Форум » A la guerre comme à la guerre » Недогоревший секрет. 15 сентября, вечер. » Ответить
Недогоревший секрет. 15 сентября, вечер.
Агнесса: Одно из продолжений темы "Платье для Золушки". Участники - Агнесса, Атос, возможно, кто-нибудь еще.
Ответов - 51, стр:
1 2 3 All
Агнесса: Наполовину обугленный клочок бумаги слегка напоминал ажурное шитье – пламя пощадило те места, которые оказались плотно смяты, а на сгибах зияли прогоревшие дыры. К тому же сама бумага потемнела от жара, и порыжевшие чернила едва можно было разобрать. «…д’Олон…» - дальше огонь оставил здоровенную дыру, - «…письмо попало в ру… …королевский мушк… Ато… застави… …олчать невозм… …одимо убить…» - Боже милостивый… - У Агнессы внезапно ослабели колени; девушка не глядя нашарила табурет и села. Допустим, совершенно неясно, о каком письме идет речь, но вот дальше… Обрывки слов сложились в связную фразу, заставившую девушку похолодеть. Письмо попало в руки королевского мушкетера Атоса, заставить молчать невозможно, необходимо убить. Убить?! В памяти тут же всплыло восковое лицо на подушке – и запекшаяся в ухе кровь. Но ведь мушкетера уже убили? Да, но… Его звали Фаволь, Фаволь, это Агнесса помнила ясно, а здесь… Убийца ошибся? Промахнулся? А если убить хотели как раз Атоса? А если его уже… - Иисусе… - прошептала Агнесса. Ясно было одно – мушкетера надо срочно предупредить. Но как, как? Бежать к Бутвилю? Заметавшаяся было Агнесса сделала шаг к двери и остановилась. Только терять время! До того ли графу? К тому же – ждать, терпеть неизвестность… Девушка почувствовала, что если немедленно не предпримет хоть что-нибудь, то рискует сойти с ума от тревоги и страха за мушкетера. Нет, она сама! Предупредить… и увидеть, увидеть, что он жив, что с ним ничего не случилось… Агнесса сунула записку за корсаж, схватила плащ и, уже не раздумывая больше, выскочила за дверь. Остатки здравомыслия заставили ее завернуть на кухню – для визита в лагерь необходим был предлог. - Клодетта, милая, - Агнесса поймала за передник пробегающую мимо кухарку, - мне нужна бутылка хорошего вина и еще корзинка! В глазах раскрасневшейся от жара очага и беготни Клодетты вспыхнуло любопытство. - На что тебе? - Да мне велено… - начала было Агнесса, но тут, к счастью, из зала донесся сердитый голос хозяина, и кухарка, досадливо всплеснув руками, метнулась к ларю. - Деньги потом отдашь! – Клодетта сунула девушке ивовую корзинку и покрытую пылью бутылку бордо и умчалась на зов. …Живое воображение рисовало перед Агнессой картины одну страшнее другой, тревога и нетерпение заставляли все прибавлять и прибавлять шагу, так что, когда она взобралась на бугор и перед ней в густеющих сумерках раскинулись огни лагеря, девушка вынуждена была остановиться на минутку и отдышаться. Сердце колотилось как сумасшедшее. Но как же искать тут палатку мушкетера? И… ее кольнул новый страх – как же она пойдет через лагерь? Мало того, что девица, так еще и с бутылкой вина… Скучающий у рогаток сержант ее, конечно, пропустит, но дальше… - Эй, Тевье! – Хрипловатое контральто заставило сержанта повернуться – к рогатке неспешной, уверенной походкой приближалась женщина. – Голова не болит? Славно вы с Жаком вчера отдыхали! - Славно, - откликнулся сержант со смехом, - а с чего бы ей болеть? С твоего вина, Мадлон, головы ни у кого не болят! Карманы только пустеют! - Ну-ну, не обеднеешь! – Женщина ухмыльнулась. – Зато ходить далеко не надо! - Сегодня-то вернешься? - А то! – Мадлон игриво послала сержанту воздушный поцелуй. – Ты только дождись! Агнесса сообразила, что перед ней маркитантка. Это был шанс. Если очень постараться… - Госпожа Мадлон! – робко окликнула она приближающуюся женщину. – Госпожа Мадлон! Маркитантка всмотрелась в сумерки и шагнула навстречу. - Ты мне? Я тебя не знаю… - А я о вас слышала, - затараторила Агнесса. – Госпожа Мадлон, вы такая женщина добрая, помогите мне, пожалуйста! Я из «Герба Аквитании», мне хозяином велено в лагерь корзину доставить, дворянин какой-то мушкетеру проиграл, что ли, а я идти-то в лагерь боюсь… и где искать мушкетера – не знаю… Помогите, пожалуйста, как бы мне мушкетера-то найти, имя у него еще такое странное… Атос, вот! А я солдат страсть как боюсь, как бы не обидел кто… - Агнесса подпустила в голос мольбы. – Меня хозяин отругает, ежели не отнесу… Маркитантка окинула ее насмешливым взглядом. - Солдат боишься? Это ты правильно… да и девочки мои, чего доброго, встретили бы тебя, так могли бы и волосы повыдергать… - Госпожа Мадлон… - Да не ной, не ной! – Мадлон хмыкнула. – Провожу, так и быть. А то и впрямь кто обидит. Пошли! – И она, решительно повернувшись, зашагала обратно к рогаткам. Агнесса, не веря своей удаче и мысленно вознося хвалу женской солидарности, поспешила за ней следом. - Это со мной, - Мадлон небрежно махнула рукой сержанту. – Жди, скоро вернусь! Маркитантка шагала широко и размашисто, почти по-мужски, почти не обращая внимания на поспевающую за ней Агнессу. Наконец она свернула в проход между палатками, остановилась и поманила запыхавшуюся девушку к себе. - Ну вот, видишь – в палатке свет? Там твой мушкетер Атос, - Мадлон снова хмыкнула. – А мне там делать нечего, он нашу сестру не любит… Ступай, ждать не буду – недосуг мне. Как станешь возвращаться, если что – скажи, что к мамаше Мадлон идешь. Не обидят. Счастливо! Проводив свою благодетельницу глазами, Агнесса перевела взгляд на палатку. Полог был опущен, в щель пробивался тонкий лучик света. Оставалось сделать всего пару шагов, но девушку снова охватила непонятная слабость. Кажется, это был страх. Страх перед тем, кого – или, не дай Бог, что – она увидит внутри. Собравшись с силами и зачем-то поправив корзинку с вином на сгибе локтя, Агнесса сделала эти два шага и, замирая, осторожно постучала костяшками пальцев по шесту палатки. - Войдите! – донеслось изнутри. Девушку затопила волна облегчения. Живой! Успела! На какое-то мгновение эта волна смыла страх и робость, и Агнесса, отодвинув полог, шагнула внутрь.
Атос: Атос тем вечером не ожидал ни новостей, ни гостей, ни писем. Этот день и без того принес достаточно пищи для размышлений, а утомительной, излишней суеты - и того поболее, так что с него, Атоса, на сегодня приключений хватит. Преступные бароны, переодетые девицы, сумасшедшие влюбленные и даже остывающие тела на эту ночь останутся за пологом его палатки и не будут допущены ни в сновидения, ни даже в мысли. На сегодня он сделал всё, что мог. Кто может - пусть сделает лучше. Устроив лошадь на ночлег и распорядившись задать овса, Атос расстался, наконец, с плащом и шпагой, расстегнул камзол и теперь, устроившись в походной версии кресла, флегматично наблюдал, как слуга нарезает сыр и хлеб и откупоривает бургундское. Надо сказать, Гримо был словно создан для аскетичной жизни в походных условиях: являя собой образец спокойствия, ловкости и смирения, он умело заботился о платье, оружии, трапезе и лечении своего господина, не обременяя его ни вопросами, ни жалобами, с одинаковой ловкостью полируя шпагу и прожаривая каплунов. Вот и сейчас он безмолвной тенью творил ужин, состоящий из паштета, овощей и вина, и Атосу вдруг пришла мысль о причудливом сродстве в извечной иерархии сеньоров и вассалов. Безмолвное подчинение, хладнокровное служение без вопросов и размышлений - удел благородного дворянина и хорошего слуги. "Делай что должно, - думал Атос, наблюдая за тем, как Гримо накрывает на стол, - И это лучшая участь из всех возможных. Хоть она и подобна порой узкой горной тропе, на которой так легко оступиться, сделав неверный шаг..." Размышления мушкетера прервал негромкий, но торопливый стук у входа, и из груди Атоса вырвался досадливый вздох. Да кончится ли когда-нибудь этот невозможный день?.. Однако увидев уже знакомую огненную шевелюру, мушкетер обреченно понял всю тщетность своих надежд. - Что случилось, сударыня? - коротко спросил он, мрачно глядя на служанку исподлобья, - Насколько я понимаю, произошло нечто из ряда вот выходящее, если уж это сподвигло вас вновь оказаться в военном лагере в столь поздний час.
Агнесса: Спеша в лагерь, Агнесса несколько раз пыталась составить в уме некие убедительные объяснения происходящему, но тревога ни разу не позволила ей довести это начинание до конца – мысли разбегались. Тяжелый и к тому же отчетливо раздосадованный взгляд мушкетера отнюдь не прибавил ей уверенности, но зато дал понять, что чем короче эти объяснения будут – тем лучше. - Я хотела… вас предупредить… - Голос девушки подрагивал от волнения. - Вас хотят убить, сударь! – выпалила она максимально сжатую трактовку событий и только тут краем глаза заметила, что в палатке присутствует еще один человек. – Ох!… - На какое-то мгновение Агнесса заподозрила в безмолвном и невозмутимом незнакомце убийцу и даже безотчетно дернулась вперед, словно желая преградить ему дорогу, но вовремя сообразила, что это слуга мушкетера.
Атос: Порыв служанки не остался без внимания. Верный Гримо в тот момент как раз нарезал ветчину и, заслышав стук, выпрямился, демонстрируя готовность почтить поклоном вошедшего вельможу или же выставить за порог зарвавшуюся шлюху, если таковой вдруг взбредет в голову здесь появиться. Явление незваной рыжеволосой девицы, быстрой в речах и внезапной в движениях, несколько смутило привычного ко всему слугу Атоса - вздрогнув от ее вскрика, Гримо неожиданно ловким движением перехватил нож вовсе не поварским манером и замер между служанкой и своим господином, ожидая развития событий и готовый ко всему. - Гримо. Властный окрик мушкетера восстановил диспозицию, и слуга, бросив на гостью взгляд недоверчивый и сумрачный, вернулся к своей ветчине, непостижимым образом сливаясь с поистине спартанской обстановкой палатки и давая о себе знать только негромким стуком ножа. Атос же оставался неподвижен, и теперь, скрестив руки на груди, смотрел на Агнессу с видом человека, для которого покушение на жизнь и поздний визит незваной девицы - вести одинаково неприятные и неизвестно, которая хуже. Однако дурным вестям несвойственно растворятся под гнетом тяжелого взгляда, девица продолжала быть, а выставить эту несчастную в чреватую приключениями ночь мушкетерского лагеря, да еще и после подобных ее заявлений, было, по крайней мере, неразумно. "Неплохой получился бы экземпляр в коллекции осведомленных, но безмолвных трупов", - мрачно подумал про себя Атос, подав знак слуге закончить прерванную сервировку. Удовольствию вкушать снедь в уединении сегодня не суждено было сбыться. - Итак, меня хотят убить. - Флегматично произнес мушкетер, - Интересно. Продолжайте. Жизненный опыт Атоса свидетельствовал: женский ум нередко порождает чудовищ. В лучшем случае - неосознанно, будучи в плену путанных, полусонных фантазий, в худшем - порождает специально, прикрывая красочными россказнями вполне реальный расчет. И дай-то Бог отличить первое от второго...
