрачную. Но это еще ничего не доказывало, тем более, что сама юная графиня так показательно молчала! На лице ее, впрочем, отражалась целая гамма чувств. Арамис не мог разгадать, какие именно, но несомненно было то, что ей было что сказать. И мушкетер хотел, чтобы она открыла рот. - Присядьте и вы, госпожа. Выпейте с нами, - пригласил он Эмили, в надежде на то, что от вина у нее чуть-чуть развяжется язык, - А я расскажу, что связывает нас, четверых. Все просто, - и он развел руками, - Наша сила в том, что мы умеем принимать друг друга, какие мы на самом деле, и делиться тем, что у нас есть. Пусть это будет последний кусок хлеба или стакан вина. Я знаю, что я могу верить своим друзьям, пока они верят мне, и я искренен с ними. Я не знаю, что будет в будущем, но знаю, что лучше друзей у меня не появится. Мы меняемся. Становимся жестче. Перестаем верить всем подряд. Это хорошо, но это и плохо. Вам надо познакомиться с Портосом. Замечательный человек! Из тех, на кого я могу положиться в любой момент. Например, если я окажусь замешан в темном деле.. К примеру, найду труп английского шпиона, который притворялся французским шпионом, который притворяется английским торговцем, в подвале чужого дома, и меня будут обвинять в связях с ним… - и Арамис сделал паузу и скрестил пальцы, - то первым, о ком я вспомню в поисках утешения, это будет именно Портос. Если мне нужен совет, то, конечно, я обращусь к Атосу. А если мне нужно действовать незамедлительно, то господин Д’Артаньян и его шпага. А есть ли у вас такие друзья? Он поочередно взглянул на графа и его жену.
Бутвиль: Настойчивые упоминания Арамиса о предателях и подлецах вызвали у Бутвиля то глухое и тяжелое раздражение, утолить которое может только открытая ссора. Но здесь и сейчас ссориться нельзя, нельзя... От попыток сдержаться и не выйти за рамки вежливости у него очень некстати заныла голова. Привычным жестом он потер виски, отхлебнул вина и хмуро ответил: - Война может быть искренней, сударь. Примеры тому мы можем найти в прошлом: когда наши предки сошлись с сарацинами в смертельной схватке под Пуатье, они думали не о своем добре, не о выгоде, а о спасении родной земли, своих семей, своей веры и свободы. То же, вероятно, можно сказать о крестоносцах - самых первых, готовых на любые испытания ради высокой цели. Однако нам не дано выбирать, когда родиться. Вы молоды, да и я далеко не стар, но уже заплатил дань войне немалой частью своего здоровья. И вам наверняка тоже доводилось проливать кровь и свою, и чужую. Мы уже привыкли к этому, не правда ли? Привыкли легко убивать и легко умирать. Моего брата... - он прикусил губу, потому что плотина сдержанности все сильнее размывалась, - верного слугу короля, не только отважного, но умного и способного, эта привычка довела до безумия, а желание защитить свое право убивать ради химеры чести - до эшафота... Мы то и дело предаем самих себя, сударь, свою веру, свои принципы. Но то предательство, о котором говорите вы... В глазах потемнело, горло перехватило, но Луи-Франсуа все-таки сумел не повысить голос: - Вы, господин Арамис... если вы знаете, что такое подлинная дружба, знаете, что она существует и в это гадкое время, то должны допускать и то, что кое-кому другому тоже удается сохранять себя от низостей нашего века. Монморанси обрели славу, почет и богатство только потому, что веками были неколебимо верны короне Франции. Я не намерен нарушать семейную традицию, и потому не рекомендую вам произносить столь рискованные слова со столь странными интонациями в моем присутствии... Резким жестом граф поднес свою кружку ко рту, выпил залпом все, что там оставалось, и позволил себе грохнуть опустевшей посудой об стол - прочное деревенское изделие только чудом не разлетелось на куски. Как ни удивительно, Луи-Франсуа сразу же полегчало.
Эмили-Франсуаза де К: Присевшая за стол Эмили вздрогнула от этого удара – она ловила каждый жест мужа, болезненно отмечая и его бледность, и раздражение. И все это из-за нее! Уж больно прозрачны были намеки господина Арамиса. Но, Господи, почему именно сегодня! Она осторожно положила ладонь на руку Бутвиля, ту самую, что стиснула ручку кружки. - Пожалуйста, не надо… Господин Арамис пришел по мою душу, это же ясно… Труп английского шпиона… - девушка на миг отвернулась к окну, надеясь, что никто не заметит, что глаза ее наполнились слезами. Она вздернула подбородок – не хватало только расплакаться – и прямо посмотрела в лицо мушкетеру. - Ведь так, сударь? Так к чему все эти оскорбительные предисловия? От господина графа у меня нет секретов, господин Атос также посвящен в тайны моего сомнительного родства, да и вам самому я еще третьего дня сказала, что убитый в Нуаре английский шпион – мой родной дядя, а человек, его убивший, носит имя моего отца. Согласитесь, лгать таким образом было бы странно. Эмили нервно сглотнула. Ей так хотелось быть сильной, спокойной и рассудительной, чтобы глаза не щипало, и губы не дрожали, и не тянуло мучительно зажмуриться, уткнуться лицом в плечо Бутвиля и забыть, забыть обо всем! - Или вы говорите о том трупе, что вы нашли с господином де Сен-Фалем? - девушка изо всех сил старалась казаться холодной и язвительной. – Так я его, к счастью, не видела и ничего о нем не знаю. У меня, видите ли, больше нет родственников.
