Обед с пристрастием. 16 сентября 1627 года, шесть часов вечера.

Форум » A la guerre comme à la guerre » Обед с пристрастием. 16 сентября 1627 года, шесть часов вечера. » Ответить

Обед с пристрастием. 16 сентября 1627 года, шесть часов вечера.

Марверт:

Ответов - 51, стр: 1 2 3 All

Марверт: Жизнь прекрасна! Вся фигура Марверта излучала самодовольство, которое не смог смыть даже мелкий дождь моросивший всю дорогу из «Герба Аквитани» до «Трех поросят». Умница-Фортуна снова дала ему Шанс, лакомый кусочек, конфетку, которую он уже не выпустит из рук. Такая удача! Даже кислый запах дурного вина, шибанувший в ноздри на пороге трактира, не в силах был стереть с его лица выражение торжества. Два шага вперед - и замахал рукой верный Никола, уже успевший согнать со своих мест двух торговцев, по виду гугенотов. Марверт неторопливо направился к нему. Когда он занял свое место на скамье, заметно потеснив при том своего соседа, Арто уже успел смахнуть со стола крошки, протереть винные пятна и оставить салфетку. Окинув взглядом обеденный зал – а в «Гербе Аквитани» народу и вправду было поболе! – Марверт усмехнулся, заметив кривобокую фигуру своего слуги, теперь уже с жаром объяснявшегося со служанками. Да уж, если в этой дыре осталась одна курица, вскоре она украсит его стол! Марверт перевел взгляд на молодого человека, сидевшего напротив и, как все молодые люди, показавшегося ему несколько недокормленным. - Мерзкая погодка! – благодушно произнес он. Вновь вернувшийся Арто поставил на стол ершившуюся соломой корзиночку, в которой покоились три румяные булочки и облупленный горшочек с маслом. Широким жестом Марверт предложил своему невольному собеседнику принять участие в трапезе. - Вы военный, сударь? Король плохо кормит, а?

Ги де Лавалле: Единственное желание, которое владело Лавалле после всех событий, которые принёс ему этот день, - это, не медля ни минуты, вскочить в седло и умчаться отсюда… как можно дальше от этого города, от этих людей… никогда не возвращаться ни сюда, ни в проклятый Лангедок… Но кому он нужен? Нет, в самом деле, кому? Понятно, конечно, что без него бы и так запросто все бы обошлись, но на что другим, незнакомым людям сдался ещё один никчёмный молодой дворянин, который не может похвастаться ни состоянием, ни происхождением, ни какими-то мало-мальски существенными заслугами? Ему в любом случае была уготована участь слуги какого-нибудь вельможи. Его вина лишь в том, что он позволил себе думать иначе. Ну, да ему быстро напомнили о том, где его место. При воспоминании об этом Ги до сих пор чувствовал, как по спине бежит противный холодок, и в такие минуты начинал понимать, что, как далеко бы он ни уехал, убежать от себя он всё равно не сможет. Лавалле уныло размышлял об этом, а конь его неспешным шагом брёл по улицам Этре, но потом начал моросить дождь, и Ги, почти не задумываясь о том, что делает, спешился возле какого-то трактира и, не взглянув на вывеску, вошёл внутрь. Стоило ему только сесть за стол, как подлетел хозяин заведения, которое с лёгкостью можно было бы назвать дырой, и стал что-то предлагать, оживлённо жестикулируя. При этом он так старательно пытался заглянуть молодому дворянину в лицо, точно надеясь прочитать на нём что-то эдакое, что Лавалле, в конце концов, отодвинулся подальше и досадливо махнул рукой: неси, мол, что хочешь, только отстань, Бога ради. Несмотря на то, что с раннего утра он так ничего и не ел, голода Лавалле не чувствовал. Ведь даже довольно роскошный по местным меркам свадебный пир у графа не привлёк его внимания, что уж говорить о местной кухне. Задумчиво ковыряя ножом какой-то недожаренный кусок мяса, Лавалле думал ещё и о том, что завтра ему придётся отправляться в путь вместе с графом и его женой. К самому Бутвилю он не испытывал никакой неприязни или, тем паче, ненависти, но почему-то ему казалось, что тогда он бы мог поступить так же, как и его кузен. А может, и нет… Кто знает? В любом случае, он будет со своей молоденькой женой, а наблюдать картины чужого семейного счастья Ги сейчас хотелось, пожалуй, ещё меньше, чем возвращаться в Лангедок. Но кому интересны его чувства? Кто он для них такой? Так, прислуга… А теперь ещё какой-то солидного вида господин, рассевшийся напротив, вздумал завести разговор. Когда тот обратился к Лавалле, он поднял голову и смерил его не слишком дружелюбным взглядом: в конце-то концов, кто сказал, что он с ним просто так заговорил? Барон де Кюинь здесь, в этом городе – кто знает, сколько здесь ещё собралось таких же ядовитых змей? Вопрос про погоду Лавалле благополучно пропустил мимо ушей, не заметив ещё в то время появления нового соседа, а вот следующий повис в воздухе и, по всей видимости, требовал ответа. - Нет, сударь, я не военный, - равнодушно отозвался Лавалле – пока он может говорить правду, и это уже было хорошо. Но и осторожность тоже не помешает. – Посему не имею возможности просветить вас, хорошо ли кормит своих солдат Его Величество или нет. – Сказав это, Лавалле тотчас же замолчал: возможно, собеседник его вознамерился узнать у него что-нибудь, завязав с ним беседу? Ну уж нет, этого не будет! Если он и захочет что-то узнать, то придётся ему каждое слово тащить клещами. Порешив на том, Лавалле снова занялся своим непрожаренным мясом, проигнорировав приглашения присоединиться к трапезе солидного господина, которая явно обещала быть куда обильнее, чем его собственная.

Марверт: Видимое безразличие собеседника не смутило Марверта. Он поерзал по скамье, устраиваясь поудобнее, и сосед слева, буркнув себе под нос что-то невнятное, поднялся. На освобожденное место тотчас же опустилась тощая задница Никола, не без основания рассчитывавшего поживиться от трапезы хозяина – да уж, этот своего не упустит! Марверт хмыкнул и снова глянул через стол, выбирая булочку порумянее и отмечая запыленное платье своего визави. С наслаждением размазывая масло по еще теплой мякоти, он выстроил рассуждение, которое еще никто не назвал бы дедуктивным. И выглядело оно примерно так… «Небось весь день сегодня ездил.» «С королем, наверное, прибыл.» «А зря я сказал, что король плохо кормит.» «Но ведь не разозлился же. Может, сам недоволен?» «А кто сейчас доволен? Кроме меня, конечно.» Задача решилась за одну булочку, и, прежде чем впиться зубами в хрустящую корочку, Марверт ободряюще улыбнулся и произнес: - А меня вот к кардиналу на службу зовут. Вы как думаете, стоит?

Ги де Лавалле: Оторвавшись от созерцания собственной тарелки, Лавалле исподлобья взглянул на своего соседа. «Господи, да почём мне знать?» - возмутился он про себя. – «Какое мне дело до него?! Принёс же его чёрт…» Откровенно говоря, душой шевалье был бесконечно далёк от всякой политики, а потому отношения короля и кардинала его волновали до крайности мало, и он предпочитал оставаться в стороне от всяческих дебатов и обсуждений. Ведь они там, наверху, и без него разберутся, как и поступить, не так ли? Так к чему все эти пустые разговоры? В себе Лавалле не чувствовал особой приязни ни к королю, ни к кардиналу, и, в сущности, не особенно сокрушался оттого, что не служит ни тому, ни другому. Конечно, и нынешний его господин не вызывал в нём тёплых чувств – ну да это уже совсем другая история… - Полагаю, это вам решать, сударь, - с прежним равнодушием отозвался Лавалле. – Если бы я служил королю, я попытался бы вас разубедить. Если бы кардиналу – напротив, горячо одобрил бы ваше решение. Но я не служу ни тому, ни другому, а потому не стану вам ничего советовать, - честно признался Лавалле, надеясь что любопытство его собеседника этим и удовлетворится. – Вы ведь хотели выяснить, на чьей я стороне, не так ли? – едва заметно усмехнулся он. – Что ж, вот вам и ответ. К тому же, я полагаю, что было бы весьма неосмотрительно прислушиваться к советам незнакомца. А если вы не собирались этого делать, то к чему тогда задавать такие вопросы? – Лавалле безразлично пожал плечами и молча отодвинул от себя тарелку. – А что до службы, то, в конечном счёте, почти всегда получается, что каждый служит лишь самому себе. Вы не находите? – Лавалле чуть склонил голову набок, и впервые за всё время во взгляде его, обращённом к собеседнику, мелькнуло нечто, напоминающее любопытство.

Марверт: Если до сих пор Марверт видел в этой беседе не более, чем приятное времяпрепровождение в ожидании первой перемены, то теперь интерес, с которым он уставился на молодого человека, был неподдельным. - Каждый служит лишь самому себе? Неожиданно было услышать подобное, тем более, от дворянина. Не спеша с ответом, он дожевал булочку и потянулся за второй. - Вы правы, сударь, вне всякого сомнения, правы. И совет незнакомца – вещь ненадежная, однако… Вы дворянин, а совет дворянина – это не то, что часто выпадает на долю судейского. В этот самый момент Арто поставил на стол оплетенную соломой бутыль и две кружки. Никола вытянул шею, однако Марверт, плеснув себе, вопросительно наклонил горлышко бутылки в сторону собеседника и продолжил: - Кому бы вы ни служили, что вы посоветуете мне? Задавая этот вопрос, Марверт лукавил: никто его никуда не звал, напротив, он сам предложил свои услуги, предложение его было принято, служить он собирался с ревностью и ждал от дальнейшей своей службы одних лишь приятностей.