Агнесса: В другое время и в другом настроении Агнесса, возможно, даже сочла бы забавным почти одновременный порыв ее и слуги защитить мушкетера друг от друга. Или, может быть, порадовалась бы мгновенной реакции г-на Гримо. Сейчас же и чувство юмора, и трезвый взгляд на вещи отказали напрочь, забитые обидой и волнением. Не то чтобы она ждала какой-то благодарности, но все же… Она спешила, она рисковала, она переживала, а в ответ – недоверчивая холодность господина Атоса и готовность его слуги даже без приказа вышвырнуть ее из палатки! У девушки задрожали губы, но остатки гордости помогли сдержать слезы. - Простите, сударь, - преувеличенно ровным голосом выговорила она, - я не вовремя… но я… боялась опоздать. Я нашла в камине вот это. – Агнесса извлекла из-за корсажа то, что когда-то было запиской, и протянула мушкетеру. – Судите сами.
Атос: Атос взял обрывок обгоревшей бумаги из рук служанки и поднес его ближе к светильнику, еще раз мельком взглянув на внезапную вестницу. Ночь, великодушная к благородным вельможам и снисходительная к смиренным слугам, обошлась с Агнессой сурово - подобно ревнивой, скупой дуэнье лишила ее ярких красок летнего дня, зато подчеркнула бледность лица и тень вокруг глаз, и Атос отметил про себя, что придется, пожалуй, отрядить Гримо в провожатые - пусть девица и не похожа на весёлую, но иным кавалерам веселья достанет на двоих... Однако первое же слово из обгоревшего письма в момент прояснило мысли мушкетера, пустив их галопом в направлении проклятого Сабль-д`Олон - прямиком к каменистому берегу с бездыханным телом гонца, не принесшего ничего, кроме вопросов, тревог и поисков, которые на данный момент так и не увенчались успехом. Атос снова и снова перечитывал рваные, опаленные пламенем строки. Значит, письмо всё-таки было... Однако обгоревшие обрывки фраз не давали ответа на главный вопрос - в чьих руках находится письмо в данный момент. Друзья или враги завладели им? Сокрушается автор послания или заверяет адресата в успехе? Почерк неизвестного был остёр и уборист, однако некоторая небрежность в росчерках обнаруживала поспешность или же несдержанность в проявлении чувств, что для мужчины - скверная черта (а в том, что записка была написана мужской рукой, мушкетер не сомневался - уцелевшие фразы ошибок не содержали). Еще меньше Атосу нравилось, что это торопливое и нервное перо за каким-то дьяволом вывело его имя, возводя мушкетера в ранг опасного свидетеля, которому известно слишком многое, тогда как на деле ему неизвестно решительно ничего. Или?.. Он опустил записку, задумчиво глядя на подрагивающий язычок огня. Убийство - хлопотное дело. Убийство мушкетера - хлопотно вдвойне. Вряд ли неизвестный решился на это без веских причин. Он убежден, что Атосу известно нечто, стоящее смерти... Как интересно. Память вновь вернулась в Сабль-д`Олон, перебирая слова и лица. Рыбаки, крестьяне, местный кюре... Опоздавшие свидетели, очевидцы-зеваки, невиновные причастные... И еще загадочный всадник, поспешно покидающий побережье. Приземистый, светловолосый... Нет, никого похожего Атос в Сабль-д`Олон не встречал. Да и был ли он на самом деле? Или обещанная награда пробудила у крестьян излишки воображения? Мушкетер отложил злосчастную записку на стол, не замечая ни откупоренной бутылки вина, ни готового паштета. - Когда и где вы нашли эту записку, сударыня? Пепел в камине был еще теплым? Кто мог быть в трактире в тот час?
Агнесса: Пока мушкетер вчитывался в записку, Агнесса украдкой осмотрелась и, не найдя ничего, на что можно было бы присесть, не нарушая приличий, почти машинально нащупала за спиной шест палатки. Хлипкая и зыбкая опора, но лучше такая, чем никакой – ноги у девушки подкашивались от внезапно навалившейся усталости. Вопрос, заданный Атосом, дошел до ее сознания с секундной задержкой. - Нашла вот только что, сударь, - устало ответила Агнесса. – А сожгли ее… моя хозяйка, больше некому. Еще вчера вечером… или ночью. Камин-то с утра не чистили. Я подумала, что господина Фаволя убили вместо вас, сударь, по ошибке, и… - Она запнулась и тихонько закончила: - Слава Богу, вы живы…
Атос: - Не могу не согласиться, - хмуро произнес мушкетер, бросив краткий взгляд на Гримо и тем самым давая слуге возможность в очередной раз проявить смекалку и немедленно раствориться в ночи. - Письмо было получено еще вчера, мой убийца на удивление нерасторопен. Или же - в случае, если ваша догадка о бедняге Фаволе верна - он просто болван. Атос встал и направился в тот угол палатки, где на сундуке поблескивал некоторый запас провианта, а возле походной кровати уже покоились почищенные Гримо пистолеты и, захватив пару бутылок вина, вернулся к столу. По правде сказать, этой ночью и сам Атос выглядел не лучшим образом. При всем благородстве облика, граф де Ла Фер питал изрядное равнодушие ко всем тем ухищрениям, которые предпочитали мужчины той эпохи: его слуга был избавлен от необходимости завивать волосы своего господина по утрам; лица мушкетера, и без того обычно бледного, не касалась пудра, а гардероб его был хоть и изящен, но скромен и напрочь лишен как вызывающей роскоши Портоса, так и изысканного щегольства Арамиса. Внимательный взгляд непременно отметил бы сейчас не только небрежно расстегнутый суконный камзол непритязательного коричневого цвета и следы дневной пыли на штанах, но и сорочку из простого холста без кружев, накрахмаленный воротник без вышивки и полное отсутствие лент, как раз входивших в моду. Темные волосы, вольно спадающие на лоб, также не заслужили бы одобрения парижских модников. Впрочем, Атоса уже давно не волновали такие мелочи. Утроив количество выпивки на столе, мушкетер наполнил бокал и откинулся на спинку походного кресла с вальяжностью землевладельца, трапезничающего в собственном поместье. - Ergo bibamus. Смешно бежать от Судьбы, которая ловит наощупь, - проговорил Атос, больше обращаясь к самому себе - или же к початой бутылке бургундского, стоявшей перед ним, - Суета сует и томление духа, как сказали бы Екклесиаст и мой друг Арамис. Надо думать, они оба знают в этом толк... Осушив бокал, Атос, наконец, обратил внимание на прислонившуюся к шесту Агнессу. Как известно, галантность к числу достоинств графа не относилась, но благой порыв девушки и ее явная усталость совершили невозможное. - Вина? Тяжелый взгляд мушкетера не столько вопрошал, сколько ставил диагноз: тревоги и печали порой отлично лечатся бургундским, сударыня, а вам, похоже, пора подлечиться.
Агнесса: Агнесса следила за неспешными движениями мушкетера, чувствуя странную опустошенность. Некий внутренний голос - судя по всему, это был голос той самой окаянной и всегда не ко времени просыпающейся гордости - настойчиво советовал ей немедленно распрощаться и исчезнуть. "Ты сделала все, что могла, уходи, пока он не подумал, что ты навязываешься..." Вопрос мушкетера явно застал этот голос врасплох, и он умолк, пробормотав напоследок нечто вроде "лучше бы присесть предложил..." - Благодарю вас, сударь, вы очень добры, - медленно ответила девушка. Она в самом деле предпочла бы сейчас на что-нибудь сесть, но спрашивать разрешения не позволяла все та же гордость. А глоток вина не только утолит жажду, но и позволит задержаться здесь еще на несколько минут... под благовидным предлогом.
Атос: Атос молча наполнил единственный на столе бокал и протянул его в направлении гостьи: короткое горлышко бутылки отлично лежит в мушкетерской руке, но не в ладони девицы. Девица Агнесса. Печальная особа с известием о смерти. Он вновь припомнил этот скорбный лик в толпе сопровождавших убиенную баронессу, и снова подумал об ангеле смерти, но тут же прогнал эту мысль: Агнесса - определенно не архангел Гавриил, а он, Атос - вовсе не праведник... - Садитесь, - мушкетер кивнул на складной табурет возле стола. Ночь, узы дневного договора и свежие обстоятельства союзом своим упразднили излишние церемонии, оставив лишь темень, приправленную огнем светильника, и пустоту, слегка разбавленную горьковатым запахом пыльных трав. Любой из неразлучной троицы его друзей, скорее всего, предпочел бы заполнить эту пустоту беседой, Атос же счел сие излишним, молча откупорил вторую бутылку и занялся ужином. Несколько минут миновали в тишине, нарушаемой лишь звоном приборов да стрекотом сверчков по ту сторону полога. Голоса постепенно стихали, изредка доносилось ржание коней, ничто не предвещало зловещих событий - ничто, кроме обгоревшего письма и взволнованной служанки, сидящей у стола с бокалом вина в руках. Но это, право, пустяки. Важно другое: свидетелем чего стал Атос в Сабль-д`Олон, кого или что он мог бы заметить и сделать верные выводы о местонахождении письма или хотя бы личности убийцы? Скорее всего, речь идет именно об улике - в противном случае его внимание могла бы привлечь лишь персона, уже ему знакомая... Или же личность, знакомство с которой ему еще предстоит? Некто, чье прибытие ожидается в Ла-Рошели со дня на день и при этом не останется незамеченным? Но если предположить такую возможность, этот некто должен быть... Однако ход мысли мушкетера был прерван: полог палатки был бесцеремонно откинут легкой рукой де Прешака - неплохого малого, одним из немногих недостатков которого была склонность к ночному образу жизни со всеми сопутствующими ему удовольствиями. Повеса Жан обладал неукротимым жизнелюбием и обычно пользовался у Атоса известной снисходительностью, вот и сейчас он явился без стука, плаща и шляпы, но зато с бутылкой вина в руке - и изрядно початой бутылкой. - Разрешите наш спор, Атос! Вы, как всем известно, недурно разбираетесь в винах. Так усмирите же этого гордеца Гассо!.. Он ведь... - к концу этой тирады голос мушкетера разительно менялся от возбужденного к недоумевающему, а взгляд прочно осел на служанке, сидящей возле стола. В любой другой палатке подобное зрелище вызвало бы у де Прешака понимающую ухмылку, но девица в гостях у Атоса показалась ему зрелищем куда более занимательным, нежели гастрономическое пари с сержантом.
Агнесса: Агнесса осторожно приняла у мушкетера полный бокал; при этом их пальцы на мгновение соприкоснулись, чего Атос, видимо, вовсе не заметил, зато девушка вздрогнула от уже знакомого электризующего ощущения. К счастью, мушкетер почти тут же переключился на свой неоконченный ужин, и Агнесса присела на весьма кстати предложенный табурет с неслышным вздохом облегчения. Возвращение в Этре, к интригам и страхам, откладывалось на некоторое время. Отдаленный плотным полотном затихающий шум лагеря, треск сверчков и полумрак создавали ощущение покоя, безопасности и... да, они с мушкетером были наедине. Хотя бы так. Хотя бы на несколько минут. Философски рассудив, что будущее принадлежит будущему и стоит порадоваться хотя бы настоящему, девушка исподтишка повернула бокал к себе той стороной, с которой пил Атос, и осторожно пригубила терпкое вино. Впрочем, иллюзорное впечатление близости было очень скоро нарушено вторжением нового действующего лица, жизнерадостно воздевшего открытую бутылку. - Разрешите наш спор, Атос! Вы, как всем известно… Поймав на себе вначале мимолетный, затем недоумевающий, а затем и исполненный живейшего любопытства взгляд вновь прибывшего, Агнесса про себя горячо пожелала обратиться в тень – вот уж без свидетелей они бы прекрасно обошлись. Но что делать, попала собака в колесо – пищи, да беги! Вот только отчего же на лице гостя такое удивление? Разве девица в мушкетерской палатке – редкое зрелище? Пауза затягивалась, и Агнесса, сочтя разумным в нее не вмешиваться, но приготовившись подыграть хозяину, с некоторым интересом ожидала его реакции.