Рене д'Эрбле: В отличие от своего оппонента Арамис поставил кружку с вином на стол осторожно, почти неслышно, а затем внимательно, исподлобья взглянул на собеседника. - Странно слышать подобные слова от дворянина, - произнес он спокойно, хотя левая бровь непроизвольно дернулась от внутреннего напряжения, - Привычка убивать, говорите? То есть, вы считаете, что жизнь, самое ценное из того, что создал Бог, достойна быть отнятой лишь по привычке? В каждом человеке с рождения есть Его дух, отпечаток Его образа. И вы считаете, что можно так легко замарать свои руки и душу, выпустив этот дух наружу? Кровь застила глаза. Такая же красная, как и та, которой были обильно обагрены поля Франции. Сейчас Арамис даже забыл собственный принцип: не стоит убеждать того, кто не хочет быть убежденным, не стоит гневаться, теряя землю под ногами. - Я могу понять, что вы приняли все на свой счет, - помолчав, негромко проговорил мушкетер и пальцами резко отодвинул кружку прочь. На старом дереве, закапанном воском, остался темный след от пролитого вина, - Что ж, если вы действительно столь честны, я готов к сатисфакции за мои необоснованные подозрения о вашей чести, сударь. Назначайте время и место. Но прежде этого, у меня есть вопросы к вашей очаровательной госпоже. И за эти вопросы я тоже готов заплатить ту же цену. Бессонная ночь делала свое дело. Арамис осознавал, что говорит что-то не то, подбирает не те слова, и это было похоже на назойливую зубную боль. - Я рад, что вы заговорили искренне, сударыня. Да, у меня есть кое-какие подозрения о вас. Во-первых, вы отдаете себе отчет, что вы играете с огнем? Одно подозрение, переданное «куда нужно» - и ваши родственные связи, странные пустые письма, они сыграют печальную роль. Во-вторых, если бы вы знали, как лгут некоторые люди – о! особенно женщины! – вы бы не взывали к подобным примерам. Но я готов вам поверить. Можете ли вы поклясться именем Девы Марии, призвав в свидетели всех святых, а заодно и столь грешных смертных, как мы, что вы не имеете отношения к тем шпионским играм, что сейчас плетут в нашем королевстве? Что вы не таите злого к короне Франции? Что вы хотите только спокойной жизни с вашим мужем, обеспечивая ему надежный тыл и семью? Клянусь, и я в свою очередь тогда не буду нарушать ваш покой. Язвительность и гнев Арамис пропустил мимо ушей, но они задели какую-то чувствительную струну в душе. Впрочем, немудрено - мушкетер замечал, что после бессонных ночей наступает оцепенение… Словно часть тебя погружается в небытие, оставляя лишь бодрствующий разум.
Бутвиль: Луи-Франсуа похолодел, представив себе,что может сейчас наговорить Эмили в ответ на подобное заявление, и поспешил вмешаться, не успев даже обдумать, что и как говорить: - Господин Арамис, вы не заметили логической неувязки в вашей речи? Вы уверитесь в том, что я - честный человек, если я вызову вас на поединок, а если не вызову - сочтете бесчестным? Не сказывается ли в этом та самая пагубная привычка убивать, которую вы только что так горячо порицали? И еще одно мне хотелось бы выяснить. Вы находитесь в семейном доме - да, это всего лишь временное жилище, но другого у нас пока нет, - где вас встретили как друга, вы обращаетесь к замужней женщине, за честь и доброе имя которой отвечаю я, ее муж. Вы не знаете ни меня, ни мою супругу, не знаете всех, весьма сложных и необычных обстоятельств нашей жизни, и сразу позволяете себе высказывать вслух такие подозрения? Я вижу перед собой мушкетера, а не судью, не комиссара уголовной палаты, и уж тем более не господина кардинала. Так вот, я имею полное право узнать, кто уполномочил вас задавать подобные вопросы, да еще и требовать столь серьезных клятв?