Ги де Лавалле: "Ах, сударь, похоже, слова мои вас удивили?" - усмехнулся про себя Лавалле. - "Ну и чёрт с вами! Удивляйтесь, сколько вашей душе будет угодно! Я сказал то, что думаю, и о том нисколько не сожалею..." Увы, в последнее время он всё реже мог позволить себе такую роскошь, как говорить то, что он думает. Совсем недавно это едва не стоило ему... а впрочем, сейчас не время вспоминать об этом. Настойчивость собеседника показалась Лавалле подозрительной, и он почёл за лучшее сосредоточиться на происходящем. - Вам в самом деле так интересно моё мнение? - вежливо переспросил Лавалле, не торопясь с ответом. Потом он взглянул на своего собеседника, опустил глаза на бутылку и без особой охоты подвинул свою кружку, мысленно пообещав себе, что споить себя не даст ни за что на свете. И, что бы ни хотел этот странный человек у него выпытать, сделать это он ему не позволит. - Что ж, вот вам мой совет: семь раз отмерьте, один раз отрежьте. Именно так, и никак иначе. Подумайте о том, кому вы собираетесь служить. И подумайте о том, чем эта служба может обернуться для вас. Ведь рано или поздно каждый совершает ошибку, потому что человеку свойственно ошибаться. Так вот, задумайтесь, чего вам будет стоить такая ошибка? И готовы ли вы будете заплатить такую цену? А впрочем, - усмехнулся вдруг Лавалле, - из меня и вправду плохой советчик в этом деле! В своё время я был лишён возможности выбирать, кому служить, и, смею сказать, я испил эту горькую чашу до дна. - Сейчас Лавалле было, откровенно говоря, безразлично, что этот человек, быть может, тоже служит герцогу и доложит ему об этих его словах. Разве не мечтал он сказать эти слова ему в лицо? Бросить их в отместку за то, что случилось? И было ли ему, чего бояться? Что его лишат жизни? Да кому она нужна, эта его жизнь! С недавних пор Лавалле не дорожил ею нисколько: разве можно было иначе объяснить то, что с такой лёгкостью он ввязался в авантюру с бароном? Что сейчас он почти открыто говорит о своём отношении к герцогу? Но при мысли о том, что его ждёт неминуемое наказание за это, Лавалле охватывало такое равнодушие, что он понимал: ему уже и в самом деле всё равно. - Да, подумайте как следует, сударь... Потому что как бы потом не пришлось пожалеть...

Марверт: Механическая вежливая заинтересованность на лице Марверта сменилась легким недоумением, а затем сочувствием. Остренькая мордочка Никола, напротив, прямо-таки лучилась сомнением, и под прикрытием стола он уже третий раз пнул своего хозяина ногой. Конечно, уже решил, что их собрались облапошить, берут на жалость, осталось дождаться упоминания о вдовой матушке. Марверт же скорее склонялся к тому, чтобы поверить молодому дворянину, вряд ли жулик стал бы давать советы человеку, по меньшей мере вдвое старше себя. Конечно, не с чего дворянину откровенничать перед простолюдином, да, у Никола были все причины быть подозрительным, но в этот вечер Марверт был настроен непривычно благожелательно. - Выбор, сударь, всегда есть, - серьезно сказал он и решительно отпихнул вновь пнувшую его ногу. – Но не всегда он бывает приятным. Вот вы, сударь, пошли бы ко мне секретарем? Пойдет ли дворянин на службу к судейскому? Если бы он был графом, или, на худой конец, бароном, то – не в слуги же зовут! – может и пошел бы, а так… Если ему и вправду так опротивело у его нынешнего господина… Может, упомянуть о своих надеждах? Значит ли что-нибудь дворянство мантии в глазах этого юнца? На мгновение Марверт представил себе физиономию своего шурина, весьма кичившегося своим вторым браком на дворянке, когда тот услышит… Может, пообещать ему жалованье повыше? И ведь как было бы полезно для предстоящего расследования, если бы всех этих высокорожденных господ расспрашивал не жалкий судейский, а равный… И скажут больше, и соврут иначе. В этот момент Марверт твердо решил всерьез заняться поисками если не секретаря, то хотя бы сообщника благородных кровей, и стал ждать ответа.

Ги де Лавалле: Циником Лавалле никогда не был, и, должно быть, именно поэтому он до сих пор болезненно переживал те минуты, когда ему доводилось испытывать разочарование в людях – пусть даже это был лишь случайный знакомый. Или незнакомец – вот, как сейчас. Нет, конечно, Лавалле и не ожидал встретить в нём участие или, пуще того, сочувствие, но он всё же не ожидал, что тот вот так откровенно и быстро воспользуется тем, что собеседник его открыл ему своё слабое место. «Все вы одинаковые», - устало подумал Ги, скользнув по незнакомцу безразличным взглядом. – «Всем вам что-нибудь нужно от других. А если дать вам это «что-нибудь» не могут или не хотят, то таких вы, верно, и за людей не считаете…» А впрочем, может, он просто посмеяться решил? Разнообразить обед участием в импровизированном спектакле? При мысли об этом Лавалле почувствовал укол раздражения и, выпрямившись, проговорил холодно: - Оставьте свои поучения тем, кто в них и в самом деле нуждается, сударь! Вы ничего не знаете обо мне и о том, был ли у меня в самом деле выбор, и если был, то какой. Если вы решили найти того, кому необходимо разъяснять прописные истины, то вы ошиблись с выбором собеседника. Я не слушаю ничьих советов, тем паче, тех, что исходят от незнакомых мне людей. - А что до вашего, так сказать, «предложения», - презрительно усмехнулся Лавалле, - то не соблаговолите ли вы объяснить, как именно я должен его понимать? Если это была шутка, то я не нахожу её ни забавной, ни остроумной, но, из уважения к вашему возрасту, я готов сделать вид, что её не слышал. Потому что мне крайне трудно представить, что вы могли бы всерьёз предложить такое человеку, которого знаете не более четверти часа. Вы не знаете, кто я, и кому я служу – а если бы знали, вряд ли сочли бы нужным утруждать себя подобным предложением. А я не знаю, кто вы – и с какой стати я должен его принять? Вы выглядите здравомыслящим человеком, сударь. Значит, вы считаете безумцем меня? Или вы просто решили посмеяться надо мной? Что ж, достойный ответ на мою откровенность! Или вы считаете меня ещё и лжецом? Взгляните на своего слугу: он прямо-таки исходит подозрительностью! – с нескрываемой неприязнью бросил Лавалле, махнув рукой в сторону мнительного прислужника. И всё же, вслух о своих подозрениях Ги предпочёл не распространяться – стоит ли показывать, что он догадывается об его истинных намерениях? А вот праведное возмущение, возможно, поможет ему избавиться от этого странного незнакомца. Потому что уж очень Лавалле не нравилось, куда повернул их разговор…

Марверт: - Я не… – возмущенно начал Никола, но Марверт положил руку с третьей булочкой ему на плечо, и тот послушно замолчал. Эх, молодость, молодость! - Приношу вам мои извинения, сударь, - учтиво произнес он. – Я недостаточно точно выразился. Выразился он как раз совершенно точно, оставляя своим вопросом возможность сохранить лицо и себе и своему собеседнику. Даже если последний ею не воспользовался, Марверт был не настолько безумцем, чтобы намеренно задевать раздражительных дворян. В конце концов, его предложение и впрямь было на грани приличия. - Видите, - продолжил он, - как юрист, я придаю, возможно, чрезмерное значение точному выбору выражений. И слово «выбор» показалось мне не вполне уместным. Задавая вам свой вопрос, я рассчитывал дать вам пример выбора, в котором одна из альтернатив представляется вам неприемлемой или даже невозможной. Мы, судейские, вечно забываем, что жизнь и логика говорят на разных языках. Удачно появившийся Арто водрузил на стол еще побулькивающий горшок, откуда ароматно пахло рыбой и лавровым листом, три миски, три погнутые оловянные ложки и тарелку со стопкой гренок, наполовину прикрытых потрепанным полотенцем. Марверт передал одну миску Никола и вежливо подвинул другую собеседнику. - Вы также совершенно правы, - продолжил он, - я должен был представиться с самого начала. Сьер де Марверт, президент следственной палаты города Пуатье, к вашим услугам. А это Никола Корбо, мой письмоводитель. Никола нехотя приподнялся и поклонился, ничем не выдав, задело ли его нежелание дяди упомянуть существовавшую между ними родственную связь.

Ги де Лавалле: "А это становится интересным", - беззвучно усмехнулся Лавалле. - "Президент следственной палаты? "Пример выбора"... "Одна из альтернатив"... Любопытно, что же будет дальше? Разговор по душам или допрос с пристрастием? А впрочем, господин юрист, мы бы славно повеселились, расскажи я вам всю правду о своих похождениях. Или именно этого вы и ждёте?.." - Что ж, сударь, очевидно, я неверно истолковал ваши слова, - проговорил Лавалле таким тоном, что не оставалось сомнений в том, что в действительности он совсем другого мнения об этом. - Как бы то ни было, я сам в том виноват: в наше время излишняя откровенность чаще вызывает насмешки, чем благодарность. Однако, тема эта мне неприятна, и возвращаться к ней я более не собираюсь. Без особого дружелюбия смерив взглядом письмоводителя ("Прислужник - он прислужник и есть..."), Ги снова оценивающе поглядел на сидевшего напротив него господина и церемонно представился: - Шевалье де Лавалле, к вашим услугам, сударь. - Он подумал, стоит ли говорить о своей службе у герцога, но решил пока с этим повременить. Извечная подозрительность подсказывала ему, что всё это неспроста, а потому не стоило и торопиться сразу раскрывать все свои карты...