Атос: Фантазия иных - художник резвый. И двух минут не прошло, как пылкое воображение де Прешака дорисовало скупой набросок действительности интригующими деталями прошедшего и предстоящего, превратив эскиз в живописное полотно. Продолжая сжимать горлышко спорной бутылки, мушкетер прислонился к шесту, о который недавно опиралась усталая Агнесса, и в задумчивости подкрутил ус, не сводя со служанки глаз. - Так-так-так... Я вижу, этой ночью вы изменили своему обычному одиночеству, друг мой! А не та ли это девчонка, что прибегала в лагерь за местным кюре? Сдается мне, таких прелестных созданий в Ла-Рошели не так уж много. Что-то вы к нам зачастили, сударыня! - Взгляд де Прешака скользнул по бокалу в руках служанки, - Кстати, будьте осторожны: в бокале нашего Атоса вино перестает веселить и начинает будить меланхолию, что, надо признать, идет ему, но совершенно не пристало столь юному и миловидному созданию! К тому же ваш визави предпочитает женскому обществу одиночество и ваше присутствие, должно быть, его тяготит, а раз так... - в живом взгляде повесы-мушкетера блеснуло предвкушение, - ...то почему бы вам не сменить, так сказать, дислокацию и не осчастливить своим обществом нас с господином сержантом? Без дам мы совсем одичали, сударыня, и, как видите, уже начали развлекать себя самыми нелепыми забавами, какие можем найти! - Изощренность ваших забав, де Прешак, не вызывает сомнений, - молвил Атос, откладывая приборы, - Однако эта девушка не войдет в их число. Она прибыла ко мне по срочному делу и, выполнив поручение, немедленно отправится обратно. - Однако вы не господин ей, - возразил Жан, вскинув брови, - Вот если бы я вздумал предложить стакан вина вашему Гримо, любезный друг, в вашем праве было бы запретить ему это. А эта красотка из Этре вовсе вам неподвластна. Выполнив свое поручение, она вольна выбирать, где проводить ей остаток ночи. А я, в свою очередь, волен предложить ей приятный вечер в обществе двух благородных и скромных мушкетеров, почему бы и нет? - Вы забываетесь, Жан. Эта девушка пока еще находится в моем распоряжении, и я терплю ваше шумное вторжение исключительно из симпатии к вам, однако терпение мое не бездонно, - Атос поднялся из-за стола и подошел к мушкетеру, - Кажется, вы хотели угостить меня вином и узнать мое мнение? Извольте - и убирайтесь. Вас ждет ваш пройдоха Гассо, а меня - неотложные дела и неоконченная беседа. - Постойте-ка! - де Прешак отвел руку с бутылкой, к которой уже было потянулся Атос, - Вы выставляете меня за порог из-за служанки? Что, черт возьми, это значит, Атос? - Это значит, что вы выпили слишком много вина, сударь, и оно слишком сильно ударило вам в голову. Одумайтесь, Жан. Хмельная ночь в лагере - не лучшее время для ссоры. Не смотря на явное намерение де Прешака войти в палатку, Атос не двинулся с места, тем самым неумолимо преграждая путь. Время как будто остановилось, и эти двое замерли друг напротив друга: негодующий, раздраженный де Прешак и непоколебимый в своем намерении Атос. Рука де Прешака взлетела на эфес. Атос отрицательно покачал головой, предупреждая напрасную выходку, однако его собеседник вышел из себя и как раз находился на грани, пересекать которую не стоило бы, но и вернуться назад невозможно. Кажется, даже ночная лагерная жизнь внезапно утихла, с жадным интересом хищника ожидая развязки событий.
Агнесса: Женщины делятся на две категории: одним нравится, когда из-за них дерутся мужчины, других это пугает. До сих пор у Агнессы не было случая узнать, к какой из двух она относится, но теперь не было никаких сомнений – ко второй! И дело было вовсе не в том, что она испугалась Прешака. То есть вначале его игривое предложение вызвало у нее некоторое беспокойство, но теперь оно было забыто. Стоит случиться драке – а, судя по выражению лиц господ мушкетеров, до нее рукой подать – и на сохранении тайны можно ставить крест. Девушка с нарастающим испугом и растерянностью следила за противостоянием двух мужчин. Иисусе, что же делать? Ну что же делать? То, что появление смазливой девицы в палатке у Атоса почему-то безмерно удивляет его сослуживцев, она уже поняла – и это само по себе ничего хорошего не сулило, ибо мешало выдать их общение за обычную любовную интрижку. Но мушкетер еще и не нашел ничего лучшего, как объявить, что сия девица прибыла к нему по важному делу! Да не пройдет и нескольких часов, как весь лагерь, а за ним – и вся округа узнает, что горничная убиенной в Этре дамы навещает королевского мушкетера по важным делам! А уж когда это дойдет до барона де Кюиня… ох, вряд ли ей удастся придумать правдоподобное объяснение…Конечно, господину Атосу это и голову не приходило. Понадобилось же ему разубеждать приятеля… У Агнессы оставался единственный шанс исправить положение – попытаться как-то разрядить обстановку и все же перевести разговор в нужное русло. Мысленно перекрестившись и постаравшись придать голосу побольше убедительности и робости (с последним и так все было в порядке, а вот с первым…), Агнесса поднялась со стула, поставив бокал, и шагнула к мужчинам, стоящим друг напротив друга, словно два готовых к бою петуха. - О сударь, сударь, умоляю! – Колотящееся от волнения сердце помогло вложить в эту фразу необходимый трепет. – Сударь, в иное время я бы непременно приняла ваше любезное приглашение, если бы только… - тут Агнесса на несколько секунд стыдливо потупила глаза, - если бы только не сердечная склонность… - Румянец, помимо воли нахлынувший на щеки при этих словах, в кои-то веки оказался весьма кстати. – Сударь, совсем недавно господин Атос спас меня от солдатской нескромности, и мне… так хотелось бы его как-то отблагодарить! – Последовал быстрый взгляд из-под ресниц в сторону Атоса, который пока слушал всю эту галиматью с непроницаемым выражением лица. – Поверьте, ради этого я согласна даже разделить его меланхолию… и ведь такой благородный и великодушный дворянин, как вы, не станет мешать бедной девушке… - Она снова подняла на Прешака умоляющие глаза, хотя мысленная мольба в этот момент была обращена к Атосу – только бы он понял! Только бы понял!
Атос: По лицу Атоса пробежала тень замешательства. Привычное недоверие к женскому полу на сей раз сыграло с мушкетером недобрую шутку - стоило Агнессе залепетать о сердечных склонностях, сердце самого Атоса окаменело и повелело немедля изгнать бесстыжую притворщицу из палатки к де Прешаку и всем чертям. Однако впившись негодующим взглядом в лицо служанки, мушкетер отметил, что лгунья смущена. Румянец бушевал на ее щеках, голос неумелым канатоходцем балансировал на грани мольбы и шепота, пальцы нервно теребили край косынки на груди - как не похоже на уверенное кокетство распутницы. Да и обогоревшая записка с остатками его имени - чересчур оригинальный способ добиться расположения мужчины. Можно было бы и проще, гораздо проще. Итак, Агнесса лгала. Атос был совершенно сбит с толку. Сама мысль о том, что девушка может оговаривать себя самое только ради того, чтоб отделаться от навязчивого гостя, была отклонена и признана неразумной. Решительно не зная, как следует реагировать на эту нелепую выходку, Атос в смятении промолчал, однако де Прешак, к молчанию вовсе не склонный, истолковал это по-своему и, переведя удивленный взгляд с девушки на приятеля и обратно, недоверчиво ухмыльнулся: - Что ж, если дело обстоит так, как вы говорите, сударыня... То не тратьте пыл понапрасну. Видите ли, господин Атос - человек не только благородный, но и весьма щепетильный. Уж поверьте, благодарности за свое благородство он не ждет и в таком виде никогда ее от вас не примет! - Глядя на Атоса в упор, де Прешак торжественно отсалютовал ему бутылкой, - Рыцарь без страха и упрека! Чуждый суетным желаниям и равнодушный к пылким девицам. Брать женщину по праву ее спасителя - ниже достоинства нашего Атоса. Не так ли, друг мой? "Три тысячи чертей!"- как говаривал гасконец... "Так вы говорите, "всё просто", сударь? "Делай, что должно, - и будь, что будет"? Так что же по-вашему должно делать сейчас: солгать - и выставить себя ловеласом, а девицу - легкой добычей для любого плута? Или же сказать правду - и просто выставить лгунью вон? Она лжет - и я не имею ни малейших оснований доверять ей. Она оговаривает себя, выставляя ветренницей, - и я вовсе не обязан подыгрывать ей в этом. Господи, до чего ж мне надоели эти женские выходки - даже здесь, в Ла-Рошели!.." Все эти неутешительные мысли пронеслись в уме мушкетера табуном разгоряченных лошадей быстрее, чем Агнесса успела что-либо возразить, а де Прешак - предпринять что-либо. Подавив вздох отчаяния, Атос произнес: - Вы правы, сударь. Я действительно не нуждаюсь ни в благодарности, ни в плате, ни в докучливых визитерах. Потому - возвращайтесь к своим возлияниям, друг мой. А что до чужих... сердечных склонностей... - Атос бросил хмурый взгляд на Агнессу, - Они обращены не на вас - не вам и давать советы. Дама обратилась к вам с просьбой - так внемлите и убирайтесь. Однако хмельной и вспыльчивый де Прешак все еще торчал на пороге, и изрядно им утомленный Атос решил поставить в разговоре точку, достаточно выразительную для любого благородного и сообразительного кавалера - то бишь обнял Агнессу за талию и притянул к себе с той нетерпеливой резкостью, которую любая женщина истолковала бы как проявление едва сдерживаемой страсти, но Агнессе Бомон это крепкая рука на талии сулила серьезный разговор в самое ближайшее время.
Агнесса: У Агнессы едва не вырвался шумный вздох облегчения – понял! Догадался! Слава Богу! И хотя властное прикосновение Атоса и мысль, о чем именно он догадался, вызвали в душе девушки целую бурю чувств, необходимо было доигрывать сцену. Повинуясь сильной мужской руке, девушка с почти ненаигранной готовностью прильнула к плечу мушкетера и широко распахнутыми глазищами уставилась на замешкавшегося Прешака – мол, что вам еще нужно, сударь? Особых иллюзий она не питала – в быстром взгляде Атоса, который она успела перехватить, можно было прочитать все что угодно, кроме любовной страсти. Недоумение, гнев, раздражение – вот что в нем было. К счастью, Прешак этого не заметил. Напротив, на лице его отразилось такое глубокое изумление, словно у него на глазах полковой священник пустился танцевать зажигательную сарабанду. Бутылка на несколько секунд застыла в воздухе; затем Прешак, не сводя ошеломленного взгляда с приятеля, сделал добрый глоток, потряс головой и взялся за полог. - Черт побери! – раздельно выговорил он. – Чтоб меня… В таком случае, прошу меня простить. Я удаляюсь. Желаю приятно провести время! – Мушкетер, не выпуская из руки края полотнища, отвесил преувеличенно вежливый поклон – отчего вся палатка угрожающе заколыхалась – развернулся на каблуках и вышел. Несколько мгновений и Агнесса, и Атос настороженно прислушивались к затихающим в отдалении шагам. Наконец, Агнесса метнула на мушкетера осторожный взгляд… Окаменевшее лицо, на котором непонимание мешалось с презрением, заставило ее буквально отшатнуться от мушкетера. - Простите, сударь… - мучительно, до слез краснея и высвобождаясь из объятия, выдохнула она.