Эмили-Франсуаза де К: - Какая же нам разница, кем возомнил себя господин мушкетер? – Эмили постаралась улыбнуться Бутвилю, хотя внутри нее все сжималось от ужаса. Поединок?! Все же мужчин невозможно понять… Оба они говорили о том, что убивать – дурно, а дело неумолимо двигалось к дуэли… Но это же никак нельзя допустить! Хорошо господину Арамису – кто его знает и кому он нужен, но одно упоминание имени Бутвиля в связи с поединком… Эмили лихорадочно думала, как бы отвлечь собеседников от этой пагубной идеи, но ничего путного не лезло в голову. Оставалось только действовать наобум. - Какая разница, если я легко могу выполнить просьбу господина Арамиса? – она повернулась к мушкетеру и произнесла серьезно: - Клянусь именем Девы Марии и беру в свидетели всех святых, взирающих на нас с небес, что не злоумышляла ни против французской короны, ни против какой-нибудь короны еще. Я клянусь, что если я и замешана в какие-то шпионские игры, то против своей воли и ничего об этом не зная. Я клянусь, что имею лишь одно желание – быть рядом с мужем в радости и в горе. Но ведь не ради моих клятв вы пришли сюда, сударь? И еще, позвольте спросить… Отчего вы сами третьего дня взялись помогать незнакомой девушке, рядящейся в пажа, не задавая никаких вопросов? Отчего преспокойно отпустили на все четыре стороны племянницу английского шпиона?
Рене д'Эрбле: Арамис подавил горячие слова, что были готовы сорваться с его уст буквально на каждый вопрос хозяина, заставляя себя смиренно и спокойно улыбаться. Пока он держал паузу, новоиспеченная мадам де Бутвиль, похожая на взъерошенного, обиженного птенчика, отчего сжималось сердце (от какой-то нежности, что ли?..), заговорила. Ее искренность подкупала, завораживала, и постепенно мушкетер склонил голову, скрывая свои чувства. - Я верю вам, - обронил он негромко, когда она закончила засыпать его вопросами, а затем встал, - Прошу меня простить за подозрения, и храни вас и вашу любовь Господь. Он задумчиво взглянул на девушку, а затем на ее мужа, заложил руки за спину, сжимая перчатку, и прошелся взад-вперед по комнате. - Вы спрашиваете, почему я вас тогда отпустил, а теперь мучаю своими вопросами? В этом нет ничего удивительного. Тюрьма – не место для молоденькой девушки… А ведь славные блюстители порядка по военному времени не будут с вами церемониться. Самое плохое в тюрьме – это крысы, которые могут объесть от голода пальцы заключенных, и клопы, которые пытают бессонницей. Они хуже, чем кандалы и решетки. Хуже, чем постоянное зловоние от испражнений и болезней, которые рано или поздно скручивают любого. Многие сходят с ума, и уж тем более это страшное испытание для молодой девушки. Сам я в тюрьме не сидел, разумеется. Но бывать там приходилось. Но, верно, специально я вас не искал – всего лишь судьба привела меня сюда сегодня. Судьба – и один пьяный буян. Арамис остановился у окна, повернувшись лицом к хозяевам. - Любезный мой друг, - и он поклонился Бутвилю, - Разумеется, я не собираюсь и дальше испытывать ваш гнев, как хозяина, и тут же откланяюсь, дабы не оскорблять ваш слух бессмысленными подозрениями. Но вначале я позволю себе дать вам ответ, - небольшая пауза, - Да, я не судья, и на моей стороне сейчас не стоит закон людской. Но тот закон, что выше всех нас, он заставляет меня спрашивать, узнавать, сопоставлять, ибо в эту историю так или иначе впутаны мои друзья. И это значит, что я должен отделить зерна от плевел, чтобы не пострадали невинные. Что же касается именно нас с вами, сударь, то я готов ответить за невольно нанесенные оскорбления. После этого, если вы сочтете нужным, то вы можете рассчитывать на мою шпагу и ум в своих делах – и я клянусь, что это будет достойной расплатой за ваш нарушенный покой.
Бутвиль: Бутвиль слушал речи странного мушкетера поначалу с раздражением, потом с некоторым интересом, убеждаясь, что перед ним - личность незаурядная, не менее своеобразная, чем уже известные ему д'Артаньян и Атос, но совершенно другая по характеру. Конечно, Арамис успел натворить обид не на одну, а на три дуэли, пока не дошел наконец до прямых объяснений, зачем пришел и чего хотел; но меньше всего сейчас улыбалось графу бросать жену, браться за оружие, драться с человеком, которого действительно лучше было бы числить среди друзей, чем среди врагов... Конечно, он мог бы сделать формальный вызов, выйти в сад, слегка оцарапать противника и потом чистосердечно подать ему руку. Но ведь подать руку можно и прямо сейчас, без этих промежуточных этапов. Если они подерутся, это огорчит Эмили. Нет, ни за что! - Только теперь я понял ваши резоны, сударь, - произнес он после минутного раздумья. - Ход вашей мысли извилист, и постичь ее глубину непросто. Резкостей было произнесено немало с обеих сторон. Но ведь слово также иногда является оружием, не правда ли? Ради того высшего закона, который вы упомянули, я готов счесть наш разговор уже состоявшимся поединком и принять ваши извинения, не прибегая к оружию более опасному. Если, конечно, моя супруга согласится с таким решением.