Марверт: - Лавалле… - задумчиво повторил Марверт. – Что-то мне это имя говорит. Приятно познакомиться, сударь. Быстро остывающий суп отвлек его на некоторое время, достаточное, чтобы сгладить раздражение. Истратив всю вторую половину дня на поездки из Этре к Каменному мосту, оттуда – в поместье Нуаре, и наконец, обратно в Этре, теперь он собирался насладиться приличной трапезой, и ничья грубость ему в этом не помешает. «Кому же он служит, этот чрезвычайно скрытный молодой человек? Судя по произношению, он не местный, но и не парижанин. Ни король, ни кардинал, видимо, не герцог Орлеанский, но, судя по платью и манерам, знатная особа. Кто-то из маршалов?» - Меньше всего я бы хотел обсуждать темы, которые вам неприятны. Но вы, верно, знакомы с Этре лучше моего. Я все раздумываю, где бы остановиться. В которой из местных деревень найдется приличная гостиница? Или, может быть, вы знаете кого-то, кто готов сдать приезжему комнату? В «Гербе Аквитани», увы, все забито. Сплевывая очередную кость, Марверт с удовлетворением подумал, что приказ кардинала совпадает с его собственными предпочтениями. Доброе имя Монморанси должно остаться незапятнанным, по возможности, благодаря его высокопреосвященству. А значит, никто не помешает ему докопаться, кто из этих знатных особ был действительно виноват.

Ги де Лавалле: - Взаимно, сударь, - без особой радости отозвался Лавалле, гадая, в самом ли деле имя его было знакомо этому де Марверту, или тот лишь продолжает какую-то свою игру. Так или иначе, но Лавалле порешил на том, что откровенничать с этим человеком более не стоит. Во-первых, всё равно не оценит, а во-вторых... это может оказаться опасным, кто знает? - К сожалению, вынужден вас разочаровать, господин де Марверт: я знаком с этим городом не более вашего. А что до местных деревень, то, хотя я доподлинно этого не знаю, я всё же сомневаюсь, что в окрестностях сыщется приличная гостиница. А впрочем, это ведь понятие относительное, не так ли? Так же, как "выбор", - холодно заметил Лавалле. - И я не знаю никого из местных жителей. Могу лишь предположить, что не всякий придёт в восторг, если к нему заявится незнакомец с просьбой о ночлеге. Времена нынче неспокойные, и не каждый согласится придержать свою подозрительность, даже услышав звон монет.

Марверт: Марверт, отдуваясь, отодвинул пустую миску и благожелательно кивнул, разрешая Никола забрать себе остатки супа. Ответ шевалье де Лавалле позволял предположить, что его господина в окрестностях Ларошели не было. «Какая же знатная особа могла остаться в стороне от осады? Гизы, Монморанси, Невер? Вандомы в Париже…» Оставшимся куском булочки Марверт тщательно вытер миску, сохраняя на лице все тоже траурное выражение, с которым он выслушал собеседника. «Никого из местных не знает, приехал сегодня, но о жилье явно не беспокоится. Стало быть, остановится в лагере. И не военный. При каких обстоятельствах посторонний может переночевать в лагере, если он не военный? Только, если его прислал другой военный. Монморанси?» - Я, конечно, неприхотлив, - Марверт скосил глаз на Никола, но тот был слишком занят супом, чтобы заметить это отклонение от истины. – Но не настолько, чтобы ночевать в крестьянской хижине. Боюсь, моему кузену придется примириться с моим присутствием и этой ночью тоже. Вы не обратили внимание, дождь еще идет? Ночевать у отца Мартена Марверт не собирался, однако порыв холодного ветра из открывшейся за спиной двери напомнил ему, что крыша у его будущего жилища немилосердно протекала. Ничего, как-нибудь устроится. Его люди свое дело знали.

Ги де Лавалле: Оценивающе глянув на своего собеседника, Лавалле подумал, что на неприхотливого человека он не слишком похож. Да и, судя по обильной трапезе, ни к каким лишениям он привычен не был. "Любопытно, какие же дела привели его сюда, в место, явно не соответствующее его не слишком скромным запросам? А впрочем, даже если я спрошу, он или найдёт отговорку, или солжёт", - раздумывал Лавалле, молча глядя поверх плеча господина де Марверта в распахнутую дверь трактира. - Похоже, что ещё идёт, - очнувшись, отозвался Ги, чувствуя, что молчание его подозрительно затянулось. - Но если здесь живёт ваш кузен, который, несомненно, знаком с местным людом, почему бы ему и не подсказать вам, у кого можно остановиться? "И в самом деле, почему он ко мне пристал с этим вопросом? Вроде бы и вопрос-то невинный и даже закономерный, но только не пытался ли он тем самым выведать, знаю ли я здесь кого-нибудь?" - с досадой подумал Лавалле, почувствовав себя вдруг неуютно в присутствии этого человека, который, взирая по сторонам с благодушным видом, казалось, всё время делал мысленно какие-то выводы.

Марверт: Дверь за спиной хлопнула, несколько голосов наперебой с парижским произношением стали требовать еду и питье для себя и для своих слуг. Марверт глянул через плечо, прикидывая влияние и состоятельность новоприбывших. Пожалуй, эти еще из-за стола выгонять не станут. - Вот именно из-за таких вот господ, - сказал Марверт, понижая голос. – В окрестностях мой кузен почти никого не знает, а в городе расхватывают уже чердаки и сеновалы. Мы собирались навестить одного местного помещика, но тут убийство случилось, затем другое. Кузену сейчас не до меня. Чем и воспользовались какие-то придворные, бесцеремонно потеснив священника. Один из них, может быть, даже и был господином шевалье де Лавалле, что так же объяснило бы, почему тот не тревожится о крыше над головой. А Монморанси – это всего лишь фантазии чересчур усердного судейского, которому не терпится начать свое расследование всерьез.

Ги де Лавалле: Лавалле с полнейшим безразличием взглянул на вошедших в трактир господ и снова мысленно посетовал на то, что не ушёл до того, как здесь появился этот настойчивый господин де Марверт. В одиночестве он, казалось, и не замечал царившей в трактире суматохи, а теперь она угнетала его ещё больше обычного. Впрочем, Ги уже понял, что так просто из лап своего собеседника ему не вырваться: ведь теперь он уже и вовсе завёл речь об убийствах. Что же это, всё-таки: случайная встреча или неслучайный допрос? Откровенно говоря, Лавалле было совершенно всё равно, кто и кого убил в этом захолустье. Не то чтобы он был чрезмерно самовлюблённым, но сейчас его куда больше заботили собственные переживания. Да и, в конце концов, если никому нет дела до него, почему ему должно быть дело до кого-то? Где-то на краю сознания промелькнула было мысль о возможной причастности барона к этим убийствам, но и она была равнодушно отвергнута – какая ему разница? - Ваш кузен тоже следователь? – не слишком старательно изображая любопытство, спросил Лавалле. – Он занимается расследованием этих убийств? Признаться, я слышу об этом впервые, - небрежно бросил он, вертя в руках стакан. – И кто же пал жертвой неизвестных злодеев?

Марверт: Явное безразличие собеседника к произошедшему злодеянию несомненно навлекло бы на голову шевалье де Лавалле самые черные подозрения, если бы Марверт не счел его наигранным. Пряча усмешку за салфеткой, он промокнул губы. - Женщину убили. По всей видимости, дворянку. Называла себя госпожой де Кюинь. По давнишней судейской привычке Марверт достаточно скрупулезно отделял то, в чем был уверен, от того, что слышал. - И мужчину. Возможно, ее любовника. Они оба в «Гербе Аквитани» жили, но непохоже, чтобы гостинице это повредило, при таком-то наплыве народу. Столько приезжих, моему кузену скоро будет впору не только покойников отпевать, но и детей крестить. Он откинулся назад, позволяя Никола поставить на стол оловянное блюдо, где обжаренные в сухарях свиные отбивные соседствовали с аппетитной горкой тушеной моркови, смешивая свой аромат базилика с тонким благоуханием корицы