Атос: - Нет, - отрезал мушкетер, одним словом отметая как извинения, так и попытки вырваться, а точнее - увернуться от неминуемых объяснений. "Простите, сударь..." - прелестная непосредственность. Легкая уловка из скользкого шелка, что связывает мужчину по рукам и освобождает даму от ответа. Кружевная вуаль раскаяния, скрывающая что угодно. Лукавство. Лицемерие. Ложь. Еще несколько мгновений, несколько шагов продолжалось это странное подобие близости, пока Атос, все еще приобнимая девушку за талию, не подвел ее ближе к свету и не развернул к себе - достаточно резко, чтобы положить иллюзиям конец. На любовных свиданиях не сжимают запястья так больно. На любимых не смотрят так, словно хотят испепелить на месте... Случайный свидетель, не знакомый с Атосом достаточно близко, мог бы счесть его гнев напрасным: что с того, если приятели и отпустят несколько более или менее остроумных шуток о темных ночах и благодарных девицах? Могут ли такие пустяки смутить мушкетера, и разве стоит из-за этого так пугать несчастную девушку тяжелым взглядом и пристрастным допросом? Однако не досужие сплетни заставили Атоса утратить самообладание. Графу де Ла Фер претили извечные женские игры в правду и ложь, игры, правила которых изменчивы, а приз неизвестен. Человеку свойственно заблуждаться, женщине - свойственно вводить в заблуждение. Из этого правила нет исключений, и Атос, пристально всматриваясь в лицо Агнессы, находил тому еще одно подтверждение. Лишь скрытность и показное смущение. "Простите, сударь..." - и только. Внезапно - то ли от нервного движения, то ли от вздоха - огонь в лампе вздрогнул, меняя тени, и черты лица служанки изменились, стали чуть резче, будто бы изменилась линия губ, в глубине глаз отразилось пламя, и Атосу на мгновение показалось, что время вдруг обратилось вспять, коварно подменим настоящее прошлым. Так же дрожали блики в расширенных зрачках светлых глаз, его руки так же сжимали тонкие запястья, предупреждая лишние порывы, а она... У нее дрожали губы, как у несправедливо обиженного ребенка. Фальшивое раскаяние, поддельная любовь, и только страх и мольба - настоящие. Он не простил ни ее, ни себя, и теперь проклятые ночные тени искажают чужие черты, вызывая к жизни воспоминания, которым уже давно пора бы покоиться где-нибудь на дне старого пруда, а они всего лишь оседают горьким осадком на дне каждой выпитой бутылки. Наваждение было изгнано не без труда. Другое имя и другое время, запах не роз, а трав, сотни мельчайших деталей милостиво возвращали Атосу его настоящее. Взгляд мушкетера вновь прояснился и безумие уступило место прежнему негодованию, адресованному именно ей, Агнессе, и никому другому. - Извольте объясниться, сударыня, - произнес Атос, с возрастающим облегчением отмечая, что между воспоминанием и реальностью все же куда больше различий, чем сходства, - Или вы всерьез решили, что я не в состоянии выставить своего приятеля за порог без ваших нелепых объяснений?
Агнесса: Если бы у Агнессы и были какие-нибудь иллюзии относительно продолжения разговора, то сейчас они растаяли бы окончательно – пальцы мушкетера до боли стиснули ее руки, по лицу пробежала судорога, а глаза… девушка готова была поклясться, что Атос смотрит на нее, не видя. Это продолжалось какие-то мгновения, затем брови мушкетера дрогнули, и его взгляд снова стал осмысленным. Понять, что именно вызвало такую вспышку, Агнесса не могла, но и вины за собой не чувствовала. Но что же он подумал? Что она, Агнесса, норовит таким своеобразным способом залезть к нему в постель? - Я уже попросила у вас прощения, сударь, и могу это повторить, если мои слова вас как-то обидели, - с отчаянием в голосе проговорила она, уже не пытаясь вырваться, но выпрямившись в безнадежной попытке хоть как-то отстраниться и этим дать понять, что мушкетер неверно истолковал ее слова. – Я вовсе не хотела… сударь, ну как же вы не понимаете… Ведь если мой господин… если господин барон узнает, что я приходила в лагерь… Ведь вы же сами говорили – благовидный предлог… Растерянность и страх выдать свои истинные чувства заставляли Агнессу говорить все быстрее и сбивчивее. – А ваш друг… ну разве служанки приходят к мушкетерам по делу… если их никто не посылает… - Забыв, что ее крепко держат за руки, Агнесса сделала резкое движение и тихонько вскрикнула от боли – запястья словно угодили в стальные тиски. На глаза снова навернулись слезы. – Что я вам… чем я вас обидела?!
Атос: На беду Агнессы к потоку оправданий Атос остался глух и вместо того, чтобы воскликнуть положенное "Ах да, и как же я сразу не понял!", лишь досадливо нахмурил брови. Да, как и следовало ожидать, женская болтовня не вносила ясности и больше скрывала, нежели обнаруживала, и он был бы рад хорошенько встряхнуть эту вёрткую девчонку, только бы вытрясти из нее хоть немного правды. Но увы, момент был безнадежно упущен. Утратив нечаянный демонический флер, Агнесса все более становилась собой - рыжеволосой, легко и быстро краснеющей, перепуганной, растрепанной, отчаянной и смущенной - словом, такой, какой она и предстала перед Атосом впервые, и это преображение не сулило ему ничего хорошего. Досадная игра случая: сейчас Агнесса снова билась в чужих руках беспомощной жертвой, краснея от возмущения, стыда или Бог знает от чего еще, и снова готова была разрыдаться, но теперь - подумать только - ее обидчиком стал он сам. И вот-вот на шум в палатку явится де Прешак и предложит негодяю извиниться перед дамой... Атос разжал пальцы. Ровно настолько, чтобы кровь хлынула восполнять пробелы на коже, а через мгновение выпустил ее руки вовсе. Как бы там ни было, обгоревшее письмо все еще лежало в тени палатки и требовало если не оправдать, то хотя бы отдать вестнице должное. Как выразился однажды Арамис, убирая шпагу в ножны, "право же, намерения были благие..." - Прошу прощения, сударыня, если невольно причинил вам боль, - произнес Атос, словно считывая каждое слово с обгоревшего листа, - Да... Да, вы поступили глупо и опрометчиво, пытаясь разъяснять что-либо нашему славному де Прешаку. Он слишком благороден, чтобы сплетничать, и слишком пьян, чтобы размышлять. Мужчины в компании Бахуса порой достигают той степени возбуждения, когда остановить их могут не доводы, но твердая рука. Или, на худой конец, крепкий табурет... Но все же ваш проступок не стоил моей резкости. Он вернулся к столу, вновь наполнил ее бокал и откупорил бутылку. Привычное хладнокровие благодатью опускалось на голову мушкетера, возвращая мысли в привычное русло. Всё это пустяки, сущие пустяки. Пусть смутьяны теряют голову, пусть женщины несут чепуху и делают глупости, но, черт возьми, граф. Когда все вокруг теряют головы, собственный рассудок заметно возрастает в цене. Вот и держитесь его. Даже если эта бойкая девица не до конца с вами откровенна (а в этом нет сомнений), не собираетесь же вы добиваться откровенности угрозами и оплеухами? Охота на лис требует осторожности... - Однако... Странные у вас представления о благовидных предлогах, сударыня. Благодарность за спасение... Что за вздор. - Бокал снова оказался в руках Агнессы, - Кстати, с вашей стороны было бы куда разумнее извлечь из той истории урок и держаться от Ла-Рошели подальше. Как видите, кавалеры здесь порой не знают удержу...
Агнесса: В первую секунду Агнесса полностью сосредоточилась на растирании ноющих запястий (хватка у мушкетера была железная, теперь наверняка останутся синяки), во вторую – вскинула голову, услышав извинения, а в третью… продолжение фразы окончательно сбило ее с толку. Это она поступила глупо и опрометчиво? И о каком проступке, Господи помилуй, он говорит? - Моя бы воля, сударь, - Агнесса машинально приняла бесцеремонно всунутый ей в руки бокал – надо же, не деревянная кружка, даже не оловянная, а бокал… как бы не серебряный… - поверьте, я бы держалась подальше и от Ла Рошели, и от господина барона! Только кто бы тогда предупредил вас об опасности? – В голосе девушки звенела обида и горечь. – А уж что до благовидного предлога, то мне не о репутации сейчас приходится заботиться, а о том, как бы судьбу хозяйки не разделить! – Она передернула плечами, снова вспомнив остекленевшие глаза баронессы и запах крови. - Если до барона дойдет, что я в лагерь на свидание бегала – посмеется да и забудет. А если заподозрит, что у меня тут дела какие завелись… - Запнувшись, Агнесса отхлебнула из бокала и уже совсем другим, тихим и угасшим, голосом закончила: - Верно говорят – за добрые намерения приходится платить. Я ведь за вас испугалась… Хватит и двух смертей… Девушка замолчала, уставившись на пламя светильника.
Атос: - Изрядная каналья этот ваш барон, - молвил Атос, опускаясь на табурет возле стола с позабытым ужином, - Право же, сколько церемоний из-за одного негодяя... Вы в самом деле так его опасаетесь? А вот это было похоже на правду. Одно упоминание, один только призрак барона де Кюиня заставил девушку притихнуть и сжаться - как нервный огонь свечи на ветру. Страх трудно подделать и почти невозможно скрыть. Даже женщине, как бы ловка и лукава она ни была. Атос снова и снова всматривался в это подвижное лицо, гадая, подвластно ли оно порывам души или же послушно воле разума. А ведь несколько минут назад эта девушка весьма убедительно изображала "сердечную склонность" и так охотно льнула к нему, что не только де Прешак, а и сам Атос готов был поверить в ее искренность. И тем не менее, это был обман. Еще глоток бургундского из откупоренной бутылки. Да, до истины еще далеко.
Агнесса: Всего-навсего пара глотков вина, наложившихся на усталость и волнение – да к тому же в суматохе и хлопотах Агнесса так и не успела поужинать – оказали на девушку действие, какого можно было бы ожидать скорее от целого стакана. В голове слегка шумело, и хотя опьянением это назвать было нельзя, ее охватило отчаянное желание хоть с кем-нибудь поделиться своими страхами. В голосе же мушкетера – возможно, все из-за того же вина – ей померещилось сочувствие. «Рыцарь без страха и упрека…» В конце концов, до сих пор от нее всем было что-то нужно, все так или иначе старались ее использовать – и только этот человек, несмотря на свою странную вспышку, вызывал у Агнессы безотчетное доверие. Робкий голос разума, твердящий, что один-единственный благородный поступок и известная лишь с чужих слов репутация мушкетера, приправленные ее же собственными, весьма несвоевременными, чувствами, еще не повод откровенничать, безнадежно вздохнул и умолк. - Я его боюсь, - просто сказала она. – Он перестал доверять баронессе – и ее убили. А я, хотя и не много знаю о его делах… все равно могу быть для него опасной… Если он поймет, что я про него что-нибудь сболтнула, если хоть только заподозрит… Случается, что произнесенное вслух перестает пугать, но тут вышло как раз наоборот: сказанное придавило Агнессу новой волной страха. Она отчетливо поняла, какая тонкая ниточка удерживает ее над пропастью. Только молчание Бутвиля… но если речь зайдет о безопасности его самого и его невесты – кто будет заботиться о какой-то служанке? И помину не останется… или обвинят в пособничестве шпионке, тоже не лучше… Девушка торопливо поставила бокал на край стола – руки внезапно задрожали так, что она чуть не расплескала остатки вина – и зябко обхватила себя за плечи, пытаясь унять дрожь. Нет, выпутываться из всей этой паутины ей придется самой, только самой…
Атос: Некоторое время в палатке царила тишина. Атос молча смотрел на бледную от страха Агнессу. Как разительно порой меняются люди с приходом ночи. О да, граф де Ла Фер знал это наверное... Простак оборачивается пройдохой, верноподданный превращается в заговорщика, ангел становится демоном. А расторопная и бойкая девица, деятельный нрав и огненные кудри которой так оживляли "Герб Аквитании" и, выражаясь поэтическим языком, "проливали всюду свет", с наступлением темноты превращалась в собственную блеклую тень, дрожащую и сокрушенную. Мужество - тяжелые латы, оно под силу не каждому. - Вам следовало бы уехать отсюда, - произнес наконец Атос, разбавляя чуткую ночную тишь внезапной горечью, - Послушайте моего совета, сударыня. Уезжайте. Черт возьми, да будь моя воля - и вы, и эта сумасбродка в платье пажа уже завтра были бы на пути в Пуату или Руссильон. Любовная лихорадка, как обычно, одержала победу над здравым смыслом. Но что держит в Этре вас? Неужели всего лишь обязательства перед графом Бутвилем? В раздражении речь мушкетера стала резка и отрывиста, а в чертах обычно бесстрастного лица проступило то выражение мрачной решимости, которое обычно предваряло серию нелицеприятных, хоть и верных замечаний о жизни и любви, несколько омрачающих дружеские попойки. Сделав еще глоток, Атос вновь воззрился на Агнессу, давая понять, что вопрос был отнюдь не риторическим и требует немедленного ответа.