Эмили-Франсуаза де К: Супруга графа удивленно взглянула на мужа, выдохнув с облегчением. Какое все же счастье, что он так благоразумен! Эмили ожидала, что он вот-вот вспылит – и что бы она тогда стала делать? Разве что влезла бы между противниками, именно это, она, наверное, и сделала бы, вот только преграда из нее никудышная, отодвинуть ничего не стоит… - Конечно, согласится! - обрадованно выпалила девушка. – Я счастлива, господа, что вы нашли возможность договориться. Давайте-ка, я налью вам еще вина… - она, мягко улыбаясь мужчинам, поспешила тотчас осуществить свое намерение, снова разливая вино в кружки, пока никто не успел возразить, - и выпьем за мир и согласие. Сказав это, Эмили осторожно посмотрела на Бутвиля, гадая, не нарушила ли случайно какие-нибудь правила. Вдруг она делает что-нибудь, что не пристало графине?
Рене д'Эрбле: Арамис одобрительно наклонил голову, соглашаясь с предложением Эмили, но все же прежде всего ответил ее мужу. - Ах, сударь! - проговорил мушкетер, невольно улыбаясь и чуть краснея, - Как же вам тяжко может прийтись с противниками из-за вашего великодушия. Пожалуй, если дорогу вам перебежит сам Рейнеке-Лис, вы и то благословите его и не будете держать зла. Но это прекрасное качество, право же. Присущее лишь достойным людям. Я рад, что вы не чужды искусству дипломатии. Почувствовав, что больше не надо хитрить и скрываться, он выпрямился, словно сбросил груз с плеч, и вернулся к столу, но садиться пока не стал, взяв в руки кружку. - Единственное, что мне бы хотелось узнать, и это совершенно искренне – что же это за письмо? Откуда оно появилось и как же его прочесть? Расскажите все, что о нем знаете. И, кстати, как любит говорить мой друг Портос, - хотя это было вовсе не кстати, и Арамис об этом прекрасно знал, - это прекрасное вино требует какой-то закуски. Вы не пробовали южный сыр кабеку? Очень рекомендую. Я думаю, нам действительно стоит выпить за примирение, но на сонную голову – а мне пришлось эту ночь провести в церкви, за молитвами – я постерегусь пить не закусывая.
Бутвиль: У Бутвиля отлегло от сердца - всегда приятнее сесть за стол с человеком по-настоящему благородным, чем браться за оружие против него! Может, и в самом деле стоило бы подумать о дипломатической карьере? Но это можно будет обдумать и попозже, теперь главное - ответить на вопросы мушкетера. Граф сел к столу и жестом пригласил Арамиса последовать его примеру. - Говорить о таких вещах удобнее сидя, сударь. И закуска нам также не помешает. Сударыня, - повернулся он к Эмили, взглядом давая понять, что она все делает правильно, - прошу вас, распорядитесь. Думаю, мэтр Бовэ найдет для нас что-то особенно вкусное... Когда вы присоединитесь к нам, мы все вместе попробуем решить эту загадку. - Дело в том, господин Арамис, - вновь обратился он к гостю, - что мы с госпожой де Бутвиль попали в очень сложный переплет каких-то темных интриг и, быть может, разобравшись с вашим вопросом, мы сможем пролить свет и на другие события. Но сразу должен сказать, что мне об этом предмете ничего не известно.
Эмили-Франсуаза де К: Эмили только кивнула и скрылась за дверью. Отсутствовала она недолго – мэтр Бовэ встретился ей, стоило спуститься в зал. Стараясь не обращать внимания на его изумленное лицо и шепот служанок за спиной – производить фурор ей все же совсем не нравилось, мадам де Бутвиль быстро распорядилась о пополнении свадебного угощения, а заодно и о продуктах на завтра. - Я вернулась, - провозгласила она с порога
Рене д'Эрбле: Помедлив, Арамис все же воспользовался приглашением и присел за стол, проводив хозяйку взглядом. Ситуацию можно было бы назвать комической… Со стороны, разумеется, буде найдется такой сочинитель, способный беспристрастно оценить разыгрывающуюся перед ним пьесу жизни. Находиться же внутри нее скорее можно счесть за беду. Мушкетер усмехнулся краем рта, задумчиво пригладил правый ус и взглянул на графа. - Однако же, я смотрю, и вам приходится несладко, - мирно заметил он, - Должно быть, забавно смотреть на нас с позиции кукловода. Как будто кто-то стоит за занавесью и любуется, как мы спорим до хрипоты и подозреваем друг друга. Дергает за ниточки, подталкивая нас к вражде. Уверен, этот некто – неподалеку. Не знаю, кто это. Но знаю одно, он (или она, - не исключаю появления прекрасных дам, ведь некоторые из них превосходят мужчин в хитрости и злости) считает нас всех глупцами, и именно поэтому он проиграет, - Арамис вздохнул, и лицо его омрачилось, - Главное, что есть женщины, которые прекрасней нас мужчин в честности и нежности. И их все-таки больше. Но пустое. Расскажите же, что за интриги вас коснулись? И как к этому может относится это письмо? Когда же госпожа де Бутвиль вернулась, он вопросительно взглянул на нее, ожидая, что молодая женщина ответит на ранее заданные вопросы о письме, не заставляя его спрашивать вновь.