Сен-Фаль: Шевалье де Сен-Фаль, покинувший поместье Нуаре еще 14-го, предоставив расследование таинственной и загадочной смерти человека под лестницей господам де Кюинь, де Рен, Нойбергу и Арамису, направился обратно в «Красную голубятню» с твердым намерением вернуть коня герцогу Орлеанскому. По мнению Эжена тот не должен был быть в претензии: ехать на Буцефале шевалье не мог, подвергать опасности жизнь Месье не имел права, схватить же вражеского шпона был обязан, что наследник престола, член августейшей фамилии, безусловно, по мнению Сен-Фаля, понимал. Как иначе? Не мог же член дома Бурбонов не осознавать как государственной нужды, так и того, что ему, по большому счету, оказали огромную услугу. «Быть может Его Светлость будет достаточно мне благодарен, чтобы поспоспешествовать в поступлении на службу? – наивно предположил юноша. – Возможно, даже, зачислит в свою свиту? Это не совсем то, чего бы мне хотелось, однако верной службой у престола можно прославиться не в меньшей степени, чем подвигами на поле брани». О том, что коня он позаимствовал без согласия герцога, молодой человек даже и не вспомнил – экая мелочь, право же. На счастье своё, выполнить благородную миссию возврата герцогу его собственности шевалье не смог, иначе быть бы ему изрядно битым (а, возможно, что и до смерти) господами из свиты Месье, наконец сыскавшими последнего в «Красной голубятне», и битый час выслушивавших от своего патрона все, что тот думал о них вообще, и том, что герцог ими был брошен, кем-то обворован – слава Создателю, что не убит. Эжен, впрочем, не догадывавшийся о тех тучах, что сгустились над его головой, так с наследником и его свитскими и не встретился, однако отнюдь не оттого, что не желал. Нет, вернуть коня он почитал долгом чести. Не оттого он не попал в «Голубятню» до отъезда жаждавших с ним встречи персон, что ему кто-то помешал – отнюдь, никто юноше в его путешествии не препятствовал. Невольным спасителем его стал месье Арамис. Уже через пару лье пути рана, которую нанес мушкетер заносчивому юноше вызвала у Эжена жар, который, еще пару лье спустя, перерос в настоящую лихорадку. Головокружение, белые пятна перед взором, озноб, слабость – все это навалилось на Сен-Фаля столь внезапно, что он принужден был искать пристанища в ближайшей деревушке, причем со всей возможной поспешностью – свалиться с коня на дорогу, это было бы еще половиной беды. Вот не удержать у себя герцогского коня лишившись чувств – потерять его, - вот это бедой было бы для него настоящей. Такого удара по своей чести он, право, мог и не вынести. В лачуге у крестьян Эжен Шанье провалялся до самого 16-го числа, когда молодой и полный сил организм окончательно переборол горячку. За это время его кошель отощал еще более, зато дети приютившего молодого дворянина земледельца первый раз в жизни наелись досыта, за что хозяева были ему безмерно благодарны. Едва почувствовав в себя силы вновь сесть в седло, шевалье поспешил в «Красную голубятню», где, разумеется, Месье уже не застал. Философски пожав плечами, - мол, принц крови, это не иголка в стогу сена, поди найдется, - Сен-Фаль, верхом на коне герцога Орлеанского, и ведя в поводу все еще прихрамывающего Буцефала, продолжил свой путь к воинской славе и, как он надеялся, маршальскому жезлу. Проезжая через Этре, где юноша был намерен заночевать (он не знал, как тяжело в городке с жильем в настоящее время, а даже кабы и знал – наверняка бы понадеялся на свою счастливую звезду), Эжен заметил кавалькаду всадников, двигавшуюся в сторону харчевни. Молодому человеку, издалека, эти люди показались одетыми богато, в связи с чем он предположил наличие среди них и герцога Орлеанского. Увы, при рассмотрении этих господ уже внутри заведения, он был принужден признать, что обмишулился: ни герцога, ни, судя по степени затертости камзолов, кого-то из его свиты, среди сих достойных господ не было и быть не могло. Окинув зал беглым взглядом шевалье выделил для себя еще двоих – молодого дворянина в хорошем платье (о, этот может что-то и знать!) и сидевшего и сидящего напротив него пожилого господина в хорошей одежде, при слуге но без шпаги. Остальные посетители были отсеяны шевалье как бесперспективные со всей непосредственной самоуверенностью юности, на какую Эжен был способен. Отмеченные же им двое, хотя и сидели по разные стороны весьма широкой столешницы, вели меж тем беседу. Дворянин вяло ковырялся в своей тарелке, глядя и на пищу, и на собеседника, как язвенник на редьку, в то время как его пожилой визави явно получал удовольствие от приема пищи. Какое удовольствие он получал от беседы, и получал ли вообще, Эжен сказать не взялся бы – слишком уж благодушие, разливавшееся по лицу и всему телу этого месье каждый раз, как он отправлял в рот очередную порцию снеди, мешало тому выразить эмоции от воспринимаемого слухом. «Вот это правильно, это по нашему. – решил про себя шевалье. – Не даром дедушка говорил, что удовольствие и радость от жизни надобно получать каждый момент, когда тебе это доступно, и что каким бы ни был ничтожным повод для этой радости, необходимо им воспользоваться. Ведь потом поводов может не быть весьма долго. Нет, непременно, если я доживу до тех же лет, что и этот обаятельнейший господин, вкушать пищу буду с таким же удовольствием, что и он». Секунду подумав, Эжен внутренне усмехнулся: «Сен-Фаль, дохлую кошку тебе за пазуху, а что мешает делать это уже сейчас? Определенно – ничего!» Придя к такому выводу, юноша решил занять местечкоот поблизости от этих, занятых беседой господ – поесть, да заодно и подсохнуть после дождя. Исправил

Ги де Лавалле: Кажется, всё то, что произошло в жизни Ги в последнее время, начисто лишило его способности чему-то удивляться. Даже упоминание этого, столь хорошо знакомого ему имени, почти не взволновало его. Что ж, разве не предполагал он, что барон де Кюинь может быть замешан в злодеянии, которое произошло в непосредственной близости от него? Лавалле хорошо успел уже изучить его натуру, и он почти не сомневался, что тот с лёгкостью пошёл бы на убийство. Была ли покойная и в самом деле его женой? Убил ли он её из ревности? Или она была его сообщницей, которой он отомстил за предательство? А может, просто решил избавиться, когда она стала ему не нужна? Последний вариант был, пожалуй, ближе всего Лавалле – отчего-то он чувствовал, что однажды жизнь его может оборваться точно так же. Ещё совсем недавно он всерьёз сожалел, что связался в своё время с бароном, но потом, подумав, рассудил, что хуже, чем есть, уже не будет, а потому даже такой поворот событий казался ему приемлемым. Во всяком случае, сейчас ему и в самом деле казалось, что лучше смерть, чем возвращение в Лангедок. А если она всё-таки была его женой? Если он был отцом юной графини де Люз (несмотря на то, что Лавалле не имел тому никаких доказательств, подозрения эти всё же не оставляли его), была ли она её матерью? И догадывается ли девушка о том, что вскоре в жизни её могут обнаружиться незваные родственники? И ведь он обещался поспособствовать в этом барону… Вот об этом, пожалуй, Лавалле сожалел сейчас больше всего. Но, с другой стороны, барон всё равно добился бы своего и встретился с ней – с помощью своего сообщника или нет. А так, по крайней мере, у Ги будет хотя бы возможность предостеречь девушку… В конце концов, она-то ни в чём перед ним не виновата, а потому ему бы совсем не хотелось, чтобы она попала в беду – да ещё и при его участии. За всеми этими раздумьями Лавалле успел позабыть о своём собеседнике – а впрочем, тот, кажется, был занят тем, что наслаждался очередным кулинарным шедевром местного разлива. - И что же, в набитой до самой крыши гостинице не нашлось ни одного свидетеля этого злодеяния? – без особого энтузиазма спросил Лавалле – по всей видимости, какой-то реакции от него всё же ждали. – Вы полагаете, что это сделал кто-то из приезжих? Сам Лавалле почти не сомневался в виновности барона де Кюиня, но, в конце концов, он не был ни следователем, ни дознавателем, и брать на себя чужие обязанности не собирался. Кто бы это ни сделал, ему до этого дела нет – завтра он уедет из Этре и, может статься, больше никогда сюда не вернётся. И, быть может, после отъезда он больше никогда не встретится с бароном – вот на это, пожалуй, он надеялся больше всего. Настороженное отношение к этому циничному авантюристу, пройдя краткой тропой страха и опасений, неминуемо привело его к стойкому отвращению. И даже жажда мести теперь уже меркла по сравнению с желанием отделаться навсегда от этого человека. На какое-то мгновение ему даже подумалось, что судьба предоставила ему шанс в виде этого нежданного знакомства со следователем – тот уж наверняка не преминул бы принять к сведению его подозрения в отношении барона, - но… нет… Лавалле решил всё же предоставить это дело тем, кому должно им заниматься – и пусть они сами призовут к ответу барона, если он и есть истинный виновник злодеяния. Ги и сам не знал, что его к тому побудило. Не страх, нет, - в последнее время он успел забыть, что это такое. Скорее, равнодушие… И ещё, пожалуй, то, что на своём собственном опыте он смог убедиться в том, что справедливости в этом мире нет, и глупо даже взывать к небесам, моля их о наказании для виновных. Увы, к его молитвам небеса оставались глухи…

Марверт: На несколько мгновений Марверт даже перестал жевать. Явное равнодушие собеседника не могло не задеть человека, рассчитывавшего не только получить удовольствие от беседы, но и доставить ее другому. Будь на месте Лавалле кто-то, чьим расположением судейский хотел бы заручиться, он несомненно заметил бы раньше, что тот не заинтересован в разговоре. Однако даже с первым встречным эта мысль наконец-то должна была посетить его. Марверт с усилием сглотнул. Положительно, подобная неучтивость заслуживала наказания. - О! – произнес он с видом человека, на которого только что снизошло Господне озарение, помешавшее ему заметить вопрос собеседника. – А ведь муж покойной вас мне как раз и упоминал. Никола, хоть и прекрасно осведомленный о том, что визит его господина в поместье Нуаре не принес никаких результатов в этом направлении, посмотрел на Лавалле с откровенным любопытством. На лице Марверта, меж тем, отразилось напряженное раздумье. - Или он говорил про Лаваля? – протянул он. Хорошо зная, какую неуверенность пробуждает в людях малейший намек на интерес к ним французского правосудия, он взглянул на объект своей жестокой шутки с не меньшим благодушием, чем минуту назад, и подлил вина всем троим.