Агнесса: Агнесса недоуменно вскинула на мушкетера глаза – «всего лишь» обязательства, надо же! Пауза пошла ей на пользу – хотя со стороны могло показаться, что девушка вот-вот запаникует, на самом деле вновь наступившая тишина помогла ей взять себя в руки. Уж здесь-то, во всяком случае, барону ее не застать… Теперь же удивление окончательно вытеснило страх. До чего у благородных господ все просто! Вот так взять и уехать! И на что он опять рассердился? - То есть вы считаете, что мое обещание не должно стоить и ломаного денье, сударь? – почти с вызовом поинтересовалась она. – Да, я обещала господину графу помочь, чем сумею, и намерена сдержать слово. Есть у меня такая привычка. Но даже если бы не это… Если я попытаюсь исчезнуть, это будет по меньшей мере подозрительно – и для барона, и для господина Каюзака, который допрашивал меня вчера утром. Сбежала – значит, в чем-то виновна! И как вы думаете, далеко ли я уеду? А так – пока все остается в тайне, у меня есть шанс. – Девушка тряхнула головой. – Если я сама не попытаюсь себе помочь, то кто же еще? «А любовная лихорадка одерживает верх над здравым смыслом не только у высокородных дворян, - мелькнуло в голове. – Что еще держит меня в Этре… да с некоторых пор не что, а кто, сударь… Слава Богу, об этом он, кажется, не догадывается!» И, поскольку Атос молчал, разглядывая ее с непонятным выражением на красивом лице, Агнесса, расхрабрившись, добавила: - И я не желаю, чтобы барон или его люди причинили вред еще и вам, сударь!
Атос: О-ля-ля, а девчонка-то с гонором! Эта неожиданная вспышка гнева развеселила мушкетера, и вопреки всей серьезности последнего заявления девушки Атос рассмеялся, закинув голову. Так эта храбрая малютка держит оборону за двоих! Господи помилуй, ну что за женщина... Отсмеявшись, он устало покачал головой, словно из последних сил отказываясь верить в услышанное, и пропустил еще глоток. Ну, твое здоровье, бесстрашная девица Агнесса... - Да вы просто средоточие добродетелей, моя милая, - произнес мушкетер, все еще посмеиваясь, - Какая преданность. И какая отвага! Право же, нам с Бутвилем следует держаться вас, сударыня. Не дай Бог, встретим барона, а вас не окажется рядом... Да сядьте же, черт бы вас побрал! Столь галантное приглашение было дополнено неопределенным кивком куда-то в сторону, где гостья могла свободно выбирать между креслом хозяина за столом с остывшим паштетом, походной кроватью и, наконец, сундуком, частично занятым припасами рачительного Гримо. Сам же хозяин соизволил еще раз хмыкнуть (должно быть, вообразив бравую Агнессу с мушкетом наперевес), тем самым демонстрируя крайне несерьезное отношение к честным девушкам и их привычкам. - Обещала помочь... Что скажет граф, когда ваша помощь завершится на дне колодца или в каком-нибудь местном сарае? Вот что я скажу вам, Агнесса: даже окажись барон де Кюинь самим Сатаной, посланным мне на погибель, я и тогда не принял бы вашей помощи. Слишком цена высока. - Атос вновь помрачнел, но теперь в его голосе звучало куда больше грусти, чем прежнего раздражения. Помолчав еще немного, мушкетер перевел взгляд с Агнессы на догорающий светильник, и произнес, - Ваша хозяйка мертва, а значит, вы можете найти себе новую госпожу, не так ли? Я берусь подыскать вам такую - как раз из тех, кто не собирается надолго задерживаться в этих краях. Вы уедете, не вызывая подозрений, а по прибытии сможете укрыться в одном из монастырей. Графу придется подыскать себе другого шпиона, и поверьте, сударыня, несколько звонких монет легко разрешат его проблемы.
Агнесса: - Не думаю! – с обидой помотала головой Агнесса. – Вы, сударь, предлагаете мне сделать то, чего не сделали бы сами – разве не так? Может, я и погорячилась, обещая графу содействие, однако слово дано, а я, хоть и простая горничная, слово свое стараюсь держать. Вот такой меня воспитали, сударь, и ничего в этом нет смешного! Секунду поколебавшись, она все же последовала распоряжению мушкетера – ибо приглашением это назвать было трудно – и присела на краешек кресла. Вот ведь чудеса какие, уже второй за день дворянин изъявляет желание оказать ей протекцию и пристроить на хорошее место! Просто выбирай – не хочу. Агнесса, возможно, и соблазнилась бы таким заманчивым предложением, однако ее совершенно не радовала перспектива еще несколько лет шарахаться от любой тени. – А что до другого шпиона… так барон никому не доверяет. Мне и то не до конца, хоть я и выполняла его поручения. Так что благодарю за доброе намерение, сударь, - девушка пожала плечами, - но меня тут заменить некому! На какое-то время в палатке снова воцарилась тишина, только трещал фитилек светильника; пламя то разгоралось, то притухало, и по палатке гуляли резкие тени – то вырастая до потолка, то уменьшаясь почти вдвое. «Масло выгорело, - почти машинально подумала Агнесса, - долить надо, а не то погаснет…» - Ей отчаянно не хотелось уходить. В конце-то концов, убеждала она себя, он же сам велел сесть! А не убираться к черту. Причины… а не все ли равно, какие причины, если это дает возможность хоть немного побыть рядом!
Атос: Никогда еще на памяти Атоса столь безупречная логика не противоречила так яростно здравому смыслу. Агнессе нечего было возразить, но и согласиться с ней было невозможно. Паче чаяния остаток вина ситуацию не прояснил, и мушкетер откупорил третью бутылку. Вот ведь какой парадокс, граф: доселе вы полагали, что женщины и честь - понятия не совместимые, и это всякий раз разъедало ваши сердечные раны, отчего же теперь живое опровержение этой идеи не вызывает у вас восторга? Оттого ли, что гордость и честь приличествуют сильным, способным эту самую честь защитить. А что может предъявить опасности девушка, которая даже от слишком пылкого волокиты не может отбиться без посторонней помощи, а уж справиться с хладнокровным и умелым убийцей - тем более. Мушкетер развернулся к своей отчаянной собеседнице и окинул ее тяжелым взглядом, состоящим из самых мрачных предчувствий. Да, не амазонка. И даже не Орлеанская дева. Просто женщина. Тонка, слаба, беззащитна. "И, на беду свою, соблазнительна, - заметил вкрадчивый голос где-то внутри,- Аппетитное тело, нежная кожа, шевелюра, которой позавидовала бы даже Тицианова Флора... Таких красоток не убивают - сразу. А иногда просто отрезают язык и продолжают пользоваться всем остальным..." - Не спешите стать героем, сударыня, - резко произнес Атос, усилием воли прекращая поток тошнотворных фантазий, - Вы не мушкетер, а ваша интрига - не поле боя. Это опасная игра, в которой любой игрок заведомо превосходит вас в силе. Что вы будете делать, если барон возьмет вас за горло? И что вы сможете возразить, если я прямо сейчас свяжу вас и отправлю куда-нибудь на край земли в карете с молчаливым и преданным кучером? В первом случае вы проиграете, во втором - можете выиграть, но решать исход этой игры не вам. Полагая, что сказано достаточно, Атос уже без особого аппетита взял ломтик нормандского нефшателя и запил сыр очередным глотком вина. Вот вам еще одна загадка, граф де Ла Фер: что вас беспокоит больше - затянувшийся визит этой девушки или же неизбежность ее ухода? Еще один вопрос, на который у вас нет ответа.
Агнесса: Агнесса приподняла брови, пытаясь понять, чем считать слова мушкетера – шуткой, угрозой или, чем черт не шутит, искренней заботой? Если шутка, то странная, если забота – то… Ох, да с какой бы стати! Однако сердце снова трепыхнулось, а на душе немного потеплело. Чтобы не выдать себя, девушке пришлось призвать на помощь все свое ехидство. - Ну, для начала – у вас под рукой нет ни кареты, ни кучера, сударь, - рассудительно возразила она. – А если бы и были, то вам было бы весьма трудно вывезти меня из лагеря тайно… Нет, вы со мной, конечно же, справитесь, но вот что я умею делать превосходно – так это визжать. – Агнесса обезоруживающе улыбнулась. Между ней и мушкетером стоял походный столик, а довольно трудно в таких условиях надежно зажать рот вырывающемуся собеседнику. - Желаете созвать весь лагерь на представление? И зачем, наконец, вам-то это нужно – отправлять меня куда-то на край света?
Атос: И еще она слишком много говорила. А Атос слишком много пил. Хотя... Третья бутылка бургундского - так мало для опьянения, но вполне достаточно для безумства. Или то не безумство, а долгожданная истина, наконец-то обретенная в вине? Долой слова, они только лгут и лукавят. Их так много на пути к погибели, но чем ближе конечная цель, тем меньше их остается. Зато - самые важные. И их очень немного. Огонь в лампе опасно дрогнул еще раз, когда Атос резко пнул ногой край стола, немало не заботясь о сохранности сервировки, и без лишних слов подскочил к Агнессе сзади, быстро и крепко обхватив ее одной рукой поперек груди, заодно прижимая обе ее руки к телу, а второй зажимая рот. Таким образом девушка оказалась прижата к мушкетеру спиной и практически обездвижена. Вот так-то, моя милая... Не ослабляя хватки, Атос склонился к самому уху девушки и негромко произнес: - А теперь представьте, Агнесса, что я не склонен шутить, и в моей палатке найдется все необходимое для вашего молчания и покорности, а за порогом нас ждет верный слуга и выносливый конь, и вы отлично уместитесь поперек седла. Что тогда? Атос не хотел отпускать ее сразу. Не раньше, чем она его выслушает - молча, без возражений и оговорок, без гордых глупостей и ехидных улыбок. Даже лучше ему не видеть ее лица. Хотя, по правде говоря, и тело ее немного сбивало с толку, но Атос умел держать в руках - и себя, и Агнессу. - Вы спрашивали, зачем мне это нужно? Странный вопрос для девушки, которая пришла ночью в лагерь с обгоревшей запиской в руках. Почему вы не бросили ее в огонь или не отдали Бутвилю? Почему вы, вопреки здравому смыслу и печальному опыту, побежали сюда на ночь глядя и вручили записку мне самому? Что вам за дело до участи мушкетера Атоса, сударыня? Скажите правду, Агнесса. Правду! И тогда, возможно, мой ответ вам уже не понадобится. Он рывком поднял девушку с подлокотника и отнял руку от ее губ, на всякий случай крепко перехватывая бойкую девчонку поперек талии и тем самым ограничивая ее в применении острых локтей, и, надо отметить, на физической силе Атоса вино не сказалось вовсе.
Агнесса: Агнесса совершенно инстинктивно отпрянула от опрокидывающегося стола – и этого мгновения хватило мушкетеру. Не зря говорят – опасно недооценивать противника… а дразнить недооцененного противника – еще опаснее. Казалось, столешница еще падала, когда девушка ощутила железную хватку – и зажимающую рот ладонь. Только испуганно колыхнулся язычок пламени да тени по стенам метнулись. Удивительно, но в первую секунду вместо страха Агнесса почувствовала возмущение. Рванулась – совершенно тщетно, прекрасно понимая бесполезность попытки… привело это лишь к тому, что мушкетер крепче прижал ее к себе… и тут возмущение смыла жаркая волна, прокатившаяся по телу. Руки Атоса не были грубыми, и держал он ее, хотя и крепко, но не причиняя боли… Сердце забилось, ослабели ноги, и вырываться расхотелось. Скорее наоборот. Губы Атоса почти касались ее уха, горячее дыхание шевелило волосы на виске… а смысл сказанного дошел до нее не сразу. Правду? Сказать правду! Вопрос был поставлен ребром. И хотя правда не имела никакого отношения к делам барона, каким-то шестым чувством, интуитивным чутьем девушка понимала – мушкетер спрашивает именно об этом. Но почему? Потому что хочет услышать ответ, уже зная, что она ответит? Где-то в глубине души снова трепыхнулась надежда. Агнесса остро пожалела, что не видит глаз мушкетера. Надо было отвечать. Можно отговориться чувством долга, желанием разрушить планы барона… Прекрасная отговорка… «Он считает меня лгуньей, - пронеслось в голове, - не верит ни одному моему слову…Да будь что будет!» - А вы сами не догадываетесь? – с мужеством отчаяния выдохнула она. – Почему я испугалась за вашу жизнь и прибежала сюда, чтобы только убедиться, что вы живы? Вам обязательно надо это услышать? Ну вот вам правда, самая правдивая, и можете считать меня кем хотите - но ваша жизнь для меня дороже моей безопасности! Вам объяснить, почему, или сами догадаетесь?!