Бутвиль: - Несладко - это еще слабо сказано, господин Арамис, - вздохнул Бутвиль, заняв свое место за столом. Отчего-то вдруг он ощутил желание исповедаться этому странному мушкетеру, но все-таки сдержался. - Положение мое весьма щекотливо в силу некоторых обстоятельств, и те же самые обстоятельства свели меня с мадемуазель Эмили де Кюинь. Теперь наши судьбы неразрывно связаны, и я очень не хочу, чтобы тень моих личных бед пала на нее. Для этого мне следует вести себя крайне осторожно. А с другой стороны, мой долг - оберегать жену от тех бед, которые преследуют её. Коротко говоря, насколько я могу судить, её близкие родственники занимаются неблаговидными делами, по-видимому, шпионажем, и никто - ни дядя, ныне покойный, ни отец, пока ещё здравствующий, не задумываются над её будущим. Мне пришлось взять на себя расследование - точнее, первый этап расследования - убийства, случившегося в этой злосчастной гостинице. Убитая дама носила имя де Кюинь. Убита она кинжалом, который был отобран у моей жены.... точнее, она еще тогда не было моей женой, и вы её видели в образе пажа. Не будучи абсолютно в чем-либо виновной, госпожа де Бутвиль то и дело страдает от предъявляемых ей обвинений и подозрений, и это безмерно меня тяготит. Я пытаюсь распутать этот клубок торчащих во все стороны, оборванных нитей, но пока лишь туже запутался сам. А между тем речь идет о важнейших вопросах, связанных с военными планами его величества... Мы нуждаемся в помощи, сударь.
Эмили-Франсуаза де К: Эмили услышала только последние слова мужа, но сердце ее болезненно сжалось. Каково же ему просить о помощи?! И неужели все так плохо? - Какое письмо? – спросила она, чуть было не ляпнув: «То, что про дамбу?», но вовремя прикусила язык, вспомнив реакцию Бутвиля. Никакого другого письма она не могла припомнить. Вряд ли мушкетера интересовало то злосчастное послание, из-за которого она пережила столько приключений почти три месяца назад в Париже. О шкатулке Давенпорта, столь доблестно отбитой ею у гвардейца, Эмили успела позабыть, да и не до того ей было, чтобы разглядывать, что там нашел господин Арамис.
Рене д'Эрбле: Арамис с уважением, смешанным с какой-то жалостью, пристально взглянул на графа. Да, полюбить женщину с темным прошлым – это полбеды. Взять ее под свое крыло, признать перед светом женой, выдержать удар, который может нанести это ее прошлое… Для этого нужно мужество и сильная любовь. Другое дело, что сильная любовь еще и разрушительна, и добрые люди, дорожащие своей честью, чаще падают под ее натиском замертво. - Да, история не из приятных. – Арамис помолчал, раздумывая над услышанным. – По правде говоря, вашей жене не помешала бы хорошая знакомая в высоких кругах, чтобы очистить свое и ваше имя. Во всяком случае, заткнуть рот досужим сплетникам… А вот военные планы – это уже гораздо опасней. Как я уже говорил, вы можете рассчитывать на меня в беде. Мушкетер наклонил голову, пощипывая правый ус. - Я понимаю, происшествия того дня заставили вас забыть о многом, сударыня, - мягко произнес он, обращаясь к госпоже де Бутвиль, - Вспомните шкатулку с двойным дном. Письмо, которое было внутри. Вы отдали его мне.
Эмили-Франсуаза де К: Эмили немного смущенно посмотрела на графа. Покровительница в высоких кругах у нее уже была, вот только отношения у них не сложились. Впрочем, муж ее – знатный вельможа… Госпожа де Бутвиль припомнила, как высказала ему свое сомнение в этом, тогда, в Париже, и как он злился… Она невольно улыбнулась. - Я помню шкатулку, - ответила она Арамису. – Вы там нашли какие-то бумаги, так? Это было письмо? Наверное, очень важное, раз вы пришли? Но чем я могу помочь? Оно касается меня или вы полагаете, что я могу вспомнить что-то, ценное для вас?