Сен-Фаль: Эжен же, присевший неподалеку, и сейчас увлеченно заказывающий пищу телесную, которую молодой и растущий организм требовал постоянно, сжигая её в печи организма быстро и безвозвратно - так сухие березовые дрова стремительно прогорают в камине, - казалось, не обращал внимания на беседу господ де Марверта и де Лавалле. Казалось, кстати сказать, совершенно правильно - юноша не был испорчен ни интригами, ни двором, ни службой, а оттого почитал подслушивать чужие беседы бесчестным. Впрочем, не был он и глух, внятно различив слова "злодеяние" и "муж покойной". "Не иначе опять кто-то преставился, причем не без чужой помощи. - невесело усмехнулся Сен-Фаль про себя (события в Нуаре все ещё не изгладились из его памяти, хотя, по прошествии пары дней, и потускнели малость). - Славная у нас держава, Франция - под каждой ёлкой по покойнику". - И что ни будь сдобное, пожалуй. - закончил он заказ. - Шарлотку там, или что-то этакое наподобие.

Ги де Лавалле: При этих словах месье де Марверта сердце Лавалле и в самом деле ёкнуло – но лишь на одно краткое мгновение. И почти сразу он едва не рассмеялся над собственной минутной слабостью: мыслимо ли было предположить, что барон решил вдруг выдать своего сообщника? Нет, конечно, такое вполне возможно, по сути своей, - но только не на сей раз. Ведь он ждал вестей от Лавалле, и у него, пока что, кажется, нет никаких резонов избавляться от него… а впрочем… А впрочем, в том, что касалось барона, очень трудно было сказать что-либо наверняка, но в одном Лавалле был уверен – избавиться от него де Кюинь решит только в самом крайнем случае, ибо найти другого человека, столь близкого герцогу де Монморанси и готового его предать, ему будет весьма и весьма сложно. «Итак, что же остаётся, дорогой господин следователь?» - насмешливо размышлял Лавалле. – «Похоже, вы решили припугнуть меня, не так ли? Или это всего лишь ещё одна шутка – причём весьма безвкусная?» Известно ли ему что-либо доподлинно о связи Лавалле с бароном? Вряд ли. А если и известно… «Что ж, тогда поиграем, сударь, ибо я не настолько наивен и глуп, чтобы купиться так легко на ваши уловки», - подавив зарождающееся раздражение, решил Лавалле. Нет, сейчас ни в коем случае нельзя горячиться… И посмотрим тогда, не ошибся ли господин следователь с выбором жертвы… - Да что вы говорите! – по-светски безразличным тоном отозвался Лавалле. Сцепив руки в замок, он опустил на них подбородок и теперь с холодным вниманием смотрел в глаза своему собеседнику. – Только не кажется ли вам, сударь, что вы противоречите сами себе? Ещё несколько минут назад покойная была лишь той, кто называла себя госпожой де Кюинь, а теперь вы говорите о господине де Кюине так, словно уверены в том, что он был её мужем. Но если вы и в самом деле говорили с ним, то, полагаю, теперь доподлинно знаете, была она его женой или нет. А если вы по-прежнему не уверены в том, что была, значит, вы считаете, что он вам солгал. А зачем бы ему это делать? – Лавалле сделал многозначительную паузу и вдруг с насмешливым видом совсем по-птичьи склонил голову набок. – И, уж простите, но я не поверю, что такой человек, как вы, расследуя преступление, не смог запомнить имя человека, о котором вам говорили. Значит, полагаю, вы просто решили весьма скверно пошутить надо мной, рассчитывая на то, что я возомню, будто у вас имеются какие-то подозрения на мой счёт. Но я, знаете ли, не склонен считать признаком благородства злоупотребление своей властью – пусть даже ради шутки, - прибавил он вдруг совсем холодно, напрочь стерев с лица всякие признаки усмешки. – Поэтому я бы попросил вас либо совершенно чётко и ясно изложить то, что вы намереваетесь вменить мне в вину, либо оставить свои шутки для тех, кто сможет воспринять их должным образом.

Марверт: На протяжении всей тирады собеседника Марверт наклонялся вперед, открывал рот, всплескивал руками и даже опрокинул кружку Никола тому на колени, одновременно пнув его ногой. Страдание, отразившееся на его лице, явно показывало, какую боль доставляет ему заблуждение собеседника, и он только отмахнулся, когда облитый письмоводитель, пробормотав что-то про колодец, неуклюже выбрался из-за стола. - Ну что вы, сударь, что вы, - запротестовал он. – Где Пуатье, и где Этре! Я здесь совсем по другому делу. Если мои слова вас как-то задели, ради бога, простите великодушно. Конечно же, он говорил про Лаваля. Состояние духа судейского совершенно не соответствовало этой покаянной речи, ибо он чувствовал себя охотничьей собакой, напавшей на след. Господин де Лавалле не проявил ни высокомерного недоумения, которого следовало бы ожидать от несправедливо заподозренного дворянина, ни страха, который так легко вызвать у человека низкого сословия. Господин де Лавалле принялся доказывать Марверту, что тот не знает своего дела. И, хотя последний не слишком верил в то, что на воре шапка горит, сейчас он вполне готов был почувствовать запах дыма. Господин Лавалле допустил ошибку: муж женщины, называвшей себя госпожой де Кюинь, мог и не быть господином де Кюинем. Любой другой заключил бы, что он им не был, но шевалье де Лавалле говорил о нем так, словно был с ним знаком. Не будь его собеседник дворянином, Марверт знал бы, как поступить, но сейчас он вынужден был тянуть время.

Сен-Фаль: И опять таки Эжен мало что услышал из диалога господ де Лавалле и де Марверта, однако имена "госпожа де Кюинь" и "господин де Кюинь" различил в речи конюшего Монморанси вполне отчетливо. Будь на месте шевалье кто постарше и поопытнее, вероятно, этот человек весь превратился бы в слух, извлек бы из случайно подслушаной беседы всю возможнуюинформацию... Увы, порывистость юности не позволила так поступить Сен-Фалю, и даже присловье о том, что любопытство (а оновспыхнуло в душе юноши прямо таки всепожирающим костром) погубило кошку не стало ему препятствием. - Прошу прощения что вмешиваюсь в вашу беседу, господа. - произнес он, повернувшись к соседям. - Но, если я правильно расслышал, рядом с бароном де Кюинь опять кто-то скончался? Надеюсь,этот в высшей степени приятный господин на сей-то раз не пострадал? Ещё раз прошу извинить за мою бесцеремонность.

Ги де Лавалле: Лавалле устало и с заметной неприязнью взглянул на своего собеседника. Пожалуй, единственным, что его задело по-настоящему, было то, что господин де Марверт, похоже, всерьёз полагал, что он сочтёт его раскаяние самым что ни на есть искренним. «За дурака он меня, что ли, держит? А впрочем, всё равно… Даже если догадался, что я знаком с бароном – к чёрту их обоих. В конце концов, меня это всё нимало не касается, а в том, что касается… Что ж, пожалуй, я был бы даже рад, если бы кто-то вывел меня на чистую воду – это послужило бы, по крайней мере, доказательством существования справедливости в нашем бренном мире. Но, увы… Похоже, всем нам остаётся уповать лишь на высший суд…» - отстранённо размышлял Лавалле, снова позабыв на время о своём собеседнике. Да и что, собственно, ему этот самый собеседник? Пора, в самом деле, и честь знать: в конце концов, разговор этот был неприятен Лавалле с самого начала, да и усталость уже давала о себе знать. А завтра… Завтра он, так или иначе, покинет этот чёртов городишко, оставив позади и покойников, и барона, и этого следователя. И пусть хоть загрызут друг друга – ему-то что за беда? - Как вам будет угодно, сударь, - отозвался он, наконец, слегка склонив голову в знак того, что не намерен продолжать эти глупые препирательства. – В конце концов, произошедшее меня ни в коей мере не касается, а потому я готов даже сделать вид, будто верю, что и к вам оно не имеет ни малейшего отношения. В таком случае, я желаю вам всяческой удачи в вашем деле и выражаю надежду на то, что преступник всё же будет найден и наказан так, как он того заслуживает. И на этом позвольте… Однако, похоже было, что у всемогущей судьбы и на сей раз оказались другие планы, и она не собиралась так просто дать Лавалле покинуть это благословенное заведение. В разговор неожиданно встрял какой-то юнец… и всё бы ничего, но вот он-то явно был наслышан о бароне, а то и вовсе был с ним знаком… Вот только отчего он так открыто говорит об этом? «Ну да чёрт с вами со всеми!» - Лавалле почувствовал досаду от встречи с очередным препятствием, не давшим ему уйти. – «Говорите, что хотите, только дайте мне, наконец, от вас отвязаться!» - Ну что вы, сударь, - изобразив благосклонную улыбку, промолвил Лавалле. – Право, ваша забота о ближних делает вам честь и извиняет вашу бесцеремонность! И я от всей души надеюсь, что тот, о ком вы соблаговолили спросить, пребывает в самом добром здравии! А что до скончавшихся, - чуть тише прибавил Лавалле, - то об этом, полагаю, вам с удовольствием поведает господин следователь, ибо он осведомлён об этом куда лучше вашего покорного слуги.