Атос: Перечень грехов и пороков графа де Ла Фер был не так уж мал. Грешил он порой и гордыней, и гневливостью, и маловерием, порой предавался чревоугодию и с головой отдавался азарту игры. Но трусости в этом перечне не было. Ни перед смертью, ни даже перед любовью, хотя обе имели над ним власть. Первая означала конец всех бед, вторая беды только предвещала, и потому обеих следовало бы избегать, если только... Если только не столкнешься с ними лицом к лицу, и вот тогда бегство становится трусостью и малодушием. Тогда остается либо бороться до последнего вздоха, либо иметь мужество принять свою участь, в последнем проблеске сознания признавая свое поражение силами куда более могущественными, чем ты сам. Но каким бы ни был ты храбрецом, в первый момент очевидность выбора несколько... обескураживает. Атос не был исключением, и несколько мгновений просто стоял в замешательстве, все так же прижимая Агнессу к себе, хотя надобность в том, ей-богу, отпала. Однако с каждой минутой такое положение становилось все более невыносимым: девушка пылала, как факел, от одной ее близости кровь закипала в жилах, а уж льнуть к нему всем своим жарким телом ей и вовсе не следовало! Скорее отодвинуться, отдалиться, скорее развернуть ее лицом и посмотреть в глаза - уже не в поисках правды, а в надежде на спасение. Тщетно - взгляд Агнессы был не менее красноречив и только подтверждал сказанное. - Похоже, мы оба недостаточно догадливы, - проговорил Атос, невольно любуясь вновь разрумянившимся лицом девушки, - Черт возьми... Не перестаю восхищаться вашей смелостью, девочка. Сегодня вы явили ее неоднократно, но, пожалуй, самым отважным вашим поступком было доверить свои чувства мужчине, находясь при этом в его объятьях. И что же дальше, моя отважная Агнесса? Оттолкнете меня с визгом и броситесь бежать до самого Этре?.. С вас бы сталось. Вопреки ожиданиям Атоса, от созерцания глаз Агнессы и разговора с ней легче не стало. К тому же руки мушкетера все еще лежали на ее талии и хоть не было места удобнее, ясности ума это вовсе не способствовало. Ни это, ни лежащие на земле опустевшие бутылки, ни беспокойный огонь, который то вспыхивал, освещая лица, то затухал, оттеняя прикосновения.
Агнесса: Недостаточно догадливы… оба?! Иисусе, о чем же не догадывалась она сама? Агнесса запрокинула голову, заглядывая мушкетеру в глаза и силясь прочесть в них то, чего он не произнес вслух. В зрачках Атоса метались два золотистых язычка пламени, и было непонятно – то ли это отражение светильника, то ли нечто иное… Но неужели все-таки… Кровь грохотала в ушах, словно полковые барабаны. «Отважный поступок… Если бы ты только знал, насколько он в самом деле отважный! Даже если сейчас что-нибудь произойдет, даже если завтра с утра ты не забудешь, как меня зовут, а через неделю – как я выгляжу, и узнаешь, случайно встретив на улице… даже тогда рано или поздно мне придется смириться с судьбой. Потому что осада закончится, король вернется в Париж, и его верные мушкетеры с ним… а я останусь, и через полгода ты в лучшем случае усмехнешься, вспоминая рыжую девчонку. И мне придется тебя забывать, забывать долго и мучительно… если я вообще сумею это сделать. И мне будет не так больно, если прямо сейчас я повернусь и уйду…Что же дальше? А в самом деле, что же дальше?» - Нет, - тихо, но твердо сказала она, глядя Атосу в глаза и чувствуя себя мотыльком, летящим прямо в пламя свечи. – Не оттолкну.
Атос: Если кто-нибудь расскажет вам историю о молодом, полном сил мушкетере, которому не исполнилось еще и тридцати... О том, как однажды томительной летней ночью в его объятьях оказалась красавица - искренняя, пылкая и влюбленная, и о том, как в ответ на ее сердечное признание мушкетер этот мягко, но решительно её отстранил, сопроводив сей жест отеческим наставлением, - не верьте. Действительность упряма. Порой обстоятельства к благоразумию не располагают, и даже самых разумных и дальновидных покидает порой хладнокровие, заставляя безоглядно бросаться в омут страстей. Однако надо отдать Атосу должное - даже сейчас, когда Агнесса была так близко, голос чести все же сумел заглушить громкий и требовательный зов плоти - с тем же успехом можно заглушить и звон монастырского колокола, если зажать уши и громко петь, пока есть слова и силы... Он взял пылающее лицо Агнессы в ладони, отведя назад непокорные локоны, всё ещё стараясь быть бережным. Что же ты делаешь, отважная девочка? Что за несчастная судьба влечет тебя? Или это имя заставляет тебя вечно играть с огнем, находя в остывшем пепле чужие секреты и сжигая собственные в самой глубине твоего горячего сердца? Нет такого льда, который не растопила бы ты, спасая ближнего. Нет той силы, которая заставила бы тебя изменить данному слову. Но кто спасет тебя саму, храбрая малютка Агнесса, когда твоё сердце окажется сильнее рассудка, и рядом не будет никого, кто смог бы предотвратить твоё грехопадение?.. - Вы так прелестны и добродетельны, Агнесса... И я никогда не смог бы воспользоваться вашей ко мне... благосклонностью, - произнес Атос, заставляя себя смотреть ей в глаза и не ниже, - Но вы, к несчастью, еще и умны, а ваше бесстрашие и вовсе не знает границ. И все же... Вы можете уйти. Даже сейчас. Прямо сейчас. Уйти немедленно, Агнесса. Чтобы после не сожалеть о содеянном. Даю слово, что не стану держать вас силой... Но покуда пламя желаний в шатре только разгоралось, огонь в лампе, изрядно оголодавший в отсутствие масла, вспыхнул последний раз и, наконец, погас вовсе. Тьма скрыла от Атоса лицо Агнессы, но сделала громкими и прерывистое дыхание, слетающее с ее губ, и стук его собственного сердца, отбивающего бешеный галоп на пути к пропасти. Спасительная песня кончилась, а колокола меж тем звучали всё громче, и разгоряченный рассудок требовал от Атоса, во-первых, чтобы девица никуда не исчезла, а во-вторых... С трудом сдерживая всё это властное "во-вторых", Атос обхватил девушку за талию и прижал к себе, удерживая рядом любой ценой.
Агнесса: У Агнессы вырвался полувздох, полустон – таким крепким и неожиданным было объятие. Этот порыв мушкетера сказал ей больше, чем произнесенные слова. И пусть это лишь мимолетное желание, пусть это кончится, но – не сейчас. Сейчас, здесь, он был с ней, он хотел быть с ней, и только это имело значение. Счастье на мгновение? Пусть! Впереди пылал огонь, в котором стремительно сгорали остатки осторожности, и этот огонь манил к себе неудержимо. Внезапно затопившая палатку темнота не помогла принять решение – оно было принято раньше – но сделала это решение простым, ясным и единственно верным. - Я не уйду, - шепнула девушка, почти не слыша собственного голоса. – Я не уйду, если вы меня не прогоните, я не хочу уходить. И я ни о чем не буду жалеть, а уж если буду - лучше о содеянном, чем о несбывшемся… Я знаю, что это ненадолго, знаю... пусть так... Окончательно теряя голову от близости мушкетера, но все еще силясь помнить о приличествующих девице скромности и сдержанности, Агнесса порывистым движением положила ладони на грудь Атоса – и замерла, ощутив сквозь тонкое полотно частое биение его сердца.
Атос: Не говоря более ни слова, Атос сбросил камзол и без промедлений подхватил Агнессу на руки. Господи, наконец-то всё просто и ясно!.. И в кои-то веки, всё - правда. И нежные руки, обвивающие его шею, и губы ее, пересохшие от желания, и глаза, сияющие даже во тьме. Пусть Атос не мог читать в ее душе, но тело девушки было с ним вполне откровенно... Он убеждался в этом снова и снова, с каждой минутой находя всё новые тому подтверждения и всё больше теряя голову от каждого из них. Вскоре глаза привыкли к темноте, и Атос не отказал себе в удовольствии на мгновение остановиться и взглянуть на лицо девушки в ореоле растрепанных кудрей, разметавшихся по его подушке. Как же хороша, как пленительна была Агнесса, позабывшая обо всем на свете, свободная от страхов и пленённая желанием... "О, это не худший побег, моя девочка... Этой ночью - в самый раз для нас обоих". От этой мысли первый его поцелуй был почти нежен. Так может брат поцеловать любимую сестру, утомленную долгой дорогой или перепуганную ночным кошмаром. Но Агнесса ответила на поцелуй и очень скоро Атос перестал быть бережным, уже нетерпеливо следуя велениям страсти и покрывая стремительными поцелуями все её пылающие изгибы и впадины, одновременно ослабляя шнуровку корсажа. Право же, всё могло быть гораздо быстрее и проще... Будь на месте Агнессы любая другая смазливая горожаночка, случайно залетевшая в мушкетерский шатер на огонек и попавшая под горячую руку и очередную бутылку вина, Атос бы не стал разводить церемоний. Но Агнесса... Отважная Агнесса заслуживала большего. Отважная и - любящая. Любовь дрожала на кончиках ее пальцев, горела в ее глазах, сквозила в каждом движении, каждом вздохе, и в этой торопливой, отчаянной, пылкой любви Атос не мог усомниться.
Агнесса: Пламя, манившее мотылька, больше не было маяком где-то впереди – пламя было вокруг, пламя охватило весь мир и Агнессу тоже, оно бушевало с торжествующим гулом, словно в кузнечном горне, при этом не обжигая и не испепеляя – остатками сознания девушка еще искренне изумилась, почему оба они все еще не рассыпались пеплом, будто огонь был настоящим. Впрочем, он и был настоящим – огонь, рожденный столкновением кремня и металла. Огонь, в котором сгорела та самая записка, недогоревший – и теперь разгоревшийся с новой силой. На жаркие, нетерпеливые поцелуи мушкетера, в которых было больше страсти, чем ласки, Агнесса отвечала с еще большим нетерпением и жаром, задыхаясь от неистовой нежности, подчиняясь, торопя, всем своим существом стремясь навстречу неизбежному, все больше раздувая пламя.
Атос: Скользкий шелк простыней и дразнящее голландское кружево... Мускусный дурман и белье из послушного льна... Все эти уловки, призванные распалить пресыщенных любовников мнимой недоступностью желаемого, эти пустые выдумки изнеженной лени и праздности никогда не сравнятся с тем, что одной только искрой воспламеняет лесной пожар и властно толкает двоих навстречу друг другу. Любовь и смерть. Только в их непосредственной близости наслаждение жизнью становится таким упоительным. Время в палатке остановилось. Осада, убийства, чужие письма утратили власть. Пока длится это безумие, пока сплетены тела в жаркой любовной борьбе - нет ни смерти, ни времени. Любовь?.. Пусть будет любовь. От сего момента и до рассвета... Еще пару раз ему пришлось отстраниться, чтобы избавиться от излишков одежды, бросить куда-то в темноту сорочку, ремень, сапоги... И снова коршуном броситься на это желанное, податливое тело, нетерпеливо сорвать и швырнуть туда же, во тьму эту проклятую косынку и зарыться руками в юбки, которых, черт побери, как будто бы слишком много! Атос был готов разорвать эти неуместные тряпки зубами, но по счастью одежда Агнессы не отличалась излишней пышностью и очень скоро его руки одолели эту слабую оборону и вторглись в царство горячей и нежной плоти, такой беззащитной, но уже ждущей его вторжения. Не спеши, малютка Агнесса, ты достойна большего... Дразня её и себя, наслаждаясь шелковистой кожей под этим ворохом ткани, он снова прильнул к ее шее, почти кусая ее в нетерпении и уже не отдавая себе отчета в том, как хочет услышать ее голос, увидеть пожар в потемневших от страсти глазах...
