Форум » A la guerre comme à la guerre » Военный совет, он же обед. 15 сентября 1627 года, около 2 часов дня » Ответить
Военный совет, он же обед. 15 сентября 1627 года, около 2 часов дня
Бутвиль: Участники: Луи-Франсуа де Бутвиль, Атос, "паж Франсуа", впоследствии - Агнесса.
Ответов - 68, стр:
1 2 3 4 All
Эмили-Франсуаза де К: Наверное, теперь был черед Эмили испепелять мушкетера взглядом. Что она и сделала бы, если б смогла, исподлобья глянув на Атоса. И что с того, что он был прав (а правоту его, скрепя сердце, про себя признала даже мадемуазель де Кюинь)?! Но… выросшая среди протестантов, девушка не понимала монахов и страшилась монастырей. Давенпорт считал монахов дармоедами и лицемерами, а Эмили не то, чтобы была с ним согласна – она в монастыре никогда не была. - Я и сама уйду, не переживайте, - все же не сдержавшись, огрызнулась девушка, и могла бы еще кое-что добавить, но взглянула на графа – и тотчас позабыла о мушкетере. Бутвиль был бледен и выглядел усталым. Он слишком много ходил, слишком много волновался, и далеко ли до лихорадки… Эмили встала, с тревогой вглядываясь в лицо графа. - Вам нужно немедленно лечь. Разговаривать и пить вино можно и лежа, господин Атос вас, несомненно, простит. – Она осторожно положила руку на рукав Бутвиля, вложив в незамысловатый жест нежность и заботу, осветившие живое девичье личико. – Присядьте на кровать, я помогу вам снять сапоги.
Бутвиль: Бутвилю сразу стало намного легче на душе - он все-таки сумел приобрести еще одного союзника. Теперь действительно можно было бы и поспать. Но сперва нужно хоть как-то защитить Эмили от осуждения этого хмурого и сурового человека и еще кое-что уточнить... - Я просил свою благочестивую тетушку поместить мадемуазель де Кюинь в пансион при обители на улице Сент-Огюстен, где воспитываются девушки из самых достойных семей, - с тяжелым вздохом объяснил Бутвиль, опустившись на край постели и вытянув ноги, чтобы Эмили могла оказать ему предложенную помощь. - Но при одной мысли об этом мадемуазель сбежала из-под крыла тетушки и решила, что здесь - среди солдат, обстрелов, траншей и пушек - ей будет спокойнее. Поверьте, я столь же не одобряю подобного поведения, как и вы! Но я уже не верю, что даже самый суровый монастырь сию вольнолюбивую душу удержит. У меня не хватает фантазии, чтобы придумать что-то более надежное. Есть некая идея, но обдумать ее я пока не в состоянии. Давайте же мы с вами сосредоточимся на самом важном сейчас деле, а потом уж я и в самом деле позволю себе некоторый отдых. Он помолчал, обдумывая, как сформулировать задачу покороче и пояснее. Из слов мушкетера он понял, что перед ним исключительно порядочный и очень далекий от политики человек, которому трудно себе представить, что ради политической выгоды можно без труда сделать из мухи слона и погубить невиновного человека, но спорить на эту тему и убеждать Атоса в том, что опасность графу де Люз грозит нешуточная, он не считал нужным. Обозначил ситуацию - и хватит. Теперь - к делу... Бутвиль взглянул на мушкетера, одновременно заметил, что вино кончилось, и распорядился: - Франсуа, когда я лягу, сходите вниз и принесите еще пару бутылок этого вина.