Марверт: Невозмутимость, с которой Марверт встретил отповедь своего собеседника, несомненно, подтвердила бы уверенность каждого уважающего себя дворянина в том, что представителям низшего сословия понятие чести незнакомо. Неизвестно, каким бы был ответ следователя, если бы не вмешательство шевалье де Сен-Фаля, но любезная улыбка, с которой Марверт обратился к новому собеседнику, не уступала в благожелательности словам Лавалле. - О, нет, сударь, - отозвался он. – Господин барон ничуть не пострадал. Но, быть может, вы присоединитесь к нашей трапезе, и расскажете нам, что с ним случилось в прошлый раз? Взятая им на себя роль требовала, чтобы Марверт делал вид, что о событиях в поместье Нуаре ему ничего не известно, но предложение его было вполне искренним. Возникший как ниоткуда Арто проворно снабдил юношу тарелкой, кружкой, салфеткой и столовыми приборами, и Марверт приглашающе кивнул на блюдо с отбивными. Пусть и слегка остывшие, они несомненно превосходили все, чем могла похвастаться местная стряпуха, насколько содержимое тарелки Лавалле позволяло судить об ее искусстве.

Сен-Фаль: Как человек, по его мнению, ни в чем невиновный и абсолютно ни в чем (это уже не по мнению, а по факту) не замешаный, слова про следователя шевалье пропустил мимо ушей. - Благодарю, сударь, я только что сделал заказ. - нет, нравился Сен-Фалю этот пожилой месье, определенно нравился. Вот так вот запросто делиться с незнакомцем - это было воистину по-христиански. - Дождусь уже. А мсье барон, доложу вам, господа - настоящий герой. Представьте себе, он умудрился изловить английского шпиона Но, господа, по порядку. Эжена несло. Юности и так-то свойственна некоторая склонность к гиперболизации, а уж юности дворянской - тем паче. Что говорить о юности недодворянской? О, она способна дать фору даже юности гасконской... - Не так давно мы, я имею в виду себя и Его Высочество Гастона, остановились в одном трактире, где познакомились с весьма очаровательной девицей - родственницей поставщика нашей армии. О, господа: губы - коралл, щёчки - лепестки белой розы, глаза... А, впрочем, я отвлекся. Итак, едва-едва мы собрались повздорить с герцогом Орлеанским о её благосклонности, как в то же заведение прибывает, представьте себе, баронесса де Кюинь. Тоже, доложу я вам... Ах, не то. Увидав наследника она бросается на колени, и слезно просит его спасти Францию и её мужа. О, господа! Шевалье внушительно, как ему казалось, воздел палец. - Баронесса поведала, что её супруг изобличил вражеского шпиона в поместье, дай Господь памяти, Нуар... Нуаре. Хозяин его, горький пьяница и прохиндей, пускал к себе кого ни поподя, с целью найти собутыльника, и вот, пал столь низко, что накликал себе английского конфидента! Последняя фраза прозвучала весьма пафосно и изобличающе, хотя никак не могла быть записана в плюсы и господину де Кюинь. - Барон, миляга, доложу я вам, первейший и человек далеко не среднего рассудка негодяя изобличил, но виду не подал, отправив супругу за подмогой. И вот, принц Гастон говорит мне: "Дружище Эжен, твой конь утомлен - бери моего, да скачи скорее к капитану де Рен, он нынче квартирует неподалеку. Прикажи-ка хватать негодяя именем короля". Сен-Фаль осознавал, что покривил нынче душой, но для красного словца счел сие возможным. - И вот, - всё больше раздухариваясь, - воскликнул он, я, капитан, его люди, а также один швейцарский сержант и Его Наихристианнейшего Величества мушкетер, не жалея себя, скачем в Нуаре. Видя неминучую погибель, шпион решается бежать, да не тут как тут! Барон де Кюинь грудью встал на его пути, и, хотя был жестоко ранен мерзавцем, уложил его насмерть. Там был ещё один покойник под лестницей, но я право и не знаю, откуда он взялся. Ах, еда! Шевалье обернулся к выставляемым служанкой тарелкам.

Ги де Лавалле: История о похождениях барона, поведанная юношей, была, несомненно, любопытна, но Лавалле, успевшего уже достаточно близко познакомиться с её героем, нисколько не удивила. Можно было сказать почти наверняка, что тот, кого де Кюинь выставил английским шпионом, таковым не являлся. Разумеется, была причина, по которой барон решил от него избавиться, но какая – можно было лишь гадать. И, уж конечно, количество скончавшихся подле барона людей за время его пребывания в Этре должно было бы вызвать кое у кого подозрения… Ну да это дело господина следователя – месье де Марверта или какого-либо другого, неважно. Лавалле же не желал более иметь никаких дел с бароном – это он уже решил наверняка, и намеревался постараться избавиться от его общества раз и навсегда при первой же возможности. Чем бы это для него ни обернулось, он чувствовал, что должен это сделать. А потому никакие его похождения – ни прошлые, ни будущие, Ги более не занимали. Посему, как только присоединившийся к ним юноша отвлёкся на еду (о, в этом он, несомненно, сойдётся с господином следователем!), Лавалле спокойно заметил: - Всё, что вы рассказали, конечно, весьма любопытно, сударь. И я не сомневаюсь, что вы знаете ещё множество столь же увлекательных историй. Боюсь, что во мне господин де Марверт не смог найти достойного собеседника, способного скрасить его ужин, и я искренне надеюсь, что вы сыграете эту роль куда лучше меня. К добру или к худу, я не большой любитель светских бесед. А потому – позвольте откланяться с пожеланиями приятного вечера!

Марверт: В лице Марверта юный шевалье, несомненно, нашел себе благодарного слушателя. Судейский кивал, ахал, широко раскрывал глаза, и едва заметил возвращение своего письмоводителя, чья до нитки промокшая одежда несколько не вязалась с довольным выражением лица. - Ну что вы, сударь, - Марверт повернулся к Лавалле с самой любезной улыбкой. – То, что вы поведали, было для меня не менее занимательным, чем подвиг господина барона. Но если вы уже покидаете нас, окажите мне любезность и скажите, где вы остановились. Я хотел бы завтра засвидетельствовать вам свое почтение и задать несколько вопросов. Марверт нашел весьма любопытным, что человек, совсем недавно пытавшийся поймать его на противоречии, не удивился, что барон де Кюинь, которого он, якобы, успел опросить, ничего не рассказал ему о своем приключении. Это, конечно, не означало, что Лавалле ничего не заметил, недаром он обратился в бегство. Однако, лежит ли его путь за пределы Этре? Размышления эти не помешали Марверту продолжить, обращаясь уже к своему младшему собеседнику: - Но и вас я тоже не могу не спросить: что случилось с баронессой? Не поехала же она тоже ловить шпиона?

Сен-Фаль: На прощание конюшего Монморанси Эжен ответил несколько сухо, и причин тому было две. Первой была, разумеется, еда. Эти кассуле, бретонский антрекот, омлет с сыром и свиной грудинкой, а также свежие, горячие, только-толькос пылу-жару крепы, своими парами и запахами так повлияли на молодой и почти здоровый организм, что за арии его желудка охотно продали бы свои души громкогласные африканские жабы. Второй же причиной, и гораздо более важной, было то, что де Лавалле ничуть не оценил пламенный и душетрепещущий рассказ юноши. Ведь, посудите сами, Эжен поведал ему о великолепнейшем приключении, а тот едва ли не зевнул в ответ! Впрочем, молодой шевалье был, на самом деле, добрым малым. Уже ответив Лавалле он подумал о том, что тот, возможно, просто безумно утомлен (или что-то в этом роде), и лишь силою своей воли поддерживает разговор. Возможно, также подумал он, его собеседника снедает некий недуг. Да мало ли поводов у него такого плана?!! Сен-Фаль даже почуствовал некое раскаяние за свою сухость, и слегка порозовел от смущения. Спасением ему стало обращение г-на Едока (как он Марверта для себя назвал. Де Лавалле Эжен себе обозначил как "Господин Изжога"). Вернув себе душевное спокойствие - как минимум, его видимость, - юноша ответил: - Увы, сударь, я как-то упустил из виду баронессу, полностью поглощенный поручением герцога, и, ну вы же тоже были молодым, месье, и понимаете, что та мамзель предпочла меня... Но, нет, как баронесса могла поехать ловить шпиона, коли этим занят был я? Мне мстится, хотя я не совсем уверен, что её карета ещё была на месте, когда я отбыл. Эжен вдохнул аромат блюд, поднимавшийся от его тарелок, но счел невежливым отрываться от беседы с месье невыясненного сословия (он был провинциалом), но столь обаятельного. - Мне думается, Его Высочество мог бы сказать точнее, но я не могу отыскать его коий день, дабы вернуть коня. В желудке у парня начали петь трубы, мало чем уступающие по громкости тем, что повергли во прах бастионы Иерихона. Ах, отчего он был в этот момент не под стенами Ла Рошели?

Ги де Лавалле: «Что ж, а вот это уже совсем другое дело!» - отметил мысленно Лавалле, заслышав фразу «задать несколько вопросов». – «Вот это уже звучит, как откровенное «приглашение» к допросу! Вот только об одном вы забыли, господин судейский: ни в чём меня обвинить вы не можете, да и я, слава Богу, не под следствием!» Однако, Лавалле постарался этих чувств не выдать. Кажется, юнец, присоединившийся к ним, что-то буркнул в ответ, но Ги этого даже не заметил: до этого бесцеремонного мальчишки ему не было никакого дела, будь он хоть тысячу раз знаком с бароном. Не удостоив его даже взглядом, Лавалле поднялся и крайне холодно ответил господину де Марверту: - Сожалею, сударь, но это невозможно. Во-первых, я не намереваюсь предавать какой бы то ни было огласке место своего ночлега, ибо считаю, что в наше неспокойное время это неотъемлемое право каждого человека, особенно по отношении к тем, с кем он едва знаком. А во-вторых, завтра у меня будет слишком много дел, чтобы я тратил драгоценное время, отвечая на ваши вопросы. К тому же, сударь, позвольте заметить, что я не представляю, о чём бы вы могли меня спросить, если ни я, ни вы, не имеем ни малейшего отношения к тому, что произошло. Посему, прощайте, господин де Марверт! И я не стану кривить душой, утверждая, будто надеюсь на новую встречу! Лавалле понимал, что слова его, должно быть, пробудят ещё больше подозрений в душе месье де Марверта, но сейчас ему было уже всё равно. Он мечтал лишь об одном: вырваться из этого душного трактира, спастись от необходимости вести этот странный разговор, на всём протяжении которого приходилось быть начеку и ожидать подвоха. Довольно с него этого! Поэтому он не задержался более ни на мгновение – и пусть, пусть этот истекающий показным благодушием господин считает, что он сбежал! – и молча, не глядя ни на кого, вышел на улицу.