Бутвиль: - Вспоминая об укрощении сплетников, понимаешь, насколько полезная вещь - дуэль, - вздохнул Бутвиль. - Но всех не вызовешь. К тому же я в этом отношении, фигурально выражаясь, связан по рукам и ногам... некоторыми недавними событиями. В любом случае, жене графа де Люз не требуется искать покровительниц. Герцогини Ангулемской, моей тётушки, и принцессы Конде, моей кузины, вполне будет достаточно. Я упоминаю столь громкие имена не хвастовства ради, а лишь затем, чтобы заверить вас, шевалье: эти дамы заставят умолкнуть любого сплетника. Их гнев страшнее всякого клинка. На себе испытал... (Луи-Франсуа представил себе, как будет объясняться с тетушкой, и улыбнулся.) А что касается упомянутых вами бумаг - я совершенно не в курсе дела. Но судя по тому, что я слышал, уж не о тайнописи ли идет речь?
Рене д'Эрбле: - Да, я нашел там бумагу, - кротко подтвердил мушкетер, - Чистый лист бумаги. Зачем прятать простой белый листок? Я подозреваю, - он подчеркнул эти слова, - что это письмо. Может быть, важный документ… Хотя на нем нет печатей, свидетельствующих о его достоверности. Я думал, что вы, госпожа, знаете ключ к прочтению. Может быть, это и тайнопись, сударь. Может быть, все, что угодно. - и он развел руками. В дверь постучали краем деревянного башмака. Не дожидаясь ответа, тяжелая дверь распахнулась, и в комнату боком вплыла крутобедрая служанка с подносом, заставленным снедью. Луковый суп в глиняной миске, три порции жаркого в хлебном горшочке (Арамис подозревал, что некоторые жадные хозяева таким образом береглись от убытков чересчур выпивших гостей), кувшин молока. Пышущая здоровьем девушка лучезарно улыбнулась мужчинам, не забыв при этом выразить нечто скромной недоступности, и проплыла к столу. Служанка неторопливо раскладывала продукты, видимо, желая угодить. Арамис пристально взглянул на нее, желая, чтобы она управилась побыстрей. Нет, девушка была мила и неплоха собой, особенно если бы не было этих оспин на ее лице. Она приняла его взгляд за взгляд восхищения, и от этого стала двигаться еще медленней, показывая свои белые руки. - Что-нибудь еще? – с явственным ожиданием поинтересовалась она.
Бутвиль: От вкусной и свежей еды Бутвиль никогда не отказывался, и сейчас не собирался. Но вот девчонка, возомнившая себе невесть что, была сейчас весьма некстати. - Наедаться на ночь глядя вредно для здоровья, - назидательно сказал он, строго поглядев на служанку. - Тем более, если нам предлагается запивать жаркое молоком. Солдатский желудок и не такое выдержит, конечно, и все же с нас хватит того, что есть. Ступайте, милочка, и до завтрашнего утра не появляйтесь! Обратившись к Арамису, Бутвиль добавил: - Провинциальные девицы бывают милы, если бы еще не топали так ужасно своими башмаками, не правда ли? Он надеялся, что после такого обидного замечания красотка поспешит удалиться.
Эмили-Франсуаза де К: - Ах, нет! – остановила Эмили девицу, когда та была уже в дверях. – Принесите настой чернильных орешков. Тот, из которого делают чернила. Наверняка в хозяйстве мэтра Бовэ он найдется. - Я покажу вам, господа, как получить чудный оттенок для рисования пейзажей, - вполне серьезно пояснила она мужчинам и весело улыбнулась, когда служанка скрылась за дверью. - Не пугайтесь, мы ничего не будем рисовать. Да я и не умею. – теперь уже непритворно посерьезнев, девушка повернулась к Арамису. – Не знаю, смогу ли я вам помочь, сударь. Сэр Джордж не посвящал меня в свои дела, но что-то я видела, конечно. Если на вашей бумаге что-нибудь написано специальными чернилам, мы ее прочтем. Если именно теми чернилами… если это не шифровка. Шифра я не знаю.
Рене д'Эрбле: Арамис кивнул и достал злополучную бумагу из-за пазухи, как только мадам де Бутвиль умолкла. Положа руку на сердце, он ожидал от этого письма чего-то удивительного, оттого с трепетом ждал результата этого исследования. Он разложил бумагу на столе, осторожно разглаживая сгибы, точно это была великая драгоценность. - Вот оно, - негромко проговорил мушкетер, чуть ли не опасаясь дышать на этот листок, - Любая помощь будет незаменима. Обиженная служанка вновь появилась, но на этот раз она уже больше не улыбалась, обиженно отворачивая лицо от господина де Бутвиля. - Вот ваши орешки, - недовольно произнесла она, и так передернула плечами, что стало ясно, что она думает о таком занятии, как бумагомарание. Плошка оказалась на столе, а сама девушка (кстати, на этот раз она пыталась идти очень тихо) невежливо повернулась к ним спиной и скрылась. Из-за двери в отдалении послышалось тихое ворчание: - Да-а, оне думают, что раз знатные, так могут бедных девушек обижать на чем свет стоит! Тьфу!