Атос: Как всё же затейливо нами распоряжается Случай... Еще этим утром Атос и не помышлял о том, что убийство в "Гербе Аквитании" коснется его хоть в какой-то степени, и лишь в отчуждении наблюдал, как события происходят своим чередом. Он и не думал вмешиваться. Или всё-таки думал?.. Возможно, Случай в лице Бутвиля всего лишь угадал в мушкетере его собственное желание найти и наказать преступника - желание, к слову, для Атоса вовсе не характерное. Граф де ла Фер скорее отнесся бы к убийству баронессы с мрачной меланхолией человека, повидавшего и не такое и вообще не ждущего от Судьбы особенного милосердия - если бы этим убийством все ограничилось, если бы не было того несчастного, прибитого к берегу в Сабль-д’Олон, и еще не остывшего трупа Фаволя в палатке. "Хотя вряд ли между последним убийством и этой баронессой есть связь, - внезапно подумал Атос, отрешенно потирая пальцем край опустевшего стакана, - Пробраться в спальню дамы с чужим кинжалом - не велика доблесть. Совсем другое дело - намеренно проникнуть в военный лагерь и убить мушкетера. Пусть даже спящего. Это поступок хоть и труса, но труса отчаянного. Или..." Следующая мысль не понравилась Атосу настолько, что он отодвинул стакан и, забывшись, схватился за пустую уже бутылку. Мысль состояла в том, что убийцей Фаволя мог быть и кто-то из лагеря, и такое преступление становилось отвратительным вдвойне. "Черт бы побрал этих ублюдков, кем бы они ни были! - раздраженно подумал Атос, убирая бесполезную бутылку со стола, - Кажется, в окрестностях Ла-Рошели орудует целая банда то ли сумасшедших, то ли изрядных каналий!.. Право же, я начинаю понимать нашего доброго друга Портоса: размышления о мотивах преступников представляются мне куда менее привлекательными, нежели возможность просто прекратить существование последних".
Эмили-Франсуаза де К: Стягивая с Бутвиля сапоги, потом помогая ему улечься, Эмили внимательно прослушала его объяснения, адресованные Атосу. Она не со всем была согласна, но промолчала, лишь про себя с горечью отметив, что, если бы ей сказали, что речь идет о пансионе, а не о постриге, и что это идея графа, она бы не сбежала. Не настолько она сумасшедшая…. Мушкетер же, казалось, вовсе не обратил никакого внимания на слова Бутвиля. Что было, конечно же, неуважительно… Девушке очень хотелось, просто язык чесался, ввернуть что-нибудь этакое про бисер и тех, перед кем не стоило его разбрасывать, тем более, что фразу эту она прекрасно помнила: «mittere margaritas ante porcos». Можно было бы блеснуть латынью… Однако она удержалась: блеск мог оказаться куда как сомнительным, а Бутвилю нужен этот союзник. Заботливо подсунув подушку под спину графа, так, чтобы он мог удобно полусидеть и видеть мушкетера, Эмили коротко поклонилась Бутвилю и исчезла за дверью.
Бутвиль: Видимо, древние римляне, знавшие толк в удобствах, недаром предпочитали вести застольные беседы лежа. Во всяком случае, Бутвилю стало заметно легче, и он смог приступить наконец к основной практической части обеда. - Итак, господин Атос, я приведу сейчас все те факты, которые мне удалось установить с несомненностью, и которые заставили меня начать свое расследование. Прежде всего, убитая здесь женщина не была супругой барона де Кюинь, во всяком случае, законной. Горничная, которую вы могли видеть в начале процессии, была приставлена к ней господином для наблюдения. Сам же барон, по свидетельству той же горничной, часто встречается с весьма разнообразными лицами, пишет и получает письма в явно большем количестве, чем было бы обычно для дворянина невысокого ранга, не занимающего никакой должности и не имеющего обширных поместий. С другой стороны, мне известно, что много лет назад этот человек скрылся из собственного дома, оставив без средств к существованию молодую жену и маленькую дочь, и не подавал о себе никаких известий, а теперь вдруг объявился в непосредственной близости от театра военных действий, но при этом не поступил на военную службу, что было бы вполне естественно, не так ли? Однако подобных подозрений общего порядка мало, чтобы доказательно изобличить тайную деятельность барона. Я не нашел никакого другого пути для добычи точных улик, как установить слежку за этим человеком. Для этой цели наиболее пригодна все та же горничная Агнесса, которую очень заботит ее будущее. Ради этого она готова послужить мне, а заодно и Франции. Ее задача - установить, что и кому пишет барон, с кем встречается, и передать добытые сведения мне, чтобы я мог дать им ход. Но рана моя не настолько серьезна, чтобы задержать меня здесь больше, чем еще на один-два дня. Мне придется вернуться к своему командиру, и потому нужно, чтобы здесь, поблизости от Этре, был человек, которому она могла бы передавать свои сообщения с тем, чтобы уже от вас они попали ко мне. Вспомнив, с какими интонациями его новый знакомец высказывался о моральных качествах Эмили, Бутвиль подумал, что мушкетер, похоже, невысокого мнения о лучшей половине человечества, и добавил, как бы извиняясь: - Эта девушка, насколько я мог убедиться, рассудительна, неглупа и умеет применяться к обстоятельствам. У барона нет никаких причин подозревать ее в измене. И как только искомые доказательства будут получены, необходимость в ее услугах отпадет. Как знать, возможно, с ее помощью удастся раскрыть также и подоплеку других убийств...