Марверт: Марверт не без интереса вытянул шею, разглядывая, чем потчуют его юного собеседника. Сам бы он не рискнул пробовать стряпню, подаваемую в третьеразрядном трактире провинциального городка, но молодость так непритязательна! - Держу пари, - благодушно произнес он, глядя в спину Лавалле, - что ночевать он собирается в солдатском бардаке, оттого и скрытничает. Впрочем, говорят, герцога Орлеанского там тоже можно застать. - Я видел Бернара, сударь, - невпопад сообщил Никола. – Он просил передать, что жилье готово. - Чудесно, чудесно, - отозвался Марверт, придвигая к себе тарелку с печеными яблоками, щедро политыми медом. Принесший его Арто тем временем попытался убрать со стола уже покрывшиеся пленочкой застывшего жира отбивные, но Никола опередил его, притянув блюдо к себе. - Я рад, что баронесса не задела ваших чувств, сударь, - продолжил меж тем Марверт. – Потому что, видите ли, прошлой ночью ее убили. Только следователь мог бы подозревать столь молодого человека в причастности к совершаемым вокруг злодеяниям, однако Марверт и сам слишком часто надевал маску простодушия, чтобы легко принимать его на веру.

Сен-Фаль: Список блюд в прошлом сообщении - привёл - Как убили?!! - юноша едва не полностью расплескал на стол содержимое глубокой ложки, "украсив" столешницу потеками бобовой похлёбки с зеленью и мясом. - Отчего же убили, зачем же - убили? Кто, в конце концов? Да полно, вы шутитите над мною, не иначе - для чего кому-то её убивать? Разве что - досадить барону? Мне показалось, по той горячности, что она обращалась к герцогу, что чувства меж ними ещё живы... Неужто господин де Кюинь имеет столь неразборчивых в средствах врагов? Или... - страшная догадка мелькнула в голове молодого человека, и фразу он уже продолжил в полголоса, наклонившись к своему собеседнику. - Или вы полагаете, сударь, что это месть этих погрязших в ересях и безбожии островитян, за изобличение их агента? Неужто дело так важно, что тянется аж... Сен-Фаль кивнул куда-то в сторону потолка, а желудок юноши, которому было решительно всё равно, кто там кого убивает, издал громкое и требовательное урчание.

Марверт: Марверт с новым интересом взглянул на собеседника. Наивен, конечно, но отнюдь не дурак: из двух высказанных им версий Марверту приходила в голову только одна, да и та занимала отнюдь не первое место. Теперь же юноша напомнил ему, что маловероятное отнюдь не означает невозможное. Неужто и впрямь уже слишком много времени он не занимался настоящей следовательской работой? - Не были бы вы дворянином, сударь, - задумчиво сказал Марверт, - быть бы вам прево. А так, верно, сенешалем станете. В моем опыте, жен обычно мужья убивают. А здесь, похоже, дело посложнее. Мысль, возникшая у него, еще не оформилась окончательно, и ее непременно надо было додумать. Но тут надкушенное яблоко брызнуло во все стороны горячим соком, и Марверт, чертыхаясь, схватился за салфетку.

Сен-Фаль: Успешно отправивший следующую, на сей раз полную, ложку в рот Сен-Фаль едва не поперхнулся. Спасло юношу от сего досадного недоразумения лишь то, что он успел проглотить свой кассуле на сотую долю мига ранее, чем истинный смысл слов месье де Марверта дошел до его сознания. "Дело посложнее? Да не думает же он?.." - Сударь, сударь, да не полагаете же вы на самом деле, что барон убил свою супругу? После всего что она сделала? После той её самоотверженности, с которой она бросилась искать ему подмогу? Быть такого не может, ибо поверить в это решительно нельзя! - горячо воскликнул шевалье. "А стать сенешалем было бы и не так уж дурно, чёрт побери", мелькнула на задворках сознания Эжена шальная мыслишка. - Нет, разумеется, если она дала ему повод для ревности... Фу, не верю я в такую мелочность, как убийство из-за каких-то там рогов.

Марверт: Поскольку шевалье де Лавалле ушел, Марверт не видел необходимости притворяться, что не имеет отношения к делу госпожи де Кюинь. - К сожалению или к счастью, - сказал он, заворачивая испачканный манжет, - я не комиссар Шатле. В Пуатье женщин благородного звания убивают не так часто. И на моей памяти, как правило, именно из-за рогов. Марверт не заметил, когда его новый собеседник появился поблизости, а потому не мог быть уверен, слышал ли тот, что вместе с госпожой де Кюинь убили еще одного человека, которого он описал, как ее возможного любовника. - Но вы сказали, баронесса показалась вам преданной женой… - Марверт со всеми предосторожностями откусил еще один кусок яблока.

Сен-Фаль: "Фу, какая низость, убивать жену за измену. Понимаю - поколотить изрядно... Это и полезно даже, в порядке профилактики - подумалось Сен-Фалю после первой фразы президента следственной палаты. - Но лишать жизни надобно соблазнителя". - Не будь она преданой супругой, разве стал бы месье барон полагаться на нее в столь щекотливом деле? - резонно заметил юноша. - Ведь будь их брак для неё тяжкими оковами, одно лишь её молчание если и не гарантировало ей свободу, то, по крайней мере, давало на такой исход недурные шансы. Но нет, она горячо обратилась к наследнику престола, со всей пылкостью. Шевалье проглотил ещё ложку похлёбки, которую (как и остальные блюда) Марверт совершенно напрасно подозревал в несъедобности. - Не могу, разумеется, ничего утверждать, месье, но, сдается мне, ради человека неприятного, или того, к кому вы равнодушны, молить сильных мира сего никто ни о чем не станет.

Марверт: Другой умилился бы этому сочетанию здравого смысла с полным незнанием жизни, но Марверт сейчас был больше занят тем, как его использовать. Беседа с Лавалле не лишила его желания обзавестись помощником, сообщником или сотрудником голубых кровей, однако в следующий раз он будет действовать осторожней. Как говаривал палач города Пуатье: «Обжегшись на молоке, и на кровь подуешь». - Повезло барону, - двусмысленно сказал он. – Но если здесь замешана политика, то разобраться в этом деле может быть посложнее даже, чем найти жилье в Этре. Тут не то, что горожанам, и людям герцога Орлеанского, говорят, пришлось потесниться, да так, что придется ему, похоже, перебираться в Дампьер. Слух этот он услышал в ставке кардинала, и он как нельзя лучше подходил для того, чтобы проверить, насколько близок к его высочеству был его новый знакомец. Марверт облизнул вымазанные медом пальцы и взял второе яблоко.

Сен-Фаль: - Ай, политика... Какая политика? - мсье де Сен-Фаль это почти воскликнул. - А жильё найти достойному рыцарю ещё со времён короля Шарля нетрудно. Где не мочит дождь - там и спи. Нет, даже мой батюшка давал в этом фору и детям, но он посвятил свою жизнь шпаге. Вам, человеку достойному и обильному сие никак не возможно. А я? Разве же не пероночую я в случае нужды на первом сеновале? Да переночую, случись такая нужда! Разве лучше я рыцарей Шарля Великого? Ничуть! Но, разумеется, предпочту уют. Не сомневаюсь, сам Шарль тоже предпочел бы. - шевалье говорил быстрее, чем думал, но глуп не был. - А отчего вы говорили о везении барону? И, быть может, вы расскажете мне о прискорбной исто... Ах, ну наконец! Вы не разделите со мной, как обещала мне хозяйка заведения, - совершенно непохожий ни на где бы то ни было сготовленный рататуй? Заказать это блюдо, проямо скажем, малосъедобное, но пахнущее так, что слюна выделялась от него едва не за лигу, при том распространяющее ароматы такие, что даже чуткий нос Марверта случайно замечал их остатки (иначе стал бы он обедать тут? А уж ужинать?..)... Блюдо, скажем прямо, было пахнущим, растворялось во рту... И, увы, вызывало сильнейшее расстройство желудка. Из чего оно было сделано - тайна истории.

Марверт: Если бы Марверт знал, что ему предлагают блюдо из будущего столетия, он согласился бы хотя бы из любопытства. Сейчас же им двигало только извечное стремление никогда ни с кем не ссориться. Запах был изумительный, но после сытного обеда, когда его еще дожидалось три печеных яблока… Не будем торопиться… - Вы более чем любезны. Может быть, пару ложек. Изумительный запах, - он придвинул к себе поближе благоухающее корицей блюдо. – Барону, с моей точки зрения, повезло в том, что у него есть нормальное жилище. А возможно, со смертью жены, и запасная комната в «Гербе Аквитани». Марверт глянул через плечо на вновь распахнувшуюся дверь, за которой по-прежнему моросил дождь. Юноша знаком с господином де Кюинем и явно им восхищается. Подумает ли он о том, чтобы предупредить барона о подозрениях следствия? Попытается ли воспользоваться знакомством, чтобы найти себе место для ночлега? - Как вы верно заметили, - продолжил он, - я к рыцарям Карла Великого никак не отношусь. Но в эту ночь, боюсь, и на сеновале места не найдется, мои люди уже справлялись. Если в маленьком городке с двумя, быть может, тремя трактирами, неожиданно оказывается ставка герцога Орлеанского и все сопровождение его величества, городок начинает трещать по швам. Марверт мог только благословить судьбу, что прочие не отличались его изобретательностью и не имели при себе предписания о содействии, подписанного кардиналом де Ришелье.