Агнесса: Темнота в палатке, оказывается, была не такой уж непроглядной: где-то под самой верхушкой шатра между неплотно пригнанными полотнищами сквозил голубоватый лучик луны, высвечивая смутный силуэт мушкетера. Вот рубашка белым призраком порхнула куда-то в угол, и на обнаженное плечо Атоса лег скользящий лунный блик. Следом за рубашкой полетела косынка. С губ Агнессы сорвался нетерпеливый стон; девушка выгнулась всем телом, повела плечами, высвобождаясь из корсажа и сорочки, которые и так держались на честном слове, и чуть не вскрикнула от острой радости, когда последняя преграда между телами соскользнула вниз, уступив соединенным усилиям. Кровь бешено пульсировала в висках, заглушая шорох ткани, тяжелое дыхание мушкетера, воюющего с ее юбками, бесконечно отдалившиеся звуки ночного лагеря… Горячие ладони преодолели наконец очередной барьер, сердце ухнуло куда-то вниз и тут же заколотилось у самого горла, грозя разорваться, если сейчас же, немедленно, сию секунду, не случится... - Я… люблю тебя!… - задыхающийся, прерывистый, полный безумного желания вскрик вырвался из самой глубины души Агнессы.
Атос: Он ворвался в её тело одновременно с этим криком, почти не различая слов, но слыша голос, истомленный и жаждущий голос любящей женщины, которая очень долго ждала. "Я люблю тебя!" А Атос... Был в ней, наслаждался ею, дышал ею, сливался, сгорал в её пламени и воскресал в её влаге, атаковал её и отступал, чтоб ворваться вновь. К черту слова и названия. Какая разница, как называть эту сладкую дрожь, по воле которой их сердца готовы вырваться из груди навстречу друг другу?.. Как сказал один поэт-англичанин, "что значит имя? Роза пахнет розой, хоть розой назови ее, хоть нет..." И если вы, сударыня, готовы наделить этим именем безудержную страсть и яростную жажду обладания, знайте: этой ночью вы безумно любимы. Для Атоса же разницы не было. Куда важнее - не останавливаться, нестись вперед всё быстрее и быстрее, увлекая Агнессу за собой, не позволяя ей отставать на пути к наслаждению. И снова её тело, искреннее и пылкое, беззастенчиво подсказывало ему самые чувствительные свои места, подтверждая каждое обнаруженное вздохом или стоном. Любовь, не любовь... Правда состояла в том, что Атосу эта девушка не была безразлична, он желал для нее блаженства, как для себя самого, и делал для этого всё, пока ни наступил тот миг, когда даже самый предупредительный и нежный любовник способен заботиться лишь об одном... Задыхаясь и теряя разум, он оторвался от ее жадных губ, будучи не в силах сдержать то ли стон, то ли шепот: - Агнесса... ...Несколько мгновений спустя он уронил голову ей на плечо и несколько долгих, тяжелых и сладких минут лежал, вдыхая запах ее разгоряченной плоти. "Рыжеволосый ангел, нагой и прекрасный... Бескрылый... Земной... Мой..." Атос откинулся на спину, закрыл глаза и вскоре сонно, но требовательно привлек Агнессу к себе, прижимая к груди. Чтобы не улетела...
Агнесса: Голубоватая лунная тьма в палатке вспыхнула ослепительным светом, и мир на несколько бесконечно длинных мгновений перестал существовать. Остались только они двое, и вскрик девушки слился с горячечным шепотом мушкетера: «Агнесса…» Окружающее возвращалось медленно и неохотно. Не в силах пошевелиться, Агнесса лежала неподвижно, переводя дыхание, безотчетно улыбаясь в темноте – только пальцы сжимались и разжимались, лаская влажные от пота волосы Атоса, а в ушах все еще звучало это единственное произнесенное им слово. Имя. Ее имя. В глубине памяти проплыло серьезное лицо Зербины. «Если мужчина произносит твое имя в такую минуту – это дорогого стоит, малышка. Это значит, что он и в самом деле благодарен тебе за то, что ты ему подарила…» Переполнявшее девушку чувство покоя, счастья и благодарности было настолько сильным, что по виску, щекоча кожу, сползла слезинка. Атос перекатился на спину, притянул ее к себе, и девушка благодарно прильнула к нему, положив растрепанную голову на плечо возлюбленного. До рассвета еще далеко… Сейчас, когда безумие схлынуло, она начинала чувствовать ночную прохладу – из одежды на ней оставалась только тонкая сорочка, да и то чисто символически. Корсаж затерялся уже давно, кажется, он был где-то под их телами, а уж как и куда подевались юбки – про это, скорее всего, знал один только Атос, но спрашивать его сейчас об этом определенно не стоило. Впрочем, это Агнессу волновало очень мало. Пошарив рукой в темноте около постели, девушка нащупала краешек какой-то плотной ткани – то ли той самой юбки, то ли плаща – потянула к себе и, приподнявшись на локте, постаралась укрыть в первую очередь мушкетера. С бесконечной лаской и нежностью провела ладонью по щеке Атоса, убирая упавшие на лицо пряди, коснулась губами бьющейся на виске жилки и тихо шепнула: - Спасибо…
Атос: Губы мушкетера дрогнули в намеке на улыбку, да и тот надежно скрыла темнота, но Агнесса могла ощутить, как пальцы Атоса слегка, уже сонно пожали ее обнаженное плечо. "Спи, моя храбрая девочка... Рассвет наступит гораздо раньше, чем хотелось бы нам обоим. В отрезвляющем свете дня ты вновь обретешь свою удивительную рассудительность и вновь превратишься в смышленую служанку из Этре, не умеющую писать, но умеющую думать. И любить". Эхо последнего часа откликнулось в памяти Атоса замирающим криком: "Я... люблю тебя!.." "О Господи... Пусть хотя бы эта любовь не принесет тебе страданий..." С этой мыслью ум графа де ла Фер окончательно разомкнулся с явью и скоро опустился на самое дно запутанных, но приятных сновидений, в которых был старый дом, портрет рыжеволосой дамы на стене, словно написанный мёдом, глубокая синь ирисов в цветнике его матушки, цветущие липы, весь парк, охваченный буйной зеленью... И лишь до старого пруда не допустила Атоса память, столь великодушная и милосердная этой ночью.
Агнесса: Легкокрылый Морфей, так быстро сразивший мушкетера, над Агнессой одержал победу далеко не сразу. Осознание того, что подобные мгновения, скорее всего, никогда больше не повторятся, заставили девушку до последнего бороться со сном. Засыпать было жалко, и какое-то время Агнесса лежала с открытыми глазами, с затаенной нежностью прислушиваясь к ровному дыханию Атоса. Но усталость - давний союзник сна, и потому девушка сама не заметила, как провалилась в глухое забытье без сновидений. Разбудила ее многолетная привычка подниматься на рассвете - и тоненький, словно вязальная спица, лучик восходящего солнца, пробравшийся сквозь крохотное отверстие в пологе и бесцеремонно упершийся прямо ей в лицо. Агнесса еще в полусне прикрыла глаза ладонью; от этого движения укрывавший их с Атосом плащ съехал набок, Агнесса попыталась поймать ускользающий край - и проснулась. Рядом все так же ровно дышал во сне мушкетер; на плечах и шее у него отчетливо проступали следы поцелуев, от чего Агнессу бросило в жар. "Господи, смилуйся, неужели это сделала я?!" Память тут же услужливо сообщила, что все так и было, что, впрочем, оба старались как могли, и более того - инициатива все же исходила от Атоса. Разум наотрез отказался сожалеть и смущаться - разве что о том, что чудесная ночь подошла к концу... Охотнее всего Агнесса сейчас заснула бы снова, продлевая волшебство и предоставив мушкетеру решать за двоих, как быть дальше - друг с другом и со всем остальным... если бы не обещание, данное накануне пажу Франсуа. То есть мадемуазель де Кюинь. Мадемуазель Эмили ждет ее, чтобы переодеться к свадьбе... Ничего не поделаешь. Придется встать. Легко сказать - встать! Агнесса почти сразу поняла, что выполнить это будет не так-то просто. Атос все еще крепко обнимал девушку, и выбраться из-под его тяжелой руки, не потревожив сон мушкетера, казалось почти невозможным. А будить Атоса ей не хотелось - настолько спокойным и умиротворенным казалось его лицо... Ценой почти акробатического пируэта Агнессе удалось добиться того, чтобы рука мужчины спокойно легла на постель, но это было еще не все. Юбки девушки обнаружились тут же, на полу возле постели, поодаль валялась и косынка, а вот корсаж... Корсаж как оказался ночью на кровати, так там и оставался, крепко прижатый торсом спящего мушкетера. Привстав на локте и прикусив губу, Агнесса попыталась высвободить столь необходимый предмет своего гардероба, но, стоило ей легонько потянуть за край корсажа, как Атос пошевелился, и его ресницы затрепетали. Агнесса замерла, словно нашумевший воришка.
Атос: Тяготы походной жизни, давно лишившие графа де ла Фер остатков изнеженности, приучили его засыпать даже в самой что ни на есть спартанской обстановке, и корсаж Агнессы не стал для него помехой. Атосу превосходно спалось на всех этих лишних деталях одежды, пока одна из них не пришла в движение. Мушкетер открыл глаза, и новый день начался для него с очаровательно взъерошенного видения, что лежало рядом и пыталось что-то из-под него, Атоса, вытащить с весьма плутоватым видом. "Как лиса, - усмехнулся он про себя, поймав ее испуганный взгляд, - И куда это ты собралась украдкой?" Лисичка Агнесса. Он скользнул взглядом по обнаженной шее девушки, вспоминая некоторые моменты прошлой ночи и своего непосредственного в ней участия. Из груди мушкетера вырвался вздох. "Я... люблю тебя!" Увы, он это помнил... Эта проклятая любовь заставила несчастную девочку забыть об осторожности и прибежать ночью в лагерь, она же заставила ее позабыть о скромности и остаться в его объятьях, но какое такое окаянное чувство, какой дьявол заставил его, Атоса, эти объятья раскрыть?! "Вино и воздержание", - мрачно буркнул Атос в ответ на негодующие вопли собственной совести, но она этим утром разгулялась не на шутку и припомнила мушкетеру всё - и их вчерашний спор, и горячие доводы Агнессы, честной девушки, умеющей держать слово, и ее трогательное, отчаянное мужество... Совесть утверждала, что Агнесса Бомон, рыжеволосая лисичка, что лежит в его постели со следами его поцелуев на шее и смотрит на него сейчас с таким прелестным испугом, состоит из весомых достоинств, в то время как он, Атос, граф де ла Фер оказался пьяным скотом без чести, ума и совести, которому пора бы умерить возлияния и подумать о спасении души. А не о теплом бедре, которым Агнесса все еще к нему прижимается... "Самобичевание - вот чего не хватает вам, граф, - хмуро подумал Атос, не двигаясь с места, - Дюжина хороших ударов плетью по утрам весьма поспособствует укрощению плоти и укреплению духа. Надо будет спросить совета у Арамиса. Вот уж мастер - если не аскезы, то покаяния..." - Надеюсь, это утро доброе для вас, сударыня, - произнес Атос, поправив особенно дерзкий завиток волос на ее макушке, - И даже пробуждение в этом гнезде порока не смогло вам его испортить. "А Арамиса до сих пор нет, - еле слышно прошептал внутренний голос, - Скорее всего, утренняя служба шевалье д`Эрбле плавно перетекла в наслаждение духовной поэзией, и как водится, это надолго..."