Атос: Перед внутренним взором Атоса вновь явилось раскрасневшееся личико служанки в обрамлении огненно-рыжих волос. Да, верно, та самая девчонка из лагеря, она же упоминала о расследовании... "Однако история становится всё интересней, - подумал мушкетер, задумчиво рассматривая бледное лицо Бутвиля, - Допустим... Допустим, что всё рассказанное является правдой. Допустим, граф де Люз склонен подозревать и желает разоблачить барона во имя спасения собственной чести и жизни своей невесты. По крайней мере, именно эти аргументы он посчитал нужным сообщить. Но какой резон служанке упокоенной баронессы впутываться в столь рискованное и сомнительное дело и устраивать шпионские игры? Или Бутвиль был с ней настолько убедителен?.." Где-то внутри шевельнулось смутное, неприятное чувство, но тут же было задавлено железной волей мушкетера. "Да, в этом деле действительно следует разобраться, - заключил он, переводя взгляд на Франсуазу, по-прежнему невыносимую в роли пажа, - Извне это выглядит более чем подозрительно. Посмотрим, как изнутри". - Как знать... - эхом отозвался он на последние слова Бутвиля, - Признаться, сударь, дело, предложенное вами, не слишком привлекает меня по причинам, которые вам как благородному человеку должны быть вполне ясны. Как бы изощренно в наш век не менялись нравы, лично я по-прежнему не нахожу участие в шпионаже занятием, достойным дворянина, и соглашаюсь на участие в нем лишь потому, что обстоятельства и в самом деле требуют немедленных мер. Однако со своей стороны я вынужден выдвинуть одно условие, граф. Атос выдержал паузу, не столько драматизма ради, сколько для того, чтобы в последний раз взвесить все за и против. - Мадемуазель де Кюинь ни под каким предлогом не должна приближаться к Ла-Рошели на пушечный выстрел. Мне бы не хотелось, чтобы та сделка с совестью, которую я вынужден сейчас заключить, оказалась бы напрасной из-за легкомыслия вашего несносного пажа.
Эмили-Франсуаза де К: Эмили так удачно сбегала за вином, не встретив по пути ни Мореля, ни барона (а она серьезно опасалась, что папаша может появиться, раз его жена была здесь, и всю дорогу нервно оглядывалась)! Она быстро обернулась, принеся заказанное вино и прихватив еще бутылку для Бутвиля. И была встречена мрачным взглядом мушкетера и его словами… - Очень мне нужна ваша Ла-Рошель… - буркнула девушка, ставя бутылки на стол. А если они стукнули о столешницу слишком громко, так и черт с ними! Она легкомысленная! Ну конечно! Только и делает, что разбалтывает страшные тайны. Например, о некоем графе, который, между прочим, участвовал в заговоре против короля… Эмили косо посмотрела на Атоса и ушла на свой табурет у окошка. «И что я ему сделала… Ладно бы, граф считал несносной, у него хоть повод есть… Можно подумать, я сама выбрала такую жизнь...» - Сейчас мадемуазель де Кюинь завидовала барышням из свиты принцессы де Конде, которые в Париже казались ей глупыми. Хорошо было бы думать о женихах и нарядах, и чтобы самой главной заботой был бы выбор платья для будущего бала… И никаких мертвецов…