Сен-Фаль: Мысленно посчитав остатки своих финансов, шевалье решил, что в столь тяжкий для барона де Кюинь час, обращаться к нему с вопросом о комнате будет слегка бестактно. Слова же о забитости сеновалов повернули мысли его и вовсе на иной лад. "Даже если я буду что-то заказывать всю оставшуюся ночь, и при том умудрюсь ещё и не лопнуть, то всё равно это будет чрезмерно разорительно. - подумалось Сен-Фалю. - К тому же далеко не факт, что трактирщик готов будет трудиться всю ночь на меня лишь одного". Повертев последний свой мысленный пассаж и так, и эдак, тщательно рассмотрев его со всех сторон (на что ушло секунды три, много - четыре), юноша вынужден был признать, что скорее всего будет вытолкан взашей. Его сосед, напротив, производил весьма располагающее впечатление, но то сожаление, с которым он упомянул возможно свободную комнату барона также не давало надежды воспользоваться его гостеприимством. - А как далеко искали ваши люди? - пребывая в задумчивости шевалье скрутил блинчик в трубочку и изрядно от него откусил.

Марверт: Поддавшись искушению упоительных запахов, Марверт зачерпнул ложку предложенного ему овощного рагу. К герцогу Орлеанскому молодой человек, по-видимому, не имел никакого отношения. Судя по одежде, богат он также не был. Может, с этим повезет больше, чем с предыдущим? - Только в Этре, - ответил он. – Только intra muros. Ворота нынче закрывают рано, открывают поздно, а лазать через стены я не приучен. Так что, может, если поискать чуть подальше… Или… Недоговорив, он изучающе взглянул на своего собеседника. Весь его опыт подсказывал ему, что юноша совершенно безопасен. Оказать ему услугу позволило бы рассчитывать на ответную помощь. А ночевать в одной комнате с таким привлекательным мальчиком - только даст лишнюю пищу для слухов. Сейчас, когда так много зависело от каждого его шага, даже в незнакомом городе Марверт собирался быть особенно осторожным.

Сен-Фаль: При упоминании о рано закрывающихся воротах шевалье невольно поморщился - обратно под дождь не хотелось. - Подальше... - вздохнул он, зачерпнув ароматное блюдо (которое, в эту эпоху, готовилось ещё примерно по тем же канонам,что и ирландское рагу -смешать сегодня воединовсё, что недоели вчера), и задумчиво поглядев на содержимое ложки. - Да, определенно, не может быть, чтобы были заняты все стога по пути отсюда до Ларошели. Однако встретить в стогу принца Гастона я смогу наврядли, а он мне нужен. Коня вернуть-то надо!

Марверт: Вот уже второй раз молодой человек упоминал коня герцога Орлеанского. На сей раз Марверт был уверен, что знает, почему – времена Карла Великого давно прошли. Ни упоминание борделя, ни слухи о Дампьере не произвели, казалось, никакого впечатления. Возможно ли, что они оба желают одного и того же? - В стогах его высочество замечен не был, - согласился он. – Но, возможно, я смогу предложить вам нечто лучшее. Мои люди отыскали здесь неподалеку полузаброшенный особняк. Конечно, крыша там кое-где протекает, но в некоторых комнатах вполне можно спать. А солому для тюфяка можно раздобыть в трактире напротив. Да, кстати, сьер де Марверт к вашим услугам. А это – Никола, мой письмоводитель. Никола неохотно приподнялся и согнулся в талии ровно настолько, чтобы его нельзя было обвинить в желании оскорбить. Не удержавшись, Марверт зачерпнул еще одну ложку рагу.

Сен-Фаль: - Шевалье де Сен-Фаль. - Эжен тоже вполне вежливо кивнул своим визави, на пару мгновений вернулся к созерцанию содержимого ложки, после чего отправил оное содержимое себе в рот. - Но ешли мы фотоим попашть ф тот ошопняк, штоит выехать до жакрытия ворот. Эжен запил пищу, и вновь покосился на блинчик. - Однако, вы сказали, что особняк заброшен наполовину. Следовательно, наполовину он обитаем, а? Юноша даже краткое мгновение погордился своей остроумной догадкой, однако затем счёл, что гордыня (особенно - по пустяшному поводу), это не то чувство, которое украшает доброго католика, и решительно отправил блинчик в рот. Исключительно с целью отогнать дурную мысль, разумеется.

Марверт: - Хоть сейчас, - Марверт демонстративным жестом отложил ложку. – Но спешить нам некуда, это совсем рядом. Лет десять назад один местный дворянин отправил сына в Париж, подхватил лихорадку и помер, а дом так и остался пустовать. Там, вроде, должна была жить экономка, но она с год назад тоже куда-то уехала. Вы привидений не боитесь? Последний вопрос был продиктован примерно тем же чувством, которое уже побудило Марверта приписать барону де Кюиню знакомство с шевалье де Лавалле. Никола неодобрительно покосился на хозяина, когда тот спрятал за очередным яблоком просившуюся на губы улыбку.

Сен-Фаль: - Привидений? - лицо Сен-Фаля приобрело озадаченное выражение. - Право, никогда не встречал... Так что, наверное, нет. На миг молодой человек задумался ещё глубже, а затем просиял. - Определенно - нет, сьер де Марверт! Мой покойный дедушка всегда говорил, что бояться следует только живых. Вдохновленный этой мыслью, шевалье подхватил ещё один блинчик - последний, - с блюда. - Мёртвые не кусаются. - добавил он, и впился крепкими молодыми зубами в выпечку.

Марверт: Марверт с новым интересом взглянул на собеседника, однако комментировать не стал. Промокнув губы, он отбросил салфетку, и подоспевший Арто набросил на плечи хозяина тяжелый шерстяной плащ. Никола также вскочил, дожевывая отбивную, и на ходу наколол на нож последнее уцелевшее печеное яблоко. - Я не уверен, что вашу лошадь можно будет оставить прямо при доме, сударь, - сказал он. – Может, имеет смысл спросить здешнего хозяина на всякий случай? В «Гербе Аквитани» места точно не найдется. Уверенность письмоводителя объяснялась просто: мэтр Бовэ едва сумел разместить лошадей Марверта, чье окружение после визита к его высокопреосвященству увеличилось до дюжины.

Сен-Фаль: - Лошадь? - мысли шевалье моментально повернули в сторону, совершенно непредсказуемую для любого легиста. - Бедняга Буцефал, он потянул сухожилие, я бездушно оставил его без своей заботы, а теперь, оставлять его снова... Сударь, вы разрываете мне сердце и сапоги. Неужто я должен туда идти пешком? Нет, нет, и нет. На такие жертвы я пойти не готов. Эжен отпил изрядный глоток кислого, и сказать по чести, весьма разбавленного вина. - Коня герцога я готов оставить на попечение доброго трактирщика, если он не заломит за это несусветную цену... Сен-Фаль пресёкся, подумал (буквально миг), затем, что для него было нехарактерно, подумал ещё раз (что заняло немногим больше времени), после чего восторженно хлопнул в ладоши. - Сьер де Марверт, да вы гений! Я, право, готов вас расцеловать! Ведь все мы, верные слуги Его Наихристианнейшего Величества и Его Дома! Следовательно, как сможет отказать трактирщик в приюте бедному усталому зверю, принадлежащему самому принцу крови? Никак! Это будет неповиновением, это, чёрт возьми, будет изменой, это... Это немыслимо! И если вы, как легист, для пущей убедительности и пробуждения искренних чувств в душе этого пройдохи сие подтвердите... Юноша задохнулся - не от волнения или полноты чувств, нет. Просто для подобной тирады нужны лёгкие воистину богатырского размера.

Марверт: Марверт злорадно улыбнулся своему письмоводителю, воздерживаясь, однако, от того, чтобы напомнить молодому человеку, чем зачастую оборачивается желание сделать доброе дело. - Никола займется вашими лошадьми, - сказал он. – Идти здесь минут десять, не больше, а если вы отправитесь верхом, вам будет равно затруднительно как поддерживать беседу со мной, так и поддержать меня под локоть, если я поскользнусь. Ноги у меня, увы, уже не молодые. Несмотря на свое увечье, Арто вполне мог бы оказать хозяину обе услуги, однако, будучи вышколенным не хуже Никола, он не сказал ни слова и с поклоном распахнул перед Марвертом дверь трактира. Никола, с неприязнью глянув на шевалье де Сен-Фаля, отправился на поиски трактирщика.

Сен-Фаль: "А он прехитрый бестия, этот замечательный месье. - подумал Сен-Фаль, поднимаясь вслед за Марвертом. - Найти пристанище в, с егослов, забитом войсками городе, это талант. Ничуть не удивлюсь, если раньше он служил в армии, причем по интендантской части" Шевалье небрежным жестом бросил на стол плату за "хлеб насущный". Стоит ли упоминать, что оная плата была незаметно им посчитана заранее, до последнего денье? Конец эпизода?

полная версия страницы