Форум » A la guerre comme à la guerre » Недогоревший секрет. 15 сентября, вечер. » Ответить
Недогоревший секрет. 15 сентября, вечер.
Агнесса: Одно из продолжений темы "Платье для Золушки". Участники - Агнесса, Атос, возможно, кто-нибудь еще.
Ответов - 51, стр:
1 2 3 All
Агнесса: Всего-навсего пара глотков вина, наложившихся на усталость и волнение – да к тому же в суматохе и хлопотах Агнесса так и не успела поужинать – оказали на девушку действие, какого можно было бы ожидать скорее от целого стакана. В голове слегка шумело, и хотя опьянением это назвать было нельзя, ее охватило отчаянное желание хоть с кем-нибудь поделиться своими страхами. В голосе же мушкетера – возможно, все из-за того же вина – ей померещилось сочувствие. «Рыцарь без страха и упрека…» В конце концов, до сих пор от нее всем было что-то нужно, все так или иначе старались ее использовать – и только этот человек, несмотря на свою странную вспышку, вызывал у Агнессы безотчетное доверие. Робкий голос разума, твердящий, что один-единственный благородный поступок и известная лишь с чужих слов репутация мушкетера, приправленные ее же собственными, весьма несвоевременными, чувствами, еще не повод откровенничать, безнадежно вздохнул и умолк. - Я его боюсь, - просто сказала она. – Он перестал доверять баронессе – и ее убили. А я, хотя и не много знаю о его делах… все равно могу быть для него опасной… Если он поймет, что я про него что-нибудь сболтнула, если хоть только заподозрит… Случается, что произнесенное вслух перестает пугать, но тут вышло как раз наоборот: сказанное придавило Агнессу новой волной страха. Она отчетливо поняла, какая тонкая ниточка удерживает ее над пропастью. Только молчание Бутвиля… но если речь зайдет о безопасности его самого и его невесты – кто будет заботиться о какой-то служанке? И помину не останется… или обвинят в пособничестве шпионке, тоже не лучше… Девушка торопливо поставила бокал на край стола – руки внезапно задрожали так, что она чуть не расплескала остатки вина – и зябко обхватила себя за плечи, пытаясь унять дрожь. Нет, выпутываться из всей этой паутины ей придется самой, только самой…
Атос: Некоторое время в палатке царила тишина. Атос молча смотрел на бледную от страха Агнессу. Как разительно порой меняются люди с приходом ночи. О да, граф де Ла Фер знал это наверное... Простак оборачивается пройдохой, верноподданный превращается в заговорщика, ангел становится демоном. А расторопная и бойкая девица, деятельный нрав и огненные кудри которой так оживляли "Герб Аквитании" и, выражаясь поэтическим языком, "проливали всюду свет", с наступлением темноты превращалась в собственную блеклую тень, дрожащую и сокрушенную. Мужество - тяжелые латы, оно под силу не каждому. - Вам следовало бы уехать отсюда, - произнес наконец Атос, разбавляя чуткую ночную тишь внезапной горечью, - Послушайте моего совета, сударыня. Уезжайте. Черт возьми, да будь моя воля - и вы, и эта сумасбродка в платье пажа уже завтра были бы на пути в Пуату или Руссильон. Любовная лихорадка, как обычно, одержала победу над здравым смыслом. Но что держит в Этре вас? Неужели всего лишь обязательства перед графом Бутвилем? В раздражении речь мушкетера стала резка и отрывиста, а в чертах обычно бесстрастного лица проступило то выражение мрачной решимости, которое обычно предваряло серию нелицеприятных, хоть и верных замечаний о жизни и любви, несколько омрачающих дружеские попойки. Сделав еще глоток, Атос вновь воззрился на Агнессу, давая понять, что вопрос был отнюдь не риторическим и требует немедленного ответа.