Агнесса: Увидев, что Атос открыл глаза и внимательно на нее смотрит, Агнесса оставила попытки завладеть корсажем. Казалось бы, после всего, случившегося в минувшую ночь, смущаться, заливаться краской и испуганно поправлять сорочку на груди не только поздно, но и странно, но, тем не менее, именно это девушка и проделала. Толику смелости ей вернул жест мушкетера. - Наоборот, - она на секунду задержала руку Атоса и коснулась губами его ладони, но тут же смущенно выпустила, - не говорите так - это было самое чудесное пробуждение в моей жизни, сударь... Надеюсь, утро доброе и для вас тоже. Простите, я вас разбудила...
Атос: - А вы намеревались исчезнуть тайком? - Атос усмехнулся, - Однако... Вчера наотрез отказались бежать от своего кровожадного барона, а сегодня утром решили со всей прытью сбежать от меня. Хотя, быть может, вы и правы. К столь неожиданному выводу Атоса подвигло то единственное обстоятельство, что еще не остывшее от утреннего сна тело Агнессы все еще лежало в опасной, чарующей близости, но оказаться в долгу у своей беспощадной совести второй раз, да еще и сразу после первого, мушкетер все-таки не собирался. Поэтому он без лишних просьб приподнялся, вытаскивая из-под себя корсаж, протянул его девушке и, наконец, сел, обозревая поле ночной битвы. Вернее - добровольной и скорой сдачи без боя... Об этом красноречиво свидетельствовали лежащие на земле юбки, косынка, да и его собственный камзол и штаны. По всей видимости, Гримо не решился обнаружить свой утренний визит в палатку и деликатно удалился, сохранив общую картину в неизменности. "В назидание, - подумал Атос, вытаскивая из смятого вороха постельного белья еще и свое собственное и начиная одеваться, - Поучительно наблюдать следы минувшего сумасшествия утром и со стороны..."
Агнесса: Агнесса метнула на мушкетера быстрый взгляд из-под ресниц: и в словах, и в интонации прозвучало что-то такое... Внезапная мысль заставила девушку резко сесть на постели, обеими руками прижав к груди отвоеванный корсаж и даже не заметив, что плащ при этом окончательно слетел на пол, а подол сорочки не прикрывает даже колени. В самом деле, что должен подумать мужчина, если женщина после ночи любви норовит улизнуть, не сказав ни слова? И откуда ему было знать, какова настоящая причина? "Дуреха! - в отчаянии выругала она себя. - Верно говорят, от любви глупеют... Я же его обидела!" - Я не хотела от вас сбегать! - выпалила девушка, уже не думая, что ее искренность может быть неверно истолкована. - Вы снова мне не верите, сударь... Мне было жаль вас будить, правда, вы так хорошо спали... А потом... - Она запнулась и продолжала, краснея, но гордо подняв голову: - Я не хотела бы вам... навязываться. Вот и все. Вы можете меня прогнать, сударь, я и сама уйду, только я хочу, чтобы вы знали: если вы захотите... еще когда-нибудь... то я буду счастлива. Если нет... ну что ж, я сама это выбрала. И я об этом не жалею!
Атос: - Да одевайтесь же, черт возьми! Резкий жест - и в Агнессу полетели подобранные с пола юбки. Вид этой полуобнаженной красотки, сидящей на его походной кровати с корсажем, прижатым к груди, странным образом сочетал в себе невинность и чувственность и этим выводил Атоса из себя. Вожделение и чувство вины - отвратительное сочетание, тем более невыносимое, чем выше концентрация обоих ингредиентов. Какая пытка - противостоять двум демонам одновременно! Как мучительны порой желания, если одно из них состоит в том, чтобы посыпать голову пеплом и дать себе кнута, а второе - отобрать у девицы корсаж и вновь повалить ее на подушки! Из этой адской муки рождалось и несбыточное третье - чтобы Агнесса вовсе никогда в этой палатке не появлялась, не изводила, не мучила ни своей самоотверженной любовью, ни честью, ни гордостью, ни своими обнаженными коленями. Не глядя на девушку, Атос оделся со скоростью, наводящей на мысли о внезапной атаке врага. Взгляд мушкетера упал на вчерашнее письмо, до сих пор лежащее на столе, и эта опалённая записка, вызвавшая столько тревог прошлой ночью, утром стала отличным поводом сменить тему и вернуть, наконец, мысли в нужное русло. Атос вновь пробежал глазами по строчкам, воскрешая в памяти вчерашние размышления по поводу Сабль-д`Олон. Убийство вестника, исчезновение послания, смерть Фаволя - вот о чем следует думать, граф! Или вокруг нет иных бед и проблем, кроме влюбленной девицы в вашей постели? - Я не хотел вас обидеть, сударыня, и сожалею, если был с вами груб и несдержан, - произнес Атос, все еще изучая письмо, - Ваши слова и поступки делают вам честь, и я благодарен судьбе за то, что во всей этой сомнительной авантюре с бароном мне хотя бы придется иметь дело с такой умной и честной девушкой, как вы. Когда мушкетер вновь обернулся к Агнессе, перед ней снова предстал всем известный Атос - бесстрастный, сдержанный, хладнокровный, с ровным голосом и непроницаемым лицом. Его взгляд не опускался ниже подбородка Агнессы и не выражал ничего, кроме внимания и, быть может, затаённой печали где-то на дне зрачков, которую, впрочем, критичный ум легко сочтет игрой воображения...
Агнесса: Агнесса успела поймать брошенные юбки еще в полете таким же резким движением – иначе ком ткани шлепнул бы ее по лицу. На миг у девушки перехватило дыхание от незаслуженной обиды. Захотелось швырнуть чем-нибудь в ответ, крикнуть что-нибудь злое, выскочить из палатки и никогда сюда не возвращаться, не вспоминать…Возможно, она так и поступила бы, но ее отрезвила мысль о том, что в итоге она окажется посреди лагеря в одной рубашке. Более того, представшая внутреннему взору картина: как из палатки «рыцаря без страха и упрека» при всем честном народе выскакивает встрепанная полуголая девица и какими глазами на это представление будут смотреть однополчане «рыцаря» - ее внезапно развеселила. Обида куда-то пропала. Женщина поглупее, получив такую отповедь, оскорбилась бы смертельно, не доискиваясь причин, но Агнесса дурой все-таки не была и причины человеческих поступков привыкла искать – и находить. Вечером и ночью мушкетер тянулся к ней, она была ему нужна, его руки и губы не лгали; да и после пробуждения он все еще был другим… Так что же случилось, что заставило его так резко перемениться? Поведение Атоса (да простят читатели Агнессе такое сравнение!) напоминало поведение сильного, большого, но битого жизнью и до предела изголодавшегося пса, который вначале рычит и не подпускает к себе человека. Но голод и усталость пересиливают недоверие, пес принимает еду и ласку из человеческих рук и, согревшись, засыпает. А утром – утром все возвращается на круги своя, потому что недоверие к людям не вылечить одной-единственной доброй рукой. Особенно если к недоверию добавить гордость. Пес вновь скалит зубы, ощетинивает шерсть на загривке и с рыком пятится. В уме у Агнессы это сравнение промелькнуло в доли секунды, и единственной внятной мыслью было: что же это за жестокая рука, которая заставляет этого сильного, страстного и гордого человека так сторониться чужого тепла? Обида окончательно переплавилась в сострадание, приправленное, впрочем, изрядной долей ехидства: ох уж эти мужчины… Пока Атос, демонстративно отвернувшись, стремительно одевался и изучал письмо (Агнесса готова была поспорить, что тоже демонстративно), девушка успела частично привести себя в порядок и, когда он вновь повернулся, уже затягивала шнуровку корсажа. - Я тоже благодарна судьбе за то, что мне предстоит иметь дело с таким любезным, благородным и искренним кавалером, как вы, сударь, - старательно пряча улыбку, проговорила она. – Могу я попросить вас о еще одной, последней, любезности – не найдется ли у вас гребень?
Атос: Вместо ответа мушкетер слегка отодвинул полог шатра, и этого оказалось достаточно, чтобы в палатке тут же возник Гримо, всё такой же молчаливый и, судя по всему, нелюбопытный. Взгляд слуги задержался лишь на останках того, что еще вчера вечером было столом, накрытым к ужину, а сегодня представляло собой натюрморт из обломков, осколков и скатерти, обагренной вином. Присутствие в палатке Агнессы слуга проигнорировал вовсе. - Принеси этой девушке гребень и всё, что она попросит, - произнес Атос, не глядя на объект утренних терзаний, - Затем проследи, чтобы мадемуазель Бомон покинула лагерь без приключений. И пошевеливайся! Последнее было продиктовано вовсе не желанием поскорее избавиться от общества Агнессы, а всего лишь зверским голодом, который не только успел к завтраку, но даже, кажется, опередил его на пару часов. Гримо не нуждался в пояснениях: пока Агнесса расчесывала кудри, слуга принялся за уборку, да так ловко, что уже через несколько минут обстановка палатки была в общих чертах восстановлена. Атос времени тоже зря не терял: спрятав письмо на груди, он проверил мушкет и добавил к привычному вооружению заточенную дагу. Что ж, как говорит д`Артаньян, приключения продолжаются...
Агнесса: Если показное равнодушие мушкетера Агнессу и задело, то девушка никак этого не обнаружила - как Иаков богам, так и боги Иакову... На скорую руку расчесав спутанные пряди и не тратя лишнего времени на разыскивание затерявшихся шпилек, она привычным движением завязала волосы в узел на затылке. Косынка, плащ... Забытая у входа корзинка заняла свое место на сгибе локтя; Агнесса молча поставила на край стола так и не дождавшуюся своего часа бутылку и выпрямилась, накидывая капюшон. Если по виду Атоса уже нельзя было догадаться, как мушкетер провел ночь (предательски выглядывающий из-за воротника след поцелуя можно было при желании посчитать следом от шальной пули), то и Агнесса выглядела вполне благопристойно. Впечатление слегка портили лишь припухшие губы и подозрительно высоко повязанная косынка. - Я готова идти, сударь, спасибо. Если произойдет что-то неотложное, я найду способ вас известить. Прочие договоренности остаются в силе?
Атос: Внезапно Атосу показалось, что сейчас, в этот самый миг происходит ошибка. Словно в стройном ладу канона зазвенела вдруг фальшивая нота - негромкая, но достаточно заметная чуткому уху. Кто-то из присутствующих сильно фальшивил сейчас. И это уж точно был не Гримо. Вот кто всегда поступает как должно... Мушкетер едва заметно кивнул слуге, и смышленый малый тут же пропал за пологом, заодно унося с собой остатки бедлама, но оставляя смятение. Итак, будьте мужественны, граф, и признайте, что Агнесса Бомон хороша, как весенний рассвет. Будьте смелы и признайте, что боитесь вновь остаться с нею наедине. Будьте честны, наконец, и признайте, что лжете. Атос подошел к девушке и, помедлив, все же провел ладонью по ее бархатистой щеке, с трудом подбирая те несколько нужных и правильных слов, которые стоило сказать этим утром, безжалостно отметая те, что о любви, отвергая неуместные признания и ненужные извинения, ничего не желая ей объяснять, ничего не обещая и ни о чем не жалея... - Берегите себя, Агнесса. Видит Бог, я не всегда успеваю вовремя. "И пусть я не заслужил Его милости, но к тебе, моя Агнесса, Господь должен быть справедлив. Он благоволит к смельчакам. Я это знаю наверное", - подумал Атос, глядя в ее откровенное лицо и отчаянно надеясь, что пословица не врет, а молитвы в самом деле долетают до Того, кто, в отличие от Атоса, в нужный миг всегда оказывается рядом.
Агнесса: Замерев, Агнесса несколько мгновений смотрела на мушкетера широко раскрытыми глазами. Никакими словами она не смогла бы передать ощущения беспредельного тепла, благодарности и пронзительного счастья, охватившего ее от этой скупой ласки. - Я постараюсь, - шепнула она. – И вы… берегите себя тоже. Привстав на цыпочки, девушка порывисто коснулась губами щеки мушкетера и тут же, опустив голову, выскользнула из палатки.
полная версия страницы