Бутвиль: Расслышав ворчанье за дверью, Бутвиль усмехнулся, но тут же забыл и о служанке, и обо всем постороннем - белый прямоугольник бумаги на столе приковывал всё его внимание. О тайнописи Луи-Франсуа, разумеется, слыхал, но ни по службе, ни в личных делах до сих пор ею не пользовался. Ему было отчасти любопытно посмотреть, что выйдет, но главным чувством была тревога - слишком многое зависело от успеха эксперимента. - У вас теперь есть всё необходимое? - нетерпеливо спросил он, с надеждой взглянув на Эмили. - Прошу, не томите, приступайте скорее к делу!
Эмили-Франсуаза де К: - Наверное, все, - улыбнулась Эмили мужу. – Честное слово, в этом нет ничего хитрого. Если состав правильный, но этого мы не узнаем, пока не попробуем. Она посмотрела по сторонам в поисках какой-нибудь тряпочки и обнаружила лежащую на столе салфетку. - Лучше бы кусочек корпии, - пояснила мадам де Бутвиль, осторожно смачивая в плошке край салфетки. - Но эта ворчливая девица могла подумать Бог весть что… Прикусив от усердия кончик языка, Эмили принялась осторожно смачивать листок. - Главное, не очень сильно намочить, а то расплывется. И мало тоже нельзя… О! – торжествующе воскликнула она. – Взгляните-ка, господа, буковки! На влажном листе бумаги, чуть сероватом от настоя чернильных орешков, начали проступать серые буквы.
Рене д'Эрбле: Арамис затаил дыхание, наблюдая за этим волшебством. Он оперся на стол и буквально навис над письмом, чтобы наконец прочесть секрет шкатулки с двойным дном. Вот-вот… Громкий грохот на улице заставил его обернуться. В воспаленной от бессонной ночи голове промелькнули разные предположения о том, что это: английские шпионы подожгли таверну, произошла высадка гугенотов, или, может быть, Господь решил призвать всадников Апокалипсиса раньше времени? Он метнулся к окну, жалея, что с собой нет пистолета, и распахнул его настежь. Как раз вовремя, удалось увидеть, как давешний подвыпивший молодец, принявший госпожу де Бутвиль за свою возлюбленную, падает на хозяйскую поленницу уже во второй раз. Разгром он учинил знатный, и уже слышались проклятья и ругательства в его адрес. Прислушавшись к ним, Арамис все-таки закрыл окно, не желая невольно обогатиться запасом ядреных выражений. Ругань он не любил, да и молодой женщине слушать это не пристало. - Поленница, - пояснил он, оборачиваясь к супругам, - Наш старый знакомый из коридора перестал думать о спасении души и пошел дальше по своему тернистому пути.
Бутвиль: Бутвиль вздрогнул от неожиданного шума и хотел было встать, чтобы подойти к окну и узнать, в чем дело. Но Арамис опередил его, и когда из окна полились звуки отнюдь не возвышенных речей, Луи-Франсуа только хмыкнул и головой покачал: - Нам сегодня исключительно везет на нелепые и шумные происшествия! Явный перебор, по-моему. Этого хватило бы с лихвой на месяц! Надеюсь, что весь отпущенный нам запас этих глупостей уже исчерпался и в ближайшие недели мы будем жить поспокойнее... ("О, если бы так!" - мысленно добавил он, не слишком веря собственным словам.) Но давайте же под этот аккомпанемент продолжим наше дело! Буквы уже стали отчетливее, не правда ли?
Эмили-Франсуаза де К: - Гораздо отчетливее! – взволнованно ответила Эмили, заворожено следя за тем, как темнеют проступившие буквы. В другое время новоиспеченная графиня непременно высунулась бы полюбопытствовать, что там за шум, но сейчас гораздо интереснее были проявляющиеся все четче слова. - Посмотрите же! Уже можно прочитать! – не дожидаясь мужчин, она стала разбирать вслух: - «Довожу до сведения Вашего Высокопреосвященства, что мне наконец удалось узнать имена предателей в форте Сен-Мартен. Вот имена тех, кто служит англичанам…» Ой!.. – оторвавшись от письма, мадам де Бутвиль круглыми ошарашенными глазами глянула сначала на мужа, а потом на мушкетера. - Это же…
Рене д'Эрбле: - Что там? – нетерпеливо и встревожено спросил Арамис, переводя глаза с мужа на жену, - Прошу вас, не медлите! Он хотел было добавить, что это важное дело, ниточка к клубку секретов; что письмо надо срочно нести тем, кто должен разбираться в этом; что каждый, кто к нему прикоснулся, теперь находится в опасности, ведь таинственный отправитель явно заинтересован в том, чтобы тот, кто узнал его содержание, исчез с лица земли!.. Но мушкетер все же подавил в себе этот юношеский порыв, мысленно досчитав до пятнадцати для обретения душевного равновесия, а затем протянул руку к Эмили де Кюинь. - Читайте же! – негромко воскликнул он, - Ваша пауза поистине мучительна. В голову закралась еще одна подлая мысль: а вдруг там встретятся имена друзей или знакомых? Что делать тогда? Арамис сморщился, как будто в рот попало что-то горькое, но промолчал.