Агнесса: Агнесса недоуменно вскинула на мушкетера глаза – «всего лишь» обязательства, надо же! Пауза пошла ей на пользу – хотя со стороны могло показаться, что девушка вот-вот запаникует, на самом деле вновь наступившая тишина помогла ей взять себя в руки. Уж здесь-то, во всяком случае, барону ее не застать… Теперь же удивление окончательно вытеснило страх. До чего у благородных господ все просто! Вот так взять и уехать! И на что он опять рассердился? - То есть вы считаете, что мое обещание не должно стоить и ломаного денье, сударь? – почти с вызовом поинтересовалась она. – Да, я обещала господину графу помочь, чем сумею, и намерена сдержать слово. Есть у меня такая привычка. Но даже если бы не это… Если я попытаюсь исчезнуть, это будет по меньшей мере подозрительно – и для барона, и для господина Каюзака, который допрашивал меня вчера утром. Сбежала – значит, в чем-то виновна! И как вы думаете, далеко ли я уеду? А так – пока все остается в тайне, у меня есть шанс. – Девушка тряхнула головой. – Если я сама не попытаюсь себе помочь, то кто же еще? «А любовная лихорадка одерживает верх над здравым смыслом не только у высокородных дворян, - мелькнуло в голове. – Что еще держит меня в Этре… да с некоторых пор не что, а кто, сударь… Слава Богу, об этом он, кажется, не догадывается!» И, поскольку Атос молчал, разглядывая ее с непонятным выражением на красивом лице, Агнесса, расхрабрившись, добавила: - И я не желаю, чтобы барон или его люди причинили вред еще и вам, сударь!
Атос: О-ля-ля, а девчонка-то с гонором! Эта неожиданная вспышка гнева развеселила мушкетера, и вопреки всей серьезности последнего заявления девушки Атос рассмеялся, закинув голову. Так эта храбрая малютка держит оборону за двоих! Господи помилуй, ну что за женщина... Отсмеявшись, он устало покачал головой, словно из последних сил отказываясь верить в услышанное, и пропустил еще глоток. Ну, твое здоровье, бесстрашная девица Агнесса... - Да вы просто средоточие добродетелей, моя милая, - произнес мушкетер, все еще посмеиваясь, - Какая преданность. И какая отвага! Право же, нам с Бутвилем следует держаться вас, сударыня. Не дай Бог, встретим барона, а вас не окажется рядом... Да сядьте же, черт бы вас побрал! Столь галантное приглашение было дополнено неопределенным кивком куда-то в сторону, где гостья могла свободно выбирать между креслом хозяина за столом с остывшим паштетом, походной кроватью и, наконец, сундуком, частично занятым припасами рачительного Гримо. Сам же хозяин соизволил еще раз хмыкнуть (должно быть, вообразив бравую Агнессу с мушкетом наперевес), тем самым демонстрируя крайне несерьезное отношение к честным девушкам и их привычкам. - Обещала помочь... Что скажет граф, когда ваша помощь завершится на дне колодца или в каком-нибудь местном сарае? Вот что я скажу вам, Агнесса: даже окажись барон де Кюинь самим Сатаной, посланным мне на погибель, я и тогда не принял бы вашей помощи. Слишком цена высока. - Атос вновь помрачнел, но теперь в его голосе звучало куда больше грусти, чем прежнего раздражения. Помолчав еще немного, мушкетер перевел взгляд с Агнессы на догорающий светильник, и произнес, - Ваша хозяйка мертва, а значит, вы можете найти себе новую госпожу, не так ли? Я берусь подыскать вам такую - как раз из тех, кто не собирается надолго задерживаться в этих краях. Вы уедете, не вызывая подозрений, а по прибытии сможете укрыться в одном из монастырей. Графу придется подыскать себе другого шпиона, и поверьте, сударыня, несколько звонких монет легко разрешат его проблемы.
Агнесса: - Не думаю! – с обидой помотала головой Агнесса. – Вы, сударь, предлагаете мне сделать то, чего не сделали бы сами – разве не так? Может, я и погорячилась, обещая графу содействие, однако слово дано, а я, хоть и простая горничная, слово свое стараюсь держать. Вот такой меня воспитали, сударь, и ничего в этом нет смешного! Секунду поколебавшись, она все же последовала распоряжению мушкетера – ибо приглашением это назвать было трудно – и присела на краешек кресла. Вот ведь чудеса какие, уже второй за день дворянин изъявляет желание оказать ей протекцию и пристроить на хорошее место! Просто выбирай – не хочу. Агнесса, возможно, и соблазнилась бы таким заманчивым предложением, однако ее совершенно не радовала перспектива еще несколько лет шарахаться от любой тени. – А что до другого шпиона… так барон никому не доверяет. Мне и то не до конца, хоть я и выполняла его поручения. Так что благодарю за доброе намерение, сударь, - девушка пожала плечами, - но меня тут заменить некому! На какое-то время в палатке снова воцарилась тишина, только трещал фитилек светильника; пламя то разгоралось, то притухало, и по палатке гуляли резкие тени – то вырастая до потолка, то уменьшаясь почти вдвое. «Масло выгорело, - почти машинально подумала Агнесса, - долить надо, а не то погаснет…» - Ей отчаянно не хотелось уходить. В конце-то концов, убеждала она себя, он же сам велел сесть! А не убираться к черту. Причины… а не все ли равно, какие причины, если это дает возможность хоть немного побыть рядом!