Бутвиль: Эмили сидела на своей табуретке, словно нахохлившаяся птичка, ее было ужасно жалко, но увы - при всей своей резкости слова мушкетера были разумны... С тяжелым вздохом (которым за этот день, никто не считал, но с полсотни, наверно, набралось бы), Бутвиль оторвался от мягких, манящих отдохнуть подушек, вернулся к столу, позабыв о снятых сапогах, собственноручно налил вина гостю и себе, и только тогда рискнул заговорить, не позволяя себе впасть в раздражение: - Господин Атос, что бы вы ни думали о наших с мадемуазель де Кюинь отношениях, вопрос о ее дальнейшей судьбе мы с нею уж как-нибудь решим между собой. В любом случае, данное расследование точно обойдется без нее. Надеюсь, этого будет достаточно, чтобы умерить вашу неприязнь. Что же касается сделки с совестью и шпионажа, позвольте вам заметить, что выслеживание вражеского шпиона - это немного другое дело. Совесть человека, желающего победы знамени и оружию Франции, вряд ли должна тут возмущаться. Ведь вас не возмутило бы, скажем, задание разведать позиции врага, или подвести контрмину под его укрепления? Не смею навязывать вам свое видение ситуации, но, возможно, оно вам пригодится, чтобы обрести необходимое душевное равновесие. Луи-Франсуа отпил немного вина, поскольку его собственное равновесие нуждалось в подкреплении, и добавил: - Если уж на то пошло, "шпионажем" как таковым должна будет заняться особа низкого звания, и движет ею вполне понятное желание обеспечить себе безбедное будущее. А в том, чтобы передать по назначению важные сведения, право, я не вижу ничего зазорного для дворянина. Сегодня же вам нужно будет только переговорить с Агнессой. А пока она не вернулась, давайте просто пить!
Атос: - Я ценю ваше стремление облегчить мою совесть, граф, - произнес Атос негромко, - Однако замечу, что во-первых, в том не нуждаюсь, ибо не имею привычки сожалеть о принятых решениях. Во-вторых, затея, предложенная вами, несколько отличается от приказов на поле боя. Я не присягал вам. Неоспоримых же доказательств того, что барон, как вы изволили выразиться, "вражеский шпион", на данный момент не существует, а посему - будем откровенны, сударь, и назовем вещи своими именами: в данный момент я помогаю не Франции, а лично вам. Вам - и мадемуазель де Кюинь. Осеннее солнце уже давно миновало зенит и теперь устало брело на запад, бросая скупые, мутные блики сквозь листву за окном и окрашивая сцену в трактире в ностальгические рыжие тона. Да и обед был съеден, и вино проникало всё ближе к сердцу, дополняя трапезу и разбавляя беседу... "Просто пить!" - превосходное предложение, и с каждой бутылкой оно звучит всё более весомо, но всё же не настолько, чтобы перевесить некоторые весьма принципиальные моменты предстоящей интриги, которые щепетильный Атос не мог и не хотел оставлять непроясненными. - Далее. Мне нет никакого дела до дальнейшей судьбы мадемуазель де Кюинь, - продолжил он, глядя на собеседника с мрачной решимостью человека, решившего настоять на своем во что бы то ни стало, - Моё условие является следствием не неприязни, а элементарной предусмотрительности. Я уже, помнится, сказал вам при встрече и повторю сейчас: в лагере жизнь данного пажа упадет в цене настолько, что не будет стоить дальнейших хлопот. Вы хотите спасти ее? Так спасите прежде от самой себя. В противном случае мы уподобимся древним небожителям, осыпавшим Пандору дарами и советами вместо того, чтобы просто отобрать ларец.