Бутвиль: Бутвиль, услышав, что произносит его жена, высоко поднял брови от изумления и покачал головой: - Это донесение могло быть составлено другом Франции и короля! Но как оно оказалось в этой шкатулке и какое отношение к нему может иметь ваш дядя, сударыня? Оно противоречит всему, что мне известно об этом господине... Он вспомнил рассказ Эмили о встрече на острове, вспомнил свои неясные подозрения... Упоминать об этом в присутствии постороннего он не стал, но с большим трудом сдержал поднявшееся в душе волнение. У него только голос чуть-чуть дрогнул, когда он сказал: - Самое отвратительное, что есть между людьми - это предательство. Слышать, и то противно. Однако читайте дальше, сударыня, и скажите, кстати, знаком ли вам этот почерк?
Эмили-Франсуаза де К: - Это писал сэр Джордж, - почерк дяди Эмили знала не хуже своего собственного. – А уж как оно тут оказалось?.. Спрятал, вероятно… Она тяжело вздохнула, подумав, что совсем еще недавно, выполняя поручения Давенпорта, не задумывалась о том, хорошо или плохо то, что он делает. Конечно, Эмили-Франсуаза де Кюинь знала, что шпионить – дурно, но никогда не связывала это ни с дядей, ни с собой. Просто выполняла то, что велели. А получается, она соучастница… - Читаю дальше: «Имена тех, кто служит англичанам – де Фолетье и Крете. По моим сведениям, они получили посылку от мэтра Пьера и ожидают только сигнала снаружи. Однако, полагаю, это произойдет не раньше конца сентября». Это все. А подписи нет. Эмили положила бумагу на стол.
Рене д'Эрбле: Подпись была и не нужна, уж коли молодая женщина так уверенно опознала почерк. Арамис взял письмо в руки, словно хотел увериться в том, что госпожа де Бутвиль прочла все верно, но читать его не стал, а вместо этого сложил его пополам и еще раз пополам. - Де Фолетье и Крете… - задумчиво повторил он, ущипнув себя за левое ухо. Имена эти ни о чем ему не говорили. – Думаю, что теперь мне точно придется вас покинуть. Мушкетер бережно спрятал письмо за пазуху. От пота ведь тайные чернила не исчезнут. Или исчезнут? Он чуть замешкался, разглядывая комнату на предмет какой-то тряпки, и наморщил лоб от беспокойства. - Спасибо вам за помощь и за доверие, - серьезно сообщил Арамис, все же закончив шуршать письмом, и поклонился госпоже, а затем и господину, - Будьте осторожны. Думаю, что в этой игре стоит действовать с оглядкой. Он надел шляпу, поправил плащ и направился к выходу из комнаты.
Бутвиль: Бутвиль, видя, что новый знакомый забирает расшифрованное письмо, почувствовал некоторое облегчение: ему хватало собственных головоломок и совсем не хотелось взваливать на себя еще и эту задачу. Но ему показалось неправильным, что мушкетер так торопится уйти. Он встал и, подойдя к Арамису возле самой двери, сказал негромко: - Сударь, вы, насколько я понимаю, свободнее в своих поступках, чем я, и имеете какие-то свои способы, позволяющие повлиять на ситуацию. В этом я полностью доверяю вам. Но... То, что госпожа Бутвиль по сути лишь косвенно связана со всей этой историей, а уж я и вовсе к ней не причастен, не остановит ни слишком педантичных законников, ни недоброжелателей, ни особ, готовых извлечь личную выгоду из чего угодно! Сумеете ли вы сделать так, чтобы наши имена - моей супруги и моё - не были упомянуты при разбирательстве?
Рене д'Эрбле: Арамис остановился уже в дверях. Он бросил последний, внимательный взгляд на Бутвиля и медленно кивнул. - Я обещаю, сделаю все, что в моих силах, - просто ответил он. Неизвестно, куда заведет эта дорога с расследованием, неизвестно, какие обещания окажутся роковыми, той самой соломинкой, от которой погибает лошадь, но, пожалуй, эти люди не сделали ничего плохого, чтобы впутывать их в темные дела. Если же, наоборот, то… Но это «то» надо было еще обдумать. - Прощайте. Мушкетер придержал край плаща и перешагнул через порог комнаты, задев шпагой за деревянный дверной косяк. Снизу пахло каким-то чадом, и кто-то вновь резвился, поминая чужих родителей и всех святых, и отнюдь не ласковым словом.
Эмили-Франсуаза де К: Эпизод завершен.
полная версия страницы