Атос: Никогда еще на памяти Атоса столь безупречная логика не противоречила так яростно здравому смыслу. Агнессе нечего было возразить, но и согласиться с ней было невозможно. Паче чаяния остаток вина ситуацию не прояснил, и мушкетер откупорил третью бутылку. Вот ведь какой парадокс, граф: доселе вы полагали, что женщины и честь - понятия не совместимые, и это всякий раз разъедало ваши сердечные раны, отчего же теперь живое опровержение этой идеи не вызывает у вас восторга? Оттого ли, что гордость и честь приличествуют сильным, способным эту самую честь защитить. А что может предъявить опасности девушка, которая даже от слишком пылкого волокиты не может отбиться без посторонней помощи, а уж справиться с хладнокровным и умелым убийцей - тем более. Мушкетер развернулся к своей отчаянной собеседнице и окинул ее тяжелым взглядом, состоящим из самых мрачных предчувствий. Да, не амазонка. И даже не Орлеанская дева. Просто женщина. Тонка, слаба, беззащитна. "И, на беду свою, соблазнительна, - заметил вкрадчивый голос где-то внутри,- Аппетитное тело, нежная кожа, шевелюра, которой позавидовала бы даже Тицианова Флора... Таких красоток не убивают - сразу. А иногда просто отрезают язык и продолжают пользоваться всем остальным..." - Не спешите стать героем, сударыня, - резко произнес Атос, усилием воли прекращая поток тошнотворных фантазий, - Вы не мушкетер, а ваша интрига - не поле боя. Это опасная игра, в которой любой игрок заведомо превосходит вас в силе. Что вы будете делать, если барон возьмет вас за горло? И что вы сможете возразить, если я прямо сейчас свяжу вас и отправлю куда-нибудь на край земли в карете с молчаливым и преданным кучером? В первом случае вы проиграете, во втором - можете выиграть, но решать исход этой игры не вам. Полагая, что сказано достаточно, Атос уже без особого аппетита взял ломтик нормандского нефшателя и запил сыр очередным глотком вина. Вот вам еще одна загадка, граф де Ла Фер: что вас беспокоит больше - затянувшийся визит этой девушки или же неизбежность ее ухода? Еще один вопрос, на который у вас нет ответа.
Агнесса: Агнесса приподняла брови, пытаясь понять, чем считать слова мушкетера – шуткой, угрозой или, чем черт не шутит, искренней заботой? Если шутка, то странная, если забота – то… Ох, да с какой бы стати! Однако сердце снова трепыхнулось, а на душе немного потеплело. Чтобы не выдать себя, девушке пришлось призвать на помощь все свое ехидство. - Ну, для начала – у вас под рукой нет ни кареты, ни кучера, сударь, - рассудительно возразила она. – А если бы и были, то вам было бы весьма трудно вывезти меня из лагеря тайно… Нет, вы со мной, конечно же, справитесь, но вот что я умею делать превосходно – так это визжать. – Агнесса обезоруживающе улыбнулась. Между ней и мушкетером стоял походный столик, а довольно трудно в таких условиях надежно зажать рот вырывающемуся собеседнику. - Желаете созвать весь лагерь на представление? И зачем, наконец, вам-то это нужно – отправлять меня куда-то на край света?