Эмили-Франсуаза де К: Когда мужчины пьют, лучше к ним не лезть – это Эмили де Кюинь уяснила уже давно. Попадешь под горячую руку – и обижаться не на кого, вольно ж было дразнить пьяного… Отметив про себя, что они еще посмотрят, обойдется без нее расследование или нет, девушка, чуть сощурившись, принялась смотреть в окно, делая вид, что ее занимает картина осеннего сада, и привычно внимательно слушая беседующих. И с удивлением обнаружила, что стала объектом спора. Лишь бы только они из-за этого не поссорились! Повернувшись к говорящим, Эмили открыла было рот, чтобы еще раз объяснить упрямому мушкетеру, что ни в лагерь, ни в Ла-Рошель ее нисколько не тянет, и вообще, нет у них, что ли, более интересной темы для обсуждения? Остановила девушку возникшая уверенность в том, что ее вмешательство господина Атоса не обрадует. И ее мнение волнует его еще меньше, чем ее дальнейшая судьба, а вот рассердиться он может. Тем более, после почти трех уже бутылок… Настроение мушкетера Эмили ни капли не интересовало (точнее, если быть честной, втайне она была бы рада его немножечко позлить, потому что задевало его отношение, что уж там…), но он был нужен Бутвилю, не стоило об этом забывать…
Бутвиль: Кровь, подогретая вином, бросилась в голову Бутвиля: мушкетер сказал уже достаточно, чтобы можно было взяться за шпагу. Никакие соображения выгоды и разума сейчас не удержали бы графа, доведенного до точки кипения. Ситуацию спасло только то, что оружие вместе с перевязью висело на крючке по другую сторону кровати, и бежать за ним через всю комнату в чулках значило выставить себя в смехотворном виде. Луи-Франсуа зажмурился, крепко закусил губу, мысленно воззвал к миролюбивому святому Франциску, медленно, по глоточку допил свой стакан и лишь тогда ответил: - Да, сударь, вы мне не присягали. Мне никто не присягал. Я ношу прославленное имя, но я не маршал и не капитан, всего лишь волонтер. Если вы считаете, что я прикрываю именем Франции свои мелкие личные интересы - ваше дело. Что такое жизнь и свобода одного мужчины и одной женщины в пределах огромного мира? Ничто! Дуновение ветра. Я охотно расстался бы с этой жизнью в бою, но я еще не отомстил за гибель брата, и... и мне есть о ком заботиться. Я вижу, что не сумел пробудить в вас дружеского участия, но так уж случилось, что наши пути пересеклись, и кроме вас некому вытащить двух ни в чем не повинных путников, попавших в трясину. Если такой взгляд на вещи вашу совесть не возмущает, помогите нам, и мы разойдемся. Возможно, когда-нибудь я сумею оказать вам сходную услугу и тем самым верну долг. Если не получится - ведь от пули или пушечного ядра не убережешься - тогда вам придется по-христиански простить меня и положиться на Божий суд. Он помолчал, вертя в руке опустевший стакан, поглядел в окно - там с противным карканьем пролетела ворона - поглядел на притихшую Эмили и добавил устало: - Я все сказал, господин Атос. Никаких более убедительных слов у меня в запасе нет. Порошу вас высказаться наконец определенно.
Атос: - Я прошу вас о том же, сударь, - хладнокровно произнес Атос, не притрагиваясь к вину, - Дважды я называл свое условие и дважды вы уходили от ответа. Мадемуазель Франсуаза де Кюинь не должна приближаться к Ла-Рошели. Обещайте мне это - и я пойду вам навстречу. Сказав всё, что следовало, Атос наполнил два бокала, однако пить не стал, дожидаясь ответа. Прежние подозрения пробудились быстро, словно сторожевые псы, учуявшие в ночи незнакомый запах. "Бутвиль собирается вновь послать де Кюинь в лагерь, - подумал Атос, покосившись в сторону будто бы возмущенной Франсуазы, - Собирается, зная об опасностях, которые ей грозят, что говорит не столько о любви, сколько о вескости причины. И что же за причины могут побудить дворянина отправить свою как будто бы возлюбленную с ее британским акцентом в лагерь во время войны? Нет, эти двое определенно не спешат с откровенностью..."
Эмили-Франсуаза де К: - Да не собираюсь я в вашу чертову Ла-Рошель, и не собиралась никогда! – взорвалась Эмили, подскочив с табуретки и даже не заметив этого. – И в лагерь не собираюсь, нечего мне уже там делать, ну что тут непонятного?! Понтье уже нашли, лошадь вы заберете, а Мориньяк радостно обойдется без моего общества. Или вы думаете, мне нужны какие-то тайны?! Да меня уже тошнит от них, хотите, поделюсь парочкой?! Она оглянулась на Бутвиля. Из-за этого проклятого мушкетера он не только снова встал, но и бродил по холодному полу в одних чулках… А Эмили почему-то вспомнила, как он извинялся за нее перед Мориньяком… Не хватало только снова… Девушка резко повернулась к Атосу: - Я не должна была повышать на вас голос, простите. – смирения ни в ее голосе, ни в гневно сверкающих глазах не было ни на грош, но притвориться сейчас мадемуазель де Кюинь ни за что бы не сумела. – Граф не отвечает за мои поступки. Надеюсь, вы понимаете, что у вас нет причины для ссоры.
Бутвиль: Бутвиль даже отчасти обрадовался, что Эмили так вспыхнула - она как бы высказалась сразу и за него самого, при этом не навлекая на себя угрозу поединка с суровым мушкетером: не станет же он драться с женщиной! Луи-Франсуа позволил себе короткий взгляд в сторону девушки и едва заметную улыбку. Однако и прятаться за спину дамы своего сердца он не собирался, а потому, придвинув к себе один бокал, сказал как можно более миролюбивым тоном: - Мадемуазель де Кюинь свойственна излишняя вспыльчивость, а вам, насколько я могу судить, подобное поведение вряд ли по душе, но суть ее слов вполне соответствует действительности. Разумеется, юной особе тут нечего делать, и я намерен позаботиться о том, чтобы она как можно скорее отправилась в наиболее безопасное и удобное для нее место. Если все, что было сказано мною до сих пор, показалось вам уходом от ответа, тому виной, видимо, моя привычка не говорить слишком откровенно о том, что я считаю своим сугубо личным делом. Полагаю, вы согласитесь, что в большинстве случаев такая привычка полезна. Но наш случай - особый... Бутвиль сопроводил свою краткую речь прямым и спокойным взглядом, надеясь, что Атосу этого будет достаточно, чтобы убедиться в искренности собеседника.
Атос: Взгляды Бутвиля и Атоса скрестились и замерли на несколько мгновений, подобно отточенным клинкам, не склонным к притворству. Еще пару секунд Атос всматривался в как будто бы открытое и честное лицо собеседника с пытливостью человека, не питающего иллюзий относительно ближних своих, а затем перевел взгляд на открытую уже бутылку - одну из тех, что принесла Франсуаза. Что же, господа, вероятно, меж нами затевается не самая скучная игра, выигрышем в которой явится разоблачение злодея, проиграть же можно всё, кроме чести. Таких ставок Атос не делал. Мушкетер наполнил два стакана и протянул один из них Бутвилю. - Надеюсь, сударь, нам удалось, наконец, достичь взаимопонимания, - молвил он, поднимая бокал, заигравший на солнце оттенками хмельного виноградного рубина, - Я пью за то, чтобы ваши подозрения оправдались, граф де Люз. За то, чтобы ваша смышленая служанка оказалась суровым вестником, указующим на порок, а не глупой сорокой, разносящей сплетни. Пусть преступники будут изобличены, граф. В этом случае наши действия будут оправданы хотя бы отчасти.
Эмили-Франсуаза де К: Хотела ли Эмили-Франсуаза, чтобы преступники были изобличены? Она и сама того не знала… Конечно, с точки зрения высшей справедливости, убийца должен быть наказан… Только хорошо было бы, если бы убийцей оказался не ее отец… Хотя ее отец уже и так убийца… Если он ее отец… Эмили устало опустилась обратно на табуретку. Граф получил, что хотел – и слава Богу! А куда она отправится – там видно будет… Позже… Сейчас мадемуазель де Кюинь мучилась другим вопросом: сказать Бутвилю, чтобы он обулся (потому что так и до лихорадки недалеко), или уже лучше не лезть?
Бутвиль: Бутвиль принял протянутый ему бокал с таким чувством, будто получил награду свыше за все перенесенные им в последние месяцы беды и тяготы. Будущее по-прежнему висело на волоске, ничто еще не было решено, но слова Атоса показались ему залогом грядущей удачи. Может, это хмель затуманил ему голову, или подступающая лихорадка, или глубокая усталость, но Луи-Франсуа ощутил неожиданный прилив душевной легкости, и ему захотелось разделить свою радость с Эмили - ведь ей, бедняжке, добрых чувств и удач выпало на долю еще меньше... Он посмотрел на девушку, личико которой выражало мучительное беспокойство, и улыбнулся как можно беспечнее: - Вот видите, мадемуазель, все улаживается, а дальше будет и того лучше, поверьте! Жизнь без тревог, тайн и приключений может быть и нескучной, и приятной. Я уверен, что вы легко научитесь этому новому способу жизни, а потом... - он хотел добавить "а потом научите и меня, когда закончится эта чертова война", но в присутствии Атоса не отважился на такую откровенность, и только махнул рукой, надеясь, что Эмили его поймет правильно. - Потом будь что будет, - обратился он к мушкетеру. - Вы, сударь, высказались так кратко, точно и прямо, что мне остается только присоединиться к вашим словам. Если Провидение так справедливо, как утверждают мудрецы, пусть оно будет к нам благосклонно! Луи-Франсуа основательно приложился к вину, и на этот раз оно показалось ему намного лучше, чем то, что они пили днем. -
Атос: - Кто знает, граф, кто знает... - пожал плечами Атос, вновь наполняя бокалы, - Пусть ваши мудрецы правы и Провидение в самом деле воздает каждому из нас по заслугам, но Бог мой, как порой не скор его суд!.. К тому же, признаемся откровенно, сударь: никто из нас не годится в святые, и коль скоро Провидение не только справедливо, но и всеведуще, гореть нам в аду вместе с этим вашим бароном, черт бы его побрал. Остается надеяться, что на этот раз Провидение будет к барону справедливо, а к нам - благосклонно, а не наоборот. Как говорил один отнюдь не легкомысленный монарх, "fiat justitia et pereat mundus!.." Достойный финал для истории. Вино всегда делало Атоса чуть более разговорчивым, и чем полнее были потоки нектара, тем красноречивее становился мушкетер. Образы и обороты его становились все выразительней и ярче, тогда как взгляды на жизнь являли всё больше мрачности и неверия. Впрочем, до подлинных высот красноречия и настоящих глубин пессимизма мушкетеру было еще очень и очень далеко. Набежавшие тучи меланхолии еще не затуманили разум, и Атос, убедившись, что очередная бутылка опустела, уже подумывал о том, что хоть обед и удался на славу, его пора бы завершить и разузнать обо всем этом деле чуть больше, но уже из других источников.
Эмили-Франсуаза де К: Эмили ответила Бутвилю как можно более беспечной улыбкой. Сейчас ей бы хотелось, чтобы жизнь была без тревог, тайн и приключений, и к тому же была еще приятной и нескучной. Потому что в доме у герцогини Ангулемской никаких приключений с мадемуазель де Кюинь не случалось, но, Боже, до чего же было скучно! Однако сейчас она бы, пожалуй, несколько деньков с удовольствием поскучала… Господа изволили пить и предаваться глубоким размышлениям о воле Провидения, и Эмили дивилась, какие все же мрачные мысли одолевают господина Атоса. Ведь совсем не старый еще… Конечно, может быть, у человека горе… Но у графа вон тоже горе и неприятности… И у нее, если уж на то пошло… Произнесенные Атосом слова неизвестного ей монарха заставили девушку посмотреть на мушкетера. Может, она неправильно поняла… - Мир то чем не угодил? – не удержавшись, пробормотала мадемуазель де Кюинь.
Атос: Атос, предававшийся мрачному созерцанию угасающей природы за окном, нехотя перевел тяжелый, как могильная плита, взгляд на Эмили. То ли в рассеянном свете уходящего дня, то ли вследствие естественной усталости она казалась еще более юной, и сейчас это обстоятельство вызывало в мушкетере больше печали, нежели раздражения. - И это говорите вы, сударыня?.. После всех невзгод и злоключений, которые вам пришлось пережить? - проговорил он, даже не пытаясь сдобрить слова положенной иронией или состраданием, - Полагаете всё это нелепой цепью случайных прихотей Судьбы?.. Да, в вашем возрасте мир всегда прекрасен, а горести - случайны и быстротечны. Мне жаль разочаровывать вас, Эмили, но этот мир жесток, беспощаден и вовсе не склонен нам угождать. Не ждите от него щедрот и не сожалейте о его гибели. Чем меньше надежд, тем меньше разочарований.
полная версия страницы