Атос: И еще она слишком много говорила. А Атос слишком много пил. Хотя... Третья бутылка бургундского - так мало для опьянения, но вполне достаточно для безумства. Или то не безумство, а долгожданная истина, наконец-то обретенная в вине? Долой слова, они только лгут и лукавят. Их так много на пути к погибели, но чем ближе конечная цель, тем меньше их остается. Зато - самые важные. И их очень немного. Огонь в лампе опасно дрогнул еще раз, когда Атос резко пнул ногой край стола, немало не заботясь о сохранности сервировки, и без лишних слов подскочил к Агнессе сзади, быстро и крепко обхватив ее одной рукой поперек груди, заодно прижимая обе ее руки к телу, а второй зажимая рот. Таким образом девушка оказалась прижата к мушкетеру спиной и практически обездвижена. Вот так-то, моя милая... Не ослабляя хватки, Атос склонился к самому уху девушки и негромко произнес: - А теперь представьте, Агнесса, что я не склонен шутить, и в моей палатке найдется все необходимое для вашего молчания и покорности, а за порогом нас ждет верный слуга и выносливый конь, и вы отлично уместитесь поперек седла. Что тогда? Атос не хотел отпускать ее сразу. Не раньше, чем она его выслушает - молча, без возражений и оговорок, без гордых глупостей и ехидных улыбок. Даже лучше ему не видеть ее лица. Хотя, по правде говоря, и тело ее немного сбивало с толку, но Атос умел держать в руках - и себя, и Агнессу. - Вы спрашивали, зачем мне это нужно? Странный вопрос для девушки, которая пришла ночью в лагерь с обгоревшей запиской в руках. Почему вы не бросили ее в огонь или не отдали Бутвилю? Почему вы, вопреки здравому смыслу и печальному опыту, побежали сюда на ночь глядя и вручили записку мне самому? Что вам за дело до участи мушкетера Атоса, сударыня? Скажите правду, Агнесса. Правду! И тогда, возможно, мой ответ вам уже не понадобится. Он рывком поднял девушку с подлокотника и отнял руку от ее губ, на всякий случай крепко перехватывая бойкую девчонку поперек талии и тем самым ограничивая ее в применении острых локтей, и, надо отметить, на физической силе Атоса вино не сказалось вовсе.
Агнесса: Агнесса совершенно инстинктивно отпрянула от опрокидывающегося стола – и этого мгновения хватило мушкетеру. Не зря говорят – опасно недооценивать противника… а дразнить недооцененного противника – еще опаснее. Казалось, столешница еще падала, когда девушка ощутила железную хватку – и зажимающую рот ладонь. Только испуганно колыхнулся язычок пламени да тени по стенам метнулись. Удивительно, но в первую секунду вместо страха Агнесса почувствовала возмущение. Рванулась – совершенно тщетно, прекрасно понимая бесполезность попытки… привело это лишь к тому, что мушкетер крепче прижал ее к себе… и тут возмущение смыла жаркая волна, прокатившаяся по телу. Руки Атоса не были грубыми, и держал он ее, хотя и крепко, но не причиняя боли… Сердце забилось, ослабели ноги, и вырываться расхотелось. Скорее наоборот. Губы Атоса почти касались ее уха, горячее дыхание шевелило волосы на виске… а смысл сказанного дошел до нее не сразу. Правду? Сказать правду! Вопрос был поставлен ребром. И хотя правда не имела никакого отношения к делам барона, каким-то шестым чувством, интуитивным чутьем девушка понимала – мушкетер спрашивает именно об этом. Но почему? Потому что хочет услышать ответ, уже зная, что она ответит? Где-то в глубине души снова трепыхнулась надежда. Агнесса остро пожалела, что не видит глаз мушкетера. Надо было отвечать. Можно отговориться чувством долга, желанием разрушить планы барона… Прекрасная отговорка… «Он считает меня лгуньей, - пронеслось в голове, - не верит ни одному моему слову…Да будь что будет!» - А вы сами не догадываетесь? – с мужеством отчаяния выдохнула она. – Почему я испугалась за вашу жизнь и прибежала сюда, чтобы только убедиться, что вы живы? Вам обязательно надо это услышать? Ну вот вам правда, самая правдивая, и можете считать меня кем хотите - но ваша жизнь для меня дороже моей безопасности! Вам объяснить, почему, или сами догадаетесь?!
Атос: Перечень грехов и пороков графа де Ла Фер был не так уж мал. Грешил он порой и гордыней, и гневливостью, и маловерием, порой предавался чревоугодию и с головой отдавался азарту игры. Но трусости в этом перечне не было. Ни перед смертью, ни даже перед любовью, хотя обе имели над ним власть. Первая означала конец всех бед, вторая беды только предвещала, и потому обеих следовало бы избегать, если только... Если только не столкнешься с ними лицом к лицу, и вот тогда бегство становится трусостью и малодушием. Тогда остается либо бороться до последнего вздоха, либо иметь мужество принять свою участь, в последнем проблеске сознания признавая свое поражение силами куда более могущественными, чем ты сам. Но каким бы ни был ты храбрецом, в первый момент очевидность выбора несколько... обескураживает. Атос не был исключением, и несколько мгновений просто стоял в замешательстве, все так же прижимая Агнессу к себе, хотя надобность в том, ей-богу, отпала. Однако с каждой минутой такое положение становилось все более невыносимым: девушка пылала, как факел, от одной ее близости кровь закипала в жилах, а уж льнуть к нему всем своим жарким телом ей и вовсе не следовало! Скорее отодвинуться, отдалиться, скорее развернуть ее лицом и посмотреть в глаза - уже не в поисках правды, а в надежде на спасение. Тщетно - взгляд Агнессы был не менее красноречив и только подтверждал сказанное. - Похоже, мы оба недостаточно догадливы, - проговорил Атос, невольно любуясь вновь разрумянившимся лицом девушки, - Черт возьми... Не перестаю восхищаться вашей смелостью, девочка. Сегодня вы явили ее неоднократно, но, пожалуй, самым отважным вашим поступком было доверить свои чувства мужчине, находясь при этом в его объятьях. И что же дальше, моя отважная Агнесса? Оттолкнете меня с визгом и броситесь бежать до самого Этре?.. С вас бы сталось. Вопреки ожиданиям Атоса, от созерцания глаз Агнессы и разговора с ней легче не стало. К тому же руки мушкетера все еще лежали на ее талии и хоть не было места удобнее, ясности ума это вовсе не способствовало. Ни это, ни лежащие на земле опустевшие бутылки, ни беспокойный огонь, который то вспыхивал, освещая лица, то затухал, оттеняя прикосновения.
Агнесса: Недостаточно догадливы… оба?! Иисусе, о чем же не догадывалась она сама? Агнесса запрокинула голову, заглядывая мушкетеру в глаза и силясь прочесть в них то, чего он не произнес вслух. В зрачках Атоса метались два золотистых язычка пламени, и было непонятно – то ли это отражение светильника, то ли нечто иное… Но неужели все-таки… Кровь грохотала в ушах, словно полковые барабаны. «Отважный поступок… Если бы ты только знал, насколько он в самом деле отважный! Даже если сейчас что-нибудь произойдет, даже если завтра с утра ты не забудешь, как меня зовут, а через неделю – как я выгляжу, и узнаешь, случайно встретив на улице… даже тогда рано или поздно мне придется смириться с судьбой. Потому что осада закончится, король вернется в Париж, и его верные мушкетеры с ним… а я останусь, и через полгода ты в лучшем случае усмехнешься, вспоминая рыжую девчонку. И мне придется тебя забывать, забывать долго и мучительно… если я вообще сумею это сделать. И мне будет не так больно, если прямо сейчас я повернусь и уйду…Что же дальше? А в самом деле, что же дальше?» - Нет, - тихо, но твердо сказала она, глядя Атосу в глаза и чувствуя себя мотыльком, летящим прямо в пламя свечи. – Не оттолкну.
Атос: Если кто-нибудь расскажет вам историю о молодом, полном сил мушкетере, которому не исполнилось еще и тридцати... О том, как однажды томительной летней ночью в его объятьях оказалась красавица - искренняя, пылкая и влюбленная, и о том, как в ответ на ее сердечное признание мушкетер этот мягко, но решительно её отстранил, сопроводив сей жест отеческим наставлением, - не верьте. Действительность упряма. Порой обстоятельства к благоразумию не располагают, и даже самых разумных и дальновидных покидает порой хладнокровие, заставляя безоглядно бросаться в омут страстей. Однако надо отдать Атосу должное - даже сейчас, когда Агнесса была так близко, голос чести все же сумел заглушить громкий и требовательный зов плоти - с тем же успехом можно заглушить и звон монастырского колокола, если зажать уши и громко петь, пока есть слова и силы... Он взял пылающее лицо Агнессы в ладони, отведя назад непокорные локоны, всё ещё стараясь быть бережным. Что же ты делаешь, отважная девочка? Что за несчастная судьба влечет тебя? Или это имя заставляет тебя вечно играть с огнем, находя в остывшем пепле чужие секреты и сжигая собственные в самой глубине твоего горячего сердца? Нет такого льда, который не растопила бы ты, спасая ближнего. Нет той силы, которая заставила бы тебя изменить данному слову. Но кто спасет тебя саму, храбрая малютка Агнесса, когда твоё сердце окажется сильнее рассудка, и рядом не будет никого, кто смог бы предотвратить твоё грехопадение?.. - Вы так прелестны и добродетельны, Агнесса... И я никогда не смог бы воспользоваться вашей ко мне... благосклонностью, - произнес Атос, заставляя себя смотреть ей в глаза и не ниже, - Но вы, к несчастью, еще и умны, а ваше бесстрашие и вовсе не знает границ. И все же... Вы можете уйти. Даже сейчас. Прямо сейчас. Уйти немедленно, Агнесса. Чтобы после не сожалеть о содеянном. Даю слово, что не стану держать вас силой... Но покуда пламя желаний в шатре только разгоралось, огонь в лампе, изрядно оголодавший в отсутствие масла, вспыхнул последний раз и, наконец, погас вовсе. Тьма скрыла от Атоса лицо Агнессы, но сделала громкими и прерывистое дыхание, слетающее с ее губ, и стук его собственного сердца, отбивающего бешеный галоп на пути к пропасти. Спасительная песня кончилась, а колокола меж тем звучали всё громче, и разгоряченный рассудок требовал от Атоса, во-первых, чтобы девица никуда не исчезла, а во-вторых... С трудом сдерживая всё это властное "во-вторых", Атос обхватил девушку за талию и прижал к себе, удерживая рядом любой ценой.
Агнесса: У Агнессы вырвался полувздох, полустон – таким крепким и неожиданным было объятие. Этот порыв мушкетера сказал ей больше, чем произнесенные слова. И пусть это лишь мимолетное желание, пусть это кончится, но – не сейчас. Сейчас, здесь, он был с ней, он хотел быть с ней, и только это имело значение. Счастье на мгновение? Пусть! Впереди пылал огонь, в котором стремительно сгорали остатки осторожности, и этот огонь манил к себе неудержимо. Внезапно затопившая палатку темнота не помогла принять решение – оно было принято раньше – но сделала это решение простым, ясным и единственно верным. - Я не уйду, - шепнула девушка, почти не слыша собственного голоса. – Я не уйду, если вы меня не прогоните, я не хочу уходить. И я ни о чем не буду жалеть, а уж если буду - лучше о содеянном, чем о несбывшемся… Я знаю, что это ненадолго, знаю... пусть так... Окончательно теряя голову от близости мушкетера, но все еще силясь помнить о приличествующих девице скромности и сдержанности, Агнесса порывистым движением положила ладони на грудь Атоса – и замерла, ощутив сквозь тонкое полотно частое биение его сердца.
Атос: Не говоря более ни слова, Атос сбросил камзол и без промедлений подхватил Агнессу на руки. Господи, наконец-то всё просто и ясно!.. И в кои-то веки, всё - правда. И нежные руки, обвивающие его шею, и губы ее, пересохшие от желания, и глаза, сияющие даже во тьме. Пусть Атос не мог читать в ее душе, но тело девушки было с ним вполне откровенно... Он убеждался в этом снова и снова, с каждой минутой находя всё новые тому подтверждения и всё больше теряя голову от каждого из них. Вскоре глаза привыкли к темноте, и Атос не отказал себе в удовольствии на мгновение остановиться и взглянуть на лицо девушки в ореоле растрепанных кудрей, разметавшихся по его подушке. Как же хороша, как пленительна была Агнесса, позабывшая обо всем на свете, свободная от страхов и пленённая желанием... "О, это не худший побег, моя девочка... Этой ночью - в самый раз для нас обоих". От этой мысли первый его поцелуй был почти нежен. Так может брат поцеловать любимую сестру, утомленную долгой дорогой или перепуганную ночным кошмаром. Но Агнесса ответила на поцелуй и очень скоро Атос перестал быть бережным, уже нетерпеливо следуя велениям страсти и покрывая стремительными поцелуями все её пылающие изгибы и впадины, одновременно ослабляя шнуровку корсажа. Право же, всё могло быть гораздо быстрее и проще... Будь на месте Агнессы любая другая смазливая горожаночка, случайно залетевшая в мушкетерский шатер на огонек и попавшая под горячую руку и очередную бутылку вина, Атос бы не стал разводить церемоний. Но Агнесса... Отважная Агнесса заслуживала большего. Отважная и - любящая. Любовь дрожала на кончиках ее пальцев, горела в ее глазах, сквозила в каждом движении, каждом вздохе, и в этой торопливой, отчаянной, пылкой любви Атос не мог усомниться.
Агнесса: Пламя, манившее мотылька, больше не было маяком где-то впереди – пламя было вокруг, пламя охватило весь мир и Агнессу тоже, оно бушевало с торжествующим гулом, словно в кузнечном горне, при этом не обжигая и не испепеляя – остатками сознания девушка еще искренне изумилась, почему оба они все еще не рассыпались пеплом, будто огонь был настоящим. Впрочем, он и был настоящим – огонь, рожденный столкновением кремня и металла. Огонь, в котором сгорела та самая записка, недогоревший – и теперь разгоревшийся с новой силой. На жаркие, нетерпеливые поцелуи мушкетера, в которых было больше страсти, чем ласки, Агнесса отвечала с еще большим нетерпением и жаром, задыхаясь от неистовой нежности, подчиняясь, торопя, всем своим существом стремясь навстречу неизбежному, все больше раздувая пламя.
Атос: Скользкий шелк простыней и дразнящее голландское кружево... Мускусный дурман и белье из послушного льна... Все эти уловки, призванные распалить пресыщенных любовников мнимой недоступностью желаемого, эти пустые выдумки изнеженной лени и праздности никогда не сравнятся с тем, что одной только искрой воспламеняет лесной пожар и властно толкает двоих навстречу друг другу. Любовь и смерть. Только в их непосредственной близости наслаждение жизнью становится таким упоительным. Время в палатке остановилось. Осада, убийства, чужие письма утратили власть. Пока длится это безумие, пока сплетены тела в жаркой любовной борьбе - нет ни смерти, ни времени. Любовь?.. Пусть будет любовь. От сего момента и до рассвета... Еще пару раз ему пришлось отстраниться, чтобы избавиться от излишков одежды, бросить куда-то в темноту сорочку, ремень, сапоги... И снова коршуном броситься на это желанное, податливое тело, нетерпеливо сорвать и швырнуть туда же, во тьму эту проклятую косынку и зарыться руками в юбки, которых, черт побери, как будто бы слишком много! Атос был готов разорвать эти неуместные тряпки зубами, но по счастью одежда Агнессы не отличалась излишней пышностью и очень скоро его руки одолели эту слабую оборону и вторглись в царство горячей и нежной плоти, такой беззащитной, но уже ждущей его вторжения. Не спеши, малютка Агнесса, ты достойна большего... Дразня её и себя, наслаждаясь шелковистой кожей под этим ворохом ткани, он снова прильнул к ее шее, почти кусая ее в нетерпении и уже не отдавая себе отчета в том, как хочет услышать ее голос, увидеть пожар в потемневших от страсти глазах...
Агнесса: Темнота в палатке, оказывается, была не такой уж непроглядной: где-то под самой верхушкой шатра между неплотно пригнанными полотнищами сквозил голубоватый лучик луны, высвечивая смутный силуэт мушкетера. Вот рубашка белым призраком порхнула куда-то в угол, и на обнаженное плечо Атоса лег скользящий лунный блик. Следом за рубашкой полетела косынка. С губ Агнессы сорвался нетерпеливый стон; девушка выгнулась всем телом, повела плечами, высвобождаясь из корсажа и сорочки, которые и так держались на честном слове, и чуть не вскрикнула от острой радости, когда последняя преграда между телами соскользнула вниз, уступив соединенным усилиям. Кровь бешено пульсировала в висках, заглушая шорох ткани, тяжелое дыхание мушкетера, воюющего с ее юбками, бесконечно отдалившиеся звуки ночного лагеря… Горячие ладони преодолели наконец очередной барьер, сердце ухнуло куда-то вниз и тут же заколотилось у самого горла, грозя разорваться, если сейчас же, немедленно, сию секунду, не случится... - Я… люблю тебя!… - задыхающийся, прерывистый, полный безумного желания вскрик вырвался из самой глубины души Агнессы.
Атос: Он ворвался в её тело одновременно с этим криком, почти не различая слов, но слыша голос, истомленный и жаждущий голос любящей женщины, которая очень долго ждала. "Я люблю тебя!" А Атос... Был в ней, наслаждался ею, дышал ею, сливался, сгорал в её пламени и воскресал в её влаге, атаковал её и отступал, чтоб ворваться вновь. К черту слова и названия. Какая разница, как называть эту сладкую дрожь, по воле которой их сердца готовы вырваться из груди навстречу друг другу?.. Как сказал один поэт-англичанин, "что значит имя? Роза пахнет розой, хоть розой назови ее, хоть нет..." И если вы, сударыня, готовы наделить этим именем безудержную страсть и яростную жажду обладания, знайте: этой ночью вы безумно любимы. Для Атоса же разницы не было. Куда важнее - не останавливаться, нестись вперед всё быстрее и быстрее, увлекая Агнессу за собой, не позволяя ей отставать на пути к наслаждению. И снова её тело, искреннее и пылкое, беззастенчиво подсказывало ему самые чувствительные свои места, подтверждая каждое обнаруженное вздохом или стоном. Любовь, не любовь... Правда состояла в том, что Атосу эта девушка не была безразлична, он желал для нее блаженства, как для себя самого, и делал для этого всё, пока ни наступил тот миг, когда даже самый предупредительный и нежный любовник способен заботиться лишь об одном... Задыхаясь и теряя разум, он оторвался от ее жадных губ, будучи не в силах сдержать то ли стон, то ли шепот: - Агнесса... ...Несколько мгновений спустя он уронил голову ей на плечо и несколько долгих, тяжелых и сладких минут лежал, вдыхая запах ее разгоряченной плоти. "Рыжеволосый ангел, нагой и прекрасный... Бескрылый... Земной... Мой..." Атос откинулся на спину, закрыл глаза и вскоре сонно, но требовательно привлек Агнессу к себе, прижимая к груди. Чтобы не улетела...
Агнесса: Голубоватая лунная тьма в палатке вспыхнула ослепительным светом, и мир на несколько бесконечно длинных мгновений перестал существовать. Остались только они двое, и вскрик девушки слился с горячечным шепотом мушкетера: «Агнесса…» Окружающее возвращалось медленно и неохотно. Не в силах пошевелиться, Агнесса лежала неподвижно, переводя дыхание, безотчетно улыбаясь в темноте – только пальцы сжимались и разжимались, лаская влажные от пота волосы Атоса, а в ушах все еще звучало это единственное произнесенное им слово. Имя. Ее имя. В глубине памяти проплыло серьезное лицо Зербины. «Если мужчина произносит твое имя в такую минуту – это дорогого стоит, малышка. Это значит, что он и в самом деле благодарен тебе за то, что ты ему подарила…» Переполнявшее девушку чувство покоя, счастья и благодарности было настолько сильным, что по виску, щекоча кожу, сползла слезинка. Атос перекатился на спину, притянул ее к себе, и девушка благодарно прильнула к нему, положив растрепанную голову на плечо возлюбленного. До рассвета еще далеко… Сейчас, когда безумие схлынуло, она начинала чувствовать ночную прохладу – из одежды на ней оставалась только тонкая сорочка, да и то чисто символически. Корсаж затерялся уже давно, кажется, он был где-то под их телами, а уж как и куда подевались юбки – про это, скорее всего, знал один только Атос, но спрашивать его сейчас об этом определенно не стоило. Впрочем, это Агнессу волновало очень мало. Пошарив рукой в темноте около постели, девушка нащупала краешек какой-то плотной ткани – то ли той самой юбки, то ли плаща – потянула к себе и, приподнявшись на локте, постаралась укрыть в первую очередь мушкетера. С бесконечной лаской и нежностью провела ладонью по щеке Атоса, убирая упавшие на лицо пряди, коснулась губами бьющейся на виске жилки и тихо шепнула: - Спасибо…
Атос: Губы мушкетера дрогнули в намеке на улыбку, да и тот надежно скрыла темнота, но Агнесса могла ощутить, как пальцы Атоса слегка, уже сонно пожали ее обнаженное плечо. "Спи, моя храбрая девочка... Рассвет наступит гораздо раньше, чем хотелось бы нам обоим. В отрезвляющем свете дня ты вновь обретешь свою удивительную рассудительность и вновь превратишься в смышленую служанку из Этре, не умеющую писать, но умеющую думать. И любить". Эхо последнего часа откликнулось в памяти Атоса замирающим криком: "Я... люблю тебя!.." "О Господи... Пусть хотя бы эта любовь не принесет тебе страданий..." С этой мыслью ум графа де ла Фер окончательно разомкнулся с явью и скоро опустился на самое дно запутанных, но приятных сновидений, в которых был старый дом, портрет рыжеволосой дамы на стене, словно написанный мёдом, глубокая синь ирисов в цветнике его матушки, цветущие липы, весь парк, охваченный буйной зеленью... И лишь до старого пруда не допустила Атоса память, столь великодушная и милосердная этой ночью.
полная версия